* * *
Голос молчания – вязкая топь
В мире чернеющих ртов.
По языку барабанная дробь
Бьёт от несказанных слов.
Тени – на завтрак, дым – на обед,
К ужину – едкий туман.
У тишины одиночества цвет,
Запах – пьянящий шафран.
Крик распинает на клятом кресте,
Ржавые гвозди вбив,
Тот, кто услышанным быть захотел,
Срок немоты отбыв.
Так обнимают жизнь у черты
Смерти под куполом тьмы.
Так забывают имя, черты
Тех, чьи тускнеют умы.
Голос – молчания вязкая топь
В мире метрических «до».
По барабанным – несказанность-дробь.
Из «решено» в «решето»…
* * *
Имбирный чай. Октябрь. Вечер.
Луна лимонной долькой в блюдце…
Трамвайной линией рассЕчен
Мой город. Страшно прикоснуться
К его холодным капиллярам,
Пронзившим улицы, проспекты…
В осеннем макинтоше старом –
Велеречив, могуч, эффектен.
Притворство – общая зараза
Людей. Но город – исключенье.
Я наблюдаю раз за разом
Его ночные откровенья.
Душа моя деревенеет,
Пустот стеклянных смог глотая.
Потуже шарф на хрупкой шее…
И снова злобный лязг трамвая…
А ночь вывешивает флаги,
Азартом дерзким заражая.
Вхожу в её астральный лагерь ,
Со светом тьму перемежая.
* * *
От немоты белеют губы,
Слова на кончике пера.
Купи мне радости на рубль,
Чтобы закончилась хандра.
ЧернО внутри. Больны колодцы
Души. В них мёртвая вода.
Лишь эхом гулким донесётся
Мой стих в другие города…
* * *
Я вдавлена молчаньем в сырость улиц,
Глаза-предохранители пусты –
Перегорели осенью. Сомкнулись.
Но не успели до конца остыть.
Свидетели моей печали немы,
Как я сама, то – луны фонарей.
Дань моде отдаю – борюсь с системой,
Шагаю каждый день в толпе людей.
Храню в крови четыре литра тайны,
Но тишина разносит на куски…
И вены замыкаются трамвайным
Кольцом на лучевой моей руки.
А счастье что? Оно – пустая гильза,
И этикет потерь его нелеп.
Ты, так же как и я, давно нанизан
На дьявольский костяк его побед.
Я БОЮСЬ
Я боюсь не успеть
Увидеть тебя в последний
Раз. Перед тем, как смерть
Обнимет тебя в передней.
Я боюсь опоздать
Открыть пред тобою душу.
Живу и дышу, как тать,
Покой твой страшась нарушить.
Я боюсь не узнать,
По ком ты скулил ночами,
Как пёс. Не ручная кладь
Любовь, а судьбы экзамен.
Я боюсь написать:
«Умер». И точную дату.
Я боюсь опоздать…
Я боюсь не сказать «да, ты»…
* * *
Грудная клетка – частокол,
Прочней ограды кованой.
И взор икон уходит в пол,
Грехами зарубцованный.
Всё горе мира собрала
Я под высоким куполом,
Но не звонят колокола,
Их немота окутала –
Печальней, чем сама печаль,
Чем сны без сновидения –
Моих усобиц Трансвааль,
И Сретенье, и бдения…
Здесь переходит в рай заря,
Здесь небо – виноцветное.
Не разглядеть за тенью ряс
Венца едва заметного…
НЕ СПРАШИВАЙ
Не спрашивай, о чём молчат в постели
Поэты-женщины в вечерние часы.
Когда стихи – озлобленные псы,
Что сорвались с цепей, достигнув цели –
Клыками времени вгрызаясь, осмелели
И вдаль рвались кусками эха, э-ха…
Не ведая ни страха, ни адеха…
У этих женщин рифмы – цитадели,
Сплетенье мыслей – вычурный ажур…
Я к этим женщинам сама принадлежу!
* * *
Мне тебя не забыть,
даже если падут небеса,
Даже если Земля
прекратит круговое вращенье,
Среди тысяч других,
я твои распознаю глаза,
Даже если их встречу
в ином, неземном измереньи.
Солнце может устать
совершать ежедневный маршрут,
Время ластиком может стирать
мою хлипкую память…
Мне тебя не забыть
ни на миг, ни на десять минут –
Ты вплетён в ДНК,
как единственно верный орнамент.
