Л.Г. Булат! От многочисленных читателей «Дарьяла», поклонников Вашего таланта поздравляю Вас с 80-летним юбилеем, который недавно широко отмечала общественность республики в Северо-Осетинском Государственном академическом театре. Не только Осетия (Северная и Южная) чествовала вас, были там посланцы из Калмыкии, Кабардино-Балкарии. Зачитывались приветствия и самые теплые пожелания из Турции, Краснодарского, Ставропольского краев.
По искренности, по градусу почитания и непоказной любви на моей памяти был только один подобный вечер, когда мы отмечали юбилей Васо Абаева.
Вы – первый фольклорист, сохранивший для нас сотни старинных мелодий и наигрышей, художественный руководитель и директор оркестра, композитор и музыкант, автор учебных пособий и педагог. По разносторонности вашей деятельности и масштабам творческого вклада Вас можно назвать тотальным носителем национальной культуры, основоположником.
Как мальчик Сурхамбек, родившийся 22 июня 1936 года в селе Ольгинском, стал Булатом Газдановым?
Б.Г. При рождении меня действительно нарекли другим именем – Сурхамбек. Двоюродный брат Сослан, инженер-нефтяник, прислал письмо со своим предложением имени Булат, но письмо не было получено. Когда мне было девять месяцев, приехал его друг из России с подарками от него, как подобает крестному. Тот ночью добрался до Ольгинского, ходил по улицам, спрашивал, где живет Газданов Булат. Никто, конечно, такого не знал.
– Газданова Гаппо сын, – сказал он очередному встретившемуся.
– Гаппо мы знаем, – сказал тот, показав наш дом.
Дверь открыл ему отец, тут же был накрыт стол, преподнесены подарки и вскоре меня перекрестили. Так я стал Булатом.
Л.Г. В данном случае имя идеально подошло Вам и в какой-то степени определило Ваш характер. Ведь в переводе с персидского Булат означает «стальной». Это имя в сказках давали богатырям. Считалось, что это придаст человеку сил, и он станет выносливым и мужественным. Тем более, что ваша семья из семерых детей потеряла пятерых?
Б.Г. Время было тяжелое, хоть отец и работал механизатором, мы жили, как и все, в нужде. Моя бабушка, Нана, прожила 105 лет. Она была очень мудрой, доброй женщиной, во всем помогала матери, опекала детей. Помню, в самые холодные времена заваривала нам чай из разных трав, говорила: «Нутро должно быть теплым».
Тогда давали полкило или килограмм кускового сахара на семью. Заварит чай из трав, нальет в поллитровую банку – и пей. Если кусок сахара кто-то туда бросал, она одергивала: «Вприкуску сахар, только вприкуску!» (Смеется.)
А еще она весной уходила пораньше собирать крапиву, в Камбилеевке мыла, перетирала в миске с солью и кормила нас, говорила: «До первого грома она очень целебная, полезная. Крапиву надо есть до первого грома!..» Мы ели. Сейчас даже смотреть не могу на крапиву, застревает в горле.
Л.Г. Видимо, переели тогда. Хотя это вкусно. Я помню, нас тоже наша бабушка кормила в детстве крапивой.
Б.Г. Вы-то ели не на голодный желудок. Я сейчас и гречку не могу есть. А еще Нана верхние листья с картофельной грядки оборвет, мелко нарежет, добавит картофель, и варила нам суп на воде, добавив чуть сыворотки. Витаминчики! Она много трав собирала всегда, разбиралась в них. Со мной часто было такое (шепотом): я не мог говорить от голода, дыхания не было, голоса. Как-то домой из школы возвращался и встретил брата, который во вторую смену учился, спрашиваю «Там ничего еще нет?» (в смысле – покушать). Соседка, Зара Аликова, услышала и потом часто меня поддразнивала: «Там ничего еще нет?». Отца же не было.
Л.Г. У Газдановых много знаменитостей. Ваша мама отмечала, что они «славились образованными, культурными людьми».
Б.Г. Моего деда звали Шамиль. Первая его жена, Бокоева, была из Кадгарона. А моя собственная бабушка была Фардзинова. Мама моя Гусалова Зарета Мысостовна (Гусалон ее звали). Из книги «Кремлев-ский горец» я узнал, что Газдановы – выходцы из Алагирского Урсдона.
Мало пишут о Дзыбыне, например. А между тем, он был уникальный врач, бесплатно лечил бедняков, многие на его трудах докторские диссертации по медицине сделали. От открыл больницу на Титова. На углу Горького и Бородинской стоит 2-хэтажный дом, где он жил. Там же хотел открыть и больницу. Мы-то, ольгинцы, все отсюда. Моего прадеда дом стоял на Краснорядской улице (ныне это пл. Штыба).
Л.Г. В списке жителей Владикавказского аула 1851 г., «которые имеют капитальные строения» из 9 человек двое – Газдановы: ротмистр Мамсыр Газданов и юнкер Азо Газданов.
Б.Г. В Осетинской слободке бывал у деда Гайто Газданов. Хосроева-Газданова Надя рассказывала, как они его дразнили: «Гайтошка-картошка». Моя мать вспоминала, как в Ольгинском куывд устроили, когда приехала из Парижа первая осетинка – балерина Аврора Газданова. Мама отмечала ее безукоризненный осетинский язык. Еще был Ельдзарико Газданов, уроженец Ольгинского, полный Георгиевский кавалер.
Л.Г. Странные порой бывают совпадения в судьбах. Ваша мама Зарета потеряла мать, когда ей было три года. Вы в семь лет потеряли отца…
Б.Г. Отец был в Ольгинском видным, авторитетным человеком, хоть и неграмотным. Знатный механизатор, лично от Сталина получил подарок, был награжден двумя медалями. Он знал много осетинских народных песен, пел хорошо. А мать училась в Ольгинской женской гимназии во Владикавказе, учила писать и читать всех.
Л.Г. Как война прошлась по Вашей семье? Время было тяжелое, но героическое.
Б.Г. Отец записался на фронт в самом начале войны, но дважды ему отказывали – нужно было помогать фронту в тылу, выращивать хлеб. Круглые сутки пропадал на поле, голодный. В 1943 году он умер, оставил свою многочисленную семью без кормильца. Как раз через день ему должны были вручить орден Ленина. У него тоже был свой фронт, на котором он погиб.
Л.Г. Я читала, с какими почестями его хоронили, как правление колхоза пригласило оркестр. Это было в те годы редкостью.
Б.Г. Первый раз в жизни я тогда увидел музыкальные инструменты и услышал такую музыку. Помню, как я бежал по нашей улице за этими звуками.
Л.Г. В Вашем доме тогда, помимо бабушки и вашей матери с детьми, жили еще и многочисленные племянники. Знаю, что этот уклад сохранился в вашей семье доныне. В небольшой квартире вас сейчас в согласии и любви девять человек живет?
Б.Г. Девять здесь. И в отчем доме в Ольгинском племянник с семьей, их шестеро. Мадина с четвертого класса здесь, была замужем за Кумаритовым, теперь живет с детьми. Фати у нас после десятого класса. Живем дружно. Я все сам здесь переделал, своими руками.
Л.Г. Многие мои сверстницы были влюблены в Вас, отмечали вашу врожденную интеллигентность, уважение и любовь к людям, благородство, сдержанность. Вы получили классическое осетинское воспитание, которое ныне – увы – нечасто встретишь.
Что главное в воспитании? А. Кончаловский сказал: «В вопросах воспитания любая цивилизация говорит сперва об обязанностях». Вы согласны с этими словами?
Б.Г. Я думаю, в воспитании главное – собственный пример.
Мы трудились с малых лет – то на поле, то в саду, то дома. Поэтому я все умею делать своими руками. Жили дружно, уважали старших, были сдержанны во всем. Все, что нам внушала с детства наша Нана, на всю мою жизнь повлияло. «Самое большое проклятие – чтобы деньги тебе разум затмили», – говорила она. Сейчас это проклятие поразило все наше больное общество. Это же грех большой – только о наживе думать.
Мне было лет восемь, когда мой двоюродный брат взял меня на свадьбу в Чермен, к Ахполовым. Я сидел на маленьком стуле и играл на гармошке, как обычно. И вдруг между мной и гармошкой начали засовывать деньги. У нас же такое не принято было! Я положил гармошку, закрыл лицо руками и бросился в сад. Я рыдал так горько, думал: отца нет, вот и подают мне, как нищему!
Потом, спустя годы, мне старик один сказал, что в тот день я на всю жизнь отвратил от судьбы деньги. И действительно, если у меня есть в кармане деньги, я быстрее должен от них избавиться. Но я не жалею ни о чем! Наука старших сидит во мне крепко.
Посылая нас к соседям, Нана нас всегда предупреждала: «Если будут обедать – не смотри на стол. А предложат сесть – скажешь, что только поел, каким бы голодным ни был». Ни у кого же не было лишнего, все бедно жили. Если приходили гости, им накрывали стол. Мы, дети, какими бы голодными ни были, не трогали даже то, что оставалось после гостей, пока не придет Нана и не поделит: «Это – тебе, а это – тебе…»
Мать у нас была очень строгой, как мачеха. Очень жестко нас воспитывала.
Л.Г. Она не отказывала сельчанам, которые на все мероприятия забирали мальчика играть на гармошке, хотя, конечно, знала, что он устает там. Это тоже был элемент воспитания?
Б.Г. Конечно! Уважение к людям! Я всегда безропотно играл для всех. А еще был «живой афишей». Осетинский театр тогда часто приезжал к нам в село. Меня уже знали, посылали за мной кого-нибудь. «Сама Серафима Икаева» давала мне свою гармошку, и я играл, пока актеры на сцене клуба ставили декорации. (Никогда не прощу, что отдали эту реликвию, гармошку Серафимы!). Серафима Георгиевна (я называл ее Симуш, очень любил ее!) часто садилась около меня, говорила «Гармошка говорить должна! Она разговаривает от твоего имени». Вот так на музыку люди и собирались к клубу, заходили в зал.
Л.Г. А в школе какой предмет любили? Кто из учителей запомнился?
Б.Г. С 1 класса у нас был Газданов Федор Бицкоевич. Мы называли его Феда, обращались на «ты» (ды), в осетинском языке же нет слова «вы», когда речь идет об одном человеке. Мы очень его любили, а его уроки пения ждали всегда с нетерпением. И он, зная об этом, никогда их не отменял. Удивительное дело придумал: распевал стихи Коста, перекладывая их на известные мелодии: «Зымæг на хæхты цух нæ уадзы, – Лæджы æмбæрц æруары мит…» (поет на мотив «Реве та стогне Днипр широкий…») или «Фесæф, фесæф, цард, Сау лæппуимæ…» (поет). Я думал, это осетинские песни! Откуда мне было знать, что это русские или украинские мелодии? Мы Коста тогда начали учить! Почти всего знали наизусть!
А еще Феда организовал смешанный хор четырехголосый (мужчины и женщины) из учителей нашей школы. Через год они стали лауреатами на конкурсе в Москве! В то время!
Я с первого класса сидел за партой с двоюродной сестрой Тимой. Мелодию, к примеру, мы уже знали, Феда сам – басовую партию исполняет, а я старался вторым голосом подпеть. И Тима мне шептала: «А ты вот так спой, вот так!..» Было очень интересно.
Л.Г. Вот сейчас бы таких творческих педагогов, как ваш Федор Бицкоевич… И любовь к родному слову прививал, и поэзию изучал с детьми, и развивал музыкальный слух!..
Б.Г. Очень многое зависит от педагога. Вот зачем мне нужна была домра? Гобой же лучше инструмент. Из-за педагога!
А когда к нам в школу пришел Тогузов Ахсарбек Темболатович, я учился в четвертом классе. Он организовал художественную самодеятельность, кружки разные появились, даже инструментальный оркестр. Как я радовался! Я же после седьмого класса поступил в музыкальное училище, правда, случайно. А свидетельство о семилетнем образовании только на третьем курсе получил. Потому что Ахсар меня не отпускал, говорил: «Я его отвезу в консерваторию, он сразу поступит». Он очень любил искусство. Такие люди были! Да и сейчас есть, я уверен.
Л.Г. А что за история со случайным поступлением в училище?
Б.Г. После седьмого класса моя двоюродная сестра Зельда Дзуцева привезла меня в город на каникулы. Сама училась на 4 курсе пединститута. В помещении Национального музея краеведения на проспекте Мира размещались тогда Министерство культуры и Дом народного творчества (директор был Леков Гамбол).
Мы зашли с Зельдой туда, я оказался в темном зале, увидел рояль старый, с потертыми клавишами, и комиссию: сидели Поляниченко Александр, Леков Гамбол, Леонид Кулиев, братья Кокойти. Я же их не знал тогда. Устроили мне прослушивание. Проверили, написали записку директору музыкального училища Горшкову Владимиру Владимировичу. Мы пришли к нему, он сам стал меня проверять, а потом зачислил сразу на 3 отделения: народное, дирижерско-хоровое и в класс гобоя. Гобой у меня вел Паненко Николай, любивший выпить. После первого курса я бросил учебу на этом инструменте.
Рагнеда Львовна Герман вела у меня дирижирование. А я и пианино-то толком не видел. Она хотела, чтобы я разбирался в клавире, не только в хоровой партитуре. Я до сих пор помню этот первый клавир: «Нелюдимо наше море, День и ночь шумит оно» (поет). Инструмента ни у кого не было. Поэтому приходилось вставать рано. Утром к 6 ч. приходишь позаниматься до 7.30, а потом групповые занятия, индивидуальные. Чай с булочкой стоил 1 руб. – это был обед.
Второй и третий курс я у Осменниковой Валентины Михайловны занимался по дирижированию, на четвертом опять вернулся к Рагнеде Львовне. Она дала мне ораторию Гайдна «Времена года», «Ах, к нам близится гроза!..», «Поэму об Украине» А. Александрова (поет).
Л.Г. Мне в Алагирской музыкальной школе преподавал Леон Семенович Давыдов – замечательный педагог. Знала я и Павла Матеевича – настоящего интеллигента, влюбленного в музыку.
Б.Г. Сам Давыдов был скрипач, а у нас вел четырехструнную домру. А сольфеджио преподавал завуч Антонюк Павел Матвеевич. Я быстро писал диктанты – восемь тактов. Написал – свободен. Потом он приходит: «Это Газданову – двухголосье». Потом: «Это Газданову – трехголосье». Так он довел меня до четырехголосья. После первого курса Павел Матвеевиич перевел меня к теоретикам. Там Нина Андреевна Карницкая вела теорию и гармонию – великолепный педагог.
Какие в училище были преподаватели! Как родители, любили нас, заботились. Таких сейчас нет!
На 2-ом курсе А. Поляниченко пришел к Горшкову, они вызвали меня: «Будешь ходить два раза в неделю на занятия в Союз композиторов (он тогда находился на пл. Штыба, где потом была мастер-ская художника Хетагурова).
Н.А. Карницкая вела у меня еще композицию, к ней я ходил домой. Она жила во дворе филармонии, у нее была одна большая комната, в которой стоял рояль. Отапливалась комната рефлектором.
На углу Армянской и Осетинской улиц была школа, там клуб. Я еще на 1 курсе учился, пришел оттуда Сопоев Урусхан к нашему директору с просьбой. В. Горшков поручил мне там поработать аккомпаниатором. Я и ходил целый год, как на работу. Сейчас бы кто-нибудь год так работал на общественных началах?
Л.Г. Окончив училище в 1957 году, Вы поступили в знаменитую Гнесинку (Государственный музыкально-педагогический институт им. Гнесиных) в Москве, на отделение народных инструментов.
Выпускниками Гнесинки были такие корифеи музыки, как Тихон Хренников и Арам Хачатурян, Евгений Светланов и Микаэл Таривердиев, Людмила Зыкина и Иосиф Кобзон.
Б.Г. Я вообще случайно в Москву попал. Купили мне билет, сели в купе всей компанией и пели всю дорогу песни. На столичном вокзале всех встречали родственники. А я стою со своим чемоданом, про меня забыли. Потом за мной вернулся Тхостов Сослан.
Документы в институт сразу приняли. Конкурс большой – 20 человек на место. Это же был единственный музыкально-педагогический институт в Союзе. Домра была только там и в Киеве. В Питере был баян. В Гнесинке меня очень хорошо приняли. На вступительных экзаменах дирижировал «Времена года». Педагог по дирижированию Олег Михайлович Агарков целый час гонял меня по партитуре. Я четко пел все партии. Секретарь, Рахиль Яковлевна, мне шепчет: «Олег Михайлович любит абсолютный слух». Я это запомнил.
– Вы думаете, у меня абсолютный слух? – спросил я его. – Нет, я просто пляшу по тональности.
Он засмеялся, но взял к себе. Учиться было очень интересно. Я сделал «Сказ о Байкале» Николая Будашкина, «Фарандолу» Ж. Бизе из сюиты «Арлезианка».
С удовольствием работал. По классу домры у нас был А. Д. Алексеев, любил дремать на занятиях. Зато какой блестящий педагог был Поздняков! Я у него сразу целиком сделал целый акт «Мазепы» П. И. Чайковского.
Л.Г. Я знаю, что Вам было нелегко в Москве.
Б.Г. Мы же материально тяжело жили, на одной стипендии долго не протянешь. Мать моя в колхозе на трудодни работала, откуда бы она присылала мне деньги на жизнь? Я в общежитии на Трифоновке жил с нашими студентами из Театрального училища им. Б. Щукина. Вместе на Рижском вокзале товарные вагоны разгружали, вели полуголодную жизнь. Каждый день почти я штопал брюки и носки. Хорошо это умею.
На втором курсе у меня обнаружили малокровие и затемнение легких. Но я и сказать никому не мог об этом. А концертмейстер моя, Дина Ивановна, как-то чувствовала, что я пропадаю от голода. Назначала мне уроки на дому. Удивительной душевной щедрости человек. Подруга ее снохи вроде Газданова была… Я прихожу, она встречает меня в домашнем фартуке:
– Хазбулат! Ты никуда не торопишься?
Давай немного сперва посидим, отдохнем. Такая фантазерка была, хоть и пожилая.
– Я так устала, так устала!..
Посидели на диване. А она вдруг:
– Я такая голодная! Давай перекусим сперва!
Я бы и пять тарелок съел, но ведь воспитание своей Нана сидит во мне! Куда от него денешься! Съел полтарелки борща и отодвинул тарелку. А она:
– Я никчемная стряпуха! Не умею готовить!
– Почему вы так говорите, Дина Ивановна? Очень вкусно же!..
– Ой, если бы это было так, разве бы ты не поел?
Вот такая необыкновенная была! Конечно, я все ел. А потом еще второе блюдо, компот… Вот так я два-три раза к ней пошел на урок, а потом мне стало неудобно каждый раз есть у нее. Не смог больше. Знать бы ее фамилию! Помню это до сих пор! Хотя пришлось мне через два года из-за проблем со здоровьем вернуться в Осетию.
Л.Г. Тяжело было после Москвы начинать здесь?
Б.Г. Дали мне с мамой на Набережной, 16 одну комнату – 11 метров. Там у нас были удивительные соседи Симонян: бабушка Шура, Андрей и Рита. Рита была обладательницей звонкого голоса, чисто говорила по-осетински, я ей все советовал вести детские передачи на радио. Я часто болел ангиной и бабушка Шура пекла пирожные, уговаривала поесть.
– Не могу, Бабушка! (так я ее звал)
– Поешь, я же для тебя специально пекла, мягкое все.
У них было двое детей. Они занимали две комнаты, а третью – я. Андрей работал на Стеклотаре заместителем директора. Когда у них на четвертом этаже освободилась однокомнатная квартира, меня переселили туда. Редактор газеты «Растдзинад» Кануков жил на третьем этаже, а подо мной была квартира сварливой и вечно недовольной женщины с дочкой. Она затеяла сбор подписей, что ей мешают мои репетиции, хотя я соблюдал все нормы общежития, никогда не позволил себе рано утром или после 23 часов издать звук.
Часто, когда я спускался со своего четвертого этажа, на третьем меня поджидала мать Канукова, говорила: «Булат, дорогой, никого не слушай! Так становится хорошо на душе, когда ты играешь!»
Разное было отношение. Приезжал домой по субботам, некоторые меня поддразнивали: когда это мальчик, юноша играл на гармошке?
Л.Г. Довелось Вам потом когда-то еще быть в Гнесинке?
Б.Г. Года два-три назад они пригласили меня, вспомнили. На совещании выступал, рассказывал о своем оркестре, репертуаре, о планах.
Л.Г. А по возвращении домой Вы стали работать в оркестре Радиокомитета?
Б.Г. Я начал работать в оркестре в 1956 году, еще до поступления в Гнесинку – в этом году 60 лет уже! Тогда был проведен конкурс в Филармонии, из старых работников многие его не прошли. Меня туда потащил Л. С. Давыдов, я прошел конкурс, стал работать. Когда вернулся, опять восстановился в оркестре.
В это время открыли интернат для одаренных детей, куда набирали детей из сел республики. Я помню Суанова Казика, Каирова Толика, Таймураза Кокаева, Эсмеральду Дауеву, Хасцаеву Лизу – много было талантливых детей, около 30. Директор интерната, Саблина Людмила Федоровна, купила десять гармошек и открыла факультатив по осетинской гармошке – он располагался на Осетинке, где сейчас колледж, а в здании юридического факультета на Бутырина находилось общежитие колледжа. Для девочек было введено обучение на гармошке, причем они стали первыми осетинскими гармонистками, играющими по нотному тексту.
Л.Г. Я читала публикацию Л. Саблиной в газете «Социалистическая Осетия» за 1959 год, что из числа самых способных учениц вы создали ансамбль гармонисток.
Б.Г. Сколько их было создано на моем веку – и ансамблей, и дуэтов!.. И трио! Тогда же, работая в Интернате, я собрал две общие тетради чистого фольклора. Притом, там же была диатоническая гармошка, все в одной тональности: мажор – минор.
Л.Г. Как Вы начали собирать музыкальный фольклор?
Б.Г. Что-то же надо было давать детям? Сейчас оцифровку делают, а там – какая разница? К декаде осетинской литературы и искусства в Москве я сделал «Алагираг», «Симд».
А еще Леон Семенович Давыдов много раз заставлял меня писать песни В. Баллаева, подтекстовку. Если Баллаеву нравились стихи, он тоже сразу их мне приносил. Так я писал к ним музыку. Директором Дома народного творчества был тогда Купеев Мысост. А студия была на улице Ленина.
Я давал многим темы. Карницкая сделала Рапсодию, Юрову Валентину – Зилга, Хонга. Просто давал им клавиры.
Л.Г. Вы работали в театре и Радиокомитете, собирали фольклор, занимались творчеством, стали популярны. И вдруг Вы в 1966 году поступаете в Северо-Осетинский медицинский институт. Какой-то неожиданный вираж в биографии.
Б.Г. Это было так: с Азиевым Вовой мы ехали по Ватутина наверх. Видим: много людей. Я подумал, что это похороны. А Вова говорит: «Это болельщики, за абитуриентов болеют». Слово за слово – и мы поспорили, смогу ли я поступить в мединститут. А если еще я в анатомку зайду – он обещал барана зарезать. Поспорили. Я сдал экзамены, поступил, три года отучился, в анатомку не раз заходил. А обещанного барана до сих пор не видно. Называется, вот так похохмили. Я учился там с утра до двух часов, потом на работу ходил.
Л.Г. Вы могли бы врачом стать?
Б.Г. Думаю, мог бы. У меня прабабушка по линии мамы успешно лечила маститы, разные трофические язвы, ожоги, чирья. И мама умела это делать. Теперь их дело продолжает моя сноха.
Я до сих пор хорошо знаю биологию, анатомию, могу ответить на любые вопросы – это же хорошо?
Л.Г. В конце пятидесятых – начале шестидесятых годов Вы были уже популярны. Сотрудничая с Государственным ансамблем «Алан», объехали почти весь Советский Союз, многие страны мира.
Б.Г. Сперва мы были на конкурсе в Москве, в 1962 году. Проходил третий тур, я познакомился со многими интересными людьми.
Больше всех меня поддержала исполнительница народной музыки кабардинка Кураца Измайловна Каширгова. ее называли душой ансамбля «Кабардинка». Одна из первых в 1939 году Кураца была удостоена звания заслуженной артистки КБАССР, а в 1957 году – народной артистки РСФСР.
Я на этом конкурсе победил, она меня обнимала, радовалась за меня. После этого я и стал выезжать за рубеж.
Л.Г. С сольными концертами Вы выступали в Швеции и Исландии, Англии, Норвегии, Чехии и Шотландии, Турции, в Арабских Эмиратах и Сирии, Италии и Румынии, на островах Куба и Мальта, в Мозамбике, Египте и Иордании – все не перечислишь. Как Вас встречали?
Б.Г. Встречали везде великолепно, восторженно. Музыка же напрямую связана с языком. Осетинский язык является индоевропейским языком, относится к иранской группе языков. Отсюда и разгадка такого отношения к нашей музыке. Если проводить параллели, то осетинская гармония близка к европейской.
Вы же знаете, как американский балетмейстер Джордж Баланчин писал: «…Я перевидел много в мировой хореографии. Но танец «Симд» неповторим. Я не решусь сравнить его с чем-либо в мире танца…»
А французский балетмейстер Серж Лифарь какую оценку дал нашему симду? «…Только по одному этому танцу можно судить о высокой культуре народа, которому он принадлежит…»
Л.Г. Вы собрали и обработали множество вариантов народных песенных мелодий и танцевальных наигрышей, возродив их и вернув нам.
Б.Г. Я же не только выступал в этих странах. Где только находил осетинские диаспоры, записывал мелодии. Турецкие осетины, например, напели мне несколько мелодий симда, хонги.
Л.Г. Откуда эта потребность в Вас появилась?
Б.Г. А почему наше достояние должно бесследно пропасть? Это же богатство, оставленное нам предками! Вот, возьмем «Ханты цагъд». Много вариантов этой мелодии существует. Есиевы, например, были аристократы, у них был свой вариант. У жителей разных ущелий тоже. Или хонга-кафт. Есть Ардонская хонга, Дигорская, Чиколинская. В Турции записал от осетинок несколько вариантов. Они же все лирические, минорные.
Это все надо было запечатлеть. Вот я и записывал. И сейчас пишу.
Правда, иной раз приходится одну мелодию два-три раза записывать. Когда кому надо, отдаю и забываю же!
Л.Г. Из поколения в поколение передавались и дошли до нас фольклорные тексты. А как музыка кодировалась и передавалась?
Б.Г. На слух, конечно. Как испорченный телефон. Поэтому столько вариантов одной и той же мелодии. Каждый запоминал по-своему. Вот так, к примеру, играла Уртаева Вера (напевает, при этом абсолютно меняется лицо, руки, преображается). А Туменова Лена – так (напевает), ритма не было у нее. Я очень благодарен всем исполнителям, которые играли на слух мелодии, донесли их до нас, многое сохранив. Это Ходова Надя, Венера Дзеранова, Земфира Калманова, Замира Мамиева, Икаева Серафин. Они играли мелодии, передавали их дальше.
В Кабарде жил старик-народник, пел. Он говорил, что знает много осетинских песен, которые никто не поет. Я поехал к нему на юбилей, поздравлял его. После юбилея собирался поехать записать его и не успел. Так жаль!.. Бесследно ушли те песни!..
Сейчас у меня на две книги есть материал. Их бы издать, но нет пока возможности.
Л.Г. Вы же автор учебных пособий «Школа игры на осетинской гармонике для 1-2 кл.», книги «О тебе я пою», куда вошло полсотни ваших песен. По Вашим книгам учится не одно поколение осетинских гармонистов.
Б.Г. Учебные пособия я раздал по школам. Когда получил от Зураба Хадонова с национальной премией «Яблоко нартов» 100 тыс., 30 тыс. отдал своему оркестру, а на 70 тыс. издал второе учебное пособие «Школа игры на осетинской гармонике для 3-4 классов». Все сам набирал на компьютере. Спонсоров у меня нет.
Л.Г. Давайте о Ваших песнях поговорим. Многие из них считаются народными, например «Фыдындтæ цы фæуой, уæд» (сл. Г. Цагараева). Очень любимы в народе «Мæ уарзон Ирыстон» (сл. Г. Гагиева), «Æз уæрзтон сау цæстытæ» (сл. М. Кочисова), «Ды мæ цин, мæ уарзт» (сл. Т. Кокаева). Все и не перечислишь.
Чтобы родилась песня, нужен какой-то толчок? Или событие?
Б.Г. Первые свои песни я написал на стихи талантливого поэта Мухарбека Кочисова, который был нашим соседом. Мухарбек приходился Розе Кочисовой племянником, был влюблен в Берту Икаеву, которая сохранила его письма, дала мне их почитать. Он погиб в 1944 году на Украине.
А поводом для рождения песни может быть многое.
Я читаю поэтов, если хоть одна фраза в стихотворении заденет меня – мелодия сама появляется, необъяснимо откуда. Если сюжет спектакля заинтересует, захватит – то же самое. Когда нет драматургии – неинтересно.
Вот песня «Цы сусæг кæнон бирæ кæй уарзын…» В содержании текста сюжет дошел до периода Германской войны. Я сделал выборку, чтобы была какая-то драматургия. И получилось неплохо (поет песню). Когда писал песню, представил нашу соседку, под девяносто лет, когда писал песню ее любимый не вернулся с фронта. Редактировать тексты надо, конечно.
Иногда бывает – не спится, задевает тебя что-то, мучает, а потом появляется, вырисовывается. В этот момент ее надо фиксировать, иначе забудется. Если бы встать, записать пришедшую в это время мелодию! А не получается, боишься кому-то из домочадцев помешать.
Л.Г. А сколько спектаклей Осетинского театра Вы украсили своей музыкой, которая органично дополняла и обогащала драматическое действие. Помню «Пересол вызывает жажду» А. Макеева, «Две свадьбы» Н. Саламова и З. Бритаевой, «Муж моей жены» и «Сатти и Батти» Г. Хугаева, «Земные боги» В. Гаглоева, «Цола» Г. Чеджемова и многие-многие другие.
Б.Г. В 1958 году я сделал музыкальное оформление в qnopnbnfdemhh гармошки к дипломному спектаклю «Мухтар» осетинской студии Щукинского училища. Христофор Плиев, будучи студентом консерватории, услышал мою игру – я играл музыку к спектаклю «Песня Софьи» Хугаева Г. – Хубецовой Р. Он был очень удивлен и ввел меня в этот спектакль, к которому он написал музыку.
Музыка – это вершина искусства. Я это говорю не потому, что музыкант. Если, к примеру, И. Смоктуновский не тянет монолог в «Гамлете» (фильм Г. Козинцева), почему эпизод сопровождается замечательной музыкой Дмитрия Шостаковича? Чтобы эмоционально подкрепить эпизод, усилить его.
Всегда действие сопровождается музыкой. Возьми наши старые спектакли. Уже многие спектакли мы позабыли, а музыка осталась (например, спектакль «Любимая песня» по пьесе И. Гогичева, музыка И. Габараева).
Л.Г. Это можно сказать и о музыке, написанной Вами к фильмам «Фарн», «Ритмы Иристона», «Фæндыр», «Кафт», «Во всем виновата Залина», созданным на Северо-Осетинской киностудии. Музыку к спектаклям и фильмам в основном исполняли вы и Национальный государственный оркестр народных инструментов РСО-А, возглавляемый Вами с 1966 года – в этом году уже полувековой юбилей! Критики отмечают высокий уровень вашего профессионального коллектива, что является, в первую очередь, Вашей несомненной заслугой. Вы исполняете как симфоническую, так и эстрадную музыку?
Б.Г. Популяризируем в первую очередь народную музыку, произведения осетинских композиторов. Наш оркестр – как музей, научно-исследовательский институт, где все собирается – и фольклор, и произведения основоположников осетинской композиторской школы, музыка народов Северного Кавказа – свыше 600 произведений. В советское время ежегодно к нам приезжали представители фирмы «Мелодия» и записывали нас. А сколько мы давали шефских концертов – во всех городах и селах Осетии выступали!
Всякое бывало. И бытовых условий не было, и транспорт никакой. Помню, один раз наш автобус перевернулся, правда, никто не пострадал. В Мизуре, в клубе, на досках спали. В Зарамаге к чабанам ездили, потом на бульдозере возвращались. Но это счастье было, потому что мы работали и были нужны!
Л.Г. Последние 15 лет стали нелегким временем для оркестра. По сути, он оказался на грани выживания. Сейчас эта ситуация изменилась?
Б.Г. Это лет двадцать назад началось. Ахсарбек Галазов на моем 60-летии, увидев выступление оркестра, сказал: «Булат! Где ты до сих пор прятал этот оркестр?»
А мы же регулярно, по вторникам и пятницам выходили в эфир прямо со студии. Раньше, в советское время, понимали значение национального искусства, культуры. А сейчас призывают к самоокупаемости культуры. А это полная ерунда. Женя Нестеренко, знаменитый бас, был по профессии строителем, пел в художественной самодеятельности. Потом учился в консерватории. Мы жили с ним как-то в одном номере, общались, стали друзьями. Я ему аккомпанировал «Шотландскую застольную» Л. Бетховена: «Постой, выпьем в дорогу еще…» (поет). Последний раз я его видел в Германии, спрашиваю: «Женя! Как ты оказался в Большом театре?» «Дорогой мой! Искусство – это же забота государственная!» – ответил он.
Как искусство может оправдывать себя? Каким образом? Если двойной состав оркестра, двойной состав хора и кордебалет? А солисты? Никогда не было и не будет самоокупаемости искусства и культуры. Это эстрадники и дешевая попса все исказили и извратили.
Как-то мне один чиновник предложил договориться с председателем колхоза, брать за выступление пшеницей или картошкой и продавать их.
Как это возможно? Государственная поддержка культуры очевидна и необходима, иначе ничего хорошего нас не ждет.
Л.Г. А как решилась многолетняя эпопея с помещением?
Б.Г. Дали нам один этаж на ул. Куйбышева (из Госкомимущества помогли), где раньше размещался Дом народного творчества. Думаешь, я уверен? Когда меня с оркестром выгоняли из Дома радио, я глупость допустил, надо было найти юриста хорошего, ведь постановление правительства, которое мне при Борадзове дали, было еще в силе. Его же никто не отменял! Там было указано, что студия и два кабинета – наши. И тут приходят люди вооруженные – выходите! Оказывается, там банк строят. А где будет мой оркестр, где записывать симфонический оркестр, хор – это кого-то интересует?
Для меня студия – самое главное. Даже если 35-40 новых музыкальных произведений – их же надо записывать, в эфир выдавать. А радио ничего не делает. В прошлом году в июле мы записали 20 произведений. Сейчас из них сделали диск «Золотой венок».
Л.Г. Обустроились уже на новом месте?
Б.Г. Потихоньку устраиваемся. Планов много. Хочу купить видеокамеру, чтобы люди видели свои лица во время концерта. Создаем интересные традиции. Проводим проект «Молодые – молодым». В небольшом нашем зале на сто мест бесплатно организовываем встречи. Квартет из Питера у нас выступал, студент ГИТИСа Дулаев, скрипач, аспирант Московской консерватории (фамилию забыл) с сестрой-пианисткой.
Очень хочу открыть детскую студию. Взял бы одаренных детей, 10-15 человек, дал бы в руки 3-4 инструмента. Не люблю, когда пять-десять гармонисток одинаково играют. Искусство должно вкус прививать, воспитывать.
Есть задумка создать музей. Я уже даже фотографии заказал всех старых работников. У нас в оркестре была соль-мажорная гармошка. Я ее взял, тоже туда определю. Очень много талантливых людей у нас было – Борис Бораев, Юра Дзитоев, Алибек Бериев…
Л.Г. Сейчас мало интересуются теми, кто был у истоков…
Б.Г. Вот я смотрю, телепередачи показывают, вроде вопросами искусства занимаются. А почему бы не создать на нашем телевидении цикл передач об актерах, которые в 1935 году открывали Осетинский театр? Какие личности были! Соломон Таутиев, Серафима Икаева, Владимир Баллаев, Маирбек Цаликов, Афасса Дзукаева, Петя Цирихов, Гриш Плиев. С войны многие не вернулись – о них сказать бы!
Не один раз я говорил: почему у нас нет передач об основоположниках осетинской композиторской школы? Об исполнителях, о мастерах вокальной музыки? Откуда мы должны о них узнать? Ахполат Аликов пел в Киевской опере, один из первых осетинских музыкантов-профессионалов.
Л.Г. Он тоже из Ольгинского был, Ваш односельчанин. Коста любил его слушать.
Б.Г. А Тотиев Андрей? Музыкант-самоучка, он собирал и обрабатывал народные мелодии, сам писал песни. Его дочь Аза училась в студии. А Галаев Борис, Гуржибеков Георгий? Это достояние Осетии! Хаджумар Абаев, обладатель редкого баса, Шурик Гацоев, Хасиева Алла, Зæма Калманова, Нина Едзиева… Много легендарных имен, которые мы не должны забывать. О них надо говорить, показывать молодым как образец служения национальной культуре.
Л.Г. Я с детства помню, как светлели лица домашних, когда Вы появлялись на экране телевизора с неизменной гармошкой в руках. Вам Бог дал редкий талант быть проводником музыки из прошлого в настоящее. В Вашей игре реально звучат интонации ушедших веков.
Мы восторженно слушали Вашу игру во время трехдневной литературной экспедиции в 2009 г. в Карачаево-Черкесию в год 150-летия Коста Хетагурова. Я помню, с какой любовью и интересом вас встречали жители селения Лаба, студенты и преподаватели Карачаево-Черкесского Госуниверситета.
На концертах Ваших можно было увидеть такое выражение радости на лицах! Я всегда думала, что своей игрой вы вынимаете из каждого человека все, что есть в нем хорошего и светлого. Не понимаю, как это происходит? Мелодии наши, наверное, находятся глубоко в подсознании. И они всплывают с образами, когда Вы играете, как все, что когда-то было в детстве и забылось со временем.
С десятилетиями Вашего исполнительского стажа меняется трактовка музыкального произведения?
Б.Г. А у какого актера есть штамп? Как можно исполнять одинаково? Хотя бы состояние бывает разное, настроение. То, что я, к примеру, пишу – это, конечно, надо исполнять точно, по нотам. Но если есть у исполнителя хорошие импровизаторские способности – почему бы нет? В импровизациях что-то интересное может появиться. А если этих способностей нет – я категорически против. Это я говорю и своим студентам.
Сейчас у нас мода пошла на никчемные импровизации в наигрышах. Для того, чтобы добавлять что-то свое, надо хорошо знать свой музыкальный язык. Вот, к примеру, песня Владимира Баллаева 50-х годов «Къолхозон хуымтæ, уæ цинæй зарын…» (поет). Текст поменяли – и поют. Не раз говорил: не можешь свое придумать – сиди и молчи!
Л.Г. Вы как-то говорили, что осетинская музыка ближе к абхазской.
Б.Г. Абхазская героическая песня перекликается с осетинской. Если не слушать слова абхазской песни – не поймешь, это осетинская или абхазская. Они же еще утверждают, наряду с балкарцами, что Нартский эпос принадлежит им!
Л.Г. А у вайнахской музыки неевропейская гармония?
Б.Г. А знаете, почему? Ха-рак-тер. Мультипликация. (Настукивает ритм.) Характерная ритмика, схожая с речью. Какая речь – такая и музыка. Она отличается, например, от кабардинской. И адыгейцы совсем другие (поет и настукивает ритм). У них кругового танца нет. А у нас вся гармония чисто европейская, строится на чем? Идет тоника, субдоминанта, доминанта, тоника. Или доминант-септаккорд после доминантовой ступени. Какая разница? Это же тоже пятая ступень (напевает).
Есть у нас и ладовая структура. Вот возьмем песню «Мидæмæ рацæут, уазджытæ…» – соль мажор, седьмая пониженная ступень (напевает).
Л.Г. Ваша мама говорила, что среди игры десятков гармонистов она Вашу игру отличит. Как это возможно?
Б.Г. Очень просто! По звуковедению, по вариации, по технике. Любой это отличит! Сейчас дайте мне полсотни гармонистов, и я скажу вам, кто и как играет.
Л.Г. Значит, Вы все-таки в маму, если у нее были музыкальные способности?
Б.Г. Мама тоже немножко пиликала, сестра играла. Отец хорошо пел. Бабушка моя была в селе известной плакальщицей, тоже играла.
Л.Г. В замечательной, талантливой книге Жанны Плиевой «Магия музыки» с обстоятельным анализом Вашего творческого портрета, автор приводит слова Вашей матери о природе таланта: «Наверное, все от Бога. Бог всем распоряжается…»
Б.Г. Природа, скорее всего, дает любой дар. И надо понять – для чего? Как ты им распорядишься, приумножишь или зароешь в землю – это же зависит от тебя. Многие жертвуют им ради мелких, ничтожных, сиюминутных идей.
Вот нынешние гармонисты. Одного спрашиваю:
– Что ты делаешь с гармошкой? Она же захлебывается у тебя, мучается?
– Это мой имидж, – отвечает он.
Господи Боже, что это значит? В игре же краски нужны, эмоции, а ты только себя представляешь. Не люблю представленческое исполнение! Другой коммерческими выступлениями увлекся. Не то это все!
Л.Г. Что нужно, чтобы появился настоящий музыкант? Какие составляющие необходимы?
Б.Г. Самое главное – дар от природы, любовь к этой профессии и любовь к языку, к народу. Если музыку искренно не полюбишь, как ей служить? Я маленький, помню, слушал пластинки Утесова. «Раскинулось море широко» (поет). У меня сразу – слезы из глаз, особенно в конце, когда он пел «Работать нет сил, умираю!».
Как-то приезжала пианистка А. Николаева. Она играла концерт П.И. Чайковского. Я учился в училище на первом курсе, слушал игру, стоя на балконе, и мне взлететь хотелось, почему-то никак не мог сдержать слез.
Не может быть осетинского композитора, если он не знает язык, фольклор, традиции. Простая фраза «Кæдæм цæуыс?». Как эту фразу он покажет без знания языка, музыкальное и словесное же ударение должны совпадать.
Л.Г. В детстве надо обучать и языку, и народной музыке, и фольклору – все ведь взаимосвязано.
Б.Г. Надо в этом народе родиться, с молоком матери впитать фольклор в чистом виде.
Откуда мы знаем, как воспитывались Феликс Алборов или Татаркан Кокойти? А какие они блестящие мелодисты! Какие песни замечательные – «Фатимæт», «Замирæт» (поет).
Уарзтон дæ, Замирæт, рагæй,
Е’ сдзурын зын уд æрмæст…
Или:
Æз дæу куы уарзын, чызгай,
Ма фæлидз, мæ хай тæргай…
Ну что это за тексты? А зато мелодии какие красивые!
Молодым надо больше читать, слушать народных исполнителей, дружить со своим языком, своей музыкой. Не современную, дешевую попсу они должны слушать, а вникать в глубины нашего фольклора. Чтобы знать бесценные зерна устного народного творчества и музыки.
Иначе ничего хорошего не получится – что-то интересное и современное может родиться только на основе фольклора. Свое богатство использовать, а не уходить в эфиопские и негритянские ритмы.
Л.Г. Ваш неповторимый путь в искусстве уникален. Если бы сейчас появился такой самородок, он смог бы повторить этот путь?
Б.Г. Нет, конечно! Сейчас эпоха другая. Всех поразила болезнь накопительства. Произошла переоценка ценностей, какой-то уродливый перекос. В театре оркестр убрали. Вы видели академический театр без оркестра? И академический ансамбль без оркестра тоже. Артисты могут селедку есть на партитуре. Театр может от музыкального архива избавиться.
Недавно в Фиагдоне долечивался. Нынче это уже бандитский Фиагдон – с застроенными побережьями, с массой новостроек – рестораны, коттеджи для сдачи внаем. Между домами по два километра… Им что, и соседи не нужны, и общаться не хотят между собой? – Дикари, что ли?
Л.Г. Булат! Ваши опыт и знания уникальны. Вы воспитали не одно поколение музыкантов, уже довольно известных в республике. Кто из них, на Ваш взгляд, наиболее удачно продолжает в искусстве дело Мастера?
Б.Г. Ученики мои во всех музыкальных школах, домах культуры, в ансамблях работают: Эльза Датиева, Олег Дзеранов, Марина Хутугова, Лолита Хосроева, Марина Кулова, Вика Цидаева, Рита Гудиева и многие другие – всех не перечислишь.
Но жизнь многих меняет, совсем другими становятся. Олег Дзеранов и Эльза Датиева в ансамбле играют, а я бы другого для них хотел.
Наверное, должны родиться фанаты искусства, бессребреники… А сейчас – увы! – время коммерсантов. Колледж культуры недавно окончил Туган Дулаев, блестящий парень. А потом сельхозинститут окончил. Он и в «Амране» играет. Очень способный! Ему бы условия!..
Л.Г. Прошлое осетинской музыки Вы сохранили. За это вам все осетины при жизни обязаны бронзовый бюст поставить.
Б.Г. Да уж, поставят!.. Догонят – и поставят…
Л.Г. А будущее какое у осетинской музыки?
Б.Г. Русские, украинцы славились в своем народном творчестве широтой, напевностью: «Ой, туманы мои, растуманы…» (поет). Также и осетинская музыка. Вот сейчас, к примеру, грузины создают современную грузинскую музыку на основе грузинского языка. А мы что делаем?..
Как-то видел мальчика из Фиагдона. Очень талантливый! Из него обязательно что-то бы получилось, если бы родители сделали все, чтобы он с дороги не сошел. А у нас что кому надо? Вот сейчас в училище ни одного домриста нет! Ни одного гобоиста нет осетина! На флейту я кого-то из знакомых определил, он год поучился, потом в строительный техникум пошел. Это не то! Нет желания, стремления нет у молодых идти в искусство. Вот чем должны озаботиться чиновники от культуры.
Л.Г. А есть у нас молодые, талантливые композиторы?
Б.Г. Дзерасса Дзлиева, выпускница композиторского факультета Санкт-Петербургской консерватории, Нина Фарниева, выпускница Московской консерватории.
Л.Г. А музыкальная критика есть у нас?
Б.Г. Была великолепным музыковедом Зика Туаева, мой педагог. Потапова очень интересна была, Батагова Татьяна.
Л.Г. Булат! У Вас много престижных наград, Вы лауреат премий, народный артист России. Знаю, что Вы не любите, когда Вас называют «живой легендой», «имя-символ», «подвижник». Я даже помню, как Вы ответили однажды одному журналисту: «Оставьте меня с этими дифирамбами! Каждый в своей работе чего-то заслуживает!» И все же – какая награда для Вас самая дорогая?
Б.Г. Полностью согласен с Фаиной Раневской, которая назвала свои награды похоронными принадлежностями. У меня их огромное множество. Они помогли мне в решении вопроса с помещением для оркестра? – Нет. Раньше регулярно приезжали москвичи, аттестовали нас, сделали мне высшую шкалу с правом на отделение. Но Агузаров А. мне больше двух тысяч не дал: «Почему ты должен получать больше зам. председателя?» У меня сохранились письма, написанные его рукой. Когда он был на пенсии, мы стали в хороших отношениях. Он писал мне: «Держись за оркестр, береги его!»
Л.Г. Родиона Щедрина в интервью спросили, как жилось композиторам при советской власти. Он ответил: «Как у Христа за пазухой. К ним было профессиональное внимание, уважение… Они чувствовали, что нужны и что могут обратиться за помощью. Государство, конечно, выступало спонсором… Нынешним поколениям очень тяжело…» Вы согласны с ним?
Б.Г. Под каждым словом подписываюсь! Все так. «Дæ цæстытæ» когда я написал? Давным-давно! Мне заплатили за нее 30 рублей. До сих пор звучит песня! За аранжировку платили по тактам. А в пьесе могло быть сто, двести тактов. И что важно – тогда все рассматривал худсовет. На радио и телевидение, на эстраду не проходили пошлые, дешевые однодневки, которыми сейчас все переполнено.
У Родиона Щедрина мне очень нравятся частушки Варвары из оперы «Не только любовь». Это атональная музыка, написанная современным русским языком!
Л.Г. Какая черта характера помогает Вам в жизни?
Б.Г. Никогда ни о чем не жалею. Что бы кто ни делал!
Л.Г. Что вы больше всего цените в людях?
Б.Г. Порядочность – в первую очередь! Во всех смыслах – и в речи, и в поступках, в поведении. Ирондзинад! Чтобы наша культура не пропала. Сейчас часто можно увидеть на свадьбах в ресторанах девушек в брюках, танцующих осетинский танец, что считаю полной безвкусицей. Или молодых людей и девушек, стоящих толпой. Неприлично это было! Стояли парни и девушки отдельными группками, просили распорядителя танцев с кем-то их свести потанцевать, пели, веселились. Утрачивается эта культура!.. Нынче приглашают свадебщиков – и начинается свистопляска.
Часто удивляюсь женщинам нехрупкого телосложения, которые приходят на мероприятия в брюках. Отказывает им чувство вкуса и объективной самооценки. Неэстетично это!
Л.Г. Ваши любимые места в Осетии?
Б.Г. В первую очередь, конечно, мое родное Ольгинское. Люблю наши горы, Куртатинское ущелье, Цей, окрестности Махческа в Дигорском ущелье.
Иногда фантазирую, за это же деньги не берут? Вот бы иметь домик в Фиагдоне! Там такие дивные места, воздух, легко дышится! И поставить там во дворе пианино и играть! (Хохочет). И эскалатор оттуда до города.
Л.Г. Родительский дом в Ольгинском сохранился?
Б.Г. Сохранился. Он небольшой, мы его перестроили, там живет мой племянник.
Л.Г. А во Владикавказе какие места любите?
Б.Г. Очень любил скверик около Дома радио, который у нас отобрали. Люблю набережную Терека. Очень люблю Ирыхъæу (р-н Осетинской слободки). Хоть бы небольшой домик там был, чтобы вся моя семья могла разместиться.
Л.Г. А какое у Вас любимое занятие? Или нелюбимое?
Б.Г. Нелюбимых занятий нет у меня. Я же все садовые работы делаю. Такие помидоры выращивал разных сортов! Гигант, Бычье сердце. Один раз высадил шикарные помидоры, отделил на семена самые хорошие. Чтобы не спутать с другими, перевязал их белыми бантиками, хотел на семена сохранить. Приехали двоюродные брат с сестрой, оборвали именно их. Вот я расстроился, когда увидел это, отругал их.
Л.Г. Чего-нибудь боитесь в жизни?
Б.Г. Ничего не боюсь. Я атеист, поэтому и Бога не боюсь. Нана с детства заложила в меня все законы жизни.
Л.Г. А есть любимый кинофильм, спектакль?
Б.Г. Люблю классику, экранизации. Несколько раз смотрел «Гамлета» с И. Смоктуновским в главной роли. Там музыка замечательная Дмитрия Шостаковича. Что было хорошего в моем студенчестве – мы могли ходить во все театры. Покажешь студенческий билет – и идешь на спектакль. Я любил ходить в Вахтанговский театр. А в Большой театр мне давала контрамарки наша Рахиль Яковлевна. Я слушал в Большом театре Марию дель Монако с Ириной Архиповой в «Кармен» Бизе, слушал Павла Лисициана, исполнявшего Жермона в «Травиате» Дж. Верди. Запомнился Вахтанг Чабукиани в балете «Отелло».
Как видите, встречи с настоящим искусством остаются в памяти на всю жизнь. В Центральном доме Работников искусств (ЦДРИ) смотрел в «Овечьем источнике» Лопе де Веги Т. Чавчавадзе в роли Лауренсии. Что мы только ни смотрели! А сейчас экскурсия в музее три тысячи стоит. Как это?
Л.Г. Любимое дерево какое у Вас?
Б.Г. Была у нас одна курага. Вот ее любил. Уже нигде не найдешь кураги, а она плодоносила долго. У моей тети был огромный черный тутовник, мы лазили там всегда. Хочу теперь от него прививку сделать.
Л.Г. Какие-нибудь кулинарные пристрастия есть у вас?
Б.Г. Очень любил дзыгка. Чабахан, моя тетя, угощала меня этим блюдом, когда я учился в училище. С возрастом меняются кулинарные вкусы. Сейчас я суп своей снохи могу несколько раз в день поесть, такая она мастерица.
Л.Г. Любимый цвет?
Б.Г. Мой цвет – коричневый. Концертные костюмы все черные. Светлых нет.
Л.Г. Любимое время года?
Б.Г. Конечно, лето. Холод не переношу.
Л.Г. Чему-нибудь можете позавидовать?
Б.Г. Самое главное – здоровье. Пока человек может заниматься любимым делом, пока он здоров – он счастлив.
Л.Г. Есть у Вас настольная книга?
Б.Г. Коста Хетагуров и Омар Хайам.
Читает:
Ма худ аууонмæ æвзæрыл,
Хорзы-иу йæ цуры бафау!
Дунетæй хуыздæр куы фестай,
Гъе, уæддæр дæхи уд ма стау!
Как это не должны знать дети?
На каком основании мы не должны знать Коста?
Л.Г. В чем главное назначение человека?
Б.Г. У меня был сосед. Он даже дорогу в город не знал, образование не получил. Для чего создала его природа? Он очень любил животных. С ними он проводил каждый день, с ними он и состарился. В этом было его предназначение. Человеческая природа такова: что тебе дано, это надо развивать, развивать и доводить до совершенства.
Л.Г. Я думаю, это наше большое счастье, что восемь десятилетий назад появился в этих бездонных пространствах Космоса Булат Газданов. Появился, чтобы не утерялись во временах дивные национальные мелодии, чтобы выросло несколько поколений известных музыкантов, учеников Мастера, чтобы раздвинулись для нас границы музыкального пространства Осетии.
Желаю, чтобы долгие годы продолжало жить все, что Вы сделали и еще сделаете. Здоровья Вам и дальнейших творческих свершений – многие лета!
Июль 2016 г.
