РАССКАЗЫ
LA BOHEMA
1
Сентябрьское утро уже давно вошло в его мастерскую, и солнечный луч, заиграв на картинах, прошелся по паркету пола, взобрался на стол, скользнул по мольберту и вспрыгнул на широкую старую тахту, на которой спала Мария. Одеяло, весело и легко соскользнувшее на пол, обнажило скульптуру ее неприкрытой наготы, и на этом бело-матовом теплом мраморе теперь играли лучи утреннего солнца. Спящая Мария действительно была похожа на скульптуру, хотя и не казалась неживой. В ней была какая-то теплота, и еще казалось, что это обнаженное, безмятежно спящее тело излучает свет…
Художник Арно захотел запечатлеть Спящую, и он уже взял бумагу и карандаш, но раздумал. Он решил, что, рисуя ее, он помешает ее сну, а мешать ей ему не хотелось.
Пусть спит, подумал художник, улыбнувшись. А я буду смотреть на нее.
И он смотрел на спящую Марию, сидя на низеньком табурете в темном углу мастерской и пыхтел своей неизменной трубкой.
У Художника Арно были длинные, волнистые, уже тронутые сединой волосы, зачесанные назад и падающие на плечи, а также густая, опять-таки седеющая борода. У него был широкий лоб, пересекающийся многочисленными линиями морщинок, и сдвинутые в какой-то постоянной сосредоточенности брови, из-под которых на вас смотрели очень грустные карие глаза. В них, кроме этой большой, необъяснимой грусти, можно было прочесть еще и большую, необъяснимую усталость, старческую усталость, хотя художнику Арно было еще сорок два года. Он был очень высокий, худой, сутулился постоянно, и в это сентябрьское утро 1995 года он был одет лишь в старые потертые джинсы, разорвавшиеся на коленях и в пятнах краски. Теперь он курил свою трубку и смотрел на Марию.
Кто знает, думал он, может, эти минуты – самые счастливые минуты в моей жизни, и, может быть, такого уже никогда не будет. Не будет именно вот этого ощущения счастья, которого, в принципе, ждешь всю жизнь…
И он усмехнулся: кто бы мог подумать, что самые счастливые минуты в жизни можно пережить обычным сентябрьским утром, да еще сидя на простом табурете! Но все равно: это – счастье. Вот оно – молодое, красивое, спящее…
Этой молодой, красивой, спящей, т.е. Марии было двадцать два года, и она училась в Художественном институте, что на улице Исаакяна в Ереване, где художник Арно преподавал. Вчера после занятий в институте группа студентов пришла в его мастерскую посмотреть его новые работы. Когда все ушли, одна из студенток, Мария, на способности которой Арно обращал особое внимание и на которую без какого-то внутреннего волнения не мог смотреть, осталась и сказала:
– Я очень давно вас люблю… Я хочу выйти за вас замуж… Возьмите меня в жены…
А художник Арно был вдовцом. Вот уже двенадцать лет…
2
Сентябрьское утро уже давно вошло в его мастерскую, заиграло на картинах, прошлось по паркету пола, взобралось на стол, скользнуло по мольберту, а оттуда вспрыгнуло на широкую старую тахту и стало озорничать.
Спящий на тахте художник Арно открыл глаза и посмотрел вокруг. Он увидел опрокинутые стулья, несколько валяющихся на полу картин. Стол был весь в лужах пролитого вина, водки, кофе; на столе были грязные, подернутые пленкой застывшего масла тарелки, в которых были куриные косточки, скомканные салфетки со следами губной помады, окурки потушенных сигарет; были еще грязные вилки, ножи, пустые бутылки, недопитые бокалы, выпитые наполовину рюмки, чашки кофе, в которых уже затвердела и потрескалась кофейная гуща и в которых опять были окурки. Он удивленно взирал на последствия вчерашней пьянки с друзьями, устроенной в честь его выставки…
Но больше всего художника Арно удивило то, что он был один. В то сентябрьское утро 1995 года в мастерской, кроме него, никого больше не было!
ГУЛЯЯ С ДЭЙКОМ
Я учился тогда в восьмом классе, и мне было четырнадцать лет, и все листья на деревьях опали, потому что была осень, и из окна моей комнаты стал виден соседний двор, где жила она. Я учился с ней в одном классе. Она всегда, когда шла в школу, проходила через наш двор, и я, заметив её из окна, как ненормальный выбегал из квартиры, бросался по ступенькам лестницы вниз, последние из которых обычно съезжал на собственном заду, и мы вместе шли в школу. Она почти всегда молчала, и часто бывало так, что мы за весь путь от нашего двора до школы не сказали ни одного слова. Мне было сначала тяжело так долго молчать, но потом я привык и стало не так уж тяжело, и мы молчали до самой школы. Только однажды, когда мы переходили улицу Исаакяна и на нас ехал огромный грузовик, она вскрикнула и схватилась за мой рукав хотя мы и могли, даже не побежав, спокойно перейти на противоположную сторону улицы. Потом, уже в школе, она сказала, что однажды попала в аварию и осталась жива только благодаря врачам, которые её спасли; с тех пор она и боится всякого рода больших машин. Я очень удивился тогда, но решил, что уже всегда она будет переходить улицы только со мной.
…Мы ехали всем классом за город на автобусе. С нами ехал и её отец, как один из организаторов этой поездки. Утром шел дождь и асфальт был мокрый, и на повороте автобус занесло; произошло два сильных толчка, и она вскрикнула: «Папа!», а потом, еще громче, мое имя. Отец чуть помедлил, и первым откликнулся я, и пошел, сел рядом с ней. Она, как тогда на перекрёстке, взяла меня за рукав и, посмотрев на меня, а потом на отца, улыбнулась. Автобус выровнялся, и мы поехали дальше без приключений. За городом была осень. Когда мы вернулись, у нашего подъезда я сказал, что должен погулять с собакой и спросил, не пойдет ли она со мной. Она сказала, что пойдет, только ей нужно будет переодеться. Она ушла, а я поднялся домой, поцеловал Дэйка – это мой спаниель – и мы вдвоем пошли к её подъезду. Через пятнадцать минут она вышла, взяла меня под руку, и мы втроем пошли гулять. О происшествии с автобусом она забыла (а, может, и нет!), была весела, и мы много смеялись. Её веселье передавалось мне, а от меня – Дэйку, и он прыгал и резвился вокруг нас и просил, чтоб мы поиграли с ним, и мы играли… Потом, когда она устала, мы с Дэйком проводили её домой и ещё немного погуляли уже без неё. В тот день я чувствовал себя очень счастливым, даже тогда, когда этот день кончился…
Сейчас утро, мне уже далеко не четырнадцать лет, и я не в восьмом классе, но все так же, как тогда, я должен сейчас пойти погулять с Дэйком, и, как тогда, все листья на деревьях опали, потому что сейчас осень, и из окна моей комнаты стал виден соседний двор, где жила она… Она там больше не живет, она погибла через год в аварии: на неё налетел грузовик…
Я должен сейчас пойти погулять с Дэйком. Дэйк часто спрашивает меня, почему мы больше не идем гулять в соседний двор.
– Дэйк, милый, мы сейчас идем гулять в соседний двор…
ДЕВУШКА И ВСАДНИК
Было лето.
Художник выпил очень много, и теперь его качало. Он сел на веранде своей дачи и закурил. Ему хотелось также чашечки кофе, но кофе некому было приготовить. С некоторых пор кофе должен был делать он сам. Но художник знал, что если он попытается встать, то упадёт.
Был вечер, а художник ни за что не хотел падать…
Солнце заходило за горами, еле-еле видными из-за дымки, сгустившейся над долиной. От заходящего солнца облака были розовые, словно смущенные чем-то. Они улыбались виноватой улыбкой смоченному вечерней росой полю, где сидела девушка в цветастом сарафане и читала своей пятилетней сестрёнке книгу. Сестрёнка была ещё слишком мала, чтоб понять всё, что говорилось в книге, но слушала она внимательно.
«Она лежала на траве и смотрела в небо, – читала девушка, – и к ней на белом-белом коне скакал всадник с белокурыми волосами, с синими-синими, как небо, глазами…»
– А почему он скакал к ней? – спросила сестрёнка.
– Не знаю. – И девушка продолжала читать.
Смущение прошло, и облака снова стали белыми, как днем. Внизу, в долине, зажглись огни маленького городка, и над полем стали сгущаться сумерки.
У края поля остановилась машина. Из неё доносились звуки модной песенки.
– Эй, Люська! Хочешь с нами покататься? – крикнул кто-то из машины.
– Не знаю, – ответила девушка, которую звали Люська.
– Ну, не ломайся. Поехали с нами!
– Иди домой, я скоро вернусь, – сказала Люська сестрёнке. Она узнала сидящего в машине соседского сына, который уже был первокурсником. С самого детства Люсине и Серго играли вместе, каждое лето встречаясь здесь в дачном поселке Кармракар. Он ей всегда нравился. С детства… Теперь Серго уже стал совсем большой. Первокурсник! А остальных в машине Люська не знала.
– Я тоже хочу с тобой! – сказала пятилетняя сестренка.
– Нет. Иди. Я скоро вернусь. – Люська улыбнулась. Взяв жакет, на котором сидела, она пошла к машине.
Когда она вернулась домой, было уже далеко за полночь. На вопрос матери, где она была, девушка ничего не ответила и пошла в спальню и легла. Она думала о том, что ей хочется умереть.
…Художник сидел на веранде своей дачи и видел, как зашло солнце и как девушка села в машину. С утра он будет писать картину, которую назовёт «Девушка и Всадник». На картине всадник и девушка стояли друг перед другом, а рядом с ними был белый конь, и ещё маленькая девочка с книгой шла домой.
Художник закончит картину к заходу солнца в Ереване, где у него была мастерская.
Я ПОЛИВАЮ ЦВЕТЫ
Дядя Симон поливал цветы в саду дачи. Рядом стоял его племянник и «помогал» ему. Вода удaрялась о почву и, увлажняя её, со странным звуком, похожим на свист, быстро уходила вглубь. От влаги почва темнела и приобретала цвет шоколада. Когда лейка была полной, она тоже свистела, уверяя, что она – это маленький дождик, а когда она опустошалась, нужно было её быстро наполнить, чтоб она снова свистела, и цветы не заметили обмана. В тот день было очень жарко, и из мокрой земли повыползали дождевые черви; они тоже были обмануты шустрой лейкой; она всех обманула…
Племянник стоял и смотрел, как дядя поливает цветы.
– А зачем цветы? – спросил он.
– Чтоб они жили, – ответил Крнат1 Симон – в молодости руку ему оторвало мотором трактора. Как это случилось, никто, в том числе и сам Симон, не мог объяснить.
– А они живут?
– Живут.
– А зачем они живут?
– Чтоб было красиво.
– А они красивые?
– А как по-твоему?
– По-моему, да.
– Вот видишь, – сказал дядя Симон. – Значит, тебе приятно, что они красивые.
– А тебе тоже нравится их красота? – спросил мальчик.
– Да, и я поливаю их, – был ответ.
– Чтоб они жили?
– Да.
– А зачем нам их красота? Мы что, не можем без них?
– Можем, только без красоты трудно.
– Почему?
– Потому что она помогает нам жить, и нам легко.
– Значит, мы помогаем им жить, чтоб потом они помогали нам?
– Да.
– Так же и с яблонями, правда? Мы их тоже поливаем, чтоб на них выросли яблоки, и мы ели их.
Крнат Симон рассмеялся:
– Да, ты прав. Только красоту цветов невозможно есть.
– Конечно, невозможно, – согласился мальчик.
Они закончили поливать и пошли в дом ужинать. Через неделю Крнат Симон умер от разрыва сердца, и маленькому Вано сказали, что дядя умер. Он не совсем хорошо понял это «умер», но понял, что дяди Симона уже не будет рядом никогда. Он пошел в сад, взял лейку и стал поливать цветы.
«Теперь цветы буду поливать я, – подумал он. – Я умею поливать цветы. Я поливаю цветы!..
1 Крнат (арм.) – безрукий.
