* * *
В этой строчке переводят стрелки:
Отстают часы на пять минут.
А в землянке после перестрелки
Водку пьют и сухари грызут.
Вот девчонка подставляет щечку.
Рифму к ней придумал капитан.
Он еще напишет эту строчку.
Выстрелит еще его наган.
Ревич книгу не издал покуда.
Отчего же в строчке из окна
Слышится, как звякает посуда,
И блатная музыка слышна?
Возвращай долги свои в рассрочку,
Если пощадил тебя штрафбат!
Исказил я, Саща, эту строчку.
Каюсь. Только я не виноват.
* * *
Когда все были живы и здоровы,
По улице окраинной брели,
Вздымая пыль, мычащие коровы.
И запах свежевскопанной земли
Мне нравился. Я видел, как лопата
Лежала у распахнутых ворот,
И чей-то голос: «Это «Травиата».
Потом другой: «Совсем наоборот.
Не «Травиата», Бог с тобой, «Аида».
И звуки репродуктора в окне.
А я грустил, не подавая вида:
В кино хотелось, как хотелось мне!
В тот год мы часто Чаплина смотрели.
Я ничего не знал тогда смешней.
Огни Большого Города горели
В душе едва проснувшейся моей.
Еще я помню: с нашим домом рядом
У церкви выгружали кирпичи.
Она уже давно служила складом,
Тут больше не святили куличи.
Гудков далеких паровозных зовы.
Фиалки. Сумрак. Шорохи. Теплынь.
Тогда все были живы и здоровы.
И наш сосед преподавал латынь.
* * *
Все думаю, все думаю, все думаю,
Как мне поменьше думать о тебе.
Светлана Кузнецова
А в шестидесятых было так…
Я не плачу, я смеюсь – дурак.
В восемнадцать двадцать улетаю.
Вслух твои «Проталины» читаю.
Не взлетел, а в облаках витаю.
Ведь не на год расстаемся. Мрак.
Мы с тобой во Внукове сидим,
Где не поощряется интим.
Мне б завыть. Но я все это скрою.
Я игрок, и я живу игрою!
Не пересечется твой Витим
С вышедшей из берегов Курою.
Буду проклинать я в Тианети
Через пару дней мгновенья эти.
Тианети – вечности причал.
Там меня обступят ночью горы.
Ничего не стоят разговоры.
Ничего. Уж лучше бы молчал.
Девочка, ты женщина и гений.
Вот он, плен твоих стихотворений.
Я не прав. Тебе не до забав.
В самой страшной тишине обвала
Ты мне даже смертью доказала –
Даже смертью, как я был не прав.
* * *
Мы живем, под собою не чуя страны…
Осип Мандельштам
Итак, графа: особые приметы.
Оставим без вниманья этот взгляд.
Так смотрят перед гибелью поэты,
Ничтожные, когда они раздеты.
С горбинкой нос, а также лысоват.
Грудь и живот, напротив, волосаты.
Вот отпечаток пальца. Вот цитаты.
И что смеялся? Постарел. И нищ.
Здесь нет еще одной – последней – даты.
Но всюду здесь сиянье голенищ.
ПЕРВЫЙ ДНЕВНИК
Я еще ничего не теряю.
Я еще не любую строку,
Не любые слова доверяю
По ночам своему дневнику.
Часто почерк горяч и неловок.
Здесь не только полынь и чабрец.
Здесь немало девичьих головок
И пронзенных стрелою сердец.
Это послевоенные годы.
Лихорадки июльской азы.
Ощущенье недетской свободы
Как степной и опасной грозы.
* * *
У речушки, у холма, у стога,
Под слепящим солнцем на кресте
Я благодарю сегодня Бога
За причастность к вечной красоте,
И за тайну древнего кургана,
И за то, что снилось мне вчера,
И за Откровенье Иоанна,
И за два послания Петра.
* * *
Ты не спеши. Я постою.
Намокла под дождем фанера.
Вот ходит голубь по столу
В кафе заброшенного сквера.
Что это? Сцена из кино,
С ума сводившего когда-то?
Да нет. Я жду тебя давно
Здесь, где часы без циферблата.
ПО ПУТИ В СОЦГОРОДОК
Вот ветер был за Джезказганом!
Мы с мамой шли в соцгородок.
И в этом воздухе стеклянном
Уже я двигаться не мог.
И вьюга мне глаза колола
И люто била по ногам.
А в это время наша школа
В тепле читала по слогам.
Я стал почти что как ледышка.
Вокруг синё. Хоть волком вой.
И вдруг я вижу: рядом – вышка,
На ней – в тулупе часовой.
Он закричал: «А ну, отрава!
Погибель ищешь пацану?
С дороги повертай направо.
Давай скорей, не то пальну!»
И тут раздался голос зека:
«Ведь там сугробы, душегуб!»
У пожилого человека
Чернели корки вместо губ.
Стоял он около подвала.
И свирепел собачий лай.
А мама до смерти устала.
«Стреляй! – сказала. – Ну, стреляй!»
* * *
Жующие конские морды.
Луну утопивший Донец.
Цыганской гитары аккорды.
Повозки. Полынь. И чабрец.
Горбатая тень на баштане.
Акации приторный яд.
И шёпот ползёт, что цыгане
Прирезать кого-то хотят.
Что плачешь ты, мальчик-калека,
Лицом зарываясь в траву?
А я уж три четверти века
Той музыкой жуткой живу.
