ИЗ ГОРОДА N
В зеркалах – потускневший мужчина неведомой масти,
а ведь, помнишь, смеясь, ты звала меня «жгучий шатен»…
Набегает волна, лижет гальку оскаленной пастью,
и пишу я тебе из прибрежного города N.
Ты, возможно, припомнишь его: променады, таверны,
синусоидным скользким угрём – незатейливый пляж.
На парковке машины, как прежде, малы и двухдверны:
коль в разгаре сезон, то в разгаре и ажиотаж.
Здесь все люди попарны. Одна – только черная кошка,
что с бордюра глядит на небес пламенеющий край…
Как же странно: осталась от времени мелкая крошка,
а когда-то казалось, что времени – хоть отбавляй.
Вот трехлетний малыш из песочка построил запруду,
а в ручонке его в виде лейки – пластмассовый гусь…
Я когда-то сказал, что тебя никогда не забуду,
сам не ведая толком, насколько я прав окажусь.
НЕ В ТЕМУ
Полусвет, полумгла… Краски стёрлись, и звук приглушён.
Вроде ты не ушла и как будто бы я не ушёл…
Нет ни ссор, ни интриг. Тишина и покой. Статус-кво.
Просто твой материк отдаляется от моего.
Хоть тетрадь разграфи, хоть хватайся за ржавый штурвал –
Поздно. Ленточку финиша кто-то уже разорвал.
И грядущие дни, производные сумрачных дум,
превратят тектонический сдвиг в систолический шум.
Проще спрятаться в грот, чем расследовать, кто виноват,
и впадать от острот в нервный тик или неадекват,
забывать политес, добивая себя до конца,
стать героями пьес под пытливым пером Гришковца.
Мы – другие, увы. Нам не сделать концерт из беды.
Будем ниже травы и, конечно же, тише воды,
пряча в сумрачный ил все, что выпало при дележе…
Я люблю, как любил.
Просто это не в тему уже.
МЕЙНСТРИМ
Мы с тобою верны своему назначенью:
не знакомые с истинным счастьем и горем,
мы плывём. А точней, нас несёт по теченью –
мы с течением этим привычно не спорим.
Мы понятны и очень легко измеримы,
никогда нас не тянет к границе, пределу.
Нам милы и попутны Гольфстримы-мэйнстримы
обаятельной близостью к Общему Делу.
Ты иронией жизнь, как и я, закавычил,
от любого модерна ты тянешься к ретро…
Мы всё ждём, что появится Маргарет Митчелл
и напишет роман «Унисонные ветру».
СОГЛАСОВАНИЕ ВРЕМЕН
Наши радость и боль, наши планы, любовь и обида,
всё, что здесь и сейчас – вдохновенье, беда или страсть – как пейзаж, остающийся в зеркале заднего вида,
замирающий только на миг перед тем, как пропасть.
Тяжесть прожитых лет за собой по-воловьи мы тащим
и доподлинно знаем, что с нами случится потом…
Настоящего нет. А умение жить настоящим –
это наша придумка, привязчивый клейкий фантом.
Иногда помогающий метод спасенья от скуки,
он торчит на виду разукрашенной вешкой в пути.
Настоящего нет. И касания, запахи, звуки
от коррозии времени нам ни за что не спасти.
Но грядущий удел в тёмно-сером костюме из твида,
не заботясь о нас, незатейливо краски сотрёт…
Оттого-то картинка из зеркала заднего вида
нам дороже пейзажа в процессе движенья вперёд.
КУРСЫ АНГЛИЙСКОГО
В ту осень носились молнии в небе низком,
и в воздухе плотным комом стояла влага…
Они занимались вместе в кружке английским.
Она оставалась. Он – уезжал в Чикаго.
Обоим хотелось ближе сидеть друг к другу
над книгою Бонк. Им было вдвоём – спокойней…
А после – она спешила домой, к супругу.
Он мчался к жене, беременной скорой двойней.
И сладок был Present Perfect в прохладном зальце
под дождь, равнодушно бьющий по старой крыше…
И только в конце – коснулись друг друга пальцы,
и пульсы взлетели к небу. А может, выше.
Но кончился English. В классе утихло эхо.
Других поджидал всё тот же учебный метод…
И вскоре – она осталась, а он уехал.
Ничто не могло нарушить сценарий этот.
И жизнь потекла спокойным теченьем Леты,
поскольку судьбе и Богу безмерно пофиг,
что двое людей на разных концах планеты
не склеят уже свой треснувший Present Perfect.
КЮВЕТ
Весна рукой махнула – и привет.
Вновь инеем прихвачен твой кювет…
Досмотрен долгий сон. Дочитан Бунин.
И всё привычней голоса сирен,
слова их песен не вместить в катрен.
Но, впрочем, ты к вокалу их иммунен.
Не перемёрзни, мыслящий тростник…
Обочина, где прежде был пикник,
знакома, но на диво неприглядна.
Там ты один, и больше никого,
поскольку от Тезея своего
клубок ревниво прячет Ариадна.
Полна усталой чушью голова;
в молитвослове кончились слова.
На деревах – холодный белый бархат…
Твой потолок – всего лишь чей-то пол;
давно понятно, что король-то гол,
но всё равно обидно за монарха.
Не бойся, капитан. Присядь на мель
и бытие прими, как самоцель,
у неба одолжив глоток озона.
А птицы вновь вернутся, как всегда.
Хотя сюда – особенно сюда –
им возвращаться вроде б нет резона.
ЧЕЛОВЕК И ВЕСНА
Вот человек. Стрелец ли, Водолей –
неважно: «дипломат», очки, седины.
Но он гомеров список кораблей
прочёл гораздо дальше середины.
Вот человек. Ему почти полста.
Его, как Сивку, укатали горки…
Пускай в партере заняты места,
но кое-что осталось на галёрке.
Вот человек. Он дней веретено
вращает без волнения и злобы.
Болит всё то, что, в общем, не должно,
и не болит, что, в принципе, могло бы.
Вот человек. И он хлебнул сполна.
Совсем невдалеке – огни причала.
Но с человеком рядышком – весна;
точней, её незримое начало.
И наплевать на списки, корабли,
на грязный снег, на дверь со сквозняками…
Вон, погляди-ка: девушки пошли! –
как стерляди на нерест, косяками.
Вот человек, союз огня и льда,
его уста улыбчивы и немы…
И днём глядит в глаза ему звезда
почти из центра Солнечной Системы.
ПРИХОДИ НА МЕНЯ ПОСМОТРЕТЬ
Неизвестно, какого числа,
кем бы ты в этот век ни была
и в какой ни входила б анклав ты –
приходи на меня посмотреть,
я стал старше и тише на треть,
и меня не берут в космонавты.
Приходи, беззаботно смеясь,
чтоб исчезла причинная связь
между странным вчера и сегодня.
Не спеша на покой и на спад,
улыбнется тебе невпопад
наше прошлое, старая сводня.
Пусть былое не сбудется впредь –
приходи на меня посмотреть,
да и я на тебя – насмотрюсь ли?
Вдруг исчезнут года и молва,
и смешаются грусть и слова,
как речные течения в русле.
Мы, пропав, снова выйдем на свет.
Мы не функции времени, нет,
мы надежды хрустальная нота.
Неизвестно, какого числа
нас с тобой отразят зеркала
и в себе нас оставят.
Как фото.
