РАССКАЗЫ
МАРКА СИГАРЕТ
На первом сборе труппы, что проходил в арендованном у «Coordinator R. Scharf» репетиционном зале, Магда поинтересовалась:
– Как мы назовем наш театр?
– Его еще нет, – возразил я, – а ты уже собираешься его называть. Не рановато ли?
– Правильно, – согласилась со мной Сусанна, – давать ребенку имя до его рождения – дурная примета.
– Согласен с предыдущим оратором, – сказал Алекс, – хотя не верю в предрассудки и приметы. Прежде всего нужно подготовить пьесу. Показать ее зрителю, посмотреть, как он её… и нас… как исполнителей… встретит… И тогда уж давать название.
– Не нужно ничего ждать, – вставил слово Тимур, – у нас есть режиссер? Есть! Фамилия… у него… какая? Правэлно. Максимов его фамилия. Хорошая фамилия. Суффикс с окончанием отбрасываем. Прибавляем театр и получаем Макс театр! Как песня звучыт!
– А что, хорошо, – кивнула Магда.
– МТ это сильно, – сказал Алекс, – вроде как БТ.
– МТ – это загадочно, – придав голосу таинственности, произнесла Эстер, – вроде как ММ?
– Причем тут мм. Мы не коровник. Мы театр!
– ММ, – вздохнув, сказала Эстер, – это роман «Мастер и Маргарита». Читал?
Тимур поскреб свои жесткие волосы:
– Не помню.
– Макс театр – неплохо, – Магда принялась перекатывать гласные, – а –а-е-е– а. Недурственно. Хотя и напоминает марку сигарет МТ.
– Что бы оно ни напоминало, но я за, – Сусанна подняла руку, – это название.
– Нет. Нет. Нет и нет! Я против навязывания мне культа личности!
– Дети гор, – шепнула мне на ухо Эстер, – без этого жить не могут. Так что соглашайся, а то он тебя зарэжит.
– Что шепчешь на ухо, – прикрикнул на Эстер Тимур, – у нас открытое обсуждение… демократэя… гавары вслух!
– Я согласна, вот и весь мой сказ!
– Значит, так. Она за. Ты тоже. Он не против. Я всегда за. Так что принято единогласно! – провозгласил Тимур.
– Ну, что ж, Макс, так Макс, – наигранно вздохнув (хотя самого распирало от гордости) сказал я, – я подчиняюсь большинству.
Эстер предложила:
– Нужно, чтобы Элина написала это название золотой вязью.
– Правылно, – поддержал ее Тимур, – пусть пишет, а мы прыбьем.
– Куда прибьем? – поинтересовалась моя жена.
– На дверы нашего театра.
– Там уже прибита табличка «Hoover hall».
– А мы оторвем, – парировал Тимур.
– Ра не позволит! – возразил я.
– Я договорюсь. Мамой клянусь. Пиши таблица.
Жена пожала плечами и отправилась вырезать трафарет «Макс театр».
– С первым решено, – сказала Магда, – теперь нужно подумать об объявлении в газете.
– Каком объявлэнии, – поинтересовался Тимур, – зачем объявлэнии?
– Потому что нам нужны новые актеры.
– У нас старых хватает, – возразил Тимур и добавил с пафосом, – один другого лучше!
– Не спорю, – согласилась Магда, – но новые участники снимут финансовое бремя со старых.
– Паясны… не понэмаю?
– А что тут пояснять. И так все понятно, – радостно воскликнула Эстер, – сейчас мы сдаем по двадцатке в месяц, а если нас станет больше, то мы будем сдавать по десятке. Это ты умно придумала, Магда. И Марику это будет приятно.
– Какому Марэку, слушай? Прэчем тут этот Марек?
– Это не этот Марэк, а мой муж Марик, – пояснила Эстер, – я уже о нем упоминала. Так вот, мой Марик всегда говорит, что хорошо бы десятку сдавать, потому что двадцатка… это… как бы… удар по бюджету…
– Это надо решать общим собранием, – провозгласил Тимур, – а не с Марэком. Кто «за» – прошу поднять руку. Так, он «за». Она тоже «за». Ты «за». Я всегда «за». Прэнято единогласно. Так и запиши у пратакол сабранэя.
Мы принялись сочинять объявление.
– Любительский театр «Макстеатр», – написал я на листке бумаги.
– Две театра – тавтология, – возразил Тимур.
– Откуда ты только такие слова знаешь? – изумился Алекс.
– А ты что думаешь, в горах только овец пасут! Нет, брат, там книги тоже читают…
– В неовечный период, – хихикнул Алекс.
– Зачем обижаешь, слушай. В обиде я нехороший!
– Тихо. Тихо, – успокоил я Тимура, – он пошутил.
– За такие шутки в горах за одно интимное место вешают… орлам на съедение.
– Так помолчи и слушай. Пишем с учетом твоего замечания.
– Правэльно, пиши.
– Вот я и пишу правильно. Любительский театр Макс приглашает актеров для…
– Без упоминания актрис, – остановила меня Эстер, – это чистой воды сексизм.
– Хорошо… напишем актеров и актрис. Тире? Точка?
– Пиши точка с запятой, – посоветовал Тимур, – кому надо разбэрется.
– Точка с запятой. Молодого возраста.
– А это уже возрастизм, – вставила Эстер.
– Не понял?
– Ну, то есть возрастная дискриминация.
– Лучше напиши актеров обоих полов, – сказала Магда, – без возрастного ограничения.
– Но тогда это сексуальная дискриминация, – не унималась Эстер.
– Это еще почему?
– Потому что еще есть лица и нетрадиционной сексориентации.
– Это еще хто такие? – поинтересовался Тимур.
– Гомосексуалисты, лесбиянки…
– Лесбиянки, – подумав, сказал Тимур, – пусть приходят, а этих нам не нужно. Они пусть свои театры открывают.
Когда объявление было готово, в комнату вошла жена. В руках она держала похожий на первомайский транспарант кусок материи. На нем золотыми буквами было начертано. «Макс театр»
– Превосходно! – воскликнула Магда.
– Гениально, – с придыханием выговорила Сусанна.
– Красиво, да, – согласился Тимур, – дай сюда. Вешать будем.
Тимур свернул материю и с гордо поднятой головой отправился прибивать ее к двери «Hoover hall»
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГАРДЕРОБ
– Так, актеры есть, зал снят и даже название придумано, – сказала мне жена, как только плакат с названием «Макс театр» был вынесен из нашего дома, – все это, конечно, впечатляет, но встает вопрос, в чем эти актеры с залом и названием будут играть?
– О чем это ты?
– О театральном гардеробе.
– Подумаешь, гардероб, – сказал я, точно отмахнувшись от назойливой мухи, – Гамлета можно играть и в джинсах. В роли важен не костюм, а эмоция!
– Фигаро в фуфайке, – усмехнулась жена, – может, и оригинально, но не интересно. Театр, в каком-то смысле – машина времени. Он переносит зрителя из минувшей эпохи в будущую. А у тебя во всех эпохах герои будут ходить в серых фуфайках и пестрых гавайках? Лично я в таком театре участвовать не хочу, – агрессивным тоном заявила жена.
– Спокойно, спокойно, – я поставил перед ней бутылку с недопитым пивом «Heineken», – выпей и скажи, что ты предлагаешь взамен гавайкам и фуфайкам?
– Нужно шить достойные и, главное, соответствующие эпохе костюмы.
– О, Боже, – я трагически вознес глаза к потолку, точно ища в нем защиты, – достойные и соответствующие. Разве я против? Ни Боже мой! Но только где их взять? Не с потолка же они упадут.
– Конечно, нет, – спокойно ответила жена, мельком взглянув на потолок, – их нужно шить.
– Шить из чего? – ехидно поинтересовался я.
– Из материала.
Я налил себе остатки Heineken.
– В смысле легкие платья из ситца, а сюртуки из бархата?
– Именно так.
Я вновь поднял глаза к потолку.
– Oh my god! Но для этого нужны средства! Актеры обязаны сдавать деньги, а ты сама видела, как они отреагировали на цену репетиционного зала. Спасибо Тимуру, что он уговорил, точнее упостелил Ра, а то бы театр умер нерожденным. Где ты возьмешь деньги на ситец, бархат, вельвет и прочая?
– Можно обойтись без них.
– А что, – я огляделся по сторонам, – у нас уже наступил коммунизм?
– У нас нет, – ответила жена, – но в некоторых местах нашего города да.
– И что это за места?
– Магазины секонд хэнд.
– Но там ведь тоже нужно платить деньги!?
– Во-первых, небольшие деньги. Во-вторых, в них можно…
Супруга не договорила, оставив мне право догадаться.
– А как же заповедь «не укради»? – поинтересовался я.
– Я не имела в виду украсть.
– Если не украсть, то купить?!
– Есть третий вариант, – таинственно улыбнулась жена, – обменяться…
– ????
– Поясняю. Мы приходим в магазин в одном костюме, а выходим в нужном нам для пьесы гардеробе.
Я удивленно вскрикнул:
– А как же мы в нужном нам костюме выйдем из магазина? Нас же остановят!
Жена спокойно ответила:
– Поверь, что там никто особо не обращает внимания, в каком костюме ты вошел в магазин. Так же мало их интересует, в каком лапсердаке ты из него вышел.
– Прямо уж так и не интересует?
Жена спокойно ответила:
– Почти. И вот почему. Эти магазины существуют для неимущих. Вот, скажем, нет у человека денег. Пропил он их. Пустил на героин, – не имеет значения. Результат один. Человек остался без денег. Что ему в этом случае делать? Раздевать кого-то на улице. Это же сколько хлопот полиции, головной боли муниципалитету, политического зуда федеральному правительству! Так пусть себе возьмет одежду в магазине сэконд хэнд… бесплатно. Пусть лучше ходит одетый, чем раздетый. Голый человек быстрей заболеет, попадет в госпиталь и ляжет на государственный бюджет. И потом это же все хлам! Люди сдают его в эти магазины бесплатно. Ну, скажи на милость, кому сегодня нужны канотье, фрак или цилиндр? Никому! Ну, повисит это все у них в магазине неделю-другую и отправится на свалку. Мы же разгрузим магазин – это раз. Спасем вещи от уничтожения – два. Вдохнем в них вторую жизнь…
– Ты говоришь о них с такой жалостью, – вставил я реплику, – будто это не вещи, а живые существа.
– Конечно, живые, – спокойно ответила жена, – ведь их же шили люди. В них есть частица их души. Пока живы вещи, живы и люди!
Я с восхищением взглянул на жену и сказал:
– Когда ты откроешь свою лавку старьевщика, то прибей этот лозунг над её входной дверью!
Сделав небольшую паузу, я поинтересовался:
– А если все-таки меня остановят в новом костюме?
Жена смерила меня недоуменным взглядом:
– Ты же, кажется, актер и знаешь, что такое перевоплощение?!
Я справился с перевоплощением и передвигался в цилиндре и фраке так, что и продавцы и покупатели останавливали меня только для того, чтобы высказать очередной комплимент:
– Изумительно! Потрясающе! Fantastically! I can’t belive my eyes! I’m totally schocked! Unbelievable! Нет, что ни говори, а умели же в прошлом люди одеваться!
Вопрос с костюмами был снят. Так он решается и по сегодняшний день. Кроме этого мы заходим на бесплатный склад вещей для нищих, там иногда попадаются удивительные костюмы из прошлого и потрясающие персонажи из настоящего.
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
В моем доме зазвонил телефон, и по первому же его требовательному гудку я понял: «звонят по объявлению».
Я нажал на кнопку «Talk».
– Слушаю.
– Могу я поговорить с Владиславом Максимовым?
Юный голос напоминал пастуший рожок из пасторальной пьесы.
– Я предпочитаю Влад. Ответил я.
– Добрый день Влад, – меня зовут Евгений Милокостный.
– Добрый день, Женя.
– Я предпочитаю Эжен.
– Простите. Добрый день, Эжен.
– Мсье Влад, вы еще accepter les acteurs в ваш театр?
«Хорошее произношение. Видимо, давно живет», – подумал я, а вслух сказал:
– Театром это назвать пока сложно… но, тем не менее, набираем, а вы хотите принять участие?
– Да, если вы меня accepter.
– Как же вас с таким шикарным голосом не принять!
– Спасибо. Если вы меня accepter, то у меня… в связи с этим… есть une proposition.
– Предлагайте, Евгений. Простите, Эжен.
– Сейчас я не могу обсуждать этот вопрос, – отклонил мое предложение Эжен, – я занят. Если вы не против, то давайте встретимся, скажем, в кафе и поговорим. В 17:00 вас устроит?
…В назначенное время я пришел в кафе. Звучала негромкая музыка. Ноздри щекотал запах свежемолотого кофе.
– Мсье Владислав, – помахал мне рукой молодой человек, – je suis lа. Проходите сюда!
Я направился к столику.
– Добрый день.
Молодой человек опасливо протянул мне свои (рожденные для игры на фортепьяно) пальцы.
– Я предпочитаю Влад, – дружески улыбаясь, произнес я, – разве вы забыли, Эжен?
– Нет… у меня прекрасная память.
– Отлично! Память для актера первостепеннейшая вещь.
Я с любопытством оглядел будущего актера и осторожно поинтересовался:
– Простите, Эжен, а что это вы так официально? Костюм, галстук, прическа, и пахнет от вас как от парфюмерного бутика. В ЗАГС, что ли, собрались?
– Можно сказать… впрочем, я всегда так одет.
– Приятно иметь дело с элегантным молодым человеком. Я вас слушаю. Официант, будьте добры кофе.
Вскоре на столе уже стояли две чашки кофе.
Эжен сделал глоток и сказал:
– Cher monsieur Vlad. Я хочу предложить вам поставить пьесу Чехова «Proposition».
От этих слов я даже поперхнулся.
– Какое шикарнейшее предложение! Мы как раз собирались поставить что-то из классики… и тут такая удача… вы же живой Ломов… вас и гримировать не нужно. Вы точно свататься едете!
– Я и в самом деле нахожусь maintenant в состоянии rechercher en mariage.
– Помолвки? Как здорово! Вам и в образ входить не нужно. Вы уже b нем.
– Это как сказать, – сбил грустным голосом радостный тон моего выступления Эжен, – видите ли, мы никак не можем сойтись в некоторых деталях. Родители ma fiancйe настаивают, чтобы я взял на себя расходы на проведение soirйe de mariage. А вы знаете, какие это деньги. О-ля-ля! Они же, со своей стороны, дарят мне загородный дом и автомобиль.
– Неплохо.
– Умоляю вас, monsieur Vladislav, – Эжен простер ко мне свои музыкальные пальцы, – все эти подарки – самая настоящая рухлядь…
На этой пессимистической ноте мы разошлись…
– Есть прекрасный парень, – сообщил я своим актерам, – и он предлагает поставить Чехова.
Я положил на стол текст пьесы.
– Отличная мысль, – похвалила Магда.
– Вот и я говорю, что превосходная! Парень… зовут Евгений Милокостный. Он будет играть Ломова. Магда Наталью Степановну. Алекс Степан Степановича Чубукова.
– А я что? – поинтересовался Тимур.
– Тебе, – я почесал затылок, – мы придумаем роль, – …будешь, скажем, дворецким.
– Какой я, слушай, со своей кавказской национальностью дворецкий?
– А почему нет, – остановила его Магда, – в «Угрюм реке» есть Ибрагим-оглы.
– И что?
– Будешь кричать: ай, Прошка, ай, джигит!
– Тимур посмотрел в текст и угрюмо произнес:
– Но тут нет Прошка.
– Правильно, – поддержал я Тимура, – Прошки там нет, но есть Ломов. Будешь ему говорить «Имейте выйти вон»
– А то зарэжу, – вставил реплику Алекс.
– Зачем глупости говоришь, – обиделся Тимур, – режут баранов, а у нас люди.
– А когда ты планируешь осуществить постановку? – поинтересовалась Магда.
Я поскреб затылок и ответил:
– Текст небольшой, поэтому… полтора месяца максимум.
Магда поинтересовалась:
– Значит, я могу давать объявление в газету?
Я кивнул.
В воскресенье состоялась первая репетиция.
– Прошу, – я протянул Евгению текст пьесы, – начали!
– Голубушка, кого вижу! Иван Васильевич! Весьма рад! Вот именно сюрприз, мамочка… Как поживаете, – прочувствованно вымолвил исполняющий роль Чубукова Алекс.
Евгений слегка насупился и недовольно проговорил:
– Я предпочитаю Эжен.
Алекс протянув мне листки, сказал:
– В тексте этой фразы нет.
– Действительно, – согласился я, – этого нет.
– А почему мы должны следовать тексту, – возразил, Эжен, – в тексте же тоже нет дворецкого, а у нас есть.
В голосе Эжена прозвучала решимость до конца защищать свою позицию.
Я, решив не накалять обстановку, согласился:
– Хорошо. Пусть будет так. Начали.
– Голубушка, кого вижу! Мсье Эжен.
В это время из портфеля Эжена Милокостного донеслась музыка Моцарта.
– Извините, я должен ответить. …нет, Тата! Я еще раз повторяю. Это и без того мое. Pourquoi pas? Вот тебе раз, а разве я ne pas investir mon argent в этот дом… как это, а кто платил за ступеньки на веранду? Хорошо. Дай трубку ton pиre… мсье Поль.. ну хоть vous ее вразумите… Как это не вкладывал… ах, вы не помните! Так я вам напомню! Да, да…у меня все бумаги сохранились! …нет, я не могу продолжать conversation в таком тоне… у меня репетиция…
Эжен прекратил разговор.
– Приступим, – сказал я, – давайте продолжим. Алекс, пожалуйста, начни сначала.
Алекс вошел на сцену с распростертыми руками и воскликнул:
-Голубушка, кого вижу! Эжен! Весьма рад! Вот именно сюрприз, мамочка…
– Простите, но я не могу, – проговорил болезненным тоном Эжен, – продолжать ….у меня мигрень…
На следующей репетиции мы начали со встречи Ломова с Натальей Степановной.
Магда вошла на сцену и радостно воскликнула:
– Ну вот, ей-богу! Это вы, а папа говорит: поди, там купец за товаром пришел. Здравствуйте, Иван Васильевич!
– Я предпочитаю Эжен, – остановил ее Милокостный.
– Но в тексте написано Иван Васильевич.
– Мсье Владислав, мы же договорились.
– Что значит договорились…
– Магда, – я крепко сжал локоть актрисе, – я тебя прошу… сделай, как говорит Евгений.
– Хорошо, сделаем.
Магда вновь вышла на сцену и торжествующе воскликнула:
-Ну вот, ей-богу! Это вы, а папа говорит: поди, там купец за товаром пришел. Здравствуйте, Эжен!
В это время в портфеле Милокостного зазвонил телефон.
– Извините… я… должен ответить. Да, я слушаю. Нет, Тата, мы так не договаривались… он и без того мой. …Как это не мой, а чей же? Твоего papa… Да, это так, но я говорю про тот автомобиль, который я чинил в гараже у моего знакомого. Как это откуда это видно. Из бумаг. Они все лежат в моем портфеле. Вот, пожалуйста!
Эжен Милокостный принялся вытаскивать из портфеля, какие-то мелкие записочки на голубенькой бумаге, большие меловые листы с печатями и, наконец, вытащил пожелтевший свиток.
– У меня все зафиксировано. Дай трубку твоему папе. Аркадий Борисович, будьте хоть вы рассудительным человеком… Что? Нет! Я не могу разговаривать с вами в таком тоне, у меня репетиция.
– Продолжим, – сказал я, – Магда, начни сначала текст.
Магда вышла на сцену и минорным тоном произнесла:
– Ну вот, ей-богу! Это вы, а папа говорит: поди, там купец за товаром пришел. Здравствуйте, Эжен!
– Простите, но я не могу продолжать репетицию, у меня разыгрался ревматизм.
Эжен Милокостный вышел.
Марта воскликнула:
– Ей Богу, я его зарэжу!
– Правыльна сделаешь, держи, – Тимур вытащил из кармана складной нож.
– Вы с ума сошли! Дай сюда, – я отнял у Тимура нож, – думать же надо, что делаете!
– Это тебе нужно думать, Влад, – сказала Магда, – у нас премьера на носу, а у него то понос, то золотуха.
– Хорошо, я с ним поговорю, – заверил я актеров.
– Послушайте, Эжен, – веселым голосом начал я грустный разговор, – я понимаю ваше психологическое состояние: помолвка, непонимание со стороны родителей.
– Если бы только непонимание, – вскипел Эжен, – я бы это принял, но я никогда не приму того, чтобы из меня делали дурака. У меня все бумаги имеются. – Эжен полез в портфель.
– Дорогой мой, я вам верю! Верю! Верю, – сказал я, хватая руку Милокостного, – но вы поймите и меня. У нас скоро премьера. Актеры взволнованы, а вы не учите текст.
– Как это не учу, – изумился Эжен, – я учу. Я прихожу на репетицию. Я…
Наш разговор прервала партия Манрико из «Трубадура» Верди. «Нет, не удастся. В том мне клянутся. Дерзким злодеям»…
– Я слушаю, – сказал Эжен, – …вот как. Это совсем другой разговор. Это меняет дело. Конечно, я прав. У меня все бумаги имеются. Отлично. Сейчас буду.
Эжен Милокостный вернул телефон в портфель и сказал с нежной улыбкой на алых устах:
– Вынужден вас покинуть, дела. Однако ж вы не волнуйтесь, мсье Влад. Я обязательно все выучу. У меня прекрасная память…
Эжен Милокостный закрыл за собой дверь.
Я достал из кармана нож. Провел пальцем по острому лезвию и с отелловским накалом воскликнул:
– Видит Бог, я его зарэжу!
Больше Эжен Милокостный на репетициях не появлялся. До премьеры «Предложения» оставалась неделя, об этом радостном событии сообщали афиши, развешанные в бойких городских местах.
АВРАЛ
Словарь живого русского языка сообщает: «Аврал – спешная работа на корабле всей командой или большей частью экипажа».
Театральный аврал лег целиком на мои плечи, ибо на мой вопрос:
– Кто будет играть Ломова?
Магда безапелляционно заявила:
– Ты!
– Почему?
– Потому что ты… эти милые кости… приволок, – начала Магда.
– Тебе и холодец из них варить, – закончил Алекс.
Тогда я предложил:
– Давайте перенесем дату.
В разговор вмешался Тимур:
– Нет, дарагой, нельзя. Я уже всех своих родных пригласил. Обыдятся.
Алекс внес существенное дополнение:
– И зарежут.
Тимур одобрительно кивнул головой:
– Легко.
С тяжелым сердцем отправился я домой. Накрапывал мелкий противный дождь. Воздух был пропитан запахом сырости и беды. Нахохлившиеся голуби уныло смотрели на меня с фронтонов домов. Долго мокрыми и озябшими пальцами сражался я с входным замком.
– Что с тобой, – воскликнула жена, увидев мою сгорбленную и мокрую фигуру, – на тебе лица нет.
– А откуда ему взяться, – сказал я на это замечание, – если его у меня отобрал Эжен Милокостный. Да сгинет тот день, когда я пригласил его в театр!
Жена поинтересовалась:
– Он что, заболел?
– Дело в том, что он и не выздоравливал, – тяжко вздохнув, ответил я и с жаром продолжил, – этот мерзавец, эта кикимора, эта, вот именно, куриная слепота…
Жена перебила меня вопросом:
– Ты бредишь?
– Нет, это слова из чеховского «Предложения», – пояснил я, – ты понимаешь, этот Милокостный… Это чучело гороховое! Урод этакий! Отказался играть роль Ломова, и это за неделю до премьеры! Труппа вынесла свое решение. Роль Ломова придется играть мне. Несчастный я человек! Застрелюсь! Повешусь!
Жена испуганным голосом поинтересовалась:
– Ты это серьезно?
– Нет, – ответил я, – это слова из Чеховского «Предложения». Ох, я несчастный… О, что за комиссия, создатель, быть режиссером театра! Зарежусь! Обязательно зарежусь!
– Прекрати скулить – это раз, – прикрикнула на меня жена, – во-вторых, не нужно было начинать эту дурацкую затею с театром. В-третьих, я уже сшила театральный костюм для Ломова…
Жена смерила меня глазом опытного портного и продолжила:
– Тебе он будет впору. Поэтому учи роль – это четыре.
Я изумленно взглянул на супругу.
– Ты с ума сошла, да такую роль… за отведенное время… не выучит и народный артист СССР!
– А что тебе учить… ты уже… и так вон сколько знаешь. Несчастный я человек! Застрелюсь! Повешусь! Замучили! Зарежусь! Обязательно зарежусь! О, что за комиссия, создатель, быть режиссером театра!
Я с кривой улыбкой на устах поправил:
– Не о, что за комиссия, создатель, быть режиссером театра! А что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!
– Ну вот, пятьдесят процентов текста у тебя в кармане.
– А это как выучить, – поинтересовался я, заглядывая в текст пьесы, – изволите ли видеть, бабушка моей тетушки отдала эти Лужки в бессрочное и в безвозмездное пользование крестьянам дедушки вашего батюшки за то, что они жгли для нее кирпич. Крестьяне дедушки вашего батюшки пользовались безвозмездно Лужками лет сорок и привыкли считать их как бы своими, потом же, когда вышло положение…
Я перевел дух и продолжил:
– И это не считая монолога…
Жена с милой улыбкой на устах успокоила меня:
– Есть масса способов запоминания.
В этот вечер я обложился книгами по методикам запоминания и вскоре в мой лексикон вошли термины: овод, мнемотех, скорочтех, метатег…
– Что ты там так долго делаешь, – дергая туалетную ручку, спрашивала жена, – ты не один в этом доме.
– Учу текст.
– А, ну это другое дело. Учи, учи… я схожу в McDonald’s.
Вот уж, правда, «искусство требует жертв».
Днем я записывал текст на магнитофон, а на ночь включал его для запоминания.
Обычно я засыпал на словах Ломовского монолога:
– Холодно… Я весь дрожу, как перед экзаменом. Главное — нужно решиться. Если же долго думать, колебаться, много разговаривать да ждать идеала или настоящей любви, то этак никогда не женишься… Брр!.. Холодно!
А просыпался на диалоге Ломова с дочерью С.С. Чубукова:
– Позвольте, Наталья Степановна, но ведь вы забываете, что он подуздоват, а подуздоватая собака всегда непоимиста!
От этих терминов меня бросало в холодный пот, а в правом веке (как у Ломова) начинал прыгать живчик. Днем я начинал проверять степень запоминания текста:
– Я постараюсь быть краток. Вам, уважаемая Наталья Степановна, известно, что я давно уже, с самого детства, имею честь знать ваше семейство. Моя покойная тетушка и ее супруг, от которых я, как вы изволите знать, получил в наследство землю, всегда относились с глубоким уважением к вашему батюшке и к покойной матушке.
– Что это? – с изумлением поинтересовалась моя коллега Анна Дмитриевна, когда я закончил свой монолог, – у меня все тети, слава Богу, живы. И зовут меня Анна Дмитриевна. Ты что, забыл?
– Нет, не забыл. Просто я репетирую.
– Очень здорово у тебя, получается, – одобрила Анна Дмитриевна, – прямо как настоящий актер. Никогда не знала, что у тебя театральный талант.
– Если бы тебе нужно было выучить роль за неделю, – сказал я с горькой усмешкой, – он бы и у тебя взялся.
– Ну, учи, учи.
Анна Дмитриевна скрылась в своем кабинете.
– А, Влад, как дела, – приветствовал меня мой сослуживец Жорж, – какой-то ты в последнее время сосредоточенный. Случилось чего? Рассказывай! Поможем…
Я взял Жоржа под руку:
– Видите ли, в чем дело. Я приехал к вам, уважаемый Степан Степаныч, чтобы обеспокоить вас одною просьбою. Неоднократно я уже имел честь обращаться к вам за помощью, и всегда вы, так сказать… но я, простите, волнуюсь.
– Ты что, болен? – взволнованным голосом поинтересовался Жорж, вырываясь из моей цепкой хватки, – бледный, дрожишь весь.
– Нет, я не болен. Я вхожу в роль… репетирую текст. Осталось меньше недели до премьеры.
– А, – улыбнулся Жорж, – ну… учи, учи.
На следующий день, завидев меня, Анна Дмитриевна поспешно перешла на другую сторону улицы.
– Спешу, старик, – замахал руками, увидев меня, Жорж, – спешу. Извини….
В ночь перед премьерой я разбудил жену. Вид у меня был дикий. Глаза горели. Волосы вздыбились. Запредельным голосом я произнес:
– Самое ужасное у меня — это сон. Едва только лягу в постель и только что начну засыпать, как вдруг в левом боку что-то — дерг! и бьет прямо в плечо и в голову… Вскакиваю как сумасшедший, похожу немного и опять ложусь, но только что начну засыпать, как у меня в боку опять — дерг! И этак раз двадцать…
Жена накапала мне валерьяновых капель:
– Выпей… и заснешь, как убитый.
Я послушался
Под утро мне приснился Эжен Милокостный.
– Зарэжу, – сказал я, ему, вынимая из кармана бандитскую финку. – Зарэжу! Обязательно зарэжу!
Премьера прошла с успехом. В местной газете даже появилась статья. Критик отметил игру Тимура и его фразу «Имейте выйти вон, или я вас зарэжу!» Обо мне в статье даже не упомянули.
ПЬЕСА ИЗ ТАБАКЕРКИ
На ближайшей репетиции, что происходила на кухне моей квартиры, я поинтересовался у актеров «МТ»
– Что будем ставить следующим номером?
Одна часть, пыхтя папиросами, промолчала.
Другая, потягивая пиво, ответила:
– Ты режиссер, тебе и решать.
Хлебнув пива и закурив папиросу, я осведомился:
– А что бы вы хотели… классику… или современную пьесу?
В разговор активно вмешался Тимур:
– Ну ее, эту классику. Зачем, слушай, классика. Надоело. Там включишь… классика. Туда пойдешь – опять классика. Давай что-нибудь современное… про любовь с эротикой…
– В горах, – вставил Алекс.
– Что – в горах? – поинтересовался Тимур, – нэ понял.
– Ну, типа эротическая любовь на горных вершинах Кавказа.
– На Кавказе это невозможно, – хитро улыбнувшись, сказала, Сусанна, – там в этом плане строгие порядки.
– Тогда в Альпах, – предложила Магда, – там демократия и свобода личности. Там делай любовь хоть под горой… хоть под сосной. Я про это читала.
– Ну, вот и принеси то, что читала, – с живостью в голосе произнес Тимур, – а мы сыграем. Я буду любовником…
– Почему это ты, – обиженно произнес Алекс, – как будто других нет.
– Ну, не ты же.
– Почему это…
– Так ты посмотри на себя… у тебя шея худой, маленький и слабый.
– Кто слабый, – возмутился Алекс, – давай руками померяемся.
Алекс поставил левую руку на стол:
– Давай! Давай!
– Прекрати, – я стряхнул руку Алекса со стола, – прежде нужно найти пьесу… про горы… и любовь.
– Правильно, – поддержала меня Эстер, – и, между прочим, Влад тоже актер. Вон он как Ломова сыграл.
– Ну, ладно, – сказала Сусанна, посмотрев на часы, – вы как хотите, а мне пора. Не то мне муж такую любовь с эротикой за опоздание задаст, что им… в их Альпах… и не снилось!
Актеры МТ, оставив меня в неведеньи, разошлись. Я подошел к книжной полке, скользнул взглядом по корешкам книг и, поняв, что здесь я не найду искомого, пошел к компьютеру.
Вскоре мое внимание привлек сайт «Табакерка современной драмы»
На следующей репетиции я положил на стол красную папку, на которой было начертано. «Страсти на горной даче»
Тимур потасовал, как карточную колоду, листы:
– Что это?
Я сложил листы обратно в папку:
– Пьеса из табакерки.
– Какой табакерки, – удивился Тимур, – мы сюда курить пришли или пьесу играть?!
– Играть, – согласился я, – эту пьесу… я нашел… на театральном сайте «Табакерка современной драмы» Она современная. Горы в ней. Есть и эротика, и, главное, герой – чеченец. Как раз для тебя роль.
Тимур живо поинтересовался:
– Любовник?
– Нет, он вообще не появляется на сцене. Но ты не волнуйся. Я напишу для тебя текст.
Тимур скривил губы:
– Опять про зарэжу.
Я дружески хлопнул его по плечу:
– Нет, про любовь!
– Это хорошо, – улыбнулся Тимур, – а кому я буду это говорить?
– Чур не мне, – встрепенулась Сусанна, – у меня ревнивый муж. Может и зарэзать!
– Мой Марек тоже этого не любит, – вставила Эстер, – он даже телевизор выключает, когда эротика идет.
– Магда, а ты как на это смотришь, – поинтересовался я, – потянешь?
– Какая с моими данными любовница…
Тимур одобрительно кивнул головой. Я вопросительным взглядом обвел участников МТ и поинтересовался:
– Кого же мы тогда поставим на роль любовницы?
Кто-то развел руки. Кто-то закачал головой. Кто-то промолчал, и только Магда бросила спасительный лозунг.
– Нужно дать объявление!
