* * *
там детство в закрытые двери стучится
обёртка конфетная мёртвая птица
зелёного солнца стекляшечный свет
там время сквозь полую дудочку льётся
пугает студёное эхо колодца
всё то от чего избавления нет
там кукла плетётся из прутиков ивы
бесстыдство коленей в ожогах крапивы
и стрёкот сверчковый неисповедим
там жалость до слёз непонятно тревожит
воробышка греют в ладонях чтоб ожил
и всё ещё будет и всё впереди
* * *
Когда внутри такая тишь,
что прошмыгнёт в прореху мышь
слепой безликой мыслью –
горячим красным молоком
тугого звука в горле ком,
сворачиваясь, киснет.
Вмещая и добро и зло,
лелея это ремесло,
несёшь свой крест голгофный
и так идёшь: то вверх, то вниз,
то учишь петь ручных синиц,
но журавли всё глохнут.
А жизнь висит на волоске,
качаясь с ветром налегке
душою листопадной,
и осень длится, как река,
и носит счастье в рукавах
для рая и для ада.
СНЫ В ВОСТОЧНОМ НАПРАВЛЕНИИ
на кромку туч повешена луна –
блестит блесной в заоблачном затменье
и вызревает новая весна
из шёлка голубиного гуленья
и плен земли разорванный травой
и тлен листвы разбросанный ветрами
и нимбы фонарей над мостовой
и мелко моросящими шагами
идут дожди
твой ангел у окна
сидит обвивши крыльями колени
молчит о нас
ещё одна весна
а сны опять в восточном направлении
* * *
Открытки потускневших островов…
Который год, который день и лето
нет писем:
ни вопросов,
ни ответов
в чужом многообразье адресов.
Я помню сад…
И лотос зацветал,
и в спешке – фотография на память,
и в сердце боль, и в форме сердца – камень,
и камень сердца бился болью там,
где ветви рёбер клеткою сплелись,
где трепетать за солнечным сплетеньем
душе по-птичьи легковесно,
ввысь
пока не призовут её на бденья…
А ввысь ли призовёт уставший Бог,
заботами натруженный земными?
Уста его произнесут ли имя,
иль может – вечность обивать порог
за райский плод прижизненного ада…
Я помню:
лотос,
ты на фоне сада,
стена лиан и неба потолок…
КОГДА СЛОВАМ НЕВМОГОТУ
а дни идут плечо в плечо:
переживанья ни о чём
и разговоры.
и если горе от ума –
судьба, как тяжкая сума –
всё тянешь в гору.
и каждый у своей печи –
мы лепим жизнь, как куличи
из вязкой глины.
не обернёшься невзначай,
и память тает, как свеча,
непостижимо.
а дни идут. и ангел спит.
и слово в горле так саднит –
мы умолкаем,
но всё не так и не о том…
и вот зима приходит в дом.
и Бог вздыхает.
* * *
вот так… быстрей, чем падает ресница,
чем в розе червь съедает сердцевину,
мелькают дней безликих вереницы,
и осень снова тихо дышит в спину
ментоловыми звёздными дождями,
за полумраком – стёкол дребезжанье,
и мумия мушиная на раме,
и влажный сад с уснувшими цветами,
и шорох светляков, и след молочный –
дрожит вода на донце лунки лунной,
и смерть проста, как стих без многоточий,
а жизнь, как баба нищая – безумна.
НОЧНЫЕ СТРАХИ
И если опять просыпаться в поту,
глотать кислород, как таблетки горстями
и стряхивать сон, и давиться словами –
по эту ли сторону, или по ту?
Коростой слова налипают к гортани,
ты слушать не хочешь их: «поздно, ложись»,
мол – «рано вставать».
Это катится жизнь
с твоей параллельно и даже не ранит
уже несхожденье, непересеченье
и непониманье, и несовпаденье.
Но это, по сути своей, ерунда.
И лето течёт, словно Леты вода
сквозь тело соломинки. Катится жизнь.
Берись за неё и держись.
* * *
поговори со мной не пустотой
не белым промежутком многоточий
спаси меня от памяти бессрочной
от нежности украденной
как Ной
построй ковчег произнесённых слов
где каждое к любви отыщет пару
и бог с ним с этим странным глупым даром
слагать из чувств подобия стихов.
