РАССКАЗЫ
МОТОЦИКЛ
И в жару, и в дождь я люблю кататься на своём мотоцикле. Мне и зима не помеха, а чтоб не замёрзнуть, надеваю на себя трофейную дублёнку, очень хорошую, но, увы, женскую. Я её Дине хотел подарить, но она сказала, что такую рвань носить не станет. Она и на мотоцикле не захотела прокатиться – одним словом, я не понравился Дине. Ну да фиг с ней, все равно она по другому сохла. Пусть он и достаёт ей шмотки.
А я гонял на своём байке с такой скоростью, что разглядеть, с какой стороны пришиты пуговицы на этой самой дублёнке, было делом совершенно невозможным. Как-то возле второй школы меня обогнал УАЗ и тормознул перед самим моим замёрзшим носом. Я, честно говоря, не робкого десятка и могу постоять за себя, к тому же в коляске моего ИЖа лежали карабин и парочка гранат. Остановился я, оторвал прилипшие к рулю ладони, сжал кулаки, разжал и, грозно насупившись, уставился на стоявшую ко мне задом машину. Но оттуда ни звука, как будто внутри все сдохли. Я подождал ещё минут пять, пялясь на «таблетку», потом завёл мотоцикл и попытался вырулить на дорогу, и в этот момент проклятый УАЗ взвыл, сорвался с места и снова преградил мне путь. А под колёсами гололёд, и я чуть не врезался в него. Эмоции взяли верх, я соскочил со своего железного коня, подбежал к машине, чтоб разобраться с её водителем, и через стекло дверцы увидел морду Б. Ну и влип же, подумал я. От этого козла чем дальше, тем лучше. Но так просто уходить не хотелось. Чего доброго, он подумает, что я струсил. Вот я и улыбнулся ему и помахал рукой: дескать, привет. А Б. даже не посмотрел в мою сторону, как будто я привидение какое. Он опустил стекло, выкинул окурок и обратился к рядом сидящему черноволосому, со сросшимися на переносице густыми бровями парню:
– Эй, Пума, не хочешь покататься на мотоцикле?
– Да нет, – отвечает тот. – Холодно что-то, скорей бы весна.
– Ну сделай пару трюков для меня, а? Ты же на таком ещё не гонял.
– Ну ладно, уговорил, только езжай за мной, а то ещё сломается, потом тащись пешком.
Пума выпрыгнул из УАЗа, подошёл к моему мотоциклу и давай его заводить. Я тоже подбежал к своему Ижу, но с другой стороны, вытащил из коляски карабин, на всякий случай перезарядил и крикнул:
– Эй, отойди от моего мотоцикла, добром тебя прошу!
А тот, как будто только сейчас меня заметил, говорит:
– Ты на кого дуло навёл, мать твою?
Б. тоже высунулся из окошка машины и подзадоривает, гад, кореша:
– Пума, погляди-ка, на нём женская дублёнка, он, наверное, трансвестит! Тащи-ка его в машину, у меня здесь колготки чьи-то валяются и кружевные трусы.
– Ты, наверное, их со своей матери стянул! – крикнул я и бабахнул по мотоциклу – хорошо, в бак не попал. Тут из задних дверей УАЗа выскочили парни с автоматами и попёрли на меня. Я перезарядил карабин и выстрелил переднему под ноги.
– Эге, – произнёс один из них, останавливаясь. – Да это же Маленький Таме с другого берега.
– Верно, – засмеялся другой. – Расслабьтесь, он свой.
– Таме, – обрадовался парень, которому я пальнул под ноги, – а я тебя не сразу узнал в бабской дублёнке. Ты точно не стал трансвеститом?
– Да нет, – говорю. – Не стал.
Пума с пистолетом подошёл ближе и, хлопнув меня по плечу, сказал:
– Слушай, я знаю одного еврея-портного, если хочешь, завтра заедем к нему, и он переделает твою дублёнку…
– Не переделает, – крикнул Б. из машины.
– Почему это? – спросил Пума.
– Потому что уехал в Израиль!
– Хорошо, когда у тебя есть куда поехать, – вздохнул парень, которому я пальнул под ноги…
ПЕТИ ПО КЛИЧКЕ ЧЕТИ
С давних пор Пети по кличке Чети (Палка) любил Ингу. Она тоже была к нему неравнодушна, и классе в восьмом между ними, по слухам, случился грех. Может быть, кто-то подумает, что автор выдумывает, типа, как можно заниматься любовью в столь раннем возрасте? Но спросите любого, кто знает эту историю, и он вам скажет то же самое. Бадила, наш одноклассник, может даже наврать, причём так искренне, что вы поверите в то, что Инга якобы забеременела и потому не ходила в школу какое-то время. Однако ему нельзя верить, потому что он известный лгун и провокатор, и, уж если на то пошло, пусть побожится, что сам не клеился к соблазнительной Инге. Куырна по кличке Драчливый Кот, между прочим, тоже учился с нами в одной школе и сказывал, что Инга поехала тогда к больной раком тётке в село и, когда та выздоровела, вернулась в 9-й «б» класс и села за парту рядом с Чети. Кстати, Пети был шалун и порой щекотал Ингу, и она, бедная, падала на пол от смеха и тем самым срывала урок, за что ей влетало от классной руководительницы Марии Мермештовны. А она, старая дева, и не понимала, как прекрасна любовь, потому, наверное, и унижала Ингу и даже, бывало, таскала бедную девушку за косички. Всё это дерьмо продолжалось довольно долго, пока в один прекрасный день Чети не догадался пощекотать Марию Мермештовну. И в старой деве проснулась женщина! Можете не верить, однако после такой щекотки классная совершенно изменилась! Она взяла да и покрасила свои седые волосы в ярко-рыжий цвет, убрала в шкаф своё длинное серое платье и явилась в школу в короткой, еле прикрывающей кружевные трусики зелёной юбке. Директор школы Шота Руставелович как увидел её красивые ножки в ажурных чулках, так сразу же и втюрился в неё и признался Марии Мермештовне в неудачном браке. Он ещё много чего рассказал классной из своей личной неудавшейся жизни и в тот же вечер овладел ею в учительской. Получив своё, он стал ей врать: дескать, я от своего обещания жениться на тебе, Машенька, не отказываюсь, вот только разведусь со своей кикиморой, и т.д. Директор долго ещё пудрил мозги Марии Мермештовне. Тем временем ребята подросли, возмужали, и Бадила украл классную и женился на ней. Потом, когда грузины захватили тайком Цхинвал, Чети вместе с ребятами попёр на баррикаду, и в одну прекрасную зимнюю ночь он вместе с Бадилой прокрался противнику в тыл и насмерть защекотал греющихся у костра врагов. Сделав дело, Чети со своим одноклассником собрал оружие и благополучно вернулся к нашим. Он раздал автоматы ребятам на баррикаде, и те стали жарить по красному «Икарусу» за которым прятались грузины. В ответ они применили ракеты типа «Алазань», одна разорвалась совсем близко от Пети, и ему оторвало несколько пальцев, в том числе и тот, которым он мог не только фак показывать, но и щекотать. Раненого доставили в больницу, но пришить замороженные конечности парню искусный хирург не смог, за что и получил по мордасам от впавших в отчаяние ополченцев. Избив весь медперсонал, вояки пожелали скорейшего выздоровления своему однополчанину и, исполнившись решимости, ринулись прямо в бой. Весной грузинские войска убрались из города, а бледный, исхудавший, ставший похожим на пугало Пети вышел из больницы и встретил у ворот поджидавшую его румяную, пышущую здоровьем Ингу. Они обнялись, и он предложил своей возлюбленной:
– Давай жить вместе не прячась.
– Давай, милый Пети.
– Не зови меня Пети, я тебя миллион раз просил.
– Хорошо, Чети, только не сердись, милый.
– Завтра у почты в три, там тебя и украду.
– Ладно, Пети, то есть Чети, ну скажи, что ты любишь меня.
– Завтра я тебе всё скажу.
– Окей, милый, и ребёнка с собой брать?
– Не надо, я потом сам заберу её из садика. Ты, это самое, немного посопротивляйся для виду…
– Слушаюсь, мой генерал.
На следующий день в три часа пополудни Бадила подъехал на своей чёрной «Волге» к почте и, заглушив мотор, обернулся к сидящим на заднем сиденье Чети и обкуренному Куырне:
– Что-то не видно твоей Инги… Хотя нет, вот и она.
Старая бабка, спустившись с крыльца почты, охнула, увидев, как двое тащили к приоткрытой задней дверце «Волги» вяло сопротивляющуюся девушку. Старуха замахнулась и огрела палкой длинного, похожего на жердь, похитителя. Тот оглянулся и попытался её лягнуть, но промазал. Куырна же, захлёбываясь от душившего его смеха, орал из машины:
– Инга, мать твою, сопротивляйся, мы же не в игры какие играем!
После этих слов Ингу будто подменили, и она как закричит:
– Помогите, спасите меня от этих козлов вонючих!
Старушка опять огрела палкой Чети, но тот даже не обернулся, так как Инга расцарапала ему в кровь лицо. А бабулька, старая боевая кляча, вплотную подобралась к машине, откуда виднелись ноги Бадилы, и всыпала ему как следует. Однако на старушку даже внимания не обратили – такая завязалась битва внутри машины. Рассвирепевшая Инга, лёжа на заднем сиденье «Волги», лягалась, кусалась, царапала своего суженого и его дружков, а те, воя от боли, старались её вырубить, но у них ничего не получалось. Обивка салона была разодрана, волосы Куырны были разбросаны повсюду, изо рта у него торчал каблук, и он осторожно пытался его вытащить, но следующий удар вбил каблук почти до глотки, и он, выскочив из машины, побежал в больницу, а за ним гналась старушка с палкой. В конце концов Чети и Бадила выпихнули Ингу из машины и уехали…
Через неделю Пети, который Чети, и Инга, разукрашенные фингалами, явились в загс и официально заключили брак.
КАРТЁЖНИК ГАРСОН
Кто-нибудь помнит картёжника Гарсона? Крутой был тип. И совсем не жадный. Бывало, выиграет бабла, а потом делится со всеми. Многим он помог, царствие ему небесное. Остроумный был и весельчак. Но только до тех пор, пока не выпьет. В него будто бес вселялся. Видели сумасшедшего, ну, которого связывают? Гонял по полной. Лично я тогда держался от него подальше. И все, кто видел пьяного Гарсона, убегали, честное слово. Потом его всё-таки убили в Авневи. Продал там бензин грузинам, возвращался обратно с баблом и попал в засаду. Изрешетили его, бедного.
А так он был славный парень и умел рассказывать – ну, когда не пил. Как-то на площади он мне говорит:
– Знаешь, что со мной случилось сегодня?
– Нет.
– А ты мне купишь пиво? Умру, если не опохмелюсь.
– Гарсон, клянусь, я без копейки.
Врал я, конечно. Были у меня деньги, но как ему дать на выпивку? Нажрётся, а потом смотри на него, сумасшедшего.
– Таме, скажи мне, пожалуйста, зачем ты работаешь в таможне, если у тебя нет даже на пиво?
– Ты же знаешь, что я не в доле.
– А курить хоть есть?
– Нету, сам хотел у тебя стрельнуть.
– Тьфу ты, мать твою. А знаешь что, бросай-ка ты свою таможню и айда со мной в Авневи.
– А что там, в Авневи, играть будешь?
– Да нет, бензин контрабандный толкнём грузинам.
– Хорошее дело, – говорю. – А что с тобой случилось сегодня?
Гарсон сел на корточки.
– Утром мне вообще было хреново, вышел я в парк подышать свежим воздухом, добрёл до выхода и стал на студенток смотреть. Ох, какие у нас красавицы, глаз не оторвать. Я и про похмелье своё забыл. Одна меня особенно поразила, маленькая такая, хорошенькая и беременная. Улыбнулся я ей, она в ответ тоже показала свой жемчуг за напомаженными губами и топает навстречу красивыми ножками. Как поравнялась со мной, я не удержался и ляпнул: эк тебя раздуло! что с тобой, детка? Она остановилась и, ничуть не смутившись, ответила: вот как ты сейчас свой рот похабный открыл, так же однажды я раздвинула ножки, и какой-то ловкач закинул мне…
Я долго смеялся, потом всё-таки купил Гарсону две бутылки пива, и одну он разбил о мою голову…
ВЕРТОЛЁТ
Звезда грузинской литературы интеллектуал Лаша встал со своего председательского места, вышел на середину конференц-зала и, сверкая стёклами очков, начал вещать:
– Если вы не устали, даю вам ещё одно упражнение: вы должны разбиться на пары и рассказать друг другу истории о войне, где сами были непосредственными участниками, понимаете? – он обвёл взглядом все три стола, за которыми притихли абхазские, грузинские и осетинские писатели, и продолжал: – Потом каждый из вас напишет новеллу другого.
Тут, конечно, писатели зашумели, ибо всех волновал вопрос, сколько же времени отпустит маэстро на создание такого произведения.
– Думаю, дня вам хватит, – отвечал Лаша. – Но у вас ещё целый час до обеда, и, может быть, кто-то успеет написать…
Я был в паре с Гундой, абхазской поэтессой, кстати, очаровательной блондинкой. Она сидела рядом и рассказывала мне про сбитый в 92-м году вертолёт. Добрую половину её повествования я не слышал, так как немного оглох после той контузии в августе 2008-го. По правде говоря, мне самому не терпелось поведать ей, как это случилось. Но с чего начать, думал я, смотря на шевелящиеся губы Гунды.
Пожалуй, надо будет обрисовать место, куда я просочился вместе с отрядом из семи человек. Впрочем, наша группа распалась в ту же ночь. Печально, конечно, но к утру я никого из ребят не нашёл, кроме здоровяка Марка, обитавшего в пятиэтажном корпусе. Он-то и привёл нас в свою квартиру и даже накормил ужином, хотя его прятавшиеся в подвале соседи не ели вторые сутки и вконец отощали. Оно и понятно, ведь люди во время бомбёжки впали в депрессию и в ужасе пожирали свои запасы, а в затишье поднялись наверх, к свету, и с надеждой взирали на меня и Марка, парня молодого и весьма энергичного. А тот всё время был на ногах, бегал туда-сюда, при этом обильно потел, однако форму с себя не снимал, да ещё намотал на себя километр утыканной патронами ленты. Чем-то он напоминал меня в 92-м, только я был тогда худой как чёрт и всё время стрелял по поводу и без. Марк же пока не опробовал свой пулемёт, хотя постоянно возился с ним, чистил, сдувал с рифлёного ствола пылинки и таскал с собой. Даже когда у нас появилась серебристая «девятка», Марк сначала тянулся на заднее сиденье к своему смертоносному оружию и уже потом глушил мотор. Вот такого друга я обрёл восьмого августа и, признаюсь, был не в восторге от его откровенных разговоров…
– Гунда, а я рассказывал вам, как жители корпуса направили к нам делегата с двумя пустыми мешками и он, козлиная душа, умолял меня и Марка сгонять в пекарню за хлебом?
– Нет, – пролепетала Гунда. Похоже, она решила, что я псих. Но я не мог остановить себя, так же как и «девятку», в которой мы мчались по горящему городу, а за нами гнались взрывы. Стёкол в машине не осталось, и ветер дул в лицо – хорошую мишень для снайпера. Впрочем, в машину мог залететь и снаряд или осколки бомбы – да что угодно, и превратить нас в мясо. Чуть выше кинотеатра «Чермен» Марк затормозил, крикнул: «Всё, я больше не могу!» – схватил пулемёт и выскочил из машины.
Он бросился в ближайший двухэтажный недостроенный дом, коих в Цхинвале было великое множество. Я кинулся за ним и немного успокоился, заметив, что потолок в прихожей бетонный. Надеюсь, он не рухнет на нас при первом же попадании, подумал я, и, скинув с себя автомат, положил на низенький, грубо сколоченный из досок стол. Однако взрывы приближались, и я не мог понять, в чем дело, пока Марк не обратил моё внимание на автоматную очередь, прозвучавшую совсем рядом. Проклятье, опять наводчик! Вот бы поймать гада и хорошенько расспросить, уж я бы вытянул из него все секреты. А тот знал своё дело: сначала стрелял в воздух трассирующими, а через несколько секунд место, куда он жарил, накрывало «Градом».
Я поискал подвал в доме или какое-нибудь другое укрытие, ничего не нашёл и вернулся, а Марк побежал в комнату с окном на улицу и давай высматривать наводчика, который опять стал активный и щекотал нервы короткими очередями. В какой-то момент всё стихло, и вдруг вдалеке послышались звуки тамтама. Чёрт, это «Град»! Ну всё, хана нам с Марком… Нет, тихо. Кажется, пронесло, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Не успел я обрадоваться своей мысли, как хата затряслась от взрыва и потолок обрушился вниз. Меня будто по голове молотком тюкнули.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я очухался. Я крикнул Марка, но парень не отзывался. Должно быть, его похоронило в той комнате, с окном на улицу. Самого меня не так засыпало, а вот автомат мой вместе со столом оказался под обломками. Я схватился за ремешок оружия, потянул на себя и вытащил «калаш» с погнутым стволом. Эк его, подумал я. Ну да чёрт с ним, найду другой, а сейчас надо шкуру спасать. Выбрался я на улицу, а там полный апокалипсис: под ногами куски асфальта и металлолом из осколков, невдалеке рухнул охваченный огнём особняк, а на струнах поверженных столбов дьявол наигрывал сводящую с ума музыку. Я немного пошатался, не зная куда себя деть, потом всё-таки решил спрятаться в сточной канаве. Но только я устроился поудобней, как кто-то навалился на меня сверху.
– Это я, Марк, – донеслось до меня. – Знаешь, я нашёл логово наводчика. Давай после обстрела убьём его!
– Давай! – обрадовался я и попытался скинуть его с себя. – Слушай, а ты бы не мог с меня слезть, я ведь тебе не подстилка!
– Так вы привезли хлеб? – спросила нетерпеливо Гунда.
– Конечно, целых два мешка, но есть я не мог, только блевал, и кровь шла из ушей… Так всегда и бывает: кто-то жрёт хлеб, который ты добыл, а сам ходишь голодный…
Гунда всё записала. Надеюсь, к утру она приготовит из этого материала потрясающий рассказ. Интересно увидеть себя со стороны. Ты, например, себя представляешь этаким героем, а другой при виде тебя только руками разводит и плюётся: вот болван, ну просто кретин. А я же ещё глухарём притворяюсь и слышу про себя вещи не совсем приятные. Конечно, слух мой повреждён контузией, и в голове будто рой цикад поселился, но если навострить уши, то легко могу передать, о чём, например, говорят за соседним столом два блестящих прозаика Дато Турашвили и Роин Агрба. Симпатичные ребята, дай бог им здоровья! Они всё-таки успели написать за час по новелле! Это ли не талант? Чёрт, мне бы так наловчиться.
А я вот пытаю вопросами Гунду: значит, вертолёт сбили? И внутри были люди? Да, кивает головой печально Гунда, там находилось восемьдесят человек, всё больше женщины и дети. Я придвинулся к ней поближе, чтоб не пропустить ни слова. Жаль, диктофона с собой не взял. Гунда, пожалуйста, не так быстро, я не успеваю за вами записывать. В школе я был двоечник, посмотрите, какой у меня ужасный почерк. Не факт, что потом разберусь в своих каракулях. А какой был день? Зимний, ответила Гунда, я сидела дома в тепле и уюте и смотрела в окно на кружащиеся белые хлопья. И вдруг мне захотелось услышать, как хрустит под ногами снег, оглянуться на свои следы и снова пройтись по ним, как в детстве. Я оделась, взяла пустое ведро и вышла на улицу к водопроводной трубе. Да, забыла вам сказать, что я была беременна.
– Вы шутите?
– Да нет, какие там шутки.
– А где был ваш муж? – спросил я, оглянувшись на её супруга, Роина, который уже сидел на стуле в центре конференц-зала и читал новеллу, записанную со слов Дато Турашвили.
– На войне, где же ему быть ещё? Впрочем, это не важно, просто настроение в то утро было чудесное, и под журчание струи я танцевала босиком на снегу. Вдруг какой-то мальчик в жёлтой лыжной шапочке кинул в меня снежком, я в него – в общем, поиграли. Такой забавный, с румяными щёчками, без передних зубов, он сам решил донести ведро до дома, но по дороге расплескал всю воду и промочил свои ботинки. Я стала уговаривать мальчишку зайти к нам и посушить свою обувь, носочки, но он сказал, что вертолёт улетит без него, и убежал, сорванец. А я ещё посидела у окна, потом попила чай с айвовым вареньем. Включила телевизор, села на диван послушать новости, да так и уснула. Разбудил меня муж. Он метался по комнатам и что-то искал. Я хотела его обнять, и вдруг увидела его лицо. Он был такой потерянный…
Роин Агрба закончил читать свою новеллу, встал со стула и вернулся к своему месту под аплодисменты. Гунда, зардевшись, улыбнулась своему мужу.
– А что потом? – спросил я Гунду.
– Он нашёл свой бушлат и убежал. А вечером по телевизору показывали, как взлетает тот самый вертолёт, в него попадает пылающий снаряд, он взрывается, теряет управление и, дымясь, падает. Но мне почему-то запомнился винт, как будто к его лопастям были прикреплены пулемёты, и они вертелись и поливали огнём людей, набившихся в нутро вертолёта… Потом ещё показывали разложенные для опознания обгорелые трупы на снегу, и люди подходили к ним, плакали и не могли найти родных. А я вот узнала в маленькой чёрной кляксе на белом того мальчишку…
По щекам Гунды покатились слёзы, больше она не могла говорить.
Я вышел из конференц-зала, поднялся на лифте к себе в номер, скинул пахнущую потом одежду и посмотрел в окно на улицу с красивыми постройками под ещё зелёными, несмотря на октябрь, деревьями. Я порадовался хорошей погоде и решил надеть голубые мокасины, серые брюки и синюю в полоску льняную рубашку…
Зура вчера жаловался на то, что организаторы форума поселили нас в гостинице на окраине Стамбула. Но мне тут нравилось, особенно небоскрёбы. Люблю современную архитектуру, хотя мне и старая нравится. Я прошлёпал босиком в ванную, пустил воду над раковиной, помылся и вытер тело белым накрахмаленным полотенцем. Одевшись перед большим зеркалом в прихожей, я взял сумку, проверил, всё ли на месте, вышел из номера и спустился на лифте вниз со здоровенным негром с серёжкой в ухе. Мы улыбнулись друг другу, потом я отвернулся к зеркалу и смотрел на себя до тех пор, пока не распахнулись двери кабины…
Я вошёл в столовую и увидел наших за длинным столом возле окна. Набрав еды в тарелку, я подгрёб к ним и протиснулся к пустому стулу возле Зуры. Дато Турашвили напротив нахваливал айвовое варенье. Пожелав всей честной компании приятного аппетита, я принялся за еду. И вот тарелка моя опустела, в стакане с апельсиновым соком ни капли, и я, откинувшись на спинку стула, думал, чего бы ещё поесть, как подошла официантка в коротенькой юбочке с кофейником в руке и предложила:
– Кафи, сэр?
– Ноу, фенкью, – ответил я.
Она улыбнулась и поспешила к другому столу с двумя громко разговаривающими арабами.
После обеда корреспондент грузинского телевидения, не помню какого канала, попросил дать интервью. Я вздохнул и пошёл за ним. Он усадил меня на кресло в холле и, пока его выбритый наголо коллега настраивал камеру, просунул через мою синюю рубашку маленький, похожий на баранью какашку микрофон и пробормотал:
– Знаете, Тамерлан, восьмого августа я тоже был в Цхинвали.
– Вот как? – сказал я и, покосившись на микрофон, дунул в него.
– Да, представьте себе, и заблудился там во время сильнейшего обстрела. Я стрелял сигнальными в воздух, чтобы привлечь внимание наших. И тут совсем близко от меня серебристая «девятка» врезалась в дерево, оттуда выскочили два осетинских ополченца и бросились в двухэтажный особняк напротив. Я дал ещё несколько очередей трассирующими наверх, залёг в кустах и стал ждать помощи. Но вместо этого на улицу, где я прятался, обрушился «Град». Каким-то чудом я остался жив и, когда рассеялась пыль, заметил, как из разрушенного снарядами жилища, шатаясь, вышел ополченец и свалился в сточную канаву. Другой, здоровый такой, с пулемётом, выпрыгнул из окна, побежал к арыку и накрыл своего товарища сверху. Забыв про все на свете, я встал и хотел заснять на свой мобильный двух гомиков, но здоровяк заметил меня, вскочил на ноги и открыл огонь, только его пули скосили вишню надо мной, а я вот не промазал, и он упал…
– Тамерлан, вы готовы? – спросил лысый оператор и прицелился в меня камерой.
– Марк остался жив, – прохрипел я, вытирая ледяной рукой испарину со лба.
Киношники в изумлении переглянулись.
– Вам плохо, дать воды? – испугался лысый.
– Марк под камуфляжем носил бронежилет, и мы привезли хлеб…