РАССКАЗ
– У мусульманина есть арабская вязь на сердце. Это доказали ученые люди.
Фатима, словно ребенок любимой игрушкой, пытается заинтересовать собеседника и отодвигает от себя тарелку с больничным супом.
Доктор пожал плечами:
– Я этого не знаю.
– Нет Бога, кроме Аллаха! Вот что там написано!
Доктор улыбнулся:
– Забавно.
– Вы мне не верите?
Фатиме сразу становится грустно, и она начинает плакать. Слезы бегут по ее щекам, больная мотает головой в разные стороны, пытаясь их стряхнуть.
– Все будет хорошо, – обещает ей доктор Денис. – Кушай, ты должна быть сильной! Ты обязательно выйдешь отсюда, когда поправишься!
* * *
Еда в столовой для душевнобольных совсем простая: на завтрак – каша, на обед – картошка с селедкой или суп из риса, на ужин – тоже картошка, а иногда и каша, которая осталась с утра. Но для Фатимы главное – беседа. Нужно рассказать кому-то свою историю, иначе пепел, осевший в матрице, снова оживет, станет огнем внутри сознания, неизбежно испепелит его, и тогда она исчезнет, поглощенная ужасом произошедшего.
Раньше ее мало кто слушал. Медсестры приносили лекарства, а если Фатима отказывалась их пить, могли ударить, но не сильно, а так, скорее, от собственного бессилия заставить сумасшедшую выпить таблетку.
Когда приехал новый врач, все изменилось.
– Я пишу книгу о войне и готов тебя выслушать – сказал он.
Фатиме трудно было поверить, что это – правда. Переспросила два раза.
И Денис показал ей свои записи. Это были расшифрованные с диктофона рассказы русских солдат, которым удалось выжить в Чечне: им не перерезали горло чеченские боевики, не взорвали на фугасе «чужие», и только по чистой случайности не расстреляли свои. Еще там были дерзкие, не совсем связные, но полные ненависти и отваги письма чеченских ополченцев, написанные из тюрем и дошедшие до жен и матерей по лабиринтам случайных встреч. Письма были спасены от забвения.
Нутро старенького больничного компьютера хранило в себе рисунки русских и чеченских детей, на протяжении десяти лет служивших мишенями для бомб и снарядов взрослых.
– Эта фамилия не русская и не чеченская. Что за фамилия? – спросила Фатима, увидев рисунок, на котором лежал старик, упав на серый военный снег, а рядом кричал и плакал ребенок у разрушенного cnpyecn дома.
Было видно, что автор рисунка очень мал, но линии были четкими и ясными, и в них жила энергия, пробивающая бумагу, как пуля – навылет.
– Художник погиб – ответил Денис: – Он со своим дедушкой отправился искать дрова для уличной печи. На печке из кирпичей готовился военный обед: горсть макарон и луковица. Им нужны были дрова.
Старик погиб на его глазах, и совершенно ясно, что рисунок – внятная просьба вернуть деда.
Потом, в центре города Грозного, погиб отец ребенка, занятый поисками питьевой воды. А через какое-то время, попав под обстрел, скончался от осколочных ранений и сам мальчик, а также его мать и младшая сестренка. Рисунок мне передали их соседи, рассказав, какой была эта большая и дружная армянская семья.
* * *
Фатиме непонятно, почему этот русский доктор не похож на своих соплеменников? Все русские – враги. Эту истину нужно помнить до самой смерти.
Русские ничего не сделали, чтобы остановить нашу войну, спасти нас. Их дурацкие антивоенные митинги в Москве были нужны им самим, приносили пользу лишь их репутации, в лучшем случае, заставляли на мгновенье задуматься бегущих мимо их пикетов прохожих, но не могли изменить систему внутри страны, и бомбы падали по-прежнему на нас, наши дома и сады.
Фатима знала об этом с детства. Именно так говорили ей чечен-ские учителя, когда в школу залетали снаряды, и приходилось падать за деревянные парты, спасаясь от вихря смертельных железных снежинок.
Странный русский доктор, как выяснилось, собирал истории, чтобы их не забыли люди!
Зачем?
Решив аккуратно выяснить причину, Фатима спросила Дениса:
– Вы воевали у нас в Джохаре, в сердце Ичкерии?
– Где? – не понял доктор.
Он как раз пришел на обход, помогая старому и вредному заведующему Юрию Александровичу, который больных не любил, покрикивал на них гневным голосом, а по случаю, мог и одарить увесистым пинком.
– Джохар – это наша столица, раньше его называли – Грозным! – объяснила Фатима.
Девушка сидела на кровати, в больничном халате с красными выцветшими маками. Ее пронзительные синие глаза на бледном лице смотрели выразительно и удивленно, словно каждый день становился новым ошеломляющим открытием, не всегда радостным для хозяйки глаз. Русые волосы Фатимы медсестры заплели в косички несколько дней назад, и теперь эта прическа выглядела небрежной оттого, что некоторые пряди выбились и распушились после сна.
– Я никогда не воевал – ответил Денис. Он положил на столик таблетку желтого цвета для Фатимы.
– А почему? – не сдавалась девушка.
– Потому что я ношу очки.
Фатима взяла таблетку, сжала ладонь и задумалась. В палате Фатимы не было других пациентов; солнце, через шумные ветви деревьев проникало сквозь решетку на единственном маленьком окне, и падало лишь на ее кровать.
– Я не поняла, – наконец сказала она. Ее сердце стучало так, словно она пробежала много километров. Девушка задыхалась от тахикардии.
– Когда-то, когда я пришел на медкомиссию, чтобы пойти служить в российскую армию, меня забраковали – объяснил Денис: – Сказали: «У тебя такое зрение, что стрелять ты будешь только по своим!» Меня отправили домой.
– Аллах помиловал! – заключила Фатима. – Слава Аллаху!
* * *
Если желтая таблетка действовала сразу, Фатима чувствовала себя так, будто кто-то подкрался и хлопнул ее мешком по голове. А когда девушку заставляли принять еще и синюю таблетку, она могла часами лежать и думать, что храбрее ее нет на целом свете! Страх пропадал. Его больше не существовало. Годами мучивший ее ужас оказывался плодом чужой злой фантазии. И скажи ей некто в эту минуту: иди на расстрел! – она, смеясь, с радостью бы отправилась, ведь правда, не страшно, а интересно, как это – быть расстрелянным?
Иногда Фатима думала о расстреле, как об изобретении нового вида казни, после гильотин и костров.
Вот стоит у стены осужденный кем-то, кто грешен не меньше, а может быть, даже и больше. Напротив осужденного – другие люди, вроде бы они люди, но другие: они не дают жизнь, а отнимают.
И почему все стреляют разом? Ведь понятно, что только у двух-трех вояк пули попадут в несчастного. Может быть, как и в казни, где жертву забивают камнями, здесь присутствует коллективная ответственность: все стреляли, а кто убил – неизвестно. Чей удар камня оказался роковым? Чья пуля попала в сердце?
Палачи могут спать спокойно, если рядом другие убийцы оказали им моральную поддержку.
Однажды, когда Фатима была совсем маленькая, она увидела сон. К ней пришла девушка в русском сарафане и взяла ее за руку. Фатима доверчиво отправилась за незнакомкой в глубины сновидения.
– Меня убили! Убили! – твердила девушка со светлыми волосами, показывая Фатиме какой-то старый сарай с темными подгнившими балками. – Меня повесили здесь на веревке! Позавидовали молодости и красоте. Наказали! Я была крепостной крестьянкой. Меня убили!
Фатима не знала, что на это ответить.
Следом за русской незнакомкой в ее сны вереницей потекли умершие от пыток и побоев, от голода и жажды, от страха и нищеты. Но ничем не могла им помочь маленькая девочка. И, наверное, они это поняли. Перестали тревожить, ушли в забытье, пережили свой ад молчаливо, так как сны Фатимы наполнились волшебным светом, пока не пришла Первая чеченская война.
* * *
– Расскажи мне о своем детстве, – попросил доктор, когда они шли по больничному парку, где тонкие молодые ели нашли защиту под разлапистыми кленами.
– Вы на диктофон запишете? – нахмурилась Фатима, кутаясь в простыню. Она стащила ее с кровати и повязала как паранджу.
– Нет, не запишу. Я запомню. Когда твоя история будет выбита на белом электронном листе внутри компьютерной матрицы, я дам тебе ее прочитать. Вдруг я что-то перепутал, увидел по-своему. К чужим историям следует относиться аккуратно и бережно.
– И про это не скажете Юрию Александровичу? – Фатима показала на белое одеяние, делающее ее похожей в предвечерних сумерках на блуждающую душу.
– Даю слово! – пообещал Денис. – К тому же заведующего нет, заболел он.
– Это все от водки! Пьяница! – улыбнулась Фатима.
– А почему ты взяла простынку?
– Мне хиджаб не дают! – обиженно сообщила девушка. – Я просила, но не дали. А мусульманская религия велит надевать покрывала. Вот у меня вместо покрывала – простыня!
Она рассмеялась. Подпрыгнула на одной ноге и завыла тоненько «У-У-У!».
Сегодня странным образом пришло хорошее настроение. Выть она с детства любила, хотя и запрещали. Бабушка, помнится, говорила: «Не вой – несчастье накликаешь». Но вой иногда – это и есть счастье. Счастье быть собой.
В обычные серые дни тело Фатимы сковывает панический ужас, атаки которого похожи на волны в океане: каждая последующая все сильнее и коварней.
Но сегодня этого нет.
– Я думаю, что «Фатима» ненастоящее имя, – говорит Денис. Его широкие скулы и грубые черты лица выдавали в нем крестьянскую кровь. И лишь стремление к наукам победило желание остаться рядом с землей и взращивать злаки, как делали деды и прадеды.
– Настоящее! – твердит Фатима. – Меня всегда так звали! Это мое настоящее-пренастоящее имя!
– Хорошо, – спокойно соглашается Денис. – Просто я хочу, чтобы ты начала нормальную жизнь здоровым человеком. Я вижу, что кроме стресса и панических атак ты ничем не больна. Это проходит, рассеивается, как дым. Все зависит от самовнушения и практик. Понимаешь?
– Меня всегда звали Фатима! – словно боясь потерять связь со своим именем, твердит закутанная в простыню девушка.
– Твои документы так и не нашли, записали, как сама назвалась.
– А у меня нет родных,– отвечает Фатима: – Они теперь, как пел чеченский бард Муцураев, ютятся в зобу у райской птицы.
– Сколько ты живешь на земле?
– Полторы тысячи лет!
Денис вглядывается в ее глаза, но девушка говорит совершенно серьезно, без тени улыбки: полторы тысячи лет.
– Наверное, в таком случае, ты помнишь много войн, – заключает доктор.
– Я хорошо помню только одну. Последнюю. Это была чеченская война.
* * *
– Ведро воды – один рубль! Ведро воды – один рубль! Я путешествовал за ней через лес и попал в передрягу. Там русский снайпер стрелял по колесам! Ведро воды – один рубль! – водовоз наливает мутную воду шлангом, и вода журчит в пластмассовых ведрах, а женщины, как известно, в это время общаются.
– Полный дом гостей! Свадьба! Праздник! – пожилая чеченка радостно взмахивает руками в такт своему голосу. – А какая невеста!
– Говорят, она – русская? – изумленно переспрашивает другая женщина.
– Да, но знает Коран. Я сама слышала, как читает.
– Хорошенькая?
– Очень!
– Как они познакомились?
– Али с нашего двора помог русской старушке дверь починить, а это оказалась ее правнучка!
Женщины перешептываются, смеются и собираются идти на свадьбу в соседний двор. Здесь, в сердце Ичкерии, нет закрытых дверей: если у соседа свадьба, приглашены все, и хозяин обидится, если кто-то из соседей не придет.
Первая война уже отгремела, но ненависть еще не поселилась в наших сердцах.
Мы роднимся: чеченцы и русские, мы еще помним, что мы все – люди.
Это 1995 год.
Весна.
На чеченской свадьбе – свои обычаи. Невеста стоит в углу целый день, гости подходят, шутят над ней. Иногда даже обидно. Обзывают «лягушкой», «кикиморой». Но главное юной невесте молчать – показать выдержку и стойкость, умение уважать старших.
За отдельными столами пируют мужчины и женщины. Жених появится в доме только на третий день. Он уехал к друзьям. Ему не пристало веселиться со всеми. Невеста в первую ночь будет помогать сестрам и матери будущего мужа по хозяйству. Горы грязной посуды ждут красавицу в подвенечном платье!
Женщины рассматривают пятнадцатилетнюю невесту как игрушку, шутят. Она похожа на изящную принцессу, ее волосы вьются как шелк.
– Как девушку раньше звали? – спрашивает пожилая соседка с кусочком торта в руке.
– Не помню! – отвечает другая. – Но теперь она наша! Чеченка! Старики сказали, что имя она выбрала в честь дочери Пророка.
* * *
– Какая интересная история! – удивляется Денис. – Завтра хоть и не моя смена, но приду на работу, может быть, ты еще что-то расскажешь.
Луна на небе светит огромная, словно тяжелая сырная голова продавливает ветки деревьев.
– Иногда я их вижу, – говорит Фатима, вздрагивая.
– Кого? – спрашивает доктор, провожая девушку до палаты.
– Стражей! Они проявляются на долю секунды, их лики свободно проходят сквозь наши пространство и время, но видят их лишь те, на ком останавливается их взгляд. Они охраняют природу: леса и горы.
Сегодня я их видела в парке. У них стрелы и лук за плечами. Когда-то все они были людьми и жили в этих местах.
– Людмила Федоровна, не оставьте без внимания, – Денис рекомендует медсестре приглядеть за Фатимой и прощается.
В доме скорби много больных, которые навсегда заключены в его стенах, и Фатима всего лишь одна из них, найденная во время Второй чеченской среди руин.
Приехав домой, Денис первым делом просмотрел свои записи о странной пациентке, утверждающей на протяжении многих лет, что она «дочь Пророка».
За шесть лет нахождения в клинике она никому не назвала свое настоящее имя, не рассказала, где жили ее родные.
Изучив все бумаги, Денис подумал, что нужно попробовать новый метод терапии, когда больной излечивает сам себя. Но все следовало делать постепенно, не торопясь, чтобы не навредить.
Последнее, что увидел молодой доктор, прежде чем заснуть, был мотылек, влетевший через окно частного домика – временного пристанища. Мотылек устремился к лампе, наивно полагая, что это – солнце, но за секунду до трагедии Денис успел нажать выключатель, и мир погрузился в царство Луны.
* * *
Людмила Федоровна сделала Фатиме укол, отругала за измятую простыню, принесла новую, перестелила кровать и ушла говорить по телефону с подругой.
А Фатима, после того как лекарство проникло в кровь, хотела поднять голову с подушки, но в ушах звенело, и постепенно этот пугающий звон стал приятен, искрист и она разглядела в нем северное сияние.
Стало ясно, что календаря не существует. Канули в никуда даты, имена и цивилизации, вроде их и не было вовсе. Фатима счастливо засмеялась, понимая, что сокровенная мечта стала реальностью! Материки – сместились, океан захватил большую часть суши, но карты отныне никто не рисовал и не смотрел на звезды.
Ей показалось, что все закончилось, и теперь, планета, которая так долго страдала, обретет долгожданный покой.
Но Великие Учителя решили иначе. Они не смогли сохранить наш мир в его медленных, изначальных проявлениях. Теперь энергия снов, бурлящая потоком, обрела оттенок радужной ночи. В глубине черного цвета засиял спектр разноцветных красок.
Пласт энергий всех погибших существ внедрился в нее, и образы вернулись в наш мир в виде Теней.
Вначале Тени не могли понять, что изменилось. Тела их были такими же, как и прежде, но полупрозрачными. Радостным было новое умение – летать!
Теперь тени птиц пели, сидя на тенях деревьев. А деревья, карабкаясь корнями, взбирались на высокие синие горы и оттуда, смеясь – прыгали вниз.
Мир возрождался в своей новой, неведомой сути.
Быстро выяснилось, что убить друг друга Тени не могут. И убийство перестало быть нормой. Да, Тени не могли жить вечно, когда приходил их срок – они сливались с закатом, и никто не мог обнаружить их на рассвете…
Красть что-то оказалось бесполезно: предметы материального мира проходили сквозь пальцы.
Проблемы с едой решились – Тени не питались друг другом, это было бессмысленно, глупо. И поскольку всякая власть исчезла за ненадобностью, каждый в свой срок успевал сделать только то, о чем мечтал. Кто-то облетал всю планету, догоняя ветер, другие катались на гребнях волн во время цунами.
Были и те, кто сочинял сказки, танцуя у костра, зажженного от молнии.
Тени не боялись ни жары, ни лютого холода. Они передавали из поколения в поколение друг другу легенду о том, что их мир станет еще лучше. Это будет однажды, когда в их роду появится необыкновенная Золотая Тень.
Учителя удалились, чтобы вернуться через тысячи лет и посмотреть, что еще начудят эти Тени.
– Я хочу жить в этом мире! – прошептала Фатима. Она сама стала частью пространства, в котором царили чудеса.
* * *
Утром, до начала работы, Денис решил послушать первую аудиозапись, сделанную в январе 2001 года. Налил себе кофе, сделал бутерброд с сыром и услышал нечеловеческие вопли.
– Я Фатима! Вы слышите все?! Так меня зовут! – судя по всему, медперсонал боролся с неким существом, которое рычало и визжало одновременно.
– Господи! Она вся грязная! Отведите в ванную комнату! – раздался голос Юрия Александровича.
– Кто это орет здесь? – Денис догадался, что спрашивает Людмила Федоровна.
– Это нищенка славянской внешности! Ее привезли сотрудники МЧС! – ответил кто-то.
– Вы русская? – Юрий Александрович спрашивает с неподдельным интересом. – Вы можете говорить нормально?
– Пошли вы все на… !!!!
– Вы чеченка?
– Гады! Сволочи! Вы убили мою мать, чтобы спросить, кто я???
Фатима, судя по диктофонной записи, дерется и вырывается, но ее удерживают санитары.
– Не кричите на нас! – спокойно говорит заведующий: – Никто никого не убивал! В Чеченской Республике проходила антитеррористическая операция. Во всем виноваты террористы. Сейчас там все нормализуется.
– Нормализуется? – Фатима кричит, задыхаясь от бешенства. – Вы сажаете меня в клетку, как дикого зверя, чтобы помочь мне?! Мне или себе?! Убийцы! Правильно, запирайте! Запирайте меня на все замки – ибо плохо будет всем, когда вырвется зверь. Он вцепится мертвой хваткой в горло. УУУУУУУУУ!
– Успокойтесь! Антитеррористическая операция в Чечне закончилась.
– Операция была против террористов?! – у Фатимы истерический хохот. – Значит, мой школьный учитель литературы – террорист?! Бабушка Оля, убитая у пожарного колодца с водой – террористка! А ребенок, которому на моих глазах оторвало снарядом голову?! Он был на руках своей матери! Они оба были террористами?!
– Сделайте ей укол, Людмила Федоровна.
Медсестра отвечает:
– Сейчас, сейчас.
– Укол? Конечно, укол! – бьется в руках санитаров Фатима. – Вы боитесь правды! Вы все ее боитесь! А я ее расскажу! Аллаху Акбар! Знаете, как это – заживо гореть в автобусе? Вы понимаете, как это?! Так погибли мои соседи, бегущие от войны! Спасся один ребенок. Новорожденный. Мать успела выбросить его в окно! Раньше людей сжигали на кострах, а теперь их сжигают в автобусах! Инквизиция!
– Трудный случай – скрипит голос Юрия Александровича. – Война мозги отшибла человеку! Беру дело под свой контроль.
* * *
– Дикое племя, истребляющее другие племена! Русские жаждут войны и захвата чужих территорий!– безумная Фатима твердит свои размышления на прогулке.
Понимая, что ее надо спасать от недовольных взглядов медицинского персонала, состоящего в данном случае из толстой медсестры Василисы и тощего, злобного, как цепной пес, дворника Никиты, Денис забирает Фатиму подальше от других пациентов, которым разрешили подышать свежим воздухом.
– Нельзя ли рассуждать тише? – спросил он.
– Есть Люди и Нелюди – не раздумывая, сказала Фатима. – Среди всех религий и национальностей. Но русские – особое зло. Раньше я думала, что все русские – зло, а теперь думаю, что поганцы есть в каждом народе, просто среди русских их очень много!
– Ты разбираешься в этом? – Денис улыбнулся. – Каким образом ты это вычислила?
– Утром пришел Юрий Александрович и ударил меня. Вот! – девушка показала синяк на руке.
– Я с ним поговорю!
– Не надо.
– А за что ударил?
– За простыню, чтобы я из нее паранджу не делала!
– Понятно. Но я все равно с ним поговорю!
– Нет! – Фатима делает судорожные движения руками. – Василиса потом дала мне конфету, чтобы я не плакала. Может, она не русская?
– Русская! Кстати, главный врач, говорит, что ты безнадежная. Я ему не верю. У нас хорошее отделение. Спокойное.
– А кто ты?
– Я его помощник.
– Я думаю, что ты – шпион! – прошептала Фатима. – Ты все пишешь в блокнот!
– Нет. Я хочу помочь.
Фатима рассмеялась.
– Ты не веришь? – спросил Денис.
– Я никому не верю. Люди выращивают кролика, а потом забивают его палкой. Я чувствовала себя кроликом. Кроликом, который все знал заранее!
– Сейчас у меня дела, но на обед я приду в столовую.
– Это хорошо, а то мне одиноко. Никто не садится со мной за один стол.
– Почему?
– Все думают, что я террористка.
* * *
Фатима и впрямь ни с кем не дружила в клинике. Только когда к пожилой Матрене приходила внучка, маленькая девочка Вика, Фатима старалась покрутиться рядом и послушать, о чем они говорят. Шестилетняя Вика приносила бабушке цветы и показывала игрушки в своих карманах. В ее карманах жили солдатики, маленькие бархатные мыши и разноцветные картинки.
– Бабушка! Бабушка! А кто такой оборотень? – Вика, подпрыгивая, в очередной раз пыталась поцеловать Матрену в щеку, не замечая в окне второго этажа Фатиму.
– Прости, милая. Я задумалась – ответила седая женщина.
У старухи плохо с памятью. Иногда она совсем не помнит родных, но сейчас, ранней весной, здоровье начало к ней возвращаться, и дочь с внучкой приходят все чаще, чтобы поговорить.
– Оборотни, они страшные? Они кусаются?
– Кто сказал тебе такое? – спрашивает Матрена маленькую девочку.
– Мальчик в садике! Он сказал, что оборотни это волки, которые на самом деле – люди. Они нападают ночью и кусают за горло. Они – дикие, их нужно убить!
– Никого нельзя убивать. Все рождены, чтобы жить, Вика.
– А рыбка с сосиской?
– Есть люди, которые не едят мяса. Вегетарианцы! – Матрена с трудом произносит последнее слово, но улыбается: у нее получилось.
– А ты, бабушка?
– Я слабый человек. Ем рыбу и птицу.
– Если ты придешь жить к нам, то съешь нашу рыбу-попугая?
– Нет, милая. Что ты! Я буду ее любить.
– Значит, ты съешь рыбу-попугая, которую не любишь?
Этот вопрос заставляет задуматься не только бабушку Вики, но и медсестру Василису, и Фатиму, стоящую у окна.
– Я обещаю исправиться, – говорит Матрена в инвалидном кресле.
– Хорошо, – Вика веселеет. – Умница!
Душа Фатимы наполняется светом, словно она соприкасается с чем-то священным и тонким, когда слышит детский голос.
* * *
– Меня спасли совершенно случайно. Я этого не хотела. Они отняли мою мать у меня, чтобы закопать в землю. Я знаю, ей не хотелось со мной расставаться.
В земле холодно и сыро!
– Может быть, ты должна смириться с тем, что она умерла? – ответил на это Денис, ожидая от Фатимы жуткую истерику.
Они шли по дорожке сада, где всем заведовал Юрий Александрович, опытный психиатр, давно отчаявшийся вылечить сложного пациента.
Фатима в истерику не впала. Она вообще чувствовала себя лучше, когда появился человек, с которым можно было общаться.
– Когда разгребали плиты дома, один из спасателей спросил другого: «Зачем нам ее спасать? Она сумасшедшая! Бешеная! Пусть покусает “черных”! Кто-нибудь сжалится и пристрелит ее!», а другой ответил «Нет, мы достанем ее из этой бездны!».
– Ты пряталась от людей? – спросил Денис.
– Я пряталась от русских! Просила милостыню на улицах Джохара. Обычно на базаре в барахольном ряду. Меня жалели дети и старики – кормили пирожками с картошкой. Я жила подаянием.
– Когда это случилось?
– Я убежала от спасателей в первый раз. Меня только со второго раза поймали и привезли сюда.
– А что было до этого?
– Я читала стихи такого поэта и писателя Еремея Парнова своей матери.
Немногим видеть тот дано
Далекий и туманный берег.
И снова, как давным-давно,
Мы падаем у черной двери.
Толпимся шумно у реки,
Как будто бы достигли цели…
Но незаметны и редки,
Кто сумрак вод преодолели,
Сквозь частую проплыли сеть,
Спокойны к злу и милосердью.
Они не победили смерть –
Они возвысились над смертью.
– Я хочу знать, как все было. Иначе я не смогу помочь, – сказал Денис.
– Нам нельзя помочь. И не стоит этого делать. Мы перешли Стикс и стали серыми тенями. Отпечатками Сна. Пеплом, из которого создано все живое.
* * *
Конечно, молодой врач понимал, что люди из зоны катастроф не умеют жить в мире: не знают они, что такое мир.
Не помнят.
Фатима ощущала себя солдатом, сжавшимся в окопе под непрерывным огнем.
Ее существование было бесконечно длящейся конвульсией. Она дрожала от страха, впечатавшись в стену палаты, и скрежетала зубами, без всякой надежды на спасение, хотя на самом деле ее страх был иллюзией, и с медицинской точки зрения являлся лишь неконтролируемым выбросом адреналина, гонками живых молекул на вздыбленном войной треке ее жизни.
Но адреналина в жизни было слишком много!
Сбить приступы помогали только лекарства.
Денис ненавидел войны, понимал, что Фатима никому не верит, и проблески ее сознания перемешиваются с кошмарами, поэтому он дал себе слово не отпустить ее в темноту.
Приехав в захолустную клинику одного из городков центральной России, он планировал пройти здесь практику и вернуться в Москву к исследовательской работе, но его затянули истории о чеченских войнах.
В московском центре реабилитации молодой врач собрал достаточный материал на книгу, и теперь, как ему казалось, туда обязательно должен быть вписан рассказ Фатимы.
С детства увлекаясь йогой, Денис научил Фатиму дыхательным упражнениям, чтобы облегчить ее страдания: вначале следовало дышать носом очень медленно, потом – быстрее, а затем опять замедлять дыхание. Но это снимало приступ только на несколько минут, и категорически отвергалось заведующим как медицинская практика.
Может быть, на свой страх и риск стоило попробовать одну из древних медитаций, под названием «Тридцать три ступени»?
Эта мысль не давала покоя, и Денис ждал момента, когда Юрий Александрович уедет читать лекции в Университет, чтобы в его отсутствие попробовать свой метод лечения.
* * *
На этот раз беспокойную пациентку всю ночь посещали убитые на войне: приходили сосед Султан и соседка Лариса. Султан долго рассказывал, что смерти не существует и всех просто-напросто обманули! А Лариса показала на голове красивую зеленую ленту, исписанную арабскими буквами, и сказала:
– Нет Бога, кроме Аллаха!
Фатима всегда радовалась, когда видела их.
– А как мама? – спрашивала она.
– Нормально! – отвечали бывшие соседи бодрым голосом.
В лунном свете появился Руслан, мужчина лет сорока пяти, труп которого так и не был найден семьей: он пропал без вести, и Фатима очень хотела узнать у него, есть ли Рай и Ад, как обещали в Коране?
– Где ты сейчас? – спросила девушка Руслана: – Ты в Раю или в Аду?
– Я сейчас в твоей комнате! – ответил мужчина и улыбнулся.
Вот и пойми мертвых!
– А что бывает со злодеями после смерти? – любопытство Фатимы побеждало тактичность.
– Никто их не пытает! Нет никаких чертей с рогами, поверь мне, – сказал Некто невидимый из глубины комнаты. – Просто такие души помещают в родную компанию. Пространство, где они оказываются после смерти, довольно замкнутое, поэтому, не находя себе никакого другого развлечения, они начинают друг друга унижать и мучить. В этом, собственно, и заключается их наказание. Жить в среде себе подобных.
Мертвые ушли, слились с лунным светом, и, задремав, Фатима оказалась на улицах Грозного. Девушка брела через дороги и улицы, где лежали человеческие тела: мирные граждане и солдаты… Она видела, как собаки едят мертвецов. Вернее, то, что остается от человека, когда он дарит тело нижнему миру, словно одежду, и уходит нагой блуждать по аллеям вселенной.
* * *
Утром в больнице было шумно. Делали уколы. Больные кричали и плакали.
– Полнолуние! – сетовала медсестра Василиса. – Твою мать!
Денис пришел к Фатиме и застал ее внимательно смотрящей в пустоту.
– Здравствуй! – ободряюще сказал он.
– Ты хотел, чтобы я рассказала свою историю? – безразличным голосом спросила девушка, не ответив на приветствие: – Ну, так слушай! Я решила, что тебе нужно ее записать!
– Говорят, из каждого положения есть три выхода.
– Это правда.
– Я могла есть свежих, еще теплых, подергивающихся в агонии крыс, а они могли кусать меня в темноте. Шансы на жизнь у нас были совершенно одинаковые. Их привлекало тело моей матери. Его странный запах, отдающий металлом. Вы можете не верить, но я чувствовала запах металла…
Я ловила крыс старой пожарной каской, которую нашла в глубине подвала.
Нужно было часами сидеть неподвижно, и едва появлялась крыса – опрокидывать железный купол, отрезающий путь к жизни. Затем следует бить крысу железным прутом, сквозь щель между каской и полом – пока не затихнет. Но этому еще следовало научиться! Крысы живучи.
Еще я могла звать на помощь. Сорвав голос за первые два дня, я поняла, что это – плохой вариант. Я находилась в заваленном плитами подвале дома. Мы спустились туда с матерью во время обстрела. За нами шли соседи с детьми, но прогремел взрыв. Бомба с российского самолета попала в цель. От запаха гари я едва не задохнулась. Беременную соседку Заиру убило сразу, и она лежала около лестницы. Детей и старика – завалило плитами.
Вначале я думала, что умру от пожара, лежа на цементном полу. Но пламя затихло, и меня не покидало ощущение, что все происходит по заранее написанному сценарию. И я – просто одна из букв в этой стопке грязных, густо исписанных листов.
Бедная мама! Она ведь спустилась в подвал самой первой. Мама успела сказать после взрыва несколько слов:
– Мы так устали ждать смерти. А теперь я чувствую, в моей груди горячо, словно там кипяток, и сверху поставили утюг. Это «пропуск» дальше. Я наверно оставлю тебя, моя милая.
– Мама! Мамочка! Говори со мной! – просила я. – Не молчи! Я боюсь, что ты умрешь! Я боюсь остаться одна. Я позову на помощь! Не умирай, пожалуйста!
Спасатели пришли через двенадцать дней, когда я научилась пить талый снег, бегущий тонким ручейком по стене подвала, ставшего склепом.
* * *
– Нужно закрыть глаза и увидеть пирамиду. Если ты ее не видишь, долго смотри на рисунок пирамиды, а закрыв глаза, ты сможешь поймать «отпечаток». Я сам так делал! Я знаю! – сказал Денис.
– Зачем тебе это? Ты ведь уже слышал мою историю?
– Я хочу, чтобы мы ушли из нее. Навсегда.
– Может быть, за этой решеткой мир еще хуже… – сказала Фатима.
– Может быть. Но я смогу тебя защитить.
Наверное, в первый раз Фатима поняла, что Денис не просто с ней подружился, но она еще ему и нравится.
Девушка смутилась:
– Я мусульманка.
– Ты сказала, что на земле живут только Люди и Нелюди. Значит, ты должна понять, что нет зла в каких-то национальностях, а есть в отдельных сердцах.
– Я была замужем. Моего мужа убили. В шестнадцать лет я стала вдовой.
– Ты ведь про свою свадьбу рассказывала? Я догадался.
– Да.
– А как тебя называла мама, когда ты была маленькая? – спросил доктор.
Этого вопроса Фатима очень боялась, но за несколько месяцев подружившись с одним единственным человеком, начала ему доверять.
– Я знаю, что тебя зовут «Фатима», но ведь мама называла иначе?
– Светлана.
– Хорошо, это очень красивое имя. Как и Фатима, – быстро добавил Денис.
– Кстати, в чеченской традиции тебя бы называли Дени – сообщила Фатима, поборов смущение и перейдя на «ты».
– Попробуй найти пирамиду. Когда найдешь ее, войди внутрь и отыщи лестницу.
Лестница может быть любой формы, но на ней следует отсчитать и пройти тридцать три ступени. Только тридцать три! Иди и считай.
– А когда я окажусь наверху? Что делать дальше? – спросила Фатима.
– На тридцать третьей ступени ты увидишь врата. Это врата волшебного города Шамбалы. Они распахнутся, как только ты приблизишься. Попроси, чтобы охранники этого места провели тебя в четыре храма по очереди.
Сначала войди в Храм Здоровья и посмотри, что тебе дадут там. Попроси выздоровления. Второй на очереди храм Любви, попроси, чтобы любовь стала частью твоей жизни. Далее следует посетить храмы Веры и храм Судьбы.
– А когда следует это делать?
– Перед сном. Когда ты засыпаешь. Это очень важная техника. И она станет нашим секретом. Никто не должен узнать об этом. Никто. Понимаешь?
– Хорошо. Я попробую, – пообещала Фатима.
* * *
Вечером, после обхода, Фатима закрыла глаза и увидела пирамиду. Пирамида была из вещества, похожего на стекло, и светилась сине-золотым огнем изнутри. Девушка подумала, что сейчас увидит какую-нибудь старую стремянку из своего детства, но увидела белую винтовую лестницу в виде змеи, которая овивала колонну.
Медленно, босиком девушка прошла по ступеням вверх. Мрамор холодил босые ступни.
– 1, 2, 3, 4, 5, 6… – шептала она, боясь заснуть на самом интересном месте.
Врата Шамбалы, перед которыми очутилась Фатима, оказались старыми, насквозь прогнившими досками. Нередко такие ворота можно увидеть в любом русском хуторе поздней осенью. И не то чтобы они были закрыты или, наоборот, открыты. Там и засова-то никакого не было – они покосились, и образовался проем, куда и можно было войти.
За Воротами стояли здания, внешне самые обычные, светлые.
В Храме Здоровья, похожем на оранжерею, Фатима сказала:
– Прошу остановить программу саморазрушения, которую я запустила.
Хочу быть здоровой!
Сок, мед, конфеты, кувшин молока – в воздухе стали появляться и исчезать различные вкусности.
Открыв ладонь, Фатима увидела дольку лимона, которую затем проглотила.
Она поняла, что ей дали выздоровление, а иметь оно могло любую условную форму.
Храм Любви оказался удивительным местом, где на полу искрилась мозаика из драгоценных камней: синих, розоватых и белых, подобно лунному камню.
А вокруг, внутри стен, голубой водой плескался аквариум с рыбками. Рыбы — сверкали чешуйками через зелень морских трав и ракушек.
Долго не могла Фатима понять, стоя в центре Храма Любви, откуда идет лучистый свет и мерцает по-разному. А потом догадалась – это радуги. Настоящие!
Радуги сияют в этом храме постоянно, оттого все цвета под куполом переливаются, и воздух, как после летнего дождя – чистый. Это было волшебно. Просить Фатима ничего не стала, понимая, что здоровье сейчас важнее всего.
Храм Веры у каждого свой. В храме Фатимы были коврики, где можно было молиться Аллаху, и, помолившись, она внезапно поняла, wrn ей не полторы тысячи лет, а всего лишь двадцать пять.
В Храме Судьбы встретил ее старый китаец и внутрь не впустил. Молча он вручил Фатиме цветочный горшок и бросил туда семена. Они проросли за долю секунды и превратились в длинные зеленые побеги.
– По семенам ты получишь свои плоды! – догадалась девушка.
* * *
На следующий день, после отбоя, Фатима вновь решила пойти в глубину, подняться по лестнице…
Но к своему удивлению оказавшись в нужном месте у старых ворот, вдруг переместилась в Белоснежный город. Она оказалась на крыше, возле белой зубчатой башни. Вокруг были различные дома, а сам город окружала цепь гор.
На крыше Белоснежной башни стоял стул. Он был жестким, с высокой спинкой.
На нем в позе лотоса медитировала странная женщина в белых одеждах. Фатима удивилась тому, что у женщины имелся хвост, похожий на хвост барса, и длинные когти на изящных руках. Взглянув глазами хищника, женщина-кошка плавно спрыгнула к Фатиме.
– Я искала ворота Шамбалы, а оказалась здесь, – сказала ей Фатима.
Все происходило настолько реально, что нельзя было понять, сон ли это или все еще медитация?
– Понятно, – ответила женщина и объяснила. – Я воин этого города.
– Мне нужен Храм Здоровья.
Показалось, что хранительница засмеялась и фыркнула, а Фатима в тот же миг оказалась в готическом дворце с цветными стеклами. Там было множество бассейнов, в которых отражалось солнце и высокие колонны, уходящие в небо.
– Здоровья, здоровья! Я хочу быть здоровой! – крикнула Фатима.
И в тот же миг вокруг нее закружились маленькие единороги с крылышками. Они щебетали подобно птицам:
– Что дать тебе? Что дать тебе? Ты отобрала все, что у нас есть!
– Дайте мне великую силу исцеления!
После этой мысленной фразы Фатима увидела прозрачный бокал, который стал наполняться солнечным светом. Свет густел, переливался и превращался в каштановый сироп. На него было больно смотреть, так он ярко сиял! Когда он наполнился чуть больше половины, единороги-бабочки запищали:
– Больше нельзя!
– Хватит! Хватит!
Фатима выпила напиток, почувствовала, как тело наполняется энергией. Такого ранее никогда не было. Она вспомнила, что нужно посетить Храм Любви.
И мысленно попросила об этом.
Но на этот раз Храм выглядел иначе, вернее, его совсем не было: вместо него открылся мраморный зал под открытым небом. Он был ослепительной белизны, а в его центральной части жили шахматы. Удивительно, но не было черных фигур: на белой кремовой доске стояли почти одинаковые фигуры.
– Ты выберешь белые или с оттенком? – спросил кто–то невидимый. Но Фатима играть отказалась.
Шахматы забегали сами, но не убивали друг друга, а догоняли и прыгали на голову противнику. При этом проигравшие перенимали цвет победителей.
– Любви хочу! – сказала неожиданно для себя Фатима.
Увидела появившиеся театральные маски на стенах. Они улыбнулись беззубым разрезом рта, завертелись, превращаясь в крылатые диски. Фатима, радостно смеясь, нажала на одну из них рукой и в воздухе появилась лодка.
На ней вплыла Фатима в Храм Веры. Там встречал гостей индиец. Он тоже был в белых одеждах.
Индиец поклонился девушке и показал рукой на зал, где сидели огромные статуи в позах лотоса.
– Мне не сюда – объяснила Фатима.
Но Индиец улыбнулся и настойчиво кивнул:
– Сюда!
Тогда за статуями Будд Фатима увидела мозаичную площадь.
На ней молились верующие в сторону Каабы.
Она тоже стала молиться, чувствуя, как от солнечных лучей становится горячо.
* * *
Весна сменилась летом, потом пришла осень. За желтоглазой красавицей прибежала морозная зима. И прежде чем Фатиме-Свете оформили документы и выписали из клиники, прошло еще полтора года.
Каждую ночь она медитировала и блуждала в Волшебном городе своего сознания.
В храме Судьбы ей рассказали такое, чему бы она никогда не поверила, но теперь точно знала, что это – правда. Все может случиться на самом деле, если это – увидеть.
– Случай, конечно, уникальный. Не зря вы по теории гипноза диссертацию защитили! – ворковал Юрий Александрович, провожая Дениса и свою бывшую пациентку до машины: – Куда отправитесь?
– Путешествовать! Нам нужно сменить обстановку – ответил молодой доктор.
– Это точно. Наша обстановка никого обрадовать не может. Ни внутри, ни снаружи. Повсюду страх! – согласился пожилой коллега.
Медсестры всплакнули на прощание.
Оглянувшись, чтобы попрощаться с больничными стенами навсегда, Фатима увидела, как бабушка Матрена улыбается и машет рукой из окна.
