О, нет! Вот уж чем никогда не страдал, так это оголтелым материализмом. Отвергну обвинения сразу: я не бичующий ведунов и магов мракобес, не адепт «бескомпромиссной строгой научности, от и до».
Чего нет, того нет.
Я не просто верю; я совершенно определенно ЗНАЮ, что человек способен на большее (куда большее), чем установлено для него в рамках его, человеческих, возможностей заботливой нашей наукою. Возможно, при особых каких-то свойствах организма. Возможно – в определенных обстоятельствах. Еще тысячу «возможно» опущу, но что способен, это для меня – факт непреложный.
Что есть – то есть.
Только вот однажды (лет двадцать пять тому, в бытность мою начальником штаба Экспедиционно-Спасательного Корпуса «Ranger Rescover»1) произошла история, после которой долго еще слово «экстрасенс» оставалось ругательным и для меня, и для ребят-спасателей, в той истории участвовавших.
А было так.
Что есть самая большая головная боль для спасателей; самый мощный дискредитант достойных и сложных, до экстремального, видов спорта; самый страшный (зачастую – смертельный, к сожалению) враг самому себе?
«Чайник».
Понятие донельзя меткое, заимствованное во времена оны у горнолыжников (представьте себе новичка-горнолыжника, фотографирующегося на фоне суровых гор: лицо красное, грудь колесом, одна рука на поясе, подбоченясь, вторая – на рукояти горделиво отставленной лыжной палки. Получаем нечто округлое, с дужкой сбоку и оттопыренным носиком. А это – что? Правильно!..)
…Именно Чайником (пара горных походов в статусе участника), увы, был парнишка, на беду себе собравшийся в высокогорье Гвандры холодной и вьюжной зимой того тысяча девятьсот девяносто… какого-то года, да еще созвавший друзей под ненадежные свои знамена. Любимую девушку и еще двоих пареньков-ровесников.
Худшие симптомы чайничества наличествовали, и в самом махровом виде.
Например, и в первую очередь – смутнейшее (как позже выяснилось) представление о зимних особенностях путешествий в горах. Жуткое, в основном стальное, снаряжение; чрезмерно изобильное количеством, но вопиюще недостаточное по составу.
А чего стоил наполеоновски запланированный маршрут!.. Возможно, команда из Заслуженных Мастеров Спорта по альпинизму (при хорошей подготовке и вертолетных забросках припасов) тот маршрут и одолела бы. Но – не факт, не факт…
Гвандра – это в горной Карачаево-Черкесии. Во владениях Главного Кавказского Хребта.
Это, по сути, не слишком ласковая прихожая зимней преисподней, а уж если не готов поспорить с тамошними чертями: свирепым ветром, лютым морозом, гиперболоидным Солнцем, гипоксией, расстояниями, холодовой усталостью…
Забегая вперед, дабы не создавать излишне драматической интриги, поведаю сразу. Из группы в живых остался лишь один паренек. Воистину, хранимый Провидением: на верхнем коше в долине Чиринкола с ним приключился не то приступ гастрита, не то – желудочная колика. Он сошел с маршрута, смог в одиночку спуститься до аула Хурзук и возвратиться впоследствии домой, в целости и сохранности.
Судьба остальных неизвестна по сию пору.
…Когда группа не вернулась к контрольному сроку и никак не дала о себе знать, родители и родственники во всех семействах, естественно, бросились за помощью. Представители КСС (Контрольно-Спасательной Службы, ведающей перемещениями туристов) ответили по-советски чиновно, конкретно и прямо: «Группа на маршрут не заявлялась, ничем помочь не можем». Спасатели ответственного за район КСП (Контрольно-Спасательного Поста, обеспечивающего безопасность альпинистов) оказались не менее категоричны: «Район закрыт на зимний сезон в связи с лавиноопасностью. Работы запрещены».
…Экспедиционно-Спасательный Корпус с самого начала позиционировал своё назначение как «поисковые и спасательные мероприятия в сложных и особо сложных, до экстремального, условиях». Когда изнервничавшиеся родственники вышли в поисках хоть какой-то помощи на Корпус, в Гвандру пожарным порядком (я упоминал уже об этом в истории «Про вертолет, погибший на Эльбрусе»), не прошло и полутора суток, была заброшена из Санкт-Петербурга экспертная группа в составе трех человек (для определения принципиальной возможности проведения работ в тех условиях), а следом стал снаряжаться и остальной спасотряд.
Рассказывать о том подробно – рассказывать слишком о многом.
О пурге, которую свирепый ветер превращает в наждак, немилосердно дерущий лицо. О роскошных следах ирбиса2 поверх твоей собственной лыжни, поутру. О жутких снежно-ледовых горбах там, где по проверенным картам надлежало быть неглубоким кулуарам: лавины постарались изменить облик долины, в меру своих смертельных возможностей, и в выносах тех лавин снежок спорит по твердости с бетоном.
Да хотя бы и о том, как начинаешь поутру чистить зубы перемороженным снегом, чтобы не тратить время на растопку воды, а он никак не хочет таять от дыхания…
Мы достаточно быстро прозондировали те лавинные выносы, что хоть как-то поддавались зондированию.
Мы установили, что на перевалы вокруг Талычхана (увы, туда указывала карандашная черта на планах горе-покорителей) и лежащий за ними ледник Замок (сам по себе достаточно труднопроходимый, изодранный заметенными-замаскированными ныне трещинами) пройти возможно с вероятностью процентов десять (остальные девяносто процентов оставались на фатальное попадание в лавину с любого из бортов, спровоцированную оными передвижениями) – такие снежные карнизы висели со всех сторон.
Мы вынуждены были признать: да, наземные поисково-спасательные операции в районе практически невозможны, даже с серьезными нарушениями действующих нормативов. Попросту – смертельно опасны.
Только точечные поисковые выходы с воздуха, только так…
Шансы обнаружить группу до того, как у нее иссякнет горючее к примусам (единственный незаменимый ресурс для поддержания жизни зимой в горах) таяли быстрее Чегемских водопадов по весне.
Мы ждали обещанного вертолета, но мела безнадежная многодневная метель. Поддерживать сутки… двое… трое суток в рабочем состоянии самодельную вертолетную площадку в таких условиях, да не прерывая работы – как сказал некий Бургомистр, «но что-то героическое в этом есть!»3
Особенно учитывая, что она (площадка) так и не пригодилась.
Когда оголодавшую экспертную группу подобрал, с опозданием в несколько суток, вертолет военной авиационной поисково-спасательной службы, первый же вылет состоялся в долину реки Ненскры (убей Бог, не помню – не на территории ли Грузии она протекает?). В долине есть несколько охотничьих избушек, и надежда (о, НАДЕЖДА!), что группа ни бельмеса не смыслящих в зимних горах везунчиков чудом миновала-таки коварнейший Замок без потерь и добралась до одной из хижин… Шанс ничтожнейший, но существующий, хотя бы чисто теоретически… Там можно топить дровами, которые на Ненскре добыть несложно, и тогда даже без продуктов оставалась бы у них призрачная возможность поддержать себя в состоянии какой-никакой жизнеспособности. Найти, вытащить… А там, чем чёрт не шутит, и реанимировать?
…Вертолет завис низко над над ближайшей по ходу избушкой, от которой из-под снега обнаруживалось только полметра от конька крыши, да самый краешек чердачного оконца. Спасатель прыгает вниз, проваливается в снег по горло, и начинает пробиваться к избушке, продергивая за собой страховочную веревку.
«У ребят в группе лыжи были?»
«Лыжи?!.. Нет… Нет, лыж, кажется, не было…»
Конечно же, следов группы в избушке нет. Да и не могли бы они никак дойти сюда по долине, почти непроходимой из-за буреломов, да со снегом поверх… Обысканы, однако, были и все остальные хижины.
Ничего, разумеется.
Облет с высадками на перевалах вокруг Талычхана.
Ничего. Родственники на глазах впадают в состояние отчаянной безнадежности.
Облет отрогов ближе к Домбаю… Ничего.
«Скажите, а они, вообще, могли оказаться здесь?»… «Нет. Если только не изменили своих планов.»
…Внезапнейший вылет в Приэльбрусье – верховья Баксана, Кабардино-Балкария.
Внизу проносятся знакомые места: гостиница «Иткол», туманная Поляна Нарзанов, турбазы «Динамо» и «Терскол», паутинки подъемников, люди-муравьишки внизу, на горнолыжных трассах… Вросший в склон Чегета стеклянный шестигранник, кафе «Ай», посылает нам на мгновение привет ослепительным солнечным бликом.
Долина ручья Медвежки; вершины Близнецов («два Когутая надо мной, как два балкарских брата»4); ледник «Семерка» на стене Донгуз-Оруна… Северный цирк Накры с разрушенным уже тогда Северным Приютом и оплывшими лазами снежных пещер, которые мы же сами и копали три или четыре месяца назад, когда укрывались от двухнедельной пурги на подступах к Накра-тау…
Праздничное слепящее Солнце на белоснежных склонах. В Японии белый цвет – цвет траура. Чем пронзительнее белый, тем глубже траур.
Заходим к Чегету.
Мои ребята (побитые каски, очки, айсбайли, обоймы карабинов, медчемоданы в штурмовых рюкзаках, страховочные системы, нашивки «Ranger Rescover» на комбинезонах… Коммандос, только мирные) смотрят на меня со сдержанным недоумением.
«…Да объясните же, с какого перепугу вдруг Чегет?! Откуда… Почему…»
И тогда только, смущенно-извиняясь, мама одного из пропавших: «Простите, пожалуйста… Понимаете, ваши поиски пока безрезультатные, и я… Мы… Тут… Обратилась к… Особому специалисту…»
ОСОБОМУ СПЕЦИАЛИСТУ.
«Специалист» (рассказывают) скромно принял гонорар, закатил глазки, поводил руками над фотографией и над картой местности (если так можно, конечно, именовать карту Титанического, Циклопического, Эпического Главного Кавказского), после чего изволил явить откровение: «Он жив. Попал в передрягу. Травмирован. Укрывается в пещере на… Э-э-э (рассматривая карту)… Перевале Чегет, и его подруга заботится о нем».
Подруга в пещере на перевале Чегет заботится о нем. Боже!
Мои ребята смотрят на меня с несдержанным уже недоумением. «Пещера на перевале Чегет» могла поблазниться лишь человеку, для которого и «горы», и «пещеры» – предметы, суть, равно непонятные и совершенно абстрактные. А оттого как-то сами собой в сознании совместившиеся и даже перемешавшиеся. Некогда, отговаривая какую-то из моих знакомых ехать со мною в горы, ее тетушка оперировала примерно такими доводами: «Вот полезешь на гору, а там из пещеры на тебя какая-нибудь каракатица выпрыгнет – ты и свалишься!»..
На перевале Чегет НЕТ пещер. И в любом случае не могло бы быть, учитывая природу карстовых образований. Зато вот путь вниз с перевала Чегет не по силам разве что оголодавшему, слепому, одинокому, безногому инвалиду. Только такому пришлось бы умирать на перевале в пещере (которой нет), когда внизу и совсем неподалеку гостеприимно светится в сумерках гостиница «Чегет», предлагая тепло, уют и вкусную еду.
В чем обнадеженные «Особым Специалистом» родственники, по приземлении на перевале, сами и убедились. Образумились ли они от этого?
Отнюдь.
В одном из следующих вылетов (снова в Гвандру, после уточнения планов по свежим космоснимкам) на борту вдруг обнаружился пухлый юноша непонятного назначения, который активно помавал руками, балансируя посреди грузового отсека. При этом он старательно пребывал в состоянии некоего транса, ниспосланного, надо полагать, Свыше.
«Вижу!!!» – вдохновенно сообщил он вдруг, в некий момент подлета к верховьям Чиринкола.
«След!!!» – не унимался юноша, пассируя руками все интенсивнее, – «Их след! Отчетливый! Они проходили тут!!! Я чувствую!!! Чувствую!!! ЧУВСТВУЮ!!!»
« Да где же?!»
«ТАМ!!!» (Изящно соединенные указующие персты в направлении конкретной точки пространства).
Родственники бросаются к иллюминаторам одного борта, креня машину.
«Подойти поближе?» – это командир вертолета, устало, мне. Машу рукой. Подошли поближе. Вертолет подергивает у самых скал капризным ветром.
«Здесь?»
«ДА, ДА!!! Очень отчетливый СЛЕД! Эманации…»
Так бы и врезал клоуну паршивому.
А родители затаили дыхание и воззрились с надеждой. Прости, Господи, за жестоковыйность мою, понимаю же: что им оставалось? Но… Вам приходилось отнимать у малыша только что подаренную ему шоколадку? Нет? Тогда – не поймете. Снимаю шапочку-балаклаву и глубоко вздыхаю.
«…Простите, пожалуйста. Но… Посмотрите сами. Просто посмотрите. Там, где этот… гм… товарищ… почуял какой-то «след» – это скальная стена протяженностью почти в две сотни метров и крутизной порядка восьмидесяти градусов. С нависающими карнизами, и, вдобавок, совершенно обледенелая, как вы можете видеть. Ее ваши ребята не смогли бы пройти ни в коем случае, при том опыте и снаряжении… Это на порядки более сложный и опасный для прохождения участок, чем все окружающие. И если они только пребывали в здравом уме… Нет. Исключено технически. Даже не учитывая, что стена вообще расположена далеко в стороне от их намеченного маршрута…»
Ооо! Во многих, во многих сатрапиях дурным вестникам заливали глотки свинцом!
По их лицам, и я был на грани того. Но – что должен был сказать – сказал, и Бог мне судья.
И вот тут, наконец, получаю давно ожидаемое, почти в нашей профессии неизбежное: «Слушайте, вы! Признайтесь уже честно: вам просто очень не хочется лезть туда и искать, и только потому вы нас убеждаете, что невозможно…»
А вот за это – им Бог судья.
Без комментариев.
Дальше – больше.
«…Живы они! Точно, все живы!!! Они попали в рабство в Грузии и сейчас собирают анашу на плантации, в одной из долин….»
Прыщавую девицу (поиск по фотографиям) лет, дай Бог, восемнадцати, за полученные денежки не смутило даже и то, что поверх плантаций анаши, буде и существуют такие в «одной из долин» захребетной Сванетии, нынче лежит немало метров снега. К счастью, хоть в этом случае здравый смысл возобладал: незамедлительного поиска рабовладельцев от нас не потребовали.
…А вот теперь внимание, это серьезно, это маститый, представленный на ТВ и общепризнанный в посвященных кругах эксперт (работа по фото, вещам и карте одновременно). Аспидно-черная, с проседью, грива, борода, черный хитон, непроницаемые очки. Увесистое чрево, украшенное невнятным магическим знаком на цепи.
Абсолютная, спокойная уверенность.
«…Судя по моим ощущениям («Судя По Ощущениям». Ну, прооофи!), они попали под лавину, вот где-то здесь (да, вполне могло быть), с огромным трудом выбрались (?!), из последних сил доползли (?!!) до какой-то маленькой хижины на границе… Северной и Южной Осетии (?!!!). Где-то здесь… И сейчас они находятся там, и их выхаживает старик-горец»…
После подобного – только поморгать и замереть изумленно. Не в силах, пусть даже и «с огромным трудом», выбраться из-под обрушившейся лавины бредятины…
Лет за пять до того, под Штавлером, в Сванетии, меня зацепила «мокрая» лавина. Самым краем. Я оказался заваленным снизу по пояс, сидя. Всего лишь по пояс. И я НЕ МОГ освободиться, как ни старался, пока часов через семь не подошли люди, и не отковыряли меня из насмерть спрессованного оледенелого снега. Я тогда очень легко отделался – переломами пальцев ног и неглубокими обморожениями.
Я, специалист по экстремальному и боевому выживанию.
«С огромным трудом выбрались»?!.. Сссволочь бородатая. Толстопуз бл…ий, чтоб ему молот Тора через инь-янь, в заднюю пентаграмму!!!
…Унылый меблированный номер, традиционно-совдеповская гостиница в Нальчике. Хлопает где-то в коридоре форточка, бубнят постояльцы. Родственники и родители пропавших смотрят на меня и на ребят. Светятся возрожденною надеждой. Выжидательная тишина, настороженная и почти враждебная («опять, небось, будут отмазываться!»). Тянет ледяным сквознячком.
Разворачиваю перед ними карту Центрального Кавказа, как высочайший отказ в помиловании.
«Смотрите сюда, пожалуйста. Что такое граница между Северной Осетией и Грузией5?.. Вот она. Видите? Это сам Главный Кавказ-ский Хребет; ни мало, ни много. Высокогорье, исключающее постоянное проживание человека… Оледенелые вершины, каждая из которых представляет собой… Вот под этой мы потеряли замечательного парня, чеха, мастера спорта… А вот здесь я сам оставил большинство зубов и двенадцатое ребро… Вот и вот – вершины-пятитысячники. Сложнейшие перевалы… Ледники, ледопады, стены. Пики…Какие здесь хижины? Какие старики-горцы?!.. Проползти? Из последних сил?! Вот отсюда – вот сюда? Чуть ли не половину Главного Кавказского Хребта, вдоль?! Я уже не говорю о пассаже про «выбрались из-под лавины», после чего, мягко выражаясь, вероятнее реанимация, а не ползанье вдоль Главного Кавказского…»
Не видят.
Не понимают.
Не хотят.
«…Да поймите же. Там, где они, как вам сказали, из последних сил проползли, никто из наших, при всем опыте и нахоженности, не смог бы пройти и специально, после тщательной подготовки, за месяц и более…»
Они не осознают слова «нет». Я понимаю их, но от этого ничуть не легче.
Кафка.
Такого надмирного поискать: экипаж из четырех боевых офицеров, а с ними ребята из Корпуса рейнджеров-спасателей, носящиеся на пределе возможностей машины ущельями и перевалами, по указке Безутешных, ведомых Бесноватыми…
Какой же распоследней сволочью надо быть, чтобы подпитывать естественные, но совершенно ни на чем не основанные надежды, несбыточные и бессмысленные? Даже если бы и не корысти ради, так ведь и славы подобным не заслужишь…
Зачем?!
Точка в той истории ставилась тяжело, и ставить ее выпало, естествено, мне.
Снова унылый гостиничный номер, снова сквозняк из форточки.
«Пожалуйста, выслушайте. Последние следы группы (записка и расчистки снежных надувов) обнаружены вот здесь, на верхнем коше в долине реки Чиринкол. Перед началом подъема на ледник и перевал Талычхан, куда они собирались в соответствии с оставленными вам кроками маршрута. Следов прохождения группой Талычхана не обнаружено. Девяносто девять и девять процентов вероятности, что они оставили бы в туре на одном из перевалов записку, а ее нет. Следов прохождения группой ледника Замок не обнаружено. Следов пребывания группы в долине Ненскры не обнаружено. У группы, исходя из заявленного материально-технического обеспечения, около десяти суток назад должно было окончиться горючее. При температуре порядка минус двадцать днем и минус тридцать-тридцать пять ночью шансов на выживание у ребят не осталось. Вынужден констатировать, что вероятности обнаружить их живыми больше нет. Вообще нет. Никакой. Примите соболезнования… Моим решением спасательный отряд Корпуса прекращает работу в Гвандре».
…По весне еще нас попросили поискать хотя бы тела пропавших, которые могли бы (теоретически, конечно), вытаять из лавинных конусов, если их накрыло лавиной в самом начале маршрута. Что-нибудь, что можно было бы похоронить по-человечески.
Или иные любые их следы.
Мы честно искали.
Военные из той самой части АПСС отрядили тентованные «Уралы» с водителями для доставки отряда на Чиринкол.
В Хурзуке нас встретили, как старых друзей; дедушка Муса (живая летопись аула Хурзук: все помнит! Все знает! Если вам понадобится узнать о чем-либо в Хурзуке – найдите дедушку Мусу, и спросите его) угощал нас чаем, а чабаны помогли ишаками для заброски на верхние коши. И там, наверху, даже отдавали нам для передвижений замечательных своих черкесских скакунов – тем, разумеется, кто мог держаться уверенно в седле.
Район к тому времени было уже не узнать. Буйная зелень, белесо-изумрудный неукротимый Чиринкол; изумительной красоты водопад в облаке брызг и в радугах. На месте лавинных конусов – осыпи. Вместо пологих снежных склонов – рваные скалы. Жара. Работа парами, по пятнадцать-двадцать часов, два перевала в день; четверо уходят на три дня к Замку и за него; базовая радиостанция на приеме круглые сутки…
На одном из перевалов мы нашли синий резиновый сапожок, женский, маленького размера. Это была первая и последняя наша находка. Ни записок группы в повторно проверенных каменных турах на окружающих перевалах и вершинах, ни типичной раскатки камней под палатку, никаких останков на месте растаявших выносов лавин над зоной леса, за перевалами.
Только синий маленький сапожок.
Если горы желают что-то спрятать, они делают это надежно.
Женщина в пропавшей группе была. Но она, единственная из всей группы, имела квалификацию «третий разряд» не то по альпинизму, не то по горному туризму. Почему приняла участие в самоубийственном мероприятии, не удержала остальных – Бог весть, уже не спросишь, да и не об этом сейчас речь. Ни один третьеразрядник, каким бы раздолбаем он ни был, в резиновых сапожках в горы не пойдет. Так что и сапожок, скорее всего, не их.
Если не звери, особенно голодные по весне; если не безумные разливы Чиринкола, могущие смыть остатки снаряжения после пиршества зверей; если не… Если не… Скорее всего, путь группы пресек ледник Талычхан, или даже коварный Замок, похоронив ребят в одной из своих бездонных, на века промороженных трещин. Может быть, они вытают однажды, лет через триста-пятьсот. Или тысячу.
Может – нет.
Знаю точно одно лишь: неприязнь моя ко всякого рода экстрасенсам, порожденная тогда «особыми шпециалистами», «маститыми» в темных очках, прыщавыми дурами и алчными пухлыми юнцами, умалится не раньше, чем останки тех, пропавших, ребят явятся миру.
Наверняка, уже не на моем веку.
Не люблю экстрасенсов.
Санкт-Петербург,
октябрь 2012 г.
1 «Рейнджеры-спасатели» (здесь и далее – примечания автора).
2 Снежный барс.
3 «Тот самый Мюнхаузен».
4 Ю.Визбор, «Два Когутая», 1977 г.
5 Тогда Южная Осетия входила территориально в состав Грузии.
