К 90-летию со дня рождения Нафи Джусойты
Послевоенная жизнь Нафи Джусойты, пришедшего в литературу в солдатской шинели, была полна научных и творческих исканий. Одна за другой появляются его литературно-критические статьи и циклы стихотворений. В 1949 году выходит первый сборник его стихов «Сердце солдата» (1), в 1952 году – «Слово сердца» (2), а в 1955 – «Лирика» (3), в которые вошли все основные произведения, написанные в этот промежуток времени. Нафи Джусойты свою послевоенную лирику называет «Утренними песнями» (4; 196). Книга стихов «Сердце солдата» передает настроения поэта, непосредственно связанные с историческим моментом, который тогда переживала наша страна. Нафи Джусойты всегда слыл певцом Родины, матери-природы и человеческой души, неутомимой и возвышенной. Надо сказать, что этому поэт остался верен навсегда. В сборнике «Слово сердца» пейзажно-философская лирика: «Рожденная в тюрьме», «Одна точка», «Увидеть бы тебя, будущее», «Дума», «Свет неба», «Фонтан», – философские раздумья над явлениями природы и человеческого бытия.
Светлые, радостные и задумчивые картины в стихах Нафи Джусойты непосредственно ассоциируются с зарождением новых надежд в послевоенное время: «Прошел ли год или четыре года, / Но осенял того счастливый знак, / Кто непогасшим свой нашел очаг, /Вернувшись из далекого похода».
К числу самых выдержанных произведений его пейзажной лирики исследователи относят стихотворение «Осенний вечер на Магском перевале». Величественная панорама гор, привольное дыхание ущелий, «темнеющее небо и земля» органически сливаются с чувствами поэта, с мыслями о родном народе, об Осетии: «Земля тиха, но приложи к ней ухо – /И ты услышишь повесть давних лет, /Заговорят ушедших поколений / Желания, надежды и любовь… / На целый день состарилась земля, / И жизнь моя короче стала на день, / Но почему же сердце без печали / Встречает в небе появленье звезд? / Не оттого ль, что ночь всегда приносит / Отдохновенье голове уставшей, / Рукам людским, намаявшимся за день, / И солнцу, что по небу колесит?».
Нафи Джусойты выводит картину природы рядом с образом Родины. Размышляя над своей судьбой, над жизнью поэта-солдата, автор не прекращает поисков новых жизненных и литературных ценностей, живых источников добра и красоты.
Если в первых двух сборниках Нафи Джусойты старается философски осмыслить новый этап своего творчества, то третья книга – «Лирика» – это непосредственные впечатления от конкретных явлений действительности. Сюда относится цикл стихов «Дороги предков» (5; 178-194), в котором красочные картины прошлого сливаются с мыслями поэта о великой победе и буднях современности. Поэт вдохновенно рассказывает об этапах большого пути, пройденного его Родиной.
В другом цикле, «Благодать предков», поэтическая мысль автора, отталкиваясь от народной мудрости «Благодать предков в могилу не уходит» («Фыдæлты фарн мæрдтæм нæ цæуы»), органично растворяется в сюжетной линии всего цикла, плавно переходя от одного стихотворения к другому.
Следующий этап в поэзии Нафи Джусойты, обозначенный им как «Бонрæфты сагъæстæ» («Раздумья зрелости») (6; 199-306), охватывает период с 1955 по 1974 год. В это время поэтом широко разрабатывается тема страдания, правда, теперь он обращается к этим мотивам с новым поэтическим опытом, новым настроением. Лирик глубоко убежден, что творческое страдание – это высшее напряжение духовных сил, подвергающее испытанию его волевые и нравственные качества. Одновременно это и путь к истинному познанию сущности бытия, неизбежное условие духовного роста человека, обогащения его личности.
Тема величия и свободы человека звучит в одном из крупнейших произведений Нафи Джусойты – поэме «Думы Осетии» (1959), посвященной Коста Хетагурову. В «Думах Осетии» (7) раскрывается многогранный мир великого поэта, воспевается стремление человека к свободе и радостям жизни. «Думы…» Нафи Джусойты состоят из девяти частей, которые тесно связаны между собой и выражают отдельные этапы внутреннего развития гениального мыслителя и художника.
В первой части, «Боль моего одиночества» (8; 5-12), звучит драматический мотив внутренних противоречий человека. Идеалом для Коста – лирического героя является человек, вступающий в борьбу против зла, низменных страстей и собственных слабостей: «Как прочитать мне спрятанную в веках книгу земли, / Я – простой косарь, / Я только сено могу косить, / И пахать, песни предков петь,/ Ходить по горам и долинам с открытой душой, / И на жизнь планеты глазами детскими смотреть»1.
Во второй и третьей частях поэмы (9; 13-28) освещается развернутая история становления духовной жизни «огнехранителя кавказской поэзии» (Расул Гамзатов).Темы внутренних противоречий и страданий Коста связываются воспоминаниями юности и рассматриваются через призму его биографии. Автор с горечью констатирует, что судьба «разбросала» летопись жизни поэта по всей России, лишила его личного счастья, обрекла на борьбу против духовного рабства.
Как тревожный набат звучит четвертая глава, «Жалоба Осетии» (10; 29-43). Переживания драматического героя достигают своей кульминационной точки. Но в этом исповедальном монологе нет места пессимизму и смирению. Герой Нафи Джусойты – Коста принадлежит к тем, кто познает до конца сущность бытия, кто стоя умирает на поле боя. Можно сказать и об эмоциональном строе произведения: «Иристон, Иристон! Суровый униженный Иристон! / Сними же свой траур, / В полный рот улыбнись, вздохни свободно – / Твой человек-надежда вернулся».
Заключительная глава поэмы, «Книга дум Осетии» (11; 81), как указывает и само название, близка к духовной традиции народа, где красной нитью проходят мотивы свободы, победы человека над смертью и насилием. В финале произведения звучат сокровенные мысли, открывающие величие родной земли.
В этом исповедальном монологе раскрывается суть всего произведения: «Что делать… / Я беспомощный рыболов – перед бесконечным морем / С самого детства стою я на берегу, / Но не в силах раскрыть тайну его волн. / Это дума моя./ Это боль моего одиночества, / И я ее терплю». Под звуки этого признания поэт, слившись с действительностью, чувствует себя слабым, но одновременно духовно могущественным и непобедимым.
Дальнейший этап поэтического творчества Нафи Джусойты связан с книгой «Я родился в горах» (2). Здесь более рельефно раскрылись и получили развитие особенности творческой индивидуальности поэта. Его лирика стала приближаться к более глубокому осмыслению важнейших явлений жизни, к проникновению в духовный мир личности. M`qrnyhi творческий подвиг совершает Нафи Джусойты, утверждая в годы вульгарного социологизма в осетинской поэзии принципы высокого лиризма, смело используя условные образы, метафору и символ.
В более поздней лирике Нафи Джусойты усиливается внимание поэта к философским раздумьям о человеческих судьбах, о духовных интересах и внутренних противоречиях современной жизни. Нафи Джусойты проявляет особенный интерес к темам и проблемам, разработанным патриархами осетинской классики (позже они станут и основой его филологических исследований). Большой цикл стихов поэт посвящает Темирболату Мамсурову и теме величия и свободы личности. Классические мотивы слышны и в посвящениях Коста, Нигеру и другим поэтам.
Дух современной эпохи ощутим в решении многих тем, особенно в возвеличивании человека, в утверждении его могущества. Эти мысли в поэтическом творчестве Нафи Джусойты становятся все яснее и возвышеннее. Своеобразным ключом к пониманию лирики поэта служат два стихотворения – «Рассказ солдата» и «Думы солдата», в значительной мере раскрывающие жизненное и творческое кредо автора. В них поднимается нестареющая тема войны и мира через призму личных воспоминаний и размышлений солдата, который немало пережил, сражаясь с врагами ради жизни на земле. Но война не сломила, а закалила его. Он полон жизни, патриотических чувств, его воля несокрушима. В мыслях и чувствах автора нет экзальтации, преувеличения, поспешных художественных решений. И почти в каждом стихотворении этого периода явственно встают перед нами прошлое, настоящее и будущее.
Следуя традициям иноязычной поэтической классики, Нафи Джусойты создает первый в осетинской лирике венок сонетов «Мæ рагуарзты æвидигæ сæуæхсид» («Неиссякаемый родник моей давней любви помещенный в книге “Я родился в горах» (13;99-108). Воспетое в венке сонетов высокое чувство любви связано с драматическими и страстными переживаниями. Отрадно, что даже самые мучительные переживания лирического героя не переходят в трагическое чувство одиночества. Любовь для него – всепрощение, устремление души к манящим вершинам и просторам бытия.
На этом пути ему не страшны ни горе, ни страдания сердца. Не случайно сюжетная линия «Венка сонетов» заканчивается на оптимистической ноте, полной человеческого достоинства строфой: «Свет твоих глаз, словно восход солнца, вспоминаю, – / Он, как незакатное солнце, жизни холод растопляет, /И земля моих предков приобрела твое лицо – /Ее твоим именем так и хочется назвать / Тогда бы жизнь за вас обеих я отдал, / И стал бы настоящим человеком».
В целом, «Венок сонетов» проникнут светлым лирическим мироощущением, благородством и красотой человеческого духа, верой в самоценность человеческой личности.
В конце пятидесятых годов поэтическая мысль Нафи Джусойты набирает необыкновенную высоту, глубину и широту взглядов. Написанный в этот период цикл стихов «Румынские этюды» (14; 199-205) – размышления поэта над смыслом жизни. Каждое из стихотворений цикла – выхваченный из времени штрих, образ, период жизни автора со своими радостями, заботами и настроениями. Светлыми, сказочными тонами наполнено стихотворение «Колыбель Эминеску». Ранее детство – как волшебное действо: душа распахнута навстречу жизни, пение птиц, пестрые цветы Карпатских гор, утренний луч солнца, зарево заката на берегах Дуная – все это волнует и восхищает читателя. Последняя часть цикла – «Песня о чужой земле» – автором обращена непосредственно к своей малой родине: «Где есть земля лучше Иристона? /Для моей души нет слаще места».
Следующий этап поэтического творчества Нафи Джусойты, «Вечерние думы» (1975-1986), начинается циклом стихов «Реквием» (15; 313-320), написанным как страстная песнь жизни. Диалектическое осмысление темы жизни и смерти, надо признать, по плечу только большому поэту. С первого же стихотворения цикла («Голос народа») автор ведет страстный разговор о своем народе, о подвиге и чести. Пессимистической философии смерти поэт противопоставляет величественную гармонию жизни, возвышает человека и объявляет всем людям, погибшим за правое дело, всю землю памятником-пирамидой. Тему продолжают голоса живых и мертвых солдат, голоса ночи; завершает повествование «Голос матери», где поэт размышляет о тяжелой материнской доле.
Философскими размышлениями пронизан и цикл «Солнце после дождя» (16; 322-333). Один из основных мотивов в нем – тема природы и духовной красоты. Раскрывая эту проблематику, автор призывает неустанно бороться против всего того, что уничтожает природу и укорачивает жизнь человека. Участниками его лирического повествования становятся как силы вселенной, так и «атрибутика» природы – лес, сельский вечер, лунная ночь. Все это вместе взятое – глубоко человеческие коллизии, настроения и чувства, наполненные пафосом высокого нравственного благородства и красоты. Поэт исповедует два разных начала своего понимания бытия – лирически проникновенную мечтательность, сострадание и героическое мужество духа, позволяющее человеку преодолеть зло, отрицать смерть, стать выше небытия.
Новейший период лирики Нафи Джусойты (1987-1997), на наш взгляд, в основном базируется на самовыражении поэта и отличается тематическим разнообразием. Поэт никогда не изменяет своему лирическому «Я», он все время в движении по лабиринтам своего духовного мира. Окружающая действительность проникает туда через специфическую призму его переживаний, мыслей и настроений. Такой творческий путь может быть плодотворным только для автора и человека, жизнь которого имеет большое общественное значение. Нафи Джусойты, вне всякого сомнения, является поэтом высокого накала. Поэтические истины, проповедуемые им, красочны, необычны и лиричны. И все это единым потоком направлено на возвышение природы, родины и человека.
Стихотворные циклы, о которых говорилось выше, свидетельствовали о поэтической зрелости и неиссякаемой энергии. Как по содержанию, так и по форме лирика Нафи Джусойты возвышена, едина и органична. В восьмидесятые годы его поэтическая форма стала еще более гибкой, еще более выразительной, и что самое главное, еще более убедительной. Внутренний драматизм, чередование форм и методов изображения, смена настроений в произведениях названного периода отличаются яркой выразительностью и монументальностью. Такое художественное решение особенно характерно для большого цикла сонетов, посвященного Ш.Ф. Джикаеву (17). В одном из них лирический анализ внутреннего переживания начинается с размышления о предках: «Не хочется мне взывать к далеким предкам: /Пусть покоится их прах в раю далеком, – Из-под веков и окровавленной земли им не подняться…/ Тут словом не поможешь».
Бесспорно, здесь автор включает свое внутреннее зрение, внутренний слух, с помощью которых ему удается прикоснуться к памяти предков.
Мотивы одиночества поэта в стихотворном цикле «Книга бессонных ночей» (18; 3-10), который был приурочен к его 70-летию, приобретает трагическое звучание. Автор в своем исповедальном монологе рисует внутреннюю тоску поэта по растраченной жизни. Драматизм лирического действия достигает кульминационной точки, когда он размышляет о страшной трагедии, которую испытал род Джусоевых 65 лет назад (14 февраля 1932 года). В этот день родное селение поэта почти полностью было похоронено под снежной лавиной вместе с его жителями. Данное стихотворение-посвящение смело можно назвать реквиемом по безвременно и безвинно ушедшим. Но как неожиданно поворачивает поэт развязку этой трагедии, перенося время действия на сегодняшний день: «Рай вам, родичи, сельчане,/ Царазона свободолюбивое потомство /Кто еще остался для фамилии из Вас,) /Пусть горит всегда очаг в вашем доме!../ Рай вам…».
Стихотворение «Современная дума» является характерным примером того, как Нафи Джусойты, применяя классические принципы построения романтического образа, обогащает художественную форму современной осетинской поэзии, вкладывая в нее новое содержание: «Живу как человек: вспахано мое поле, /Чисты моя ладонь и моя душа / Небесам принесен в жертву белый ягненок, / И сказочно божественное слово!».
Лирические строки Нафи Джусойты в 80-е годы стали куда более мелодичными. Своеобразное музыкальное звучание для него имеют не только различные нюансы настроений, но и небо, море, звезды. Если картины его друга Азанбега Джанаева многие искусствоведы считают камерной музыкой в живописи, то поэзию Нафи Джусойты можно назвать музыкой слова.
Мир звуков поэта отличается необыкновенным богатством. Создается такое впечатление, что поэт воспринимает существующую действительность через посредство музыкального слуха. Величественные картины родной природы возникают из внутреннего, музыкального смысла рифмованного слова, из стихийной динамики эмоций. Возможно, поэтому Нафи Джусойты, иногда освобождаясь от рифмы и ритмической симметрии, переходит к белому стиху. В ряде стихотворений подобные переходы очень часты и всегда связаны с развитием и состоянием внутреннего мира поэта. Когда творческая мысль автора, словно горная река, выходит из своих берегов, рамки рифмованных строк становятся тесными. Однако пластическая динамика образов и восходящая интонация создают выразительное и ритмическое целое, в результате чего отпадает необходимость в рифмовке строк.
Стихи Нафи Джусойты заключают в себе пафос высокого чувства и благородства, свойственного классическим произведениям прошлого. Это поэтический мир, в который всегда входишь с душевным трепетом. Высокий небосвод его поэзии не только манит к себе людские сердца, но и очищает от мелкого и ничтожного. Это и нравственный мир, в котором живет душа, жаждущая красоты и обновления, счастья и процветания. Пожалуй, до Нафи Джусойты в осетинской поэзии второй половины ХХ века не было поэта, столь глубоко отразившего в своих стихах сложный душевный мир интеллектуальной личности нашей эпохи. Поэт возвысил лирический анализ до глубокого философского раздумья, убедительно передав в своем поэтическом видении мира всю гамму чувств своего и последующего поколений. Даже углубившись в сложные коллизии внутреннего мира человека, поэт сохраняет классические принципы поэтической формы, точность и гибкость слова, последовательность и гармонию композиционного построения стиха.
Правда, иногда поэтическая стилистика Нафи Джусойты несколько застывает в своем развитии. И по сравнению со стихами «шестидесятников» и «пятидесятников» она несколько проигрывает в более реальной конкретизации художественного образа. Но это никоим образом не изолирует лирику Нафи Джусойты от общих тенденций современной осетинской поэзии. А логическим завершением всех этих размышлений является в какой-то степени итоговое стихотворение «Юбилейная дума» (19). Начинается оно с того, что поэт с глубоко человеческой прямотой говорит о том, что более всего волнует его в конце века, в конце тысячелетия.
«Не знаю я, – подытоживает он, – чему на старости лет должен радоваться бесхитростный мужик?.. Не та походка, не та осанка, не та радость от солнца, не то удовольствие от жизни». Казалось бы, не более чем обычные старческие разговоры. Но это только на первый взгляд. Далее сюжетное развитие разворачивается стремительно, динамично; впрочем, как и подобает мастеру такого уровня. Перед глазами читателя разворачивается панорама жизни, насыщенная ярчайшими событиями и достижениями целой литературной эпохи, имя которой вторая половина ХХ века.
Каждый стихотворец имеет свою систему излюбленных устойчивых мотивов, характеризующих его эстетическое своеобразие. Поэзия Нафи Джусойты в этом отношении почти не изучена: то внимание, которое уделялось до сих пор его творчеству, изобиловало общими разговорами, оттесняло в сознании исследователей и читателей первостепенную значимость образов природы в творчестве поэта, через которые национальная специфика проявляется особенно отчетливо и четко. Когда-то друг стихотворца Б.Л. Пастернак писал: «Природа, мир, тайник вселенной». Как же пролегал путь Нафи Джусойты к «тайникам вселенной?» Когда мы начинаем раздумывать над этим вопросом, то однозначно вырисовывается следующее: поэт прекрасно понимает: созданное человеком пока еще только капелька воды в океане вселенной. Поэзия сегодня выполняет в какой-то мере ту же функцию, которую в древности выполняла народная сказка, представляя духовный мир, созданный человеком. Связи человека с природой освящены культурой и цивилизацией. Поэтические воззрения на природу у Нафи Джусойты выражены в лирической, романтической и философской форме. У каждого стихотворца – свой особенный образ окружающего мира. Любое произведение является выражением поэтического сознания художника.
Целостный образ природы в поэтической системе Нафи Джусойты составляет единое смысловое и структурное ядро. Казалось бы, мысль о вечности никак не укладывается в пейзажную форму, но именно в природе находит внутренний мир поэта самые глубокие связи с человеком, самые емкие символы для своего самовыражения и для постижения земных и космических высот: «Круторогий Казбек, / Словно нарта могучего, славлю, / В белом кованом шлеме / От века кавказец стоит, / Терек в правой руке / Держит, как обнаженную саблю, / Держит в левой руке / Громыхающий Каспий, как щит».
Главная особенность «вечного образа» в поэзии Нафи Джусойты – фиксация этой всепроникающей «пейзажности» самой природы, в явлениях которой прежде всего привлекают замысловатость, узорчатость, изощренность, как и в произведениях искусства: Седая башня чуть подсвечена / В горах зарей новорожденной, /Слезу, что навернулась с вечера./ Лист держит на щеке зеленой».
Благодаря этому вечный образ приобретает черты человеческого лица, в которое преображается природа, а пейзаж становится портретом: «Улица притихла, /Как женщина болтливая устав…». По сути своей именно женщина хранит в себе подлинную тайну вечности, и потому природа, пронизываясь светом лунной ночи, приобретает очертания человеческого существа. Образ лунной ночи, где «сгущается сумрак» имеет еще и земной прообраз, связанный с женщиной: Горит луна / Над мокрым лоном трав / Желтеющий, /Безжизненный, / Печальный». И открывает для нас «простой квадрат знакомого окна». В этот миг – вечностью для Нафи Джусойты становится пространство между «лунным кругом» и «простым квадратом» знакомого окна. А за окном, где прохлада неба сливается с чистотой «открытого взгляда», начинается вечная «книга юности». Чтобы обрести бессмертие необходимо прочесть «страницы истории двух любящих сердец!» Здесь соединяющим образом двух миров выступает «заря», отправляющаяся от ближнего берега «туманной дали» любви к другому: «Ах, эти не безгрешные /Страницы/ Истории двух любящих сердец! /Забудь про них!/Смежи скорей ресницы! / И сладким снам предайся наконец».
Звезды стали резче мигать, и автор, «плененный тишиной», начинает гадать: то ли она на самом деле лучшая из женщин, то ли это сказка, выдуманная поэтом? Ответ на этот вопрос живет в поэтическом воображении Нафи Джусойты давно: образ «женщины-луны» существует и вдохновляется тем, что лежит за его пределами. Стремление постичь и зримо воплотить несоединимое – это один из путеводных импульсов развития пейзажной лирики стихотворца. Он любит звучащие явления природы. У него даже Бог играет на свирели (2; 21). Картины вселенной у Нафи Джусойты – стихотворца духовно прозрачны. Поэтому через их живую ткань проступает мелодия слов: автор вникает в них, как в незнакомую речь: «Ах, эта песня! То ранит, как пуля, / То, как мечта, унесет в облака, / Песня, рожденная в горском ауле, / Мне бесконечно близка».
Ни один из современных осетинских поэтов не искал с таким постоянством поэтических свидетельств своего таинственного сходства с жизнью природы. Мир слов и песен, завернутый в пейзаж – постоянный источник вдохновения Нафи Джусойты. Быть может, поэтому свою решающую задачу поэт видит в том, чтобы превратить слова и звуки природы в таинственное чувство, пронизывающее всю красоту и богатство земли. Поэтический мир Нафи Джусойты чрезвычайно щедр: мироощущение стихотворца – это характеристика конкретных вещей и конкретной морали, в какие бы философские размышления и космические дали ни уносила нас авторская фантазия.
При этом Нафи Джусойты рассчитывает на такой контакт со своим читателем, когда любая недомолвка становится ясной. Отсюда и постоянный предмет исканий поэта – живое, точное и образное слово. Потому что лишь такие слова способны передать всю глубину и трепетность мыслей о Родине, Природе и Жизни народа. Только благодаря им гражданская вера поэта способна выразиться со всей искренностью и истинной возвышенностью: «Если в бессонный полуночной час / В слезах за перо не хватался поэт, / Если не клял себя множество раз, /К тому, что он пишет, доверия нет».
Интеллектуальность и характерность – это те слова-крылья, которые подняли Нафи Джусойты на вершину современной осетинской поэзии. Высота не вскружила голову поэта, потому что он с рожденья привык к вершинам, к которым впоследствии добавились еще и душевный полет, и духовное прозрение. Кто бы мог подумать, что босоногий мальчишка из высокогорного аула Ногкау станет в один ряд с выдающимися авторами отечественной литературы. Резонно, что после этого Нафи Джусойты стали называть «ученым поэтом», «мастером», а Лев Озеров даже «самым простодушным и стремительным» из всех докторов филологии (22; 5). Многолетний друг осетинской литературы имел в виду то редкое качество поэта, которое в творчестве Нафи Джусойты органично сочетается «с глубиной мысли и окрыленностью замыслов» (23; 5). И это не случайный порыв поэтической души. Каждое слово, написанное и произнесенное стихотворцем, выверено разумом, а право сказать народу свои сокровенные мысли выстрадано неустанными поисками возвышенной души. Это моральное право сказать свое слово неоспоримо тем более, что выдающийся поэт современности является неподдельно скромным и непритязательным человеком. Его доступность, деликатность, доброту, отзывчивость и внимание к людям еще предстоит понять, осмыслить и осознать.
Значение Нафи Джусойты для нашей поэтической культуры неоспоримо. И то, что на сегодняшний день о нем написано до обидного мало, говорит о непростом характере этого вопроса. Писать о нем одновременно легко и трудно. Легко потому, что есть о чем сказать современникам поэта. В его стихах, многочисленных статьях о поэзии и выступлениях в СМИ можно найти ответы на те вопросы, которые могут возникнуть у читателей. Он не просто открыт людям – распахнут щедро и доверительно. Эта простота является исходной точкой, главной опорой его жизненной философии и эстетической программы. Но, как ни странно, из этой простоты и открытости в то же время исходит и трудность восприятия его поэтического стиля. Исследователям еще предстоит раскрыть его характер, показать незаурядную личность поэта во всех его измерениях, отметить все многообразие его творчества. Человеческая простота, открытость Нафи Джусойты содержит в себе глубинную суть поэзии. Редкая творческая биография дает столько материала для размышлений. Здесь ненавязчиво возникает вопрос о традициях и новаторстве, о природе и сущности поэтического творчества. События времени волновали, восхищали, вдохновляли Нафи Джусойты, вызывали бурю мыслей и чувств, и лишь потом в его душе становились поэзией. Может быть, поэтому в поэзии талантливого автора нет ничего натянутого, искусственного – она подсказана ему жизнью. Поэт прекрасно понимает: нарочитость, украшательство идут от пустоты, которая чаще всего заполняется имитацией содержания. Груз ответственности у подлинного мастера с каждым годом увеличивается, и только в труде поэтическом он находит поддержку и свое спасение.
Главными отправными точками поэтического видения Нафи Джусойты является священная триада – Человек – Общество – Время. В их взаимопроникновении поэтическое творчество Нафи Джусойты приобретает законченную мысль, где все взаимосвязано и взаимообусловлено – начало и конец, вдохновение и разочарование, радость и печаль. Это позволяет поэту чувствовать природу, видеть людей, создавать поэтические законы бытия. И это ощущение своей кровной связи с окружающим миром проходит через многие стихи поэта. Абсолютная точность поэтических деталей, верность дружбе и времени, ясность мысли – являются той основой, магистральной линией сюжета, которые определяют основные оттенки его поэтических произведений.
Если же говорить о наиболее существенных, характерных чертах архитектоники и тенденциях поэзии Нафи Джусойты, то необходимо выделить прежде всего пристальное внимание к внутреннему миру своего героя, стремление раскрыть его духовные, интеллектуальные и эмоциональные качества. Наконец, интенсивность жанрово-стилевых исканий, опирающихся на многообразие самой жизни, на реалистические и романтические традиции осетинской, русской и мировой поэзии. В лучших стихах и поэмах Нафи Джусойты находят свое воплощение лучшие начинания и дела нашего народа, его труд, творчество, углубленно звучат темы войны и мира, жизни и смерти, природы и любви. Поэт ощущает необходимость обновления духовного содержания своей поэзии. Жажда выразить сугубо личные, интимные переживания неотделима у Нафи Джусойты от ощущения ответственности перед жизнью и народом за судьбу поэтического слова. Благодаря этому его остро-метафорический, сложно-ассоциативный, романтический стиль претерпел существенные изменения, обогатившись чертами реалистического мира. Необходимо отметить, что этот процесс шел сложно, противоречиво, но плодотворно. Главными результатами этих творческих поисков стали зрелый историзм художественного мышления, актуальность разрабатываемой проблематики, возросший интерес к историческому прошлому. Отсюда – многообразие жанровых форм, стилевых исканий, аналитичность, психологизм и одновременно масштабность художественных обобщений.
В последние годы поэт Нафи Джусойты, возвращаясь к проблеме литературного творчества, все чаще вспоминает слова В.Г. Белинского: «Слог – это сам талант, сама мысль. Слог – это рельефность, осязаемость мысли, в слоге весь человек; слог всегда оригинален как личность, как характер. Поэтому у всякого великого писателя свой слог». Отнюдь не часто в современной поэзии интересующая тема получает такое углубленно-философское, человеческое и творческое истолкование. Поэта Нафи Джусойты никогда не оставляет ощущение психологической неповторимости явления: «Человеческое сердце словно горная вершина, на которую восходят и веселье, и печаль. /В недра пламенной вершины не природа ли вложила с мягким воском по соседству неподатливую сталь?». В развернутом сопоставлении сердца и вершины, действительно, взаимодействуют два равноправных образа, два характера. Стоит разделить сравнение надвое и взглянуть по отдельности на каждую из «половин» его, как останутся два ряда рациональных, ничем особенным не примечательных суждений, два ряда дидактически заостренных поучений. Но вместе – это уже нечто иное.
Стихи Нафи Джусойты мужественны и страстны. Они идут из глубин народного эпоса, из глубин народной души. Свою землю поэт видит в протяженности веков. Поэтический голос Нафи Джусойты полон подкупающей искренности, потому что все, о чем пишет мастер, рождено подлинной заинтересованностью в человеке и его будущем.
Путь поэтического познания у Нафи Джусойты проходит через несомненные истины к той границе, откуда начинаются вечные вопросы, на которые нет единственного и бесспорного ответа. В стихотворении «Не на войну иду, покинув отчий край…» о смысле нашего пребывания во времени и в пространстве свидетельствует лирический голос: «А может, я для гор – чужак, изгой, Гарун? / Возможно ли? / Дума моя – пустые ножны? / Пускаю корни я в чужой угрюмый грунт? / О Родина! Не верь! / Все это – невозможно!». Это, в сущности, и есть ответ на тот вопрос, к которому склоняется Нафи Джусойты. У него высокие понятия о человеке, о родной земле: «Под куполом небес вхожу, как в вечный храм, / В сиянье ранних рос, на отчие высоты. / Я не с войны пришел к родным своим горам, / Но радостью полна душа, как медом соты».
В диалектическом смысле слова у поэта человек всегда существует в природе. И всегда в ней будет пребывать: «В звездах небо ночное / Походит на грудь ветерана, /Что пришел на парад, /Ордена и медали надев». Но поэзия Нафи Джусойты живет не только метафорическими высотами. Поэта не вдохновляют умозрительные выводы сами по себе. К каким бы общим заключениям он ни приходил, в основе их лежит непосредственный жизненный импульс.
В подобной ситуации многие поэты играют в интеллектуальные игры, но Нафи Джусойты не из тех стихотворцев, которые мучаются загадками окружающего мира и тайнами собственной личности в отрыве от жизни. В том-то и заключается поэтическое мужество Нафи Джусойты, что он находит в себе силы стоять на несомненных истинах, nanqrpemmn чувствовать современность – от научной проблематики до нравственных критериев высокой пробы: «Слышен конницы топот. / И посвист плетеных арканов. / И нельзя забывать / Ради истины, славы, любви, /Сколько воинов храбрых, / Бритоголовых аланов – / Под неправыми саблями / Рухнуло в травы твои».
Нафи Джусойты – классик по сути своей поэзии с ее патриотическим пафосом, нартовским духом, нормативностью нравственных понятий, глубокой и безусловной привязанностью к отечественной культурной традиции. Он никому не навязывает свои литературные взгляды, но для себя считает аксиомой, что высокая линия напряжения в осетинской поэзии идет через Коста – Нигера – Баграева – Гриса – Гафеза – Бестаева – Джикаева – и далее – к неведомым пока поэтам будущего. А у истоков его литературной судьбы – просветители Иуане Алгузаты и Аксо Колиев, кстати сказать, образ Иуане с трогательной любовью нарисован Нафи Джусойты в романе «Кровь предков».
Поэт смело обращается к традиции сонета. Именно он принес в сокровищницу осетинской поэзии первый венок сонетов. Жанр сонета, до сих пор не исчерпавший своих возможностей, воспринимается стихотворцем по-своему: по всем признакам классический стих насыщается современнейшими понятиями, испытывается не традиционной для сонета проблематикой: «Телами слов усеян мир вчерашний, / Черны бойницы, и в крови ручей. / Сегодня ночью опустела башня? / Жди завтра ночью боевых огней!»
Тут, бесспорно, присутствует строгость рационалистического мышления, свойственного сонету, но есть и мягкая лирика («Тихие слова»), снимающая классический пафос сонета, есть полемический выпад против космизма, возвышающий нас к современности, даже абсолютные истины «классицизма» в ней явно подотчетны современным понятиям относительности. А сколько мягкой игры, лирической гармонии в «Поэте», «Ночных стихах», «Словах…», «Стихах утешенья», «Песнях реки», «Стихах об одиноком бизоне».
Главная мысль этих стихотворений абсолютно серьезна, глубинна и обаятельна. В этом смысле Нафи Джусойты близок, с одной стороны, к Гафезу, с другой – Нигеру. Чтобы понять и достойно оценить его поэзию, надо держать на примете, прежде всего, гармонию этих отношений. Сомкнулась ли таким образом цепочка прошлого и современности? Конечно, нет! В его поэзии будущее является к нам с каждым новым днем, и все наши аналогии с прошедшими веками относительны. Нафи Джусойты, понимая, осмысливая, осознавая постоянную новизну окружающего мира, воспринимает и прошлое, и настоящее с неистощимой творческой энергией.
ЛИТЕРАТУРА
1. Джусойты Нафи. Салдаты зæрдæ: Æмдзæвгæты æмбырдгонд. – Сталинир: ХИПР, 1949. – 95 ф.
2. Джусойты Нафи. Зæрдæйы ныхас: Æмдзæвгæты æмбырдгонд. – Сталинир: ХИПР, 1952. – 122 ф.
3. Джусойты Нафи. Лирикæ: æмдзæвгæты æмбырдгонд. – Сталинир: Хиррауагъдад. 1955. – 240 ф.
4. Нафи. Сæууон зарджытæ (1941-1955) //Изæры рухс: Æмдзæвгæтæ. – Цхинвал: Ирыстон, 1987. – 5. – 196 ф.
5. Джусойты Нафи. Фыдæлты фæндæгтæ // Лирикæ: Æмдзæвгæты æмбырдгонд. – Сталинир: Хиррауагъдад, 1955. – С. 178-194.
6. Нафи. Бонрæфты сагъæстæ (1955-1974) // Изæры рухс: Æмдзæвгæтæ. – Цхинвал: Ирыстон, 1987. – 199-306 ф.
7. Нафи (Джусойты Н.Г.). Ирыстоны сагъæстæ: Кадæг Хетæгкаты Къостайыл. – Сталинир: ХИПР, 1958. – 84 ф.
8. Нафи. Мæ иунæджы маст // Там же. – С. 5-12.
9. Нафи. Райгуырд хохы лæппу; Ысхъомыл Уырысы // Там же. – С. 13-28.
10. Нафи. Ирыстоны хъаст // Там же. – С. 29-43.
11. Нафи. Ирыстоны сагъæсты чиныг // Там же. – С. 81.
12. Нафи. Æз райгуырдтæн хохы: Æмдзæвгæты æмбырдгонд. – Сталинир: ХИПР, 1960. – 128 ф.
13. Нафи. Сонетты быд // Там же. – С. 99-108.
14. Нафи. Румынаг этюдтæ // Изæры рухс: Æмдзæвгæтæ. – Цхинвал: Ирыстон, 1987. – С. 199-205.
15. Нафи. Реквием // Там же. – С. 313-320.
16. Нафи. Фæскъæвда хурбон // Там же. – С. 322-333.
17. Нафи. Авд хъынцъымæн – авд уадзы хос // Хæрзбон, ссæдзæм æнус! – Дзæуджыхъæу: Олимп, 2007. – 377-380 ф.
18. Нафи. Æгъуыссæг æхсæвты чиныг // Фидиуæг. – 1995. – №3. – С.3-10.
19. Нафи. Юбилейон сагъæс // Рæстдзинад. – 1996. – № 231. – 4 декабрь.
20. Нафи Джусойты. Летний дождь // Мой горный край. Пер. с осет. Я. Козловского. – М.: Сов. Писатель, 1963. – С. 23.
21. Нафи Джусойты. «Седая башня чуть подсвечена…» // Там же. – С. 21.
22. Лев Озеров. Без пяти минут: /Заметки о сегодняшней поэзии Осетии/ // Литературная Россия. – 1972. – № 35. – 25 августа. – С. 5.
23. Там же.
1 Здесь и далее подстрочные переводы автора статьи
(ред.).
