РАССКАЗЫ
ЗЕНИТНЫЕ СТРЕЛЬБЫ
Дивизион базовых тральщиков в составе шести кораблей вышел в заданный квадрат моря для выполнения учебной задачи – стрельба по пикирующей цели. В нужный квадрат моря корабли прибыли строем кильватерной колонны, где начали галсировать, то есть ходить переменными курсами, не выходя из заданного района. Море было спокойное, не более двух-трех баллов. Видимость хорошая, но облачность низкая, почти сплошь закрывающая небо. На кораблях сыграна боевая учебная тревога, комендоры заняли свои места на боевых постах, орудия и пулеметы направлены в небо.
На командном пункте флагманского корабля, в боевой рубке стоит какая-то тревожная атмосфера. Все ждут прилёт самолёта, который должен сбросить «мешки», имитирующие пикирующие самолёты, по которым корабли должны открыть огонь всем дивизионом.
Не только сигнальщики на верхнем мостике, но и все, кто находился в рубке, вслушиваются, не слышен ли гул летящего самолёта. Долгое ожидание переросло в скуку, от которой сначала тихо, а потом всё громче и громче стали звучать разговоры. Дело дошло до анекдотов, и в рубке зазвучал смех. Так прошло больше часа. Время, когда должен появиться самолёт, давно истекло.
– Однако где же самолёт? – сказал командир дивизиона. – Сигнальщики! Не видно самолёт?
– Никак нет, товарищ комдив! Не видно!
– Черт знает, что такое! – выругался комдив. – Надо запросить базу.
Запросив базу, узнали, что самолёт час назад вылетел в район и уже барражирует в нем.
– Сигнальщики! – грозным голосом загремел комдив. – Где самолёт? Не видно?
– Нет, не видно! Только слышно, как над облаками летает!
– Какого черта не докладываете?
– Так ведь вы спрашиваете, видно или нет. А его не видно. Только слышно.
Все, кто находился в рубке, стали прислушиваться. И вдруг все отчетливо услышали гул летающего над облаками самолёта.
– Вот до чего доводят анекдоты во время боевой тревоги! Распустились! Прекратить! Чтобы ни звука больше не было в рубке! – разразился комдив.
Все в рубке виновато замолчали и приготовились к отражению «воздушного противника».
Командир дивизиона приказал радистам связать его по ультракоротковолновой связи с самолётом. Радисты выполнили приказ, и связь была установлена.
– Ну, где ты там? – обратился комдив к пилоту самолёта по УКВ. – Мы тебя не видим.
– А я вас вижу, – отвечает лётчик. – Вас шесть штук, и все дымят.
– Так что же ты не выходишь на связь? – спрашивает комдив. – И давно ты летаешь над нами?
– Да уж около часа летаю, – отвечает пилот. – А на связь это вы не выходите. Я вас всё время зову, а вы не отвечаете.
– Ну, хорошо, – говорит комдив. – Сбрасывай свои «мешки». Мы готовы.
– Так чего же вы не стреляли? Я уж давно их сбросил.
– Как давно? – возмутился комдив. – Ты что? С ума сошел? Чего же мы ждём?
– Не знаю, чего вы ждёте. Я, как только прилетел в район и увидел вас, так сразу их и сбросил. Уж около часа прошло, – спокойно и невозмутимо отвечает лётчик.
– Мать в перемать! В перемать мать! – разразился комдив. – Что ты наделал? Как мы теперь будем выполнять задачу?!
– Не знаю как, – отвечает лётчик. – Это ваша проблема. А я свою задачу выполнил и полетел домой. Желаю успеха!
ДВЕ СУДЬБЫ
1
Дизельная подводная лодка Северного флота несла боевую службу в Средиземном море, заняв заданную ей позицию. Незаметно для глаз проходящих судов лодка наблюдала за перемещениями и действиями кораблей 6-го флота США, вот уже несколько лет в эпоху холодной войны не покидавших просторы Средиземноморья. Позиция, которую занимала подводная лодка, была определена командованием советского военно-морского флота, возглавляемого заместителем министра обороны СССР, Главнокомандующим ВМФ Сергеем Георгиевичем Горшковым. Каждая подобная позиция, занимаемая советскими подводными кораблями, была тщательно законспирирована, и координаты их местонахождения были засекречены и доступны строго ограниченному, узкому кругу лиц. Раскрытие засекреченной позиции по всем существующим в то время канонам являлось государственным преступлением. Исходя из этого, становится понятной та ответственность, которая возлагалась не только на командира подводного корабля, но и на каждого члена экипажа. Лодка укомплектовывалась самыми хорошо обученными, морально устойчивыми и многоопытными специалистами флота.
Всплывать на поверхность моря для зарядки аккумуляторов и вентилирования отсеков можно было только при полном отсутствии на горизонте каких бы то ни было судов. Поэтому перед каждым всплытием горизонт тщательно просматривался в перископ, и море прослушивалось гидроакустической аппаратурой. При малейшем подозрении на присутствие каких-либо кораблей или судов всплытие запрещалось.
Командир корабля капитан 3-го ранга Федосеев строго придерживался инструкции. Однако нарушение всё-таки произошло. И не по вине экипажа. Дело в том, что в морской воде, которая является средой акустически неоднородной, из-за непостоянства физико-химических характеристик (температуры, солёности, плотности, давления), существует такое явление, как рефракция звука, искажающая распространение акустических волн. В результате этого прослушивание толщи воды гидроакустической аппаратурой иногда даёт сбои. Так и произошло в этот раз.
Тщательно и довольно продолжительно прослушивая море, гидроакустик не обнаружил никаких шумов, свидетельствующих о наличии на горизонте посторонних судов, о чем и доложил командиру. Федосеев принял решение всплывать.
Как только лодка показалась на поверхности моря, сразу же было обнаружено, что прямо не неё надвигается огромный нос американского авианосца, который, чтобы не протаранить лодку, резко «шарахнулся» в сторону. На лодке моментально сработали срочное погружение, но было уже поздно. Лодка была обнаружена.
Американцы, конечно, не стали скрывать этот инцидент и на весь мир незамедлительно «раструбили», что в таком-то квадрате Средиземного моря таится русская подводная лодка.
Позиция лодки была раскрыта, и Федосеев получил приказ возвращаться в базу.
Неприятности начались сразу по возвращении подводного корабля в базу. После дальнего похода и длительного нахождения лодки в море, экипаж был встречен суровым молчанием. Никаких поздравлений с возвращением, никакого отдыха. Только суровые неодобрительные взгляды. Командир корабля капитан 3-го ранга Федосеев был вызван «на ковёр» к командующему Северным флотом. Никакие доводы об искажении проходимости акустических волн в морской среде во внимание не принимались. Работа комиссии по разбору похода сводилась только к нарушению инструкции, халатности и разгильдяйству. Старшина отделения гидроакустиков сверхсрочнослужащий мичман Степанов, один из опытнейших специалистов-акустиков, был уволен за профессиональную некомпетентность. Гроза нависла и над капитаном 3-го ранга Федосеевым. Самое меньшее, что было ему обещано – это снижение в звании на одну ступень и снятие с должности командира корабля. Не исключались суд или увольнение с флота. Раскрытие засекреченной позиции подводной лодки было расценено как преступление, что, вообще-то, по существующим в то время порядкам, соответствовало действительности. В таком тревожном и «подвешенном» состоянии ожидания возмездия Федосеев находился вот уже несколько суток.
Неожиданно пришел приказ ему и командиру бригады подводных лодок Северного флота срочно прибыть в Главный морской штаб к Главнокомандующему ВМФ адмиралу Горшкову. Это ещё больше отяготило и без того гнетущее настроение Федосеева. Ничего хорошего от этого вызова он ждать не мог, поэтому сказал своей жене, чтобы она собиралась к переезду на родину в город Пермь и к гражданской жизни.
Вечером этого же дня Федосеев и командир бригады подводных лодок капитан 1 ранга Ивлев поездом выехали в Москву.
По прибытии в Москву и приведя себя в порядок с дороги, Федосеев и Ивлев явились в Главный штаб ВМФ. В приёмной адмирала Горшкова ждать аудиенции им пришлось довольно долго. Всё это время ожидания в приёмной они почти не разговаривали между собой. Всё, что было надо, они уже высказали друг другу и в базе при разборе похода, и в поезде. Сейчас нервная обстановка была такова, что не до разговоров. Комбриг Ивлев тоже чувствовал, что получит хороший «нагоняй» от Главкома, а Федосеев был в таком нервном расстройстве, что разговаривать не мог ни о чём.
Только через два с половиной часа ожидания, наконец-то, Главком принял их. Аудиенция состоялась не более трёх минут, в течение которых адмирал повышенным тоном накричал на обоих, стуча по столу кулаком, и приказал быть на следующий день ровно в 10 часов у него в приёмной, откуда они вместе с ним поедут на приём к 1-му секретарю ЦК КПСС и Председателю Совета Министров СССР Никите Сергеевичу Хрущёву.
Просторный кремлёвский зал, где должна была состояться встреча с партийным лидером и руководителем государства Никитой Сергеевичем Хрущёвым, блистал роскошью убранства и архитектурной отделки. Но всем троим было не до красоты зала. Заметно нервничал даже Главком ВМФ адмирал Горшков, не говоря уж о комбриге Ивлеве и главном виновнике вызова, командире корабля Федосееве, который был на пределе нервного срыва. Все трое понуро стояли в огромном дворцовом зале. Молчали. Ждали появления главы государства. Хрущёв должен был с минуты на минуту появиться и войти в зал через открытые двери, возле которых они и стояли.
Вдруг в соседнем зале послышались шаги нескольких человек, сопровождавших Хрущёва, и весёлый, громкий голос самого Никиты Сергеевича. Мгновенно приободрившись, Горшков, Ивлев и Федосеев выстроились в ряд и приняли строевую стойку «смирно». Войдя со своей многочисленной свитой в зал, Хрущёв развёл широко в стороны руки и громко и радостно произнёс:
– А ну-ка, покажите мне наших героев! Какие молодцы! Кто командир подводной лодки?
– Капитан 3-го ранга Федосеев! – щелкнув каблуками, отрапортовал командир подводного корабля, не понимая, что происходит.
Хрущёв подошел к нему, обнял за плечи и продолжал:
– Посмотрите, каков молодец! Прямо богатырь! Красавец! Так значит, американец прямо-таки шарахнулся от тебя в сторону?! Правильно! Так и надо! Пусть они от нас шарахаются, а не мы от них! Молодец! – восторженно говорил Хрущёв, делая ударение на слове «шарахаться».
И, обращаясь к Главкому Горшкову и комбригу Ивлеву, добавил:
– Представить к ордену Красного Знамени и к очередному воинскому званию!
К месту службы Федосеев вернулся капитаном 2-го ранга и с орденом Красного Знамени.
2
Подводная лодка Северного флота под командованием капитана 2-го ранга Кима Владимировича Семёнова вернулась в базу из дальнего океанского похода. Поход продолжался несколько недель, все боевые и учебные задачи были выполнены образцово. Выпускник высшего военно-морского учебного заведения 1954 года Ким Фёдоровмч Семёнов был деятельным и перспективным офицером военно-морского флота СССР. Будучи ещё курсантом военно-морского училища, Семёнов вступил в Коммунистическую партию и вёл большую общественную работу, являясь комсоргом факультета, а на последнем курсе обучения старшиной курсантской роты. Карьерный рост офицера Семёнова был ошеломляющим. Первым среди выпускников своего курса он стал капитаном 2-го ранга и командиром подводного корабля уже через десять лет после выпуска. Экипаж вверенного ему корабля первым в бригаде подплава отрабатывал и успешно сдавал все задачи подводных лодок. Ко всему этому можно добавить, что он удачно женился на очень красивой, умной и образованной девушке из весьма интеллигентной ленинградской семьи. Впереди Семёнову «маячил» успех блестящего морского офицера. Ничто не предвещало грозы.
Трудный океанский поход окончен. Все отчеты сданы без задоринки. Можно и отдохнуть.
Попросив разрешения у командира бригады взять выходной день, Семёнов договорился с начальником тыла базы подплава майором интендантской службы Карабановым, живущим в одном доме с ним, провести завтрашний день на природе с удочками. Майор Карабанов, страстный рыбак, знал излюбленные всеми местными любителями рыбалки места хорошего клёва и тоже взял себе выходной день.
Весь вечер друзья провели в приятных хлопотах: готовили удочки, блёсны, мормышки. Приготовили соответствующую экипировку, провизию на весь день и, конечно же, обзавелись бутылочкой «горючего».
Рано утром следующего дня в резиновых сапогах, в брезентовых штормовках и в хорошем настроении офицеры отправились на рыбную ловлю.
Сначала клёв был хороший, и друзья быстро наловили изрядное количество рыбы. Затем клёв стал хуже, и к полудню прекратился совсем. Появился аппетит. Они развели костёр и наварили ухи. Под наваристую ушицу бутылка водки быстро опорожнялась. Пропорционально уменьшению содержимого бутылки поднималось настроение. Этому способствовали тишина и красота окрестного пейзажа. Ласковый безветренный день северной природы навевал приятные мысли, способствовал хорошему отдыху после нелёгкой военной службы. Был будний день недели, поэтому рядом с ними не было других любителей рыбной ловли.
А в это время на базу подводных лодок прибыл командующий Северным флотом. В базе была сыграна боевая учебная тревога. Командира одной подводной лодки и начальника тыла базы по тревоге на месте не оказалось. За ними был послан оповеститель. Вернувшись, оповеститель доложил, что капитан 2-го ранга Семёнов и майор Карабанов по сообщению членов их семей уехали на рыбалку.
Кто-то вспомнил, что майор Карабанов, как заядлый рыбак, часто любил рассказывать о своем способе ужения рыбы и о тех местах, где он «пропадал» почти все свои выходные дни. Командующий флотом приказал выслать туда оповестителя на машине с распоряжением обоим немедленно прибыть в часть.
Оповеститель, матрос срочной службы, представитель национальности одной из среднеазиатских республик, без труда нашел друзей и на своем «чучмечном» говоре, искаженном русском языке, передал им распоряжение адмирала.
Решив, что они экипированы далеко не подобающим образом, да к тому же все-таки выпили и поэтому не стоит показываться на глаза адмиралу, они попросили матроса-оповестителя сказать, что он их не нашел.
Вернувшись в часть, матрос-оповеститель доложил: «Они там говорят, что я их не нашел».
Оповестителя послали вторично, но уже с офицером. Прибыв к месту отдыха друзей, посланный офицер сказал:
– Товарищи, адмирал всё знает. Надо ехать
– Как же мы явимся к адмиралу в таком виде? Нам надо переодеться и привести себя в порядок, – говорит один из них.
– Не надо, – отвечает офицер. – Адмирал приказал доставить вас немедленно прямо с рыбалки.
Делать нечего, поехали.
Почувствовав легкий запах спиртного, исходящий от обоих далеко не по форме одетых офицеров, адмирал встретил их недобрым взглядом. Обращаясь к майору Карабанову, он сказал:
– Вы способны обеспечить всем необходимым снабжением корабли, выходящие в море?
– Так точно! – ответил майор. – Сейчас распоряжусь. Все будет сделано в лучшем виде!
– Да вы просто наглец, – сказал адмирал. – А вы, – обратился комфлота к Семёнову, – способны сейчас повести корабль в бой?
– Наверное, нет, – ответил кавторанг. – Но, товарищ адмирал, у меня сегодня официальный выходной день, который я с разрешения комбрига взял после длительного похода.
– Выходной день. Выходной день, – тихо дважды повторил адмирал. – А вот 22-го июня 1941 года тоже был выходной день. А началась война. А мы с вами люди военные и должны быть готовы к боевым операциям в любой момент, независимо от выходных и праздничных дней.
И, немного помолчав, адмирал добавил:
– Идите оба домой. Сегодня от вас толку нет.
Придя на следующий день на службу, Ким Владимирович Семёнов ознакомился с приказом командующего Северным флотом, которым он был отстранен от должности командира подводного корабля. Этим же приказом он был переведен на должность командира роты в учебный отряд. Это было такое огромное понижение по службе, которого никто не мог даже предположить. Карьера передового офицера с блестящим будущим резко оборвалась. Подобного унижения мало кто смог бы перенести. Не перенёс его и капитан 2-го ранга Семёнов. Он начал пить.
Незамедлительно начались неприятности не только на службе, но и в семье. Ряд взысканий на службе и постоянные скандалы дома привели к тому, что Ким Владимирович с военного флота был уволен за моральное разложение и остался не у дел.
Сменил место жительства. Вместе с женой переехал в Ленинград к её родителям, но с трудоустройством пошли проблемы. Удержаться сколько-нибудь длительное время ни на какой работе не удавалось: отовсюду увольняли за прогулы и пьянство. Жена, со всей прямотой интеллигентного человека, принципиально поставила перед ним дилемму: или бросаешь пить, или убирайся вон!
И он убрался!
На двадцатилетие выпуска собрались в актовом зале Морского корпуса Петра Великого его выпускники 1954 года. Кима Семёнова среди них не было. Оргкомитет разыскивал и приглашал всех выпускников. Семёнова не нашли. Обратились к его жене с просьбой помочь найти Кима. Она ответила, что он окончательно спился, стал бомжевать и куда-то уехал. Куда – она не знает и никаких сведений о нём не собирает.
Так нелепо закончилась блестящая карьера когда-то образцового и перспективного офицера советского флота.
В СУУРУПСКОМ ПРОЛИВЕ
В 2005 году в тихоокеанских глубинах потерпел аварию российский глубоководный аппарат с экипажем из трёх человек. Запутавшись в рыболовецких сетях, аппарат погрузился на глубину несколько сот метров, и лишился возможности всплыть. Никакие спасательные службы России оказались не в состоянии оказать помощь обреченным людям. И тогда правительство страны обратилось за помощью к иностранным спасателям. На призыв о помощи откликнулась спасательная служба королевства Великобритании. С берегов туманного Альбиона в район аварии срочно на самолете были доставлены необходимое оборудование и специалисты, и в результате проведённой уникальной и исключительно сложной операции российский экипаж глубоководного батискафа был спасен.
Но так было не всегда. В 1957 году, в эпоху безраздельно царствующего в Советском Союзе коммунистического режима, было по-другому.
Остров Нарген (Найсаар) в Финском заливе отделён от полуострова Пальясаар, принадлежащего Эстонии, Суурупским проливом, шириной не более трех миль. Суда, выходящие из Таллинна и идущие на Запад, с таллиннских Екатиринтальских створов поворачивают влево на створы Виимси и по ним через Суурупский пролив выходят в Финский залив, оставляя слева маяк Пакри и порт-пункт Палдиски, базу подводных лодок Балтийского флота.
Дизельная подводная лодка (подводный корабль литера «С») проходила необходимые измерения на КИМС* у восточного берега Таллиннского залива.
Закончив все необходимые работы, подводная лодка легла на курс, ведущий по створам Виимси, для следования в свою базу и вошла в Суурупский пролив. Корабль шёл в надводном положении. На мостике находились командир, вахтенный офицер, сигнальщик и курсант выпускного курса военно-морского училища, проходивший на корабле плавательскую стажировку и поднявшийся на открытый мостик покурить. Время было обеденное, поэтому горловины всех отсеков корабля были открыты, и бачковые, по общефлотскому порядку, разносили по отсекам обед. Навстречу подводной лодке по Суурупскому проливу на большой скорости шел эсминец. Море было спокойным.
В результате неправильного маневрирования обоих кораблей произошло их столкновение. Удар был настолько мощным, что все четверо, находившиеся на открытом мостике подводной лодки, были сброшены в море. Они были подняты на борт эсминца. Подводная лодка получила большую пробоину, и через неё и открытые горловины вода моментально стала заполнять все отсеки корабля. Лодка пошла ко дну. Несколько человек успели забежать в кормовой отсек и задраить горловину. Остальные члены экипажа лодки погибли сразу. В кормовом отсеке, вместе с забежавшими и находившимися в нем до столкновения, в живых осталось двадцать восемь человек из всего многочисленного экипажа. Среди них был и начальник штаба бригады подводных лодок капитан 2 ранга Смирнов, находившийся на корабле для обеспечения перехода.
Нетрудно представит себе весь ужас положения, в котором оказались оставшиеся в живых моряки в полузатопленном кормовом отсеке. Холод и страх сковал людей. Погас свет, и отсек погрузился в абсолютную темноту. Люди в нём лишились возможности хоть что-то предпринять для своего спасения. А над головой двадцатиметровая толща воды.
Для подобных случаев на подводных лодках имеются аварийные буи яркой окраски, соединенные тросом с корпусом лодки, крепления которых можно отдать изнутри. Буй всплывает, показывая, тем самым, место затонувшего корабля на морском дне. В специальном отсеке аварийного буя имеется телефонная трубка, соединенная кабелем с лодкой. Открыв горловину отсека и взяв трубку, можно разговаривать с людьми внутри лодки.
В невероятно трудных условиях капитан 2-го ранга Смирнов сумел отдать крепления, и буй всплыл. Связь с лодкой установилась. У обреченных людей, находившихся в замкнутом пространстве, появилась какая-то надежда. Они, по крайней мере, узнали, что наверху идут работы по их спасению.
Капитан2-го ранга Смирнов сообщил, что в отсеке паника, трудно держать дисциплину и приходиться применять грубую физическую силу. Кроме того, он сообщил, что в отсеке становится трудно дышать, кислород на исходе.
Чтобы как-то облегчить положение людей, было решено подключить к специальному клапану в борту лодки шланг, и через него насосом подавать в затопленный отсек воздух.
Как раз незадолго до этого приказом министра обороны маршала Жукова, который при всём своем полководческом таланте мало разбирался (или не хотел разбираться) во флотских вопросах, почти вдвое было сокращено денежное содержание сверхсрочнослужащих. Результат сказался немедленно. Весь золотой фонд специалистов-сверхсрочников уволился. На всём Балтийском флоте не нашлось водолаза, знающего устройство подводных лодок и способного подсоединить шланг к нужному клапану лодки. Молодые малоопытные срочнослужащие водолазы этого делать не умели. Только через несколько дней такой опытный водолаз, сверхсрочнослужащий мичман, был найден на Черноморском флоте и самолетом доставлен к месту аварии.
Шланг был присоединён. В отсек стали подавать воздух. Капитан 2-го ранга Смирнов с большим трудом голосом умирающего человека сообщил, что воздух в отсек поступает, но растёт давление. Стравить излишек давления не удается. Несколько человек уже скончались.
Над погибшей лодкой скопилось большое количество кораблей. Прибыли большие флотские чины. Всё решали и решали, что делать, как спасти людей. Между тем время шло, а дело не продвигалось.
Сохранить в тайне такую грандиозную операцию вблизи берега было невозможно. Узнали о гибели советской подводной лодки и в Швеции. Правительство Швеции предложило помощь, заявив, что у них есть необходимое оборудование и гарантировало быстро поднять лодку. Но где там коммунистам принять помощь иностранной, да ещё капиталистической, державы?! От помощи отказались. Побоялись, что шведы могут обнаружить какие-то секреты на этой старой, довоенной постройки лодке.
Штурман эсминца предложил водолазами закрепить на лодке буксирный трос и мощными буксирами волоком по дну моря отбуксировать лодку на мелководье так, чтобы оголилась её рубка. Затем на пробоину наложить пластырь и через рубку откачать воду. Люди в лодке смогут отдраить свой отсек и спастись. Но и это предложение было отвергнуто, так как скоро должны были подойти плавучие краны и, застропив лодку, поднять её на поверхность. Скоро! Но как скоро? Краны буксируют из Кронштадта и Либавы, а мощные буксиры, способные оттащить лодку по грунту на мелководье, есть здесь, в Таллинне.
Но на этом безобразия не кончаются. В целях предохранения обрыва кабеля инструкция предписывает разговаривать по телефону аварийного буя только со шлюпки или с плотика. Однако большим флотским чинам, прибывшим в район катастрофы, из-за «округлостей» их фигур было трудно неоднократно спускаться в шлюпку, и было приказано поднять буй на борт эсминца. Вскоре поднялся ветер, началось волнение, и кабель, соединяющий буй с лодкой, оборвался. Связь с затонувшей лодкой была безвозвратно потеряна. Оставшиеся в живых люди в ней лишились моральной поддержки. Что происходит с ними, стало неизвестно.
Наконец, плавкраны были доставлены. Несколько часов ушло на то, wrna{ завести стропы, и подъём начался. Лодка уже почти была поднята, уже на поверхности моря показалась её рубка, как вдруг носовой строп соскользнул, и лодка с большим дифферентом на нос ушла на глубину, врезавшись носом в грунт. Теперь и отбуксировать лодку волоком по грунту на мелководье стало невозможно.
Только спустя почти месяц после гибели лодка была поднята и установлена на причале Купеческой гавани Таллинна. В живых в лодке не осталось никого. Чтобы достать и захоронить трупы погибших моряков, корпус лодки разрезали автогенной резкой.
Так закончилась в эпоху коммунистического режима эта позорная эпопея по спасению своих же защитников Отечества. Как тут не вспомнить спасение трех человек экипажа глубоководного аппарата в 2005 году, ради чего правительство России не погнушалось принять помощь иностранного государства
ВИЛЛИ НА ОТДЫХЕ
С ХIII века известен эстонский город Пярну. В русских летописях он встречался с названием Пернава, а до 1917 года носил официальное название Пернов. Занимая относительно скромное место в Российской империи, Пярну, однако, имеет довольно интересную историю. Достаточно сказать, что прадед нашего великого поэта А.С. Пушкина абиссинец Абрам (Ибрагим) Ганнибал, сподвижник и любимец Петра I, в тридцатых годах восемнадцатого века по повелению Миниха жил в Пернове, учил кондукторов математике и черчению и принимал активное участие в строительстве инженерных и фортификационных сооружений. Видное место Пернов занимал и в Ливонских войнах Ивана Грозного, и в Северной войне со шведами Петра I. До сих пор в карнизе здания почты на одной из центральных улиц города торчит лошадиная подкова, которая, по легенде, отлетела от копыта коня шведского короля Карла XII, галопом проскакавшего мимо этого здания, и врезалась в карниз здания. Известен Пернов и как порт Российской империи на Балтийском море, через который велась активная торговля хлебом.
В послевоенное советское время город Пярну, благодаря мягкому умеренному климату и морским купаниям, стал модным климатическим и грязевым курортом. Три санатория, курортная поликлиника, грязелечебница, огромный морской пляж с золотистым песком и удаленность от крупных промышленных предприятий стали привлекать внимание не только советских граждан, но и зарубежных гостей. В периоды летних отпусков город Пярну становился местом настоящего паломничества, и только иногда отдых людей омрачался очень громкими, подобными артиллерийским залпам, резкими звуками самолетов, преодолевающих звуковой барьер: вблизи города базировалась авиационная часть военно-морского флота.
Военные лётчики любили этот город. Один из них, штурман полка Анатолий Лукин, написал о городе Пярну песню. Вот она.
О городке, где мы живём, зелёном Пярну,
О нашей юности, о пляже золотом,
О нашей Балтике, о море лучезарном
Всегда мы вспомним лаской и добром.
ПРИПЕВ: Ведь здесь служили мы,
Ведь здесь любили мы.
Отсюда уходили мы в полёт,
Встречали зло ненастных дней,
Здесь хоронили мы друзей
И верили, их память не умрёт.
Люблю домов твоих уютные балконы
И звёзды яркие сентябрьских ночей,
Огни над морем белокрылой Раннахоны
И тихий шелест липовых аллей.
ПРИПЕВ: Ведь здесь служили мы…
Не век мне жить под пярнускою крышей.
Зовёт домой родная сторона,
Но этот город, где родился мой сынишка,
Мне дорог он, как море, как весна!
ПРИПЕВ: Ведь здесь служили мы…
Слова этой песни переложил на музыку другой лётчик из этого же полка, товарищ Лукина. Вместе они под аккомпанемент музыкантов из ресторана «Раннахоне» исполнили её однажды в ресторане. Фурор был ошеломляющим. Кто-то даже подошел к ним и попросил продать ему эту песню. В песне упоминается и сам ресторан «Раннахоне». Этот ресторан (в переводе с эстонского – дом на пляже) расположен на самом берегу залива, и его огни далеко видны с моря всем судам, идущим в порт Пярну, привлекая моряков в лоно своих объятий и обещая им все прелести портовых ароматов.
Морской порт в городе располагался в самом устье реки Пярну, и вход в него со стороны моря ограждался двумя очень длинными, около мили, каменными молами. В порту были причалы, оборудованные для швартовки крупнотоннажных судов. Портовый флот состоял из нескольких буксиров и катеров, предназначенных для перевозки пассажиров. В ведении начальника порта Григория Антоновича Червякова был разъездной катер «Койдула», названный так в честь национальной эстонской поэтессы Лидии Койдула (настоящая фамилия Янзен), памятник которой стоит в центральном сквере города. Романтические стихи этой замечательной поэтессы проникнуты любовью к своей родине и её многострадальному народу, а пьесы заложили основы эстонской драматургии.
Это был типовой крейсерский катер, имеющий небольшой пассажирский салон. Шкипером, управляющим катером, был эстонец Володя Киви, старый просолившийся моряк. Он был небольшого роста с круглым животиком и мясистым красным с синими прожилками носом, свидетельствующими об алкогольной невоздержанности. Внешний вид Володи был таков, что казалось, будто писатель Андрей Некрасов писал своего капитана Врунгеля именно с него. Даже морская форма на нем сидела точно так, как на Христофоре Врунгеле. Управлял катером он великолепно и был большим знатоком морского ремесла.
Иногда этот катер выделялся предприятиям города, и работники этих предприятий совершали на нем загородные прогулки по реке Пярну или катались в море по Пярнускому заливу, где было много живописных мест для отдыха с ужением рыбы. В Пярну вообще, как и положено для курортного города, было много красивых мест для отдыха. Этому содействовала изумительно красивая природа Прибалтики. По берегам реки и на взморье раскинулись сосновые леса с изобилием грибов и ягод, благоухающие озоном чистого воздуха.
Летом 1966 года в Пярну со своей семьёй прибыл на отдых председатель Совета Министров Германской Демократической Республики Вилли Штоф. Этот визит высокого гостя в Советский Союз был неофициальным, и никаких сообщений в средствах массовой информации об этом не было. Ежедневно в Пярну из Берлина прилетал самолёт, доставлявший председателю Совмина ГДР всевозможные документы на подпись. Такова уж доля всесильных мира сего, не знать покоя даже в отпуске.
Жил Вилли Штоф со своей женой и сыном-подростком в отдельном охраняемом коттедже на живописном берегу моря. Питание ему доставлялось из ресторана «Раннахоне».
Как-то средь рабочего дня в кабинет начальника порта Григория Антоновича Червякова неожиданно явился первый секретарь городского комитета КПСС (Коммунистической партии Эстонии) Валконен вместе с председателем горисполкома Макаровым. Они предупредили Григория Антоновича, что вскоре ему будет звонок из правительственных органов государства, и поэтому ему надо не отлучаться из кабинета. Сами же они в это время желают поприсутствовать при разговоре Григория Антоновича с кем-то из руководителей страны. И, действительно, буквально через 10 минут после их прихода в кабинете начальника порта раздался телефонный звонок. Приложив телефонную трубку к уху, Григорий Антонович услышал голос телефонистки:
– У телефона начальник порта Пярну?
– Да, – ответил Григорий Антонович, – начальник порта Пярну.
– Не кладите трубку. Сейчас с вами будет разговаривать председатель Совета Министров СССР товарищ Косыгин.
Григорий Антонович разволновался. Не отрывая трубки от уха, он сказал присутствующим в кабинете гостям:
– Что такое? Косыгин будет со мной говорить. Чего это вдруг?
– Вилли Штоф в Пярну, – тихим сиплым голосом сказал Валконен. – Он здесь на отдыхе, с семьёй. Ни в газетах, ни по радио об этом ничего не сообщают. Он с неофициальным визитом, в отпуске. Мы знали, что вам будет звонить кто-то из правительства, поэтому и пришли. У вас есть хороший мореходный катер. Его покатать надо на катере. Не подведите.
– Кто такой Вилли Штоф? – от волнения растерялся Григорий Антонович.
– Да председатель Совмина ГДР! Что вы, не знаете, что ли?
– Как же, как же! Знаю, знаю! О чём разговор? Конечно, прокатим. Но при чём здесь Косыгин?
– Григорий Антонович? – услышал начальник порта голос Косыгина в трубке.
– Так точно, Алексей Николаевич! Начальник порта Пярну Червяков! Слушаю вас, Алексей Николаевич!
– Григорий Антонович, – продолжал Косыгин, – у меня к вам просьба. Дело в том, что в вашем городе отдыхает председатель Совмина ГДР товарищ Штоф Вилли. Мне сказали, что у вас есть возможность предоставить ему для прогулок какой-то уютный катерок. Так вы уж, Григорий Антонович, будьте любезны, не откажите гостю. Он человек очень скромный, сам ничего не попросит. Будьте, пожалуйста, внимательны к нему! Я вас очень прошу!
– Алексей Николаевич, – отвечает Червяков, – не беспокойтесь, пожалуйста! Всё сделаем в лучшем виде. Катер будет в его распоряжении. Шкипер катера опытный моряк. Не подведём!
– Спасибо! – сказал Косыгин и положил трубку.
– Вот те, бабушка, и Юрьев день! – взволнованно сказал Григорий Антонович. – В такой скромный порт, как порт Пярну, звонит сам opedqed`rek| Совета Министров СССР товарищ Косыгин. Ну и ну!
– Мы сами не меньше вас взволнованы, – отвечает партийный босс города Валконен. – Вот и председатель горисполкома товарищ Макаров вместе со мной обеспокоен, понравится ли Штофу у нас в гостях. Давайте поговорим со шкипером катера и хорошенько проинструктируем его.
Червяков вызвал секретаршу, очень приятную женщину по имени Лонни.
– Лонни, – обратился к ней Червяков, когда она вошла в кабинет, – позовите ко мне Володю Киви. И побыстрее.
Через несколько минут, постучав в дверь, в кабинете начальника порта сначала появился круглый живот, затем красный нос, а уж за ними их хозяин.
– Явился по вашему приказанию, – отрапортовал шкипер и преданными глазами впился в начальника порта.
– Присядь, Володя, – говорит начальник порта, – поговорить надо.
Киви сел на диван напротив секретаря горкома и председателя горисполкома.
Слово взял глава города Макаров. Он подробно обрисовал ситуацию, поставил задачу, целью которой было обеспечить гостю комфортабельный и безопасный отдых.
Выслушав все инструкции, шкипер встал, серьёзно сдвинул брови и заявил:
– Всё понял! Будет всё сделано в самом лучшем виде, как учили! Штоф долго будет помнить прогулки на «Койдула»! И вспоминать будет добром. Не пожалеет!
– Володя, – сказал ему начальник порта, – ты уж, пожалуйста, не подведи. По-мужскому тебя прошу. Я потом тебе дам отгулы. Напьёшься от души. А сейчас чтоб никакого запаха, не дай бог, от тебя не было. Специально отгулы дам тебе. Но потом. Как проводим гостя.
– Да что вы, товарищ начальник, – отвечает шкипер. Вы же меня знаете. Я службу понимаю. Не беспокойтесь, не подведу.
– А мотористу скажи, – продолжает начальник порта, – чтобы всё время, пока гости на борту, он из моторного отделения не вылезал бы, а ты сам из рулевой рубки не вылезай. В салоне никому не появляться. Не надо мешать гостям.
– Всё будет сделано как надо, как учили! – ответил Володя и лихо взял под козырёк.
На следующий день так же неожиданно в порт приехал председатель Совета Министров Эстонской ССР Вальтер Клаусон. Его сопровождали те же первый секретарь горкома партии Валконен и председатель горисполкома Макаров. Клаусон пожелал лично осмотреть катер «Койдула».
Взойдя на катер в сопровождении шкипера Володи Киви и моториста катера Эльдара Мяги, Клаусон стал внимательно осматривать внутреннее убранство салона. Немного поразмыслив, Клаусон стал давать распоряжения председателю горисполкома Макарову: «Сюда положить ковёр, сюда повесить зеркало, сюда установить и закрепить вентилятор и так далее». Макаров записывал, и к вечеру всё было доставлено на катер и установлено специально прибывшими для этого рабочими. Володя Киви и Эльдар Мяги сделали на катере генеральную большую приборку. Всё было готово для приёма высокопоставленных гостей.
И вот, наконец, настал день, когда начальнику порта Григорию Антоновичу Червякову позвонили и сказали, что катер «Койдула» должен быть подан к пассажирскому причалу в 10 часов. Червяков вызвал шкипера, ещё раз проинструктировал, получил от него заверения, что он не подведет, и отдал распоряжение подать катер.
Это был последний рабочий день недели, пятница. В 9 часов 45 минут катер стоял у пассажирского причала. Как только катер ошвартовался у причала, к нему подошла машина типа «Сапожок», из которой в салон катера были отнесены две большие запакованные картонные коробки. Сопровождающий машину чекист пояснил, что в этих коробках «лёгкий» завтрак выезжающему на лоно природы высокопоставленному семейству.
С немецкой пунктуальностью ровно в 10 часов к причалу подкатили два чёрных лимузина. Из задней машины выскочили охранники, сотрудники комитета госбезопасности, и услужливо открыли дверцу передней машины. Из машины медленно вышел сам Штоф, за ним вышла его жена, довольно полная дама бальзаковского возраста, и последним вышел их сын, тоже излишне полный подросток лет тринадцати-четырнадцати. Машина подвезла их к самой сходне, ведущей на катер. У сходни, вытянувшись в струнку, насколько позволял ему это сделать круглый живот, с рукой, приложенной к козырьку и высоко вздёрнутым красным носом, стоял бывалый моряк шкипер Володя, пожирая глазами подходившего к нему именитого пассажира. В двух-трех шагах позади стоял начальник порта.
Штоф подошёл к сходне, пожал руку Володе и, не обращая внимания на начальника порта и пропустив перед собой жену и сына, взошёл на катер. Володя лично убрал сходню, сбросил с причальной тумбы швартовый конец, вошёл в рубку, и катер отошёл от причала, направляясь в сторону моря.
Никто из охранников на катер не сел. Обе машины быстро выехали с территории порта. Переводчика тоже на катере не было. В нём и не было необходимости, так как Володя Киви довольно сносно владел немецким языком, и все просьбы и указания Штофа мог выполнять без переводчика. Это было обговорено заранее.
Как только катер вошёл в канал между молами и скрылся из вида, начальник порта, облегченно вздохнув, покинул причал и направился в свой кабинет.
Рабочий день давно кончился. Шёл восьмой час вечера, но Григорий Антонович Червяков вместе с главным бухгалтером Юрием Петровичем Сууревялья в своём кабинете начальника порта всё ещё занимались составлением полугодового отчета. В составлении отчета принимал участие и капитан порта Аво Петрович Саадре. И начальник порта, и главный бухгалтер, и капитан порта уже изрядно устали и чувствовали необходимость в утолении голода. В управлении порта было тихо, все служащие разошлись по домам, и только уборщицы готовили помещение к следующему рабочему дню.
В дверь кабинета начальника кто-то тихонько постучал.
– Войдите, – сказал Григорий Антонович.
Дверь тихо открылась и в кабинет медленно, как-то заговорщически, вошёл шкипер катера Володя Киви.
– Володя, тебе чего? – спросил Червяков.
– Да тут такое дело, – замялся шкипер. – Мы пришли… Товарищ Штоф уехал… Григорий Антонович, вы зашли бы к нам на катер…
– Что случилось? – заволновался начальник порта. – Что-то произошло?
Волнение начальника порта передалось и двум другим, присутствующим в кабинете должностным лицам.
– Куради пойс*, – по-эстонски выругался капитан порта Саадре. – Что-нибудь натворил?! Это же ЧП! Настоящее ЧП! Международное!
– Нет, нет! – почему-то с виноватой улыбкой сказал шкипер. – Товарищ Штоф остался очень доволен. Поблагодарил меня. Всё в порядке. Вы только зайдите на катер, товарищ начальник.
И спешно вышел из кабинета.
– Пойдём втроём,– сказал Червяков. – Посмотрим, что там у него. Да и работу пора кончать. Пошли.
Так втроем они и пришли на катер «Койдула».
– Ну, показывай. Что там у тебя? – сказал начальник порта, когда они взошли на корму катера.
– А вот посмотрите, – говорит шкипер. – Войдите в салон. Не знаю, что и делать!
Все трое вошли в салон. На столе салона лежали две распакованные картонные коробки с «лёгкой» закуской для семейства председателя Совмина ГДР.
– Товарищ Штоф, уходя, небрежно махнул рукой и сказал, что всё это пусть останется нам. Что делать? – сказал шкипер.
– Что делать? Что делать? – говорит начальник порта. – Давайте посмотрим, что осталось в коробках.
– Да почти всё, – отвечает шкипер. Они только вскрыли коробки, поклевали чуть-чуть, да так всё и оставили.
– Где же вы были? Что делали?
– Когда мы вышли в залив, Штоф приказал мне пристать к какой-нибудь лужайке на берегу моря. А я места-то знаю. Вот я и высадил их в одном красивом и безлюдном месте. Вынес им эти коробки на лужайку, вскрыл их. Сам Штоф открыл одну бутылку коньяка, выпил не больше напёрстка, закусил икрой, и всё. А жена его и сынишка, по-моему, так ничего и не попробовали. Я, во всяком случае, не видел, чтобы они что-нибудь ели.
– Что они делали-то? – спросил Сууревялья.
– Лежали, загорали да купались, – ответил Володя. – А мы с Эльдаром, мотористом нашим, сидели на катере и ждали. Вот и всё.
– Давайте посмотрим, что там есть, – говорит Григорий Антонович.
И все стали извлекать из коробок на стол их содержимое. Там оказалось: две бутылки коньяка «КВ» (одна распечатана), бутылка столичной водки, банка красной икры, банка чёрной икры, палка копчёной колбасы, ломтиками нарезанная буженина, ломтиками нарезанный осетровый балычок, маринованные грибочки, шпроты, баночка янтарных помидорчиков, баночка огурчиков, ветчина, две банки крабов, два лимона, виноград, персики, минеральная вода, лимонад и пиво.
– Вот так «лёгкая закуска»! – вырвалось у капитана порта Саадре. – Этих деликатесов в наших магазинах днём с огнём не найти.
И действительно, в магазинах Советского Союза, даже в Эстонии, таких продуктов просто даже не спрашивали. Не зря же в народе ходил такой анекдот.
Один гражданин, очевидно, иностранец, долго стоял в гастрономе и, наконец, спросил:
– Почему у вас нет копченой колбасы, буженины, осетрины, икры?
– Вы ведь долго стоите в магазине, – отвечает продавец – Слышали, чтобы кто-нибудь спросил эти продукты? Нет, не слышали. Видите, спроса нет. Вот мы их и не завозим.
Когда всё выложили на стол, начальник порта говорит:
– Ну что? Мы все голодны сейчас. А завтра выходной день, сегодня пятница. Давайте перекусим чем Бог послал. А послал он нам немало. Володя, зови Мяги, моториста своего. Он тоже заслужил хороший ужин. Садимся все к столу.
И пир начался. Аппетит был у всех великолепный, а после двух-трех рюмок армянского коньяка языки у всех развязались, и веселье продолжалось до темноты. Кто-то даже сказал, что «после такого ужина и умереть не страшно, ибо в жизни всё достигнуто», на что все дружно засмеялись.
Прошел год. Председатель Совета Министров Германской Демократической Республики Вилли Штоф с официальным визитом посетил Советский Союз, о чем широко извещалось во всех средствах массовой информации.
Находясь в Ленинграде в отпуске, начальник порта Пярну Григорий Антонович Червяков шёл по Петроградской стороне города. Ему нужно было перейти Кировский проспект. Подойдя к проспекту, он увидел, что проспект оцеплен милицией, которая никого не пропускала его пересекать, а все машины загоняла в боковые улицы. На тротуаре стояла большая толпа народа. Поинтересовавшись, что случилось, Григорий Антонович получил ответ, что по Кировскому проспекту должен проехать Вилли Штоф. Через несколько минут, глядя поверх голов толпы, Червяков увидел мчавшуюся по проспекту с большой скоростью вереницу чёрных машин в сопровождении эскорта мотоциклистов в белых портупеях.
Пропустив процессию, милиция разошлась, и по проспекту восстановилось нормальное движение.
В БОЕВОМ ЯДРЕ
В 1956 году наметилось заметное потепление в отношениях между Советским Союзом и Югославией. Испорченные сразу после победы над фашистской Германией отношения между этими странами, совместно воевавшими против гитлеризма, являлись результатом имперского мировоззрения Сталина, возомнившего себя властелином чуть ли не всего мира. Маршал Иосип Броз Тито, патриот своей страны, не пожелавший слепо подчиняться воле Сталина и придерживающийся политики «неприсоединения», в первые послевоенные годы карикатурно изображался в советских газетах палачом с окровавленным топором и виселицей в руках, шагавшим по трупам. И только после смерти Сталина появились признаки потепления в отношениях между СССР и ФНРЮ.
Уже после ХХ съезда КПСС, разоблачившего культ личности Сталина, и с началом нормализации отношений, летом 1956 года Иосип Броз Тито по приглашению Н.С. Хрущёва посетил Советский Союз. Народом Советского Союза это было воспринято с величайшим пафосом. Ещё бы! После стольких лет отвержения, когда Тито преподносился советским людям подлинным людоедом и губителем демократии хуже Гитлера, он вдруг прибыл с дружественным визитом в СССР. При посещении маршалом Тито Ленинграда, на Невском проспекте, где проезжал его кортеж, скопилась такая толпа народа, которую можно сравнить разве что с толпой на похоронах Сталина в Москве. Творилось что-то невероятное. Не только проехать по Невскому было невозможно, но даже протиснуться пешком, чтобы пересечь проспект, было нельзя. Чтобы взглянуть на проезжающий кортеж, люди лезли на капоты и крыши машин. Толпа была просто неудержима. Когда же кортеж проехал, и толпа стала расходиться, Невский проспект огласился руганью водителей изрядно помятых толпой автомашин.
Боевой корабль Балтийского флота несёт службу в боевом ядре у входа в Финский залив. Задача корабля – не допустить проникновения любого неопознанного объекта со стороны сопредельных государств в территориальные воды Советского Союза. Стоит июнь 1956 года, пора белых ночей, этого сказочно-удивительного времени года. Четыре часа утра, а солнце уже высоко над горизонтом, и зеркально-гладкое море игриво отражает его лучи. Слегка приподнятые рефракцией очертания островов висят над линией горизонта. Вдали от корабля по водной глади расходятся следы плывущих тюленей. Ласковое июньское раннее утро в Финском заливе.
На корабле идёт размеренная походная жизнь, присутствующая на всяком военном корабле в море. Сигнальщики зорко следят за горизонтом и воздухом, гидроакустики внимательно прослушивают водную толщу. В гиропосту под мягкое жужжание гирокомпаса несёт свою вахту штурманский электрик. Комендоры на своих боевых постах, в машинном отделении – механики и мотористы. Одновременно с дозорной службой идёт боевая учёба.
На корабле объявляется боевая тревога. Предстоит атака условной подводной лодки. Значит, будет глубинное бомбометание, которое всегда вызывает неподдельный интерес у всего экипажа. Взрыв глубинной бомбы сопровождается возникновением мощного водяного холма, после оседания которого на поверхность моря всплывает большое количество оглушенной рыбы. Успевай только её собирать. Сразу же после взрыва бомбы с корабля спускается шлюпка, в неё собирается рыба, и на весь корабль готовится вкусный обед из свежайшей рыбы. Рыбные блюда нравятся всем (или почти всем), но особенно страстным любителем свежей рыбы из всего экипажа был старший помощник командира корабля капитан 3-го ранга Маткович Винько Матиевич, югослав по национальности, с 1945 года связавший свою судьбу с советским военно-морским флотом. В годы войны Маткович воевал в рядах югославских партизан под началом Народного героя Югославии (ставшим впоследствии трижды Народным героем и Героем Социалистического труда Югославии), генерального секретаря ЦК компартии Югославии маршала Иосипа Броз Тито. Были у Матковича и югославские ордена. Сразу же по окончании войны Винько Матиевич в группе из тридцати человек был направлен в Советский Союз учиться в Высшем Военно-Морском ордена Ленина Краснознаменном Училище имени М.В. Фрунзе в городе Ленинграде. За время его учебы в СССР Сталин и Тито стали непримиримыми врагами, и возвращение Матковича на родину, как и всех югославов группы, стало заказано.
Окончив высшее военно-морское учебное заведение в 1950 году, Винько Матиевич остался служить на кораблях советского военно-морского флота, отказавшись от родины, где у него осталась мать. В Советском Союзе он женился, и у него появились дети. Но о своей матери, как и о других своих родственниках, оставшихся в Югославии, он ничего не знал, и узнать что-то о них было для него невозможно. Такова трагедия, покалечившая судьбы многих, попавших в жернова сталинского амбициозного чванства.
Маткович был честным, жизнерадостным, энергичным человеком и отличным морским офицером. В редкие часы досуга офицеры в кают-компании с интересом слушали его рассказы о службе в югославской армии, о партизанских боевых операциях, о Югославии.
Он рассказывал, что в 1945 году всю их группу, направлявшуюся на учёбу в Советский Союз, многократно и тщательно инструктировали о том, как вести себя в СССР, как общаться с советскими людьми и тому подобное. В результате о советских людях у него сложилось такое впечатление, что они все исключительно честные и порядочные, далёкие от мздоимства и какой-либо корысти вообще, и живут все без исключения не зная забот и нужды. Богато живут. А между тем в Советском Союзе была карточная система, и царил страшный голод. Вот и произошел у него при первой встрече с советскими людьми забавный случай.
Первая остановка при въезде в Советский Союз у них была в Киеве. Почему-то он шел один по улице Киева и в руках нёс буханку хлеба. Он даже не представлял, что хлеб в то время можно было на рынке продать за баснословную цену. Вдруг к нему подходит человек в промасленной, явно рабочей одежде и с мольбой в голосе говорит:
– Друг, продай хлеб!
«Как это я советскому человеку буду хлеб продавать», – подумал Маткович и сказал:
– Да ты что! Бери так!
И с этими словами отдал буханку работяге, который со слезами благодарности схватил хлеб и, не веря такой удаче, быстро отошел прочь.
Придя на вокзал, Маткович увидел, что его товарищи стоят у пивного киоска и пьют пиво. Порядком удивившись, он спросил:
– А где вы деньги взяли на пиво?
– А мы хлеб продали, – отвечают они. – Вот пивком и балуемся.
Это была его первая встреча с советскими людьми в послевоенное время.
А во время войны (в конце её) довелось ему быть очевидцем безобразного, просто ужасного случая. Дело было так.
Красная Армия гнала фашистов по Европе. Проходила она и через Югославию. Войдя в одну югославскую деревню, части Красной Армии были восторженно встречены населением. Эйфория охватила всех в деревне, и, чтобы оповестить соседнюю деревню о том, что Красная Армия уже у них, одна молодая девушка, югославская комсомолка, вызвалась поехать туда на велосипеде. И поехала. В безлюдном поле её остановили красноармейцы и группой изнасиловали. Дождалась девушка «освободителей», ничего не скажешь!
А сейчас Винько Матиевич готовит к спуску шлюпку для сбора оглушенной после взрыва глубинной бомбы рыбы. Бомбомёты заряжены, минёры ждут команду. Держись, «вражеская подводная лодка»!
Штурман корабля, как при молитве шевеля губами, чтобы запомнить взятые на навигационные ориентиры три пеленга, бежит в штурманскую рубку с крыла мостика и сталкивается с радистом, срочно несущим командиру корабля только что полученную радиограмму. Командир, ознакомившись с радиограммой, отменяет учебную атаку подводной лодки и объявляет фактическую боевую тревогу. Штаб флота радиограммой сообщил, что береговые посты зафиксировали в территориальных водах Советского Союза неизвестный военный корабль, идущий со стороны Балтийского моря в направлении на Таллинн. Приказано принять меры к недопущению проникновения неизвестного военного корабля вглубь территориальных вод СССР и заставить его покинуть их.
Послушный воле командира, корабль рванулся на сближение с чужаком. Догнав его, корабль лёг на параллельный ему курс в расстоянии двух-трёх кабельтовых* от него. На корабле тревожная атмосфера. Чужой корабль действительно военный, что хорошо видно по зачехленным артиллерийским установкам и торпедным аппаратам. Он невозмутимо, не обращая внимания на советский корабль, продолжает следовать в направлении Таллинна.
На мостике советского корабля все всматриваются в чужака, пытаясь определить его национальную принадлежность. Флага на чужаке нет, а по бортовому номеру государственную принадлежность не определить. Что за дьявольщина?
На мостике советского корабля лихорадочно думают что делать, как поступить. Международное право допускает мирный проход любого корабля через территориальные воды любого государства. Чужак шёл с зачехленными орудиями, не таясь и не производя никаких маневров и действий. Это значит, что его плавание через территориальные воды СССР соответствовало статусу мирного прохода. Но куда он шел? Если в Таллинн, о чем свидетельствовало направление его движения, то почему об этом неизвестно совет-ским властям? Кто-то на мостике советского корабля даже предложил дать предупредительный выстрел. Но как отреагирует на это чужак? Всё же все службы заняли свои места по боевой тревоге, и кранцы первых выстрелов были открыты, орудия заряжены. Комендоры ждали приказа.
Командир корабля приказал сигнальщикам запросить по международному своду сигналов национальную принадлежность чужака. Ответ удивил всех на советском корабле. Он тоже запросил наш корабль о национальной принадлежности.
Вот это номер! Идёт в наших водах, да ещё спрашивает, кто мы такие.
– Не показать ли ему сигналом, что мы эфиопы, – вслух думает командир.
Тем не менее, дело принимает серьезный оборот.
Штурман, обращаясь к командиру, говорит:
– Надо флаг поднять. Мы же без флага идем. И он тоже без флага. Сейчас ночь, хотя и светло. Вот мы и не понимаем друг друга.
До подъёма флага по корабельному уставу было ещё больше двух часов. Флаг поднимается в восемь часов утра, а сейчас идёт только шестой час.
– Вот оно в чем дело, – говорит командир. – Поднять флаг!
Сигнальщики выполнили приказание, и на гафеле заполоскал советский военно-морской флаг. В ответ чужак тут же поднял свой. Это был флаг ФНРЮ.
– Югослав! – вырвалось у всех на мостике нашего корабля.
– Вот так штука! – говорит командир. – Тито же сейчас в Советском Союзе! Что он, за ним идёт? Или провокация? Надо связаться с чужаком.
Когда с ним была установлена связь по международному своду сигналов, выяснилось, что это учебный военный корабль Югославии идёт с курсантами в Стокгольм. Но ведь Стокгольм находится в противоположной стороне, о чём ему было незамедлительно указано. В ответ югослав сообщил, что это грубая ошибка его штурмана, прочитавшего на транспортире цифру, противоположную нужной. Сообщив это, югослав извинился и сразу же начал разворачиваться на противоположный курс.
В принципе, такая ошибка возможна, так как на штурманском транспортире цифры нанесены попарно, отличающиеся друг от друга на 180 градусов. Вот он и шёл в противоположную сторону. Ошибка эта, конечно, нелепая по своей сущности, из-за невнимательности. Да ещё на учебном судне. Чему же они учат своих курсантов?
Югослав развернулся и пошёл в сторону Стокгольма.
Наш корабль проводил его до выхода из советских территориальных вод, пожелал ему счастливого плавания и приступил к продолжению несения боевого дежурства.
* Контрольно-измерительная магнитная станция.
* Чёртов мальчик (эст.).
* Кабельтов – одна десятая часть морской мили, т.е. 185 метров.
