Маленькому Руди, в ответ на
его «Товарища Комиссара».
…Если кто-то из тех реальных людей, пути которых пересекались когда-то с моим путем, и о ком я расскажу сейчас мою трагизабавную историю, вздумает за это обидеться на меня – прошу, не стоит. Ко всем Вам я и по сию пору отношусь с искренней симпатией и уважением.
А если, все же, обидитесь – что толку? С меня взятки гладки. Литературный вымысел!
Автор.
* * *
«Советская Армия построена в расчете на то, что войны не будет.»
(Распространенное в Вооруженных Силах СССР выражение времен застоя, согласно слухам – цитата из конспекта лекций по боевой и политической подготовке для рядового и сержантского состава.)
Вы тоже расценили бы это, как шутку, верно? А напрасно.
В ней такая изрядная доля шутки1 , что, собственно, шуткой-то ее мог считать либо психический оптимист, либо иной катастрофически неинформированный гражданин Советского Союза. Откуда выражение взялось – неизвестно, но в конспектах по «боевой и политической» оно было зафиксировано многократно, с небольшими вариациями. В официальном смысле «Мы мирные люди, но наш бронепоезд» 2 …
Армия, безусловно, была построена; и служило в ней по непроверенным (от Замполита) данным, как сейчас помню, шесть целых и шесть десятых миллиона военнослужащих (чуть больше, чем во всем враждебном нам и агрессивном военном блоке НАТО). Призывы и демобилизации сменяли друг друга, отчеты о боевой и политической подготовке исправно передавались вверх по команде. Генеральские особняки росли попечением строительных батальонов, телепередачи вселяли гордость могуществом, рода войск регулярно дооснащались новыми образцами техники и вооружения.
Это все внушало уверенность, что войны не будет (побоятся, выродки оголтелого международного империализма). Более того – это все, собственно, и строилось на основе нерушимой уверенности: НЕ БУДЕТ.
Поэтому строилось соответственно.
И работало все соответственно.
Свидетельствую, ибо свидетелем истинной боеготовности Вооруженных Сил Советского Союза побывать пришлось.
Одним из периодов моего погашения Священного Долга Отечеству (срочной службы в Армии, что искреннейше и без малейшего лукавства рекомендую всем мужающим, вопреки визгам и пискам Комитета Солдатских Матерей, потрясающий опыт! Если выживете) явилось пребывание на минус-втором (или минус-третьем?) этаже добротного бункера, который был Командным Пунктом полка истребительной авиации ПВО. Защищавшего в те времена южные рубежи нашей Родины от супостата, норовящего позариться на благодатные Крымские земли.
Парк авиаполка составляли старенькие, но надежные и эффективные СУ-15.
Летчики налетывали часы примерно втрое меньше от положенного (то ли из-за перебоев с авиакеросином в застойном СССР, то ли из-за каких иных безалаберностей). Боевая подготовка специалистов обеспечения все больше переползала в теоретически-бумажную область. Отчет есть? Есть. Значит, проведено. А что? Войны-то не будет! И ведь специалистов таких (штурманов, планшетистов, связистов, техников и прочая, прочая…) на земле работало человек до ста, если даже один-единственный летчик в одном-единственном истребителе отрывался от земли для полетного задания. До сотни! И работало, следовало бы полагать, безупречно: квалифицированно, точно, «в соответствии с…». Реактивная истребительная авиация, все-таки. Противо-Воздушная Оборона! Понимать надо…
Надо-то надо…
Но у человека, который, волею судьбы, становился причастен к повседневным военным делам в СССР, а умственные процессы его при этом не ограничивались чтением вслух газеты «Красная Звезда»… О, у такого человека главенствующим лейтмотивом жизни очень скоро становилось одно-единственное:
«ГОСПОДИ, ТОЛЬКО БЫ НЕ ВОЙНА!!!»
…В день, когда измерить долю шутки в эпиграфическом постулате мне довелось самолично, крымское небо было безоблачным. На вершину холма, в которую (по совершенно, кстати, непонятным мне причинам – именно В ВЕРШИНУ, что, несомненно, снижало его защищенность от коварного ядерного удара) был вкопан бункер КП, накатывались с близкого моря запах йода, прелых водорослей, шум волн и прохлада, свойственная прозрачной украинской весне в предверии «вечора».
Задним умом припоминаю, что бункер действительно был тогда в необычном напряженно-пчелином гудении. Да я особо не обратил на это внимание, выбираясь наружу со своего боевого поста: смена моя завершилась, а внизу и поодаль, за следующим холмом, в столовке, меня должен был уже поджидать вожделенный ужин «для дежурной смены».
Тут-то меня и настигло первое потрясение.
А было так:
…По тропинке, вверх по склону холма, бежал (NB! 3) мой командир роты, капитан Шматко. Капитан Шматко был невысок, дороден и одышлив. Еще он был ленинградец. Сонный северный характер и лояльность к солдатам-землякам.
Если он бежит – что-то произошло.
Если он бежит вверх по склону холма и делает это быстро – произошло что-то ужасное.
– Ты куда?! – рявкнул он сквозь сипение, когда я возник в поле зрения его побагровевших глаз.
– На ужин, товарищ капитан!
– Кааакой, (непечатное вводное словосочетание), ужин?! Оп(непечатная игра смыслов)л?! Не слышал (непечатная версия слова «ничего») на своем (непечатное прилагательное) посту?! Бегом за мной на усиление, (непечатное иносказательное поименование, превратным образом описывающее мое происхождение)!!!
«ВОЙНА?!!»
И я рванул следом наверх, шлепая по ляжке обязательным для дежурного противогазом (противогазы, если кто не знает, делают абсолютно неудобоносимыми и трудноизвлекаемыми из сумки, чтобы и тут солдат не забывал стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы4), философически размышляя на бегу о «преимуществах бытия солдатом в МИРНОЕ время».
Так я влился в события, суть и общую канву которых долго потом еще восстанавливали в солдатских курилках и офицерских столовых, по рассказам очевидцев (и якобы-очевидцев). Может, и приврал кто из рассказчиков, может, я призабыл и попутал чего по прошествии десятков лет с той поры.
Но трагиглобализм потрясения, настигшего в тот день тихий и расслабленный гарнизон, от этого существенно не умалится… Нет-нет, ни в малейшей степени…
И ведь не было же никаких знамений, не было никаких недобрых примет! Даже пакостных снов-в-руку ни у кого накануне не приключилось.
…Борт номер какой-то-там, «АН-24» ВВС СССР, совершавший передвижение по заявленному полетному коридору, запросил аварийную посадку на полковом аэродроме.
Само по себе неприятно, конечно, как все заранее не запланированное и без предуведомления. Особенно в Вооруженных Силах. Где солдатиков (перед проверкой боеготовности) старшина отправлял спать с напутствием: «…Не забываем: утром, в пять-ноль-ноль, будет ВНЕЗАПНО объявлена учебная боевая тревога! К тому времени всем быть в сапогах, и штоб койка по табуретке! 5».
Но – бывает, что уж поделаешь. Жизнь…
«АН-24» стал на круг в указанном эшелоне; зашел на глиссаду, выпуская шасси, как ястреб – когти; сел; зарулил; замер.
…Дежурный диспетчер (сержант на дембеле6) лениво скинул наушники-лигатуру, чтобы с чувством выполненного долга заняться на своей вышке письмами домой. А к аварийному самолету, для выяснения и во избежание, (да и развлечение какое-никакое, скучно ведь!) устремился на «Уазике» дежуривший в этот воскресный день по аэродрому майор.
День был, повторюсь, выходной, не полетный, без предварительных вводных по гарнизону и по Округу. А потому и майор, само собой, успел подрасслабиться в процессе дежурства. Севастопольской ли замечательной (и потому недешевой) горилочкой, «Султыгой»7 ли, уворованной (пардон, отобранной на тест) по его намеку техниками из систем дежурного вертолета, история о том умалчивает. Но нависшего над ним, как над клопом, Перста Судьбы благонастроенный к окружающему миру майор не почуял.
«АН-24» оказался при ближайшем рассмотрении «АН-24ШТ»8. Ухоженным и совсем новым, на первый взгляд. Выруливая к самолету, майор увидел, как возле хвостовой оконечности открылся неспешно люк-трап, а по трапу тому спустились без церемоний несколько офицеров авиации. При еще более ближайшем рассмотрении все они оказались, как на подбор, не ниже полковников. А среди них…
Дежурный по аэродрому, не сообразивший вовремя притормозить на вежливой дистанции, едва не уткнулся бампером непосредственно в Самого Главного среди прибывших. И тотчас узрел на ближайшем погоне этого, несомненно, Самого Главного, звезду, раза в три или даже в четыре более крупную, чем его, майорские, собственные.
Майор от благоговейного изумления окостенел.
Но, как и подобает боевому офицеру, стремительно собрался в кучку: подтянулся, козырнул и решительно отрапортовал:
– Товарищ Генерал-Майор Авиации! Дежурный по…
Это было самое неудачное начало истории из всех возможных. Самое. И долго еще потом аукалось горемыке-майору.
Заслуженный воздушный ас Великой Отечественной и дважды Герой, а с 1978 года Главнокомандующий силами ПВО СССР, Александр Иванович Колдунов9 (да-да, именно он почтил внезапным явлением) уже больше полугода назад удостоился звания Главный Маршал Авиации, а потому такого странного обращения не понял совершенно.
Он возвращался, кажется, из дружеского визита или с сов-местных учений с какими-то странами Варшавского Договора. Что побудило его по пути домой заинтересоваться внезапно крохотным гарнизоном на окраине Единого и Нерушимого – Бог весть.
Дальнейшие перемещения Главкома по расположению полка хронологически не зафиксировано, да и не важно теперь. Размышляя об отставке с разжалованием и о последующем расстреле, почти протрезвевший майор впал в ступор. Просигналить толком никто никому ничего не успел, поскольку никто почти ничего, собственно, толком не понял.
А потому все оказались, понятное дело, совершенно не готовы.
Через очень малое время (естественно!) Главком ПВО СССР командирской поступью вошел в главный зал10 КП на минус-втором этаже бункера. Он увидел то, что увидел бы всякий, кто может без стука войти в главный зал КП тихой провинциальной войсковой части ПВО в воскресный день.
Что именно?
Ну, например, оперативного дежурного по КП отдельного Полка истребительной авиации сил ПВО Одесского военного округа, подполковника, одетого в желтую техничку без знаков различия (почти пижаму) и играющего в шахматы с одним из дежурных штурманов (в почти пижаме же, только синей) под стопочку-другую перцовки с огурчиком/помидорчиком и лучком-сальцем-черным хлебцем.
Дремлющих или мирно читающих штурманов и офицеров связи.
Сапоги почивающего в своем закутке, прямо на полу, на шинельке, солдата-планшетиста.
А где-то сверху, с минус-первого, еще и доносится (сквозь бетон) юный сексуальный смех телефонистки (которой кто-то из дежурной смены взялся, видимо, помогать в освоении матчасти)…
Чистая пастораль! И тут, представьте, Главный Маршал Авиации.
Немая сцена, нарушенная лишь судорожностью Оперативного Дежурного по КП, попытавшегося застегнуть крючки воротника (на техничке отсутствующие).
Главком останавливает движением руки попытку рапорта.
Главком молча снимает свою фуражку с широкими дубовыми ветвями, золотом по околышу, швыряет ее на обширный стол посреди зала (к стопочкам-шахматам-блюдечкам с закуской-пепельницам с окурками), после чего произносит сухо и холодно:
– Боевая тревога. На вас летит двадцать самолетов противника. Ваши действия.
И садится на стул у стеночки зала, Domine Canes11.
Наблюдать.
Бедлам12?! Помилосердствуйте. Воспоследовавшие события низводят Бедлам, во всей дурной славе его, до детского садика. Тихого, безмятежного.
Мигом обретшие боевитость офицеры расхватывали телефонные трубки, чувствуя, как горбом-потом-кровью выстраданные звездочки на их погонах (дома, в шкафу, на парадных и повседневных формах) тают в размерах и уменьшаются количеством, вместе со льготами по выслуге.
Телефонистка на минус-первом, оборвав смех, залязгала хвостатыми телефонными штекерами, через два на третий роняя их из трясущихся пальчиков, такими жуткими голосами орали на нее из наушников; орали и невнятно выплевывали позывные.
Снаружи (внизу и за вторым холмом) завыли тревожные сирены.
Из казарм, из сонных дежурных помещений, порскнули в стороны солдатики-вестовые, взбодренные гарантированными им насильственными и многократными сексуальными актами в извращенной форме, если только они мгновенно («М-Г-Н-О-ВЕН-НААА!!! ПОНЯААЛ?!!») не найдут надлежащих офицеров, которые, конечно же, в летнее воскресенье так и ожидают подъема по боевой тревоге – кто на море, кто на рыбалке, кто в баньке на речке Бельбек, кто у подруг в Севастополе (ну-ну, так они адресок в штабе и оставили!), кто… Год-то, год-то! Помните?! О мобильной связи еще и не мечтали тогда; один линейный телефонный аппарат, блокированный, на пару коммуналок – за счастье!.. И при этом все офицеры, конееечно же, трезвые; все по форме; все сразу, как положено, при «тревожных чемоданчиках»… А куда деваться-то?! Солдатики мчались во весь дух, яростно и безнадежно, как гладиаторы на льва. Как смертники в последний бой. Заранее прозревая грядущие им казни египетские13. Лишь крымская тонкая пыль вздымалась за ними, чтобы уплыть клубами по ветру.
Планшетисты бестолково метались со сна в полутьме за огромным планшетом, со скрежетом волохая по плексигласу линейки и кроша мел.
С аэродрома потянулось пение первых разгоняемых турбин; забормотала громкая связь. Штурманы мужественно впились взглядами в навигационные, полыхающие адским зеленым светом экраны, стараясь при этом стать как можно незаметнее (так, невыразительная спина да пара наушников) для зловещей полуосвещенной фигуры там, на стульчике, у стены, на фоне готовой карать свиты.
…А я, наконец, отдышался на своем посту, хотя за каким я там бесом, какого чёрта меня туда вернули на усиление – так и не понял… Учения? Или-таки война?! А ужин?! Громкая связь бубнит невнятное. Неизвестность давит.
Вдруг нам всем и жить-то осталось полтора-два часа?..
Главком ПВО молча сидит на стульчике и созерцает.
…Редкие найденные офицеры начали прибывать на КП и в расположения по боевому расписанию, а с мест стали поступать доклады. По всем окружающим бункер холмам-долинкам завращались и закивали решетчатыми устрашающими параболами дальномеры, высотомеры, дальний обзор.
Кому-то тогда даже показалось, наверное, что все потихоньку налаживается. Что, может, даже как-то и пронесет. Минует. Сложится.
Ага.
Когда КП начал постепенно (очень постепенно) походить на то, на что он, по природе своей и назначению, походить должен; когда почти все посты почти заработали, почти как надо – погас свет. Весь. И аварийное освещение. Погас планшет, погасли индикаторы на пультах, исчезло адское зеленое свечение штурманских агрегатов. Пискнув, умер коммутатор на минус-первом.
На пару мгновений бункер затих и замер.
Потом Старший штурман дежурной смены срывает с головы гарнитуру, швыряет ее в пульт и орет, как резаный, в кромешном мраке:
– Да что ж такое?!!! Не вижу!!! Не слышу!!!… ФАШИСТЫ ПРОКЛЯТЫЕ!!!
…Капитан Шматко, срываясь на фальцет:
– Дежурный по связи!!!!!
– Я! Товарищ капитан, разрешите доложить! Старший прапорщик Потолуй…
– Хренолуй!!! Где аварийное питание???!!!
Старший прапорщик Потолуй, добросовестный служака с практически неподмоченным дотоле послужным списком, вознесся прочь из бункера подобно сухому листу на гребне взрывной волны. Только стулья загремели во мраке, разлетаясь. Кроме, к счастью, того, на котором Главком ПВО СССР.
На поверхности, сразу за входным тамбуром бункера, располагался находящийся в его, Потолуя, ведении капонир с аварийным генератором. Подлежащим запуску не позднее, чем через двадцать секунд после отключения штатного энергопитания. Запустить его должен был бы дежурный оператор, по сигналу аварийного звонка снизу, от старшего прапорщика же, собственно, Потолуя (в военном отношении система бессмысленная напрочь, поскольку если уж от действий врага накрылось основное питание – не защищенный ничем в хлипком капонирчике дежурный, и подавно, улетел давно пеплом по ветру. Но войны-то не будет, помните?)…
Внизу Потолуй кнопку звонка (питание автономное, от аккумулятора), естественно, обнажимался, а потому прикидывал по пути вон из бункера, какими словами обоснует подчиненному справедливость применяемой к нему (потом, конечно, после всего) казни током в усекновенные конечности, освежевывания и расчлененки.
Дежурным оператором случился в ту смену рядовой Каримов.
Он и был обнаружен старшим прапорщиком Потолуем возле капонира, в тени камуфляжной сетки: Каримов (забытый, а потому не посвященный в треволнения дня) лежал точно на том месте, где его предшественник (рядовой Таджибоев) однажды едва не расстался с жизнью, пописав на высоковольтный кабель под напряжением. Лежал и жевал неприветствуемый в армии насвай14, пришедший посылкой от родителей из далекого Андижана.
Каримов был от природы огромен, ленив, медлителен и девственно туп. Но дизель-генератор заводить научился исправно. За полтора-то года службы! С полгода назад он еще пытался украсть у меня (на свой дембель) замечательную длинную шинель, да старшина пресек на корню.
– …РРРЯДОВОЙ КАРИМОВ!!!
– Эээ?
– Пааачему лежим?! Опух?!! Звонок не слышал?!!!
– Эээ! Сылышал, таварыша страшный пырапоршык.
– Так (снова следует слово «почему», но уже в переводе на профессиональный и обиходный, но непечатный, военный жаргон, понятный даже Каримову) дизель не запущен???
– Солярки нет, таварыша страшный пырапоршык!
…Таварыша страшный пырапоршык покрывается, поверх багрового, камуфляжными синевато-зелеными пятнами.
– Как «нет солярки»?! – сипит он, оплывая на горячие камни.
Кранты. Трибунал – не трибунал, но офицерский Суд Чести – точно. Дизель! Он же его, Потолуя, нераздельная вотчина и повинность…
– Ыыыы, – хрипит старший прапорщик Потолуй, срывая крючки ворота (он-то, службист, при полевой форме!) и бросаясь с пустой канистрой на поклон к ближайшему, в километре примерно, работающему дальномеру. Плевать на высокочастотное излучение! Родина в опасности! А Каримова послать – к послезавтрему вернется…
– Савсем нету! – жизнерадостно поясняет ему вослед рядовой Каримов, продолжая лежать и чавкать, – таварыша маёр вчера говориль: – «Давай-давай, на пожарный машину». Пыроверка из округа будет, говориль таварыша маёр! Я даваль…
– …Ыыыы, – хрипит (в двух этажах под задницей рядового Каримова; под травой, землей, щебнем, кабелями обеспечения, бетонными сводами и перекрытиями) подполковник, злым роком ввергнутый в оперативное дежурство по КП именно на этот Судный День.
– …Шесть самолетов в воздухе, – потерянно шепчет где-то во тьме за его спиной дежурный штурман, – шесть самолетов в воздухе…
Главнокомандующий ПВО СССР (Главный Маршал Авиации) тоже где-то там, во тьме. Внечувственно созерцает.
Робко загораются аварийные лампочки. Старший прапорщик Потолуй – спортсмен, воин и патриот, он бегает быстро.
А штурманские мониторы оживать не торопятся.
– …Не хватает мощности, товарищ подполковник!..
И тогда (нет! Нет! Не вру! Пятеро свидетелей, в один голос!) Оперативный дежурный вскакивает вдруг через стул на стол (тот самый, где стопки, пепельницы и фуражка Главного Маршала Авиации), выдергивает из кобуры пистолет Макарова 9мм, досылает в патронник патрон и орет жутко, потрясая стволом:
– Если! Хоть! Один! Самолет! Упадет!.. Пе-ре-стре-ля-ю всех, гады, к ччорррттовой матери!!!
…Да еще и сам застрелится, судя по безумному виду.
Главком ПВО сидит в полумраке на стульчике и созерцает. Свита не шелохнется.
Знаете ли, что отделяет трагикомедию от фарса? Или даже буффонады? Сущая мелочь. Иногда – просто появление нового персонажа.
Итак, мизансцена: Главком ПВО у стеночки; штурманы в ступоре; планшетисты парализованы отсутствием данных; Оперативный дежурный на столе, с воздетым пистолетом. Телефонистка этажом выше (прямо над пистолетом Оперативного, всего в пяти сантиметрах бетона и полуметре стула от дульного среза) размышляет, не спокойней ли было бы податься в одесские проститутки, когда звали.
Коммутатор перед нею утыкан штекерами гуще, чем враг команчей – стрелами.
Действие следующее: те же и…
Прапорщик Чупрына.
Боль и песня тихого окраинного гарнизона. Скорбь командиров, кошмар начальников. Терпеть его невозможно категорически, отправить же в отставку – невозможно абсолютно. Беспросветный алкаш, разъ(непечатная в контексте слова буква)бай-матершинник, тощий и тщедушный, но – единственная на весь полк пара рук, растущих, пардон, не из задницы. Если вдруг что нелинейное – «Зовите Чупрыну!.. Опять?! Ну, так сразу и зовите, как проспится чутка!.. Придет – исправит».
Славный мужичок: без затей, без церемоний. Нам, военным пролетариям КП, он всегда нравился.
…Прапорщик Чупрына восшествовал в главный зал КП величественно и человеколюбиво, подобно Королю-Солнцу. Как будто не был подшофе, в шлепанцах на босу ногу и в драном спортивном костюме «Торпедо». В руках наперевес Чупрына нёс здоровенный электрический паяльник. От паяльника разило горелым.
– Здоровэньки, хлопци!.. А чого тут?.. То я паяльник воткнул, а он сгоремши, чуете? Гы! Усе и гавкнулось…
Оперативный Дежурный застыл посреди стола на момент осо-знания (по Станиславскому).
Потом раздулся вдруг предынсультным бегемотом и с ревом: «СССУУУУКААА!!!!» низринулся, устремляясь вослед прапорщику Чупрыне (уносящему уже ноги со свойственным профессиональным алкашам чутьем на всякое нехорошее).
Главком ПВО созерцает. И явно получает от созерцаемого удовольствие, садист.
…Через некое время оживают, один за другим, штурманские экраны.
Истребители-перехватчики обретают себя в пространстве; курсы ложатся мелом на планшет в окружении наносимых, стираемых и вновь стремительно наносимых цифирей (планшетисты обучены ловко делать это навыворот; пишется-то с оборота планшета, а читается офицерами с другой стороны). Синхронный бубнёж становится отчетливым, восстанавливая военные интонации.
Употребивши втайне валидол, седой (нет-нет, это уже и раньше у него так было) подполковник, так и не настигнувший сховавшегося где-то в недрах бункера прапорщика Чупрыну, подсылает, по размышлении зрелом, телефонистку (ту самую, юную-сексуальную) в паре с опытной пышнотелой телеграфист-кой (обе в супер-мини, пусть и ушитом форменном) ласково попотчевать Главного Маршала Авиации кофейком, для смягчения гнева.
Кофе из новогоднего набора химозен и жуток. Но цель экспедиции, кажется, частично достигнута: Главком снисходит до краткой (интимно-вполголоса) светской беседы с дамами.
И настает-таки минута, в которую никто уже почти не верил!
Главком оборачивается к своим. Один из его полковников извлекает секундомер (надо же!), щелкает, демонстрирует циферблат.
– Ну, что ж… – Главный Маршал Авиации поднимается, наконец, со стула, – Нормативное время развертывания превышено в сорок с лишним раз15. В принципе, мы все тут уже давно покойники. Но я после вашего… Гм… Дежурного по аэродрому… Думал – будет еще хуже. Передайте командиру полка…
Комполка (аллилуйя!) нынче повезло. Он в воздухе, в одном из перехватчиков. Выполняет боевую задачу по выживанию после отсутствовавшего наведения, успев за «слепой» период залететь в зону поражения Керченских зенитно-ракетных комплексов ПВО. Поэтому лично присутствовать при нынешнем Содоме с Гоморрою (и получить, само собой, соответствующего калибра втык под хвостовой стабилизатор) не мог никак. К счастью.
– …Пусть серьезнее работает над боевой подготовкой вверенного ему… М-да…
Не договорив, Главком забирает со стола свою фуражку. Сдувает с тульи пыль, надевает, выравнивает, выходит. Свита – за ним.
Катарсис у всех присутствующих.
Истребители с громом, слышимым даже в бункере, заходят поочередно на посадку. Раскручивает на аэродроме винты неприметный «АН-24ШТ».
Чуть позже, ближе к ночи, мы с моим сменщиком и с прапорщиком Чупрыной сидим на бетонной стенке, укрепляющей береговой склон к морю. Смотрим сверху на темные волны и успокаиваем нервы. Пахнет горячим чабрецом с холмов за нашими спинами. Еще немного лавандой, ковылем и полынью.
Чупрына курит «Беломор».
В гаснущем закате, у самого горизонта, угадывается громада большого противолодочного крейсера «Москва». Его очередь: если корабли НАТО (неймется ведь, гадам) подходят слишком близко к территориальным водам СССР, из Севастополя на внеш-ний рейд выходят поочередно, для присмотра, авианесущие крейсера – либо «Москва», как сейчас, либо «Ленинград». У них чуть разные силуэты.
Морячкам хлопоты, нам – нечаянная радость. Когда на полдистанции до буржуазной Европы возникает такая вот стальная громадина, она работает пассивным ретранслятором, и в наши телепередачи тогда вклиниваются фрагменты ИХ телепередач. Даже порнофильмы. Настоящие, где «Дас ист фантастиш, о-о-о-о»!.. Если в эти благословенные мгновения не занесет нелегкая в казарму Замполита – успеваем потаращиться, кто не на дежурстве и не в наряде. Замполиты, впрочем, оказываются в казарме в таких случаях редко: Замполит тоже человек, он тоже смотрит телевизор.
– …И что теперь будет? – спрашивает Нури Анарбеков, мой сменщик, умница и интеллигент из Чимкента. Нурсултан говорит по-русски безупречно, лишь едва заметно пришепетывая. Он волнуется. Ему еще здесь служить и служить.
– Та ничого. Не трусытися, – Чупрына щелкает окурком в сторону моря. Не добрасывает, веер искорок разлетается по гальке внизу маленьким красным взрывом, – Як працювалы, так и працюемо16… Айда, бухнем, хлопци. У мене е, трохи. Та ще цыбуля з силью… Писля такого полоскання треба17…
Прапорщик Чупрына оказался, как всегда, прав.
Оргвыводы, неотвратимые, беспощадные и справедливые, вследствие вопиющего произошедшего… Они воспоследовали? Полетели головы, посыпались звездочки с погон?
А ничуть не бывало. Как ничего и не было.
…Главкома ПВО, Главного Маршала Авиации Колдунова Александра Ивановича, сняли с должности и отправили со скандалом в отставку через несколько лет после наших событий, когда вся противовоздушная оборона Союза прошляпила Матиаса Руста18. Да даже и не то, чтобы прошляпила, собственно. Не воспрепятствовала. Не осилила. Оказалась неспособна. Вроде бы, и видеть-то видели, эпизодически. Но…
То цель квалифицируют как нарушителя, когда она уже вне видимости РЛС, то решение на подъем дежурных экипажей для опознавания цели примут, когда та уходит из зоны ответственности, то истребитель к «цели 8255», летящей на шестистах метрах, поведут на высоте 2100 в десятибалльную облачность, то просто не успевают договориться о пересечении перехватчиком из Тапинского авиаполка границы Ленинград-ского Военного Округа.
Истребители из Лодейного Поля вообще навели далеко в стороне на ложные цели, оказавшиеся облаками.
В Тайцах расценили на радаре самолет Руста, как стаю птиц. В Московском округе – тоже.
Невнятные доклады, вялые промедления, кривые исполнения решений, прятки-увертки во избежание взбучки от вышестоящего (авось-соседи-разберутся)… И так – по всему маршруту «Cessna-172». Почти половина страны. От Локсы и Таллина на Финском заливе до Москворецкого моста под стенами Кремля. Единственную реальную попытку сбить нарушителя предприняли таллинские (тогда еще без второго «н») пограничники, обстреляв Руста из автоматов (просто увидев, что через границу без предупреждения летит непонятный самолетик).
Удивительно? Не очень, по-моему. Мы-то с вами можем почти воочию представить теперь, как оно происходило, разве нет?
Всего лишь спортсмен-любитель. Восемнадцатилетний пацан, безо всякой боевой подготовки и без злого умысла…
«ГОСПОДИ!!! ТОЛЬКО БЫ!!! НЕ!!! ВОЙНА!!!»
Не клевещу ли я на тогдашнюю, «несокрушимую и легендарную» 19? Избави, Боже. Ни словом.
Да я и сам, признаться, в трагифарс «Советская Армия времен застоя» привнес лепту. Пусть и крохотную, а привнес.
Как сейчас помню тот строевой смотр. Разумеется, не столь уже драматический, как конфузия с Главным Маршалом Авиации: проводился оный строевой смотр в соответствии с традициями, предваренный загодя уведомлениями и подготовкой, с инспектором в лице (всего лишь!) генерал-майора, из (всего лишь!) командования Одесским Военным Округом…
Решив не посрамить отца-командира, на случай личного обращения инспектора («Такое возможно! Смотрите у меня!») я выучил, наконец, наименование своей должности по военному билету (Ну, и что, что не соответствует действительной? Написано Начальником Штаба части, лично. Вот, печать. По оной должности и получаю невероятную для солдата зарплату в двадцать два рубля пятьдесят три копейки чистоганом за месяц!).
И надо же случиться – как в воду глядел. Пригодилось!
Когда бредущий мимо строя пожилой генерал-майор приостановился напротив меня и спросил, вполне благожелательно, мою должность, я уверенно и гордо гаркнул, глядя в пространство перед собой по стойке «смирно»:
– Начальник телефонной станции «ВУС-403482А»!!!
Генерал-майор слегка оторопел.
– Какой телефонной станции? – осторожно переспросил он, поморгав.
– «ВУС-403482А»!!! – повторно отчеканил я, невзирая на страдальчески оплывшее лицо командира моей роты (капитана Шматко) и свирепо нахмуренные брови комбата Отдельного Батальона Связи, в рядах которого я находился в данный момент.
У ефрейтора, стоящего в строю навытяжку-грудь-колесом-пятки-вместе перед инспектором-генералом из Округа, с соображением вообще туговато. Как правило.
– А… Понятно… – подумав мгновение, кивнул товарищ генерал-майор, после чего продолжил инспекцию.
Он был мудр и в совершенстве владел тогдашними правилами игры в солдатики, этот пожилой генерал-майор из командования Округом. Он не стал удивляться-разбираться дальше. А мне после смотра в доходчивых, но обидных выражениях командиры объяснили, что дважды отрапортованный мною «ВУС» – это вовсе не телефонная станция такая. Это «Военно-Учетная Специальность номер…»
А я знал? Мне кто-нибудь хоть раз объяснил это раньше, в ходе боевой и политической?!..
Да и какая разница, в конце концов?
Войны-то все равно не будет!
…Ведь не будет, правда?
Санкт-Петербург,
апрель-май 2013 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «В каждой шутке есть доля шутки» (Михаил Задорнов, 1992 г.) Здесь и далее – примечания автора.
2 «Мы – мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!»
(«Песня о Каховке», М.А Светлов. 1935 г.).
3 Nota Bene! – Особое внимание (замечайте хорошо!) (лат.).
4 Ссылка на пункт Общевоинского Устава
Вооруженных Сил СССР.
5 Табурет в Советской Армии являлся важнейшим инструментом застилания койки, поскольку предписанный внутренним распорядком рубчик вдоль койки на одеяле-покрывале наводился ударами ребра ладони именно по ребру сидения упомянутого предмета мебели, кверху ножками разглаживающего и прижимающего одеяло сверху.
6 В ожидании скорой демобилизации (армейский жаргонизм).
7 «Султыга» или «Массандра» – авиац., жаргонное название. Охлаждающая жидкость, состоящая из смеси этилового спирта и дистиллированной воды, доля этилового спирта в которой составляет 50%.
8 Штабная модификация Ан-24.
9 Главком ПВО до 1987г.
10 «Главный зал». Скорее всего, я ошибаюсь. Весьма вероятно, это помещение называлось как-то иначе. «Оперативный центр КП», например. Просто не знаю. Для меня оно всегда называлось «Главный зал»; я не слишком интересовался тогда профессиональной терминологией, уж извините.
11 Domine Canes – Доминиканцы (досл. – «Псы Господни», лат.) Монашеский орден, составивший основу Святой Инквизиции.
12 Бедлам (англ. bedlam, от Bethlehem — Вифлеем…), …дом для умалишённых в Лондоне… В переносном смысле – «сумасшедший дом», хаос, беспорядок, сумятица. (Большая Советская Энциклопедия).
13 «Десять казней египетских» – Бедствия, обрушившиеся на египтян, препятствовавших Исходу, по предсказанию Моисея. (Пятикнижие, Книга Исхода.)
14 Род слабого наркотика, распространенного в странах Средней Азии.
15 Не поручусь: не знаю тогдашнего норматива. Возможно, очевидцы и приврали, а может – со временем и от пересказа к пересказу карасик превратился в кита…
16 Не тряситесь. Как работали, так и работаем (укр.).
17 Уменя есть немного. И еще лук с солью… После такого полоскания нужно. (укр.).
18 Матимас Руст (нем. Mathias Rust) – молодой немецкий спортсмен, по собственной инициативе совершивший на лёгком спортивном «Cessna-172» «перелёт мира»: Гамбург – Хельсинки – Москва, и приземлившийся в 19.10 28 мая 1987 г. на Красной площади.
19 «…Несокрушимая и легендарная,
в боях познавшая радость побед…» (Слова О. Колычева, музыка
Б. Александрова, 1943 г.).
