Поэт – это утысяченный человек.
М.Цветаева
Среди обширного разнообразия имен ныне редко встречаются поэты, по-настоящему талантливые, которым что-то тайное, глубинное, дается свыше. Владиславу Уртаеву, чье имя уже вошло в антологию современной осетинской поэзии, свыше дано многое. Несомненно, что свой личный вклад в современную литературу поэт внес – глубокой философской лирикой, роскошной стилистикой, виртуозным владением поэтическим словом.
Автор трех сборников, Вл.Уртаев при знакомстве производит впечатление человека подчеркнуто непубличного, даже с некоей отстраненностью, внутренне углубленного. Познакомившись с его творчеством, понимаешь, что его поэзия – это поэтика предельности, «безмерности в мире мер», многослойности стиха, несущего глубокий смысл и свет. В свои 14 лет он уже проявил свое устремление к вселенскому и возвышенному, философское мышление:
Опять густеет небосклон,
И тают сроки жизни тленной,
И день стекает вглубь Вселенной,
Колыша летопись времен…
Или:
Что наша жизнь? Она всего лишь остров,
Затерянный в загадке Океана,
Пугающего нас своим величьем
И вечной пустотой небытия.
Разве эти строки, появившиеся в печати в начале 80-х годов, не свидетельствовали о появлении настоящего поэта? Вот так «мальчик, распахнув судьбы страницы, нетвердым шагом топал по Земле…»:
В безбрежный мир доверчиво глядел…
И широта души была без края
И доброте неведом был предел…
В его стихах начального периода – история становления поэтической души с ее первыми разочарованиями и болями, без которых как может складываться путь поэта, по точному определению М.Цветаевой, «утысяченного человека»? «И даль на ощупь пробовал птенец… И видел безразличие сердец». Плохо ему в несовершенном нашем мире, где так больно жить, что «ни оконца в ночи и ни дверцы», где «жестокость и блуд выбивают торжественный туш». И вырывается: «Эх, на Небо, как Мечта, непомерное…»; «Вперед! Вперед! До звездной пыли! К иным мирам!»
Для поэта изначально было важно сохранить свою душу, уберечь свет и добро в ней:
Не хочу, не желаю бродить породителем боли я,
Не желаю свергаться к предателям собственных душ…
Если хочешь, возьми
Хоть сейчас мою плоть,
Но не дай мне оплевывать душу!
Так возникает диссонанс, который с годами увеличивается, мучая поэта и граня гармоническую душевную конституцию. Начинается противопоставление с другой стороной, с той, где «сердца – бетоны»:
Пусть я смешон.
Пусть даже для тебя.
Пусть всем смешны мечты и пожеланья.
Вам не понять, что я живу любя,
Что жизнь моя и есть – мои мечтанья.
Или:
Почему, раз кювет –
Никому дела нет,
А доверишься – бед
Наколдобят.
Окаянную дрожь
Бегемотовых кож –
Проверял – не проймешь,
Лишь догробят.
Появляется мечта о «городе золотом под небом голубым», «где ваяют чудес владельцы и людского проклятья нет. Заберите меня, пришельцы, на одну из своих планет». Поэт создает свой, особый мир, далекий от реальной жизни. Но зато в этой стране царствуют Любовь, Добро, Красота и Свет. Две страны, два пространства, два мира…Отсюда и происходит основное настроение лирики Вл.Уртаева – не всегда осознанная, иногда беспричинная печаль, вырастающая в отчаянье, но замаскированная сдержанностью тона. Не оптимист поэт…
В эту горечь я шепчу: «Быть!»
А повсюду ничего – мрак.
Я хочу, я так хочу жить.
Но не знаю одного – как?
Может, эта мечта о «городе золотом» и есть та спасительная соломинка, поэтому он хочет очутиться в «острове между двух миров»:
Та земля – предел моих желаний,
Та земля – заветная мечта…
Нет там ни страданий, ни закланий
И по тропам бродит Красота.
< Там повторились в заглавии счастья Звездный младенец и белый ягненок. Там позабыты и плети, и клети, И созидают гармонию сами Просто, как дети, на светлой Планете Ясные люди с большими глазами. < Высокая Мечта Черешневого детства – Прекрасная земля небесной красоты, Отрезалась чертой людского душеедства, И жалобно чадят сожженные мосты.
Символично, что эти «сожженные мосты» не раз встретятся в стихах:
Ты скажи, как разделяют
Эту сторону и ту,
Если ангелы гуляют
По сожженному мосту?
Философские взгляды и размышления поэта определяют главные законы жизни, выраженные в его строках: «Мир соткан из материи Любви»:
Бессмертен человек. И Даль прекрасна.
И вечна Красота, Иное – ложь.
Сердцем, «что желает все обнять», поэт верит, «диапазон нелегких испытаний протянут от рожденья до креста», «суть Бытия» до конца постичь невозможно, потому что «Богочеловек нес в сердце свет космических законов».
Космизм его мышления иногда удивляет. Поэт хочет определить не только земное, но и свое космическое место в мирозданье:
Во мне клубится дым эпох.
И стародавнее зорится,
И в вечность выпавшие лица
Плоть обретают не спеша…
Вл.Уртаев поднимается от местного к глобально-человеческому, от национального – к общечеловеческому. И в этом тоже проявление его космизма: «И каждый вздох – вмещенье Мирозданья. И каждый выдох – новые миры»;
Ни плесов, ни холмов, ни рощ –
Одна Великая Безбрежность…
Какая бережная нежность,
А в ней Космическая Мощь.
< Ты с горечью – увы! – осознаешь, Что ищешь объясненье Мирозданью, Как муравей причину Эвереста, Как однодневка стержень аромата, Как беглый всплеск истоки Совершенства…
Душой истинного поэта он пытается понять «простые в чистоте первоисходов ступени эволюции Земли». Он верит в органическое единство всего со всем, а главное, со Вселенной: «Воистину, Миры свершат свой бег, одно звено в другое переходит…»
В дыханьи Жизни полнота
Всесветового единенья…
Пульс мирового наполненья,
И красота… И Высота…
Ничего не исчезает, «даже мимолетный полужест уже навек запечатлен в Пространстве»:
Есть над каждым
Всевидящее Око.
Под ним не утаится
То, что хоронит сердце…
А иногда Поэт теряется перед огромностью мира:
В первозданном сплетеньи
Бездны, знаки и звуки….
Я в прекрасном смятеньи,
Опускаются руки –
Необъятность…
Что делать?
< Бессилен я перед лицом Природы, Ведь я никто, лишь смертный человек.
Тютчевское «все во мне и я во всем» в поэтической форме воплощается в строках:
Мы не умрем! С землей мы будем вечно
Сливаться в разновременную массу.
Мы будем жить в дающих воздух кронах,
Зазеленевших кронах наших дел –
И кислородом времени дышать.
Вл.Уртаева интересуют тайны пространства и времени, условность которого он ощущает:
Все, как речка, быстротечно
В этом разном настоящем.
Преходящее невечно –
Радость вечна в преходящем.
Он способен уловить во временном – вечное:
Новейшее – есть Вечное. Оно
Сто раз в эросмещеньях позабыто,
Утеряно и заново открыто,
Утрачено и вновь обретено…
Или:
Утекает время…
Улетает прочь….
Утро, день, ночь…
А мы не замечаем,
Что наша жизнь и есть –
Утро.
День.
Ночь.
Или:
Минуты… лишь минуты – как ни странно –
От катакомб до лоджий Ватикана.
Весь мир – тайна, постичь которую – увы! – мы не в состоянии, и поэт заключает:
Непостижима Суть, и слава Богу –
Раз вечна Тайна – Жизни нет конца.
Словами невозможно передать все чувства, переполняющие душу. И поэт приходит к тютчевскому «Мысль изреченная есть ложь»:
Те чувства, что в озвученье вгинаю,
Как выразить – не знаю я, не знаю.
И крик – молитва, и молчанье – крик.
У него молчание – это не бездействие и пустота, а осмысление: «Я вас прошу, давайте помолчим…» Мир мыслей и чувств – мир истинный, но непознаваемый. Стоит мысли облечься в словесную форму, как она начинает искажаться:
Я так люблю…
Ну как сказать? Молчу…
< Молчанье… это зов: Благослови Из сердца измоленное звучанье! И тянется мелодия любви Расплавленной жемчужиной… Молчанье…
< … Какой я был невежда! Доверял бесценное словам…
Вместе с тем Вл.Уртаев – поэт предельной лиричности. Он трактует Любовь как начало и главный смысл жизни:
Из вложенного в кольца Бытия
Нетленна и единственно – бесценна
Любовь моя – небесный Авиценна –
Любовь моя…
Понятие многомерное, его любовь – это и Любимая, возведенная им на пьедестал Мадонны, и любовь к ближнему, к земле, к Родине:
Един огонь. Вверху и впереди.
Едино чувство к ближним и к отчизне.
Как называют мощный свет в груди,
Который люди ценят выше жизни?
Причем Вл.Уртаев не допускает социальности в стихах, не опускается до роли поэта-общественника, поэт-политика. Несколько стихотворений, написанных им в 20 лет, которые можно притянуть к политической теме, поражают собственным взглядом – мнением и метафоричностью образов:
А где-то там тревожно дышит Русь,
Подбитая звездой пятиконечной…
Или:
Под сапогами, скорчившись, лежит
Культура с перерезанной трахеей…
И в глубине оборванной, но вечной
Упрямо бьется раскаленный пульс.
У Вл.Уртаева крайне редко встретишь привязку к Осетии. Даже если он обозначает свою малую родину, все равно его повествование стремится быть шире, глобальнее:
«За окном огни Владикавказа – Слезный набрызг мальвы и жасмина», – пишет он в поэме «Майя». И вслед за этими строками:
Ты подумай только… Бесконечность…
И везде Миры… И все живое…
И во всем – Закон…
В стихотворении «Ночной Владикавказ» небольшая пейзажная зарисовка вырастает до масштаба звезд, которые «дышат в ясной тишине». В следующем посвящении родному городу мы совершенно другими, его глазами видим «листвотрепещущие скверы и бронзовые гроздья фонарей», «неприхотливую крылатость»…
В слияньи пластики и чувства
Парит Владикавказский дух,
Тут просто нужно чувство вкуса,
Тут нужен такт, тут нужен слух,
Владикавказские мотивы,
Как неразъемные мосты…
Осетию поэт называет «жемчужиной Земли», «Божьей драгоценностью». Для Вл.Уртаева «Осетия, как око бытия», где:
Во всем – любовь, во всем – движенье,
Во всем – величье, ритм и мощь.
Любовь к Осетии вырастает в любовь – боль ко всей планете. Он готов «как ватман изорвать ликующий мотив, раз нет в нем доброты и состраданья». Поэтому как заклинание звучат слова:
Начнись, Земля Счастливая! Родись!
Тебе тысячелетья было больно!
Дыханье красоты, освободись!
Все! Хватит поругания, довольно!
Залей, Любовь Небесная, залей
Разлад и мор, согбение и травлю!..
Вот что интересно: ключевые слова философского мира Вл.Уртаева, которым он придает особое значение, всегда пишутся им с заглавной буквы: Небо, Земля, Красота, Океан, Море, Завтра, Мир, Бессмертие, Музыка. Ни разу мне не встретился в этом ряду Человек, и это тоже деталь говорящая.
В то же время поэт хочет верить, что:
Не может быть ничтожным человек,
Не может человек быть некрасивым,
Не может он – по сути – быть плохим,
Ну вот никак. Ведь это так понятно.
А еще он убеждает нас, «Что тьма – на миг, а свет – навек…навек…»
Что каждый дерзкопламенен и ясен.
Что каждый – Солнце. Просто человек
Не ведает о том, как он прекрасен.
Поэт конструирует свой мир на извечных истинах, таких простых и сложных одновременно: любовь и добро, свет и состраданье: «Мы идем через Боль, чтобы в чуткости к ближним мужали…»:
В мраках тех, кто плачет,
Есть огниво –
Если плачешь, значит,
Сердце живо.
Категорическое и абсолютное отрицание зла и равнодушия – его кредо:
Облегчать и дарить – это жизнь моя.
Это потребность.
В Благе не оскудеть. В Милосердии
не изнемочь.
Или:
Превозношенье зла (галоп во гробе) –
Прямое отрицание Истока…
Или:
Тебе плохо?.. Могу ль протянуть
тебе руку участья?
Подари разрешение, ближний мой,
чем-то помочь…
Или:
Когда рука несет не хлеб, а камни,
На что рука мне?..
Поэт транслирует такой мощный импульс света и любви, что эта позитивная энергетика оставляет в нашей душе яркий звездный след:
Учи меня, Страдание, учи
Вибрировать на зов чужих недоль!
Пока из сердца не пойдут лучи –
Пусть будет боль.
Или:
Радость Любви – это Радость Свободы,
Радость Светиться и Радость Светить…
Или:
Я просто посмотрел и ринул шквал.
И только Свет в ударной мощи шквала.
И лишь Любовь без меры и цены…
Кто не способен сильно чувствовать, не способен и влиять с силой на читателя. У Вл.Уртаева эмоции и чувства безмерны. «Вся грудь моя – сплошная амбразура», – пишет он, и это тоже критерий поэта настоящего, без двойных стандартов и пафоса.
Эта безмерность особенного накала и развития достигает в любовной лирике, которая отличается у поэта глубиной и обнаженностью: «В ничто превращены земные меры – все знаешь Ты, о, Господи! – в ничто». Эта глубина и безмерность могут быть пугающими для человека, кому адресованы эти чувства, они могут быть трагичными для самого поэта, который не ощущает соразмерного отклика на свои эмоции. Может, потому многие поэты, в том числе и Вл.Уртаев – не оптимисты.
Какая внутренняя мощная энергетика и сила чувствуются, когда мы читаем, что поэт «зацелует до цветенья и вечный снег, и вечный лед…», «камни окрылю», «обращу в луга – пороги», «рину на боль сокрушающим валом звездные вихри и звездные бури».
Любовь моя – космический тайник.
И тот родник, к которому приник.
Любовная лирика Вл.Уртаева обращена к одной-единственной любимой женщине, о которой мы не узнаем ничего, кроме того, что она любима и возведена на пьедестал блоковской Прекрасной Дамы. Образ ее размыт и неясен, мы не найдем у поэта конкретных описательных эпитетов, даже общего представления о внешности. Озвучено только имя. Может быть, это говорит о влюбленности поэта в собственный философский идеал? Из сотен стихотворений, посвященных Любимой, одно – «Без названия» – встречается у Вл.Уртаева во всех трех поэтических сборниках, так оно ему дорого. Почему оно так названо? Почему все стихотворение построено на вопросительных предложениях?
…почему не хочу вызволять я
Перещемленное глыбою сердце?..
Где я сегодня? В котором пространстве?
Если открылись волшебные плиты,
То почему в этом мистерианстве
Лунные ритмы печальной орбиты?..
Если мой воздух заполнила глыба,
То почему во все стороны пропасть?..
Может, потому, что сердце его «умчалось за изумрудную грань осмысленья»?
Как говорить, если сам я не знаю –
Что происходит? И как происходит?
Может, загадка, что так проблестела,
Розой вожглась бы в изящную прозу?
Ты – грех и крах,
Ты – вьюжные объятья,
С тобой не быть, не жить, а бедовать…
Стихотворение, построенное на противопоставлении и вопросах, задает основную интонацию любовной лирике поэта: Вынула…Вынула душу из тела…
Мысли ладони в ветра простирают…
Что происходит? Какое вам дело…
Разве не видели, как умирают,
Чтобы воскреснуть.
Нет объяснения Любви, как фатальной силе, бросающей его в крайности. «Та, что мелькнула сверкающей птицей», в его жизни будет Музой, приносящей восторг и боль одновременно. Но неизменно только отношение поэта: «Я все равно подниму на ладони
Образ воздушный в счастливое Небо»; « … А светлая птица Будет! Будет сверкать в небесах!»
Тебя дыханьем Я изрек,
И криком ткал Я истонченность,
Меня вгоняли в обреченность,
И изрекали слово: «Рок».
Любовь – центр Мироздания, любовь – мистерианство, любовь – рок. Глубокий лирик, Вл.Уртаев может заставить нас страдать и радоваться, приходить в восторг и отчаяние вместе с ним:
В звездном и земном
Вселенная слила нас воедино!
Любовь моя, Мадина – Омм – Мадина!
Сокровище мое, Мадина –
Омм –
Моленная.
< Слышишь, прекрасная! Ложно прощанье, Бред разлучение. Мы не случайны. < Все чувствую… Какая явь нужна Для явности Веления Вселенной? И где-то в красоте благословенной Навеки слиты наши имена.
Любовь, которая ниспослана ему свыше, имеет для поэта сакральный смысл. Поэтому
«в жемчужину любви неизречимой негаданно вдохнул узор молитвы»: «Любовь моя звучит продлением молитвы… – Ом – Мадина…» Самое существенное поэт показывает в корневом повторе слова «молитва»:
…где образ
И имя омолитвенной, молельной,
Моленной, намоленной, отмоленной
Любимой или влившейся в мой космос
Взаимностью Начал…
Лексика стиха соответствует представлению о Любимой как идеализированном образе, обожествленном его любовью. Мистическое преклонение перед Любимой, возведенной им на пьедестал, усиливается в строках:
Слышишь, ну разве ж тебя я обижу?
Ты ведь моя золотая молитва.
Ты ведь звезда, что течет на бумагу,
Тихая музыка дальних надсклоний…
Или:
Лишь пожелай, и тебя понесу я
Сквозь времена к Сотворению Мира.
Так может чувствовать лишь человек, полюбивший глубоко, всем сердцем. Он готов служить своей Любимой, находя новые силы и черпая вдохновение в этой любви:
Ты мне позволь…ты позволь – я обрушу
Воды пронзительной нежности Неба…
Или:
Любовь моя, ты в этом Мире
Тоску и злобу врушиваешь в прах.
Для поэта невыносима мука разлуки с возлюбленной. Любовь – страдание, мучительный излом души читаются в строках:
Ну дайте! Дайте воздух кораблю!..
О, Господи! Как я ее люблю…
Или:
Всем сердцем, горлом, хлынувшем в Безгранья!
Сломи, сожги – до пепла основанья! –
Кошмар разлуки с той, кого люблю.
О последней степени отчаянья и боли свидетельствуют строки:
Где предел этой бездновой муки?
Где?! Что жизнь мне? Что смерть? – мне едино.
Сомнения в реальности своего идеала, несовпадении образа настоящего и созданного в воображении появляются в строках:
Светом плакал,
Сердцем думал,
И дыханьем осиял
Ту, Которую придумал
И поднял на пьедестал.
< Месть условий… Бесправие в праве. Через жизнь пролегли рубежом. Птица светлая в жизненной яви, Только лучше б была миражом.
Эмоции лирического героя нарастают вместе с сожалением, с горечью. Все стихотворение полно иносказаний, метафор, экспрессии:
Месть блестяшек и призрачной пыли
У подножия светлой зари…
Петля ночи… отчаянье… ты ли?
Ты еще не погибло? Умри!
Мои радуги стоят возмездий…
Где? Какая костровая ночь?! –
Я поднял здесь Дамаск из созвездий!
Надо этот магнит перемочь.
Но в своей любви поэт достигает истинных высот духа, когда отпускает Любимую, благословляя на счастье с другим и благодаря:
Мой стих тебе тобою же подарен.
За все, что не сбылось, я благодарен…
Ну вот и все, прекрасная, прощай.
Поднимаясь над эгоизмом любящего человека, показывая благородство и щедрость души, автор поднимается сам на новую ступень совершенства: «Меня спросили флейты: “Чей ты?” Я им ответил “Божий”».
Безусловно, Вл.Уртаев знает о своем предназначенье:
И Тот – Он Знает – Кто Меня Создал –
Что я в Себе Миры соединяю…
Напоминать о вечных ценностях и нести их людям – что может быть важнее для поэта?
Говорить «о чем сердце болит», служить добру и свету, расширять пространство любви и одновременно подпитываться из этого бездонного источника – вот главное для него.
«Для иных не проблема зигзаги волнительной лжи», – пишет он, но для своей музы Вл.Уртаев этого не приемлет. «Текла, течет и будет течь из сердца сквозь пальцы и перо моя любовь», – утверждает он.
Понятно, что поэт, как мастер стиха особенно трепетно относится к Слову.
Не вернуть назад былого.
Жизнь течет вперед, как суждено…
Я, как прежде, верю в силу Слова,
Верю, что священное оно.
Вл.Уртаев может в стихотворных миниатюрах – двустрочиях создать неожиданные законченные образы:
Ах, легкая… Резные побережья…
И утренняя свежесть первоснежья…
< Эти плавные… плавные сферы… Поднимаюсь, как падаю в эры… < Ну где же ты, мой воздух, где ты? Давно все крики в душу вдеты… < По кромке пекла рвал дыханье жар… Нет кромки у пожара. Все – пожар. < Есть Имя в пульсе Мира, и оно На пульс моей души насечено.
Эти миниатюрные стихи – фрагменты, часто с подтекстом, символами, чем-то отдаленно напоминают японские хокку. Вл.Уртаев – это поэт-живописец, рисующий целые картины, умеющий вызвать в двух строках массу ассоциаций:
Какая горькая эмаль…
Какой цианистый миндаль.
< Как просто все: плесканье тонких лир… И умиротворенье… Мир… Мир… Мир… < В созвездья поцелуем изумленья… И Вечность – глубина отпечатленья. < И сердце изрекло: «Нам так светло!» И это в неизбежность востекло.
Иногда чудесным образом происходит ассимиляция прозы жизни в стихотворение, настолько сильно поэтическое видение Вл.Уртаева:
Я положил ладонь на воду –
Она течет.
Я в ней почувствовал природу,
А в ней полет.
< Огни на изразцах играют. И арки дивные не знают Сияние каких Рассветов Над высотою минаретов.
Часто встречающееся у поэта описание дождя очень личное, своеобразное. У него «в тонах дождя горячий пульс фламенко», «взбитые блеском дождей на ветвях нежнопевные пены», «звонкость светлых безуныний дождь в нагие ветви вплел», «и на сирени капли колокольцев…».
Повышенно восприимчив поэт к музыке и живописи, постоянно встречающихся в его лирике. Создается впечатление, что ими питается его душа, его лира:
…А в музыке галактики клубятся…
Хочу туда уйти и там остаться…
< Моя природа – Воздух и свобода, И Музыка, и Музыке молюсь… < Над мирами распластаны Крылья. Сердце и Музыка, Свет и Любовь.
Поэт слышит музыку в «струнах дождя», «светлоклавишной мелодии», «сюите Любви без миноров». « Я Тот, кто есть. Я Музыкой храним»,– заявляет он. Вл.Уртаев делится мыслями, эмоциями,– всем тем, что рождает в подготовленном слушателе музыка, «Мелодия, в которой Мир Миров»: « Ах, Милая, подставь свои ладони. Там музыка»; «Есть музыка, которая ручьит речь звезд…»:
И поэтичность Мирозданья,
И мелодичность горяча
И развиваются сиянья
Внутри скрипичного ключа.
У поэта «мелодиенапитанное сердце», которым он слышит «в каплях дождя элегантное танго», «сонатины белой сирени», «чистый голос фортепьяно». У него «листья гитарят», «по нотному стану звонко молитвятся светлые лани», «и каждая крупица – симфонична».
Ровной музыкой светят пейзажи
Ясной светлостью льются этюды.
Стройно движутся нот вереницы, и
Чистострунно звучат композиции.
Для поэта все основано на ритмах, кажется, что многообразие его стихотворных размеров тоже диктует музыка:
Великан,
Океан,
Взмах…
Иоганн
Себастьян
Бах.
< Может, Космос – безрубежно, Может, плеск – миниатюра. И о чем-то нежно-нежно Говорит клавиатура. Может, звезды простираю, Может, вею сны младенца… Как играю? Что играю? Я не знаю. Это Сердце.
Вл. Уртаев умеет писать об искусстве с изысканно-тонким вкусом, открывая нам оригинальное зрительное восприятие мира, свой взгляд на полотна великих художников:
Рафаэль… Эту душу навеки
Залила небесами Мадонна…
< Все ты знал, Леонардо… и в зыбкой Глубине зачарована драма… Порожденные легкой улыбкой, Льются контуры легкого храма…
У поэта «плески кисти, как струн переборы», «стан мольберта», «бродят трели по расплескам акварели»; «И дышат золотые облака на лепесток блаженствующей кисти».
Взята кисть. И, как ручьистое,
Что-то светлое и чистое.
И на холст кладется ария,
Как со свода планетария.
Стихи Вл.Уртаева – продукт его философских размышлений, настроений, вдохновения. Глубокие переживания и эмоции подсказывают ему волнующие ритмы. Многие стихи приближаются по понятности к классической простоте. Но есть стихи, содержание и смысл которых не сразу, не с первого чтения открываются читателю, нужно в них вдуматься:
Чистосветье Однолучий,
Односветье Чистосветий:
И соцветия созвучий,
И созвучия соцветий,
Как сферическая Лира
Источает Роза Мира.
Поэтические фразы напоминают эстетизацию образов Игоря Северянина. Иногда автор как будто специально скрывает содержание, которое не обязательно должно стать достоянием каждого. Оно должно быть прочувствовано, понято скорее интуитивно:
И сказал Я: «Светить и Светиться!
И с Надмирья слетела Орлица.
И взошла, как принцесса из лотоса,
Виноградина Светлого Космоса.
< Звук не утишить и кисть не измедлить – Ток восприятия и выраженья, Цвет осязания и отраженья – В плеске эмали божественный лебедь.
Вл.Уртаев любит экспериментировать над словом, но и здесь проявляет удивительное чувство вкуса. У него не встретишь жаргонизмов или вульгаризмов. Зато он автор многочисленных неологизмов, которые говорят о лингвистической эрудиции и блестящих вербальных способностях. Откуда все берется?
…Я чувствую, как черпается Слово
Из тысячеязыкой глубины,
Из музыки пластических искусств
И ввитых в Несказанное созвучий,
Где Искренность – очаг несметнолучий,
А каждый луч – лишь тон в Молитве чувств…
Поэт неисчерпаем в языковых поисках. Он предлагает читателю самые неожиданные, интересные соединения слов: транспечальная стена, звездоголовый щенок, счастьепреломленье, птицесловь, крыльевсесилье, лотосодышащий посланец, млечнопутная слеза, сердечнианец, чудеснотворность, созвездиана, развосторжили костер, родниковейший потоп, прозрачный остролист, всепронженье и т.п. Не зря же он замечает: «Я взметаю слова вглубь Библейских полей!»
В стихах Уртаева упоминается бесконечное множество географических названий, исторических имен, что свидетельствует и об обширном диапазоне его интересов и знании мировой культуры. Любознательный читатель сможет расширить свой кругозор, познакомившись с Аджантой (буддистский храмово-монастырский пещерный комплекс), с Лептис-Магна (древнейшbq город Ливии времен Римской империи), Арка-Мерва (город в Средней Азии) и т.д. Египет и Иордан, Иран и Дамаск, Ватикан и Венеция, Помпеи и Флоренция – куда только не заносит Пегас поэтическое воображение Вл. Уртаева!
Для придания речи экспрессивности поэт часто прибегает к лексическим повторам:
Я один.
Я разбит.
Я устал.
Лексические повторы акцентируют внимание на главной мысли, создают непередаваемое ощущение музыкальности ритма. В стихотворении «Я пришел и стою, о, Мадонна» например, с фразы «Я один из людей» девять раз начинается каждое четверостишие, создавая определенный эмоциональный настрой. В стихотворении «Бьется…» всего шесть строк, но трижды повторяемое «Бьется» передает определенное поэтическое напряжение:
Бьется… А сердце распято знамением
Между проклятьем и благословением.
Бьется… А в воздухе крылья и латники –
Может быть, фениксы, может, стервятники…
Бьется… и только одним переполнено:
Будет исполнено… Будет исполнено…
Разнообразие и богатство художественно-изобразительных средств языка проявляется также в использовании антонимов:
В пропасть черную бурку белую
Скину с плеч своих, чтобы враг не взял…
< ...Логике закона вопреки, Добро и зло – две стороны медали; < Потерявший стал обретшим, А обретший – отдающим… <Как дышать? Между Тьмою и Светом Лишь отчаянье дышит свободно…
Антонимы контрастно изображают эмоциональное состояние, личные отношения, передают противоречивость чувств.
Как форма художественного мышления в поэзии Вл. Уртаева встречается сравнение. У него дни мчатся «сворою грызущихся собак», а «томительное время – черепаха так медленно и тягостно ползет…», «за спиной по-вороньи клевещут», «И месяц, словно сказочный шафран, легко и гладко катится по звездам…». В этих строчках мы наблюдаем одновременное употребление нескольких троп– здесь есть и сравнение, и яркая метафора. Вообще язык Уртаева удивительно метафоричен, причем, метафоры очень естественны и органичны в поэтической канве:
Крылатые кони мчались
По сожженным степям души…
< Буйволиным хлыстом Гонит в бездну года Захмелевший от ветра Возница. < …в пол-вселенной Упала на плечи усталость… < Ночь, и опять блестят Пучки голодных звезд, Которые пока не догорели…
Метафоры у Вл.Уртаева служат для передачи состояния природы, они создают образы, иногда через символы, они характеризуют философские понятия автора, показывают его отношение к предметам и явлениям.
И месяц, словно сказочный шафран,
Легко и гладко катится по звездам»;
< Пушится элегантная небрежность – Застыли горностаевые стаи… < Из ветров, из воздушного камня Сотвори мне, О.Небо, коня»; < …И лижет руки мне, играя, По музыке спустившаяся серна… Наверное, ей слышен шелест рая Над озером души моей… Наверно… < Планету Берегущая Ладонь… Молитва непрерывного движенья…»; < …вписаны в блестящий лак небес Планеты, как глазастые загадки».
Подлинным украшением поэзии Вл.Уртаева являются эпитеты – образные определения. Роскошное употребление эпитетов, несомненно, говорит о ярко выраженном художественном восприятии мира, об особом видении поэта. У него «молитвит рояль», «звенят сверчки бубенчатой уздечкой», «и искры рассыпает Красота над плещущейся радугами речкой», «ровной музыкой светят пейзажи», «В изящный знак изогнут тонкий луч и светит в шелестящие пространства». Эпитеты чаще выражены прилагательными, они эмоционально насыщены, многослойны.
В измереньях свободных благ
Золотые всплывают зори
Над бассейнами звездных влаг…
Именно эпитеты, особенно индивидуализированные, делают многие стихи поэта неповторимыми, сочными: жемчужная прозвездь, златоклювая голова, лавророзовые страны, чернобедрые ивы, вверхшуршащие дворцы…
В серебристом покрывальце
Звезд щепоть держали пальцы,
Как молились. Но раскрылись
Два бутона пятиперстий,
И с ладоней заструились
Лозы радостных созвездий.
Эта удивительно поэтичная зарисовка, создающая настроение, свидетельствует о высоком даровании автора, о его стремлении постигнуть глубинный смысл слова, его внутреннюю форму. Чуткий к фонетической природе языка, Вл. Уртаев часто использует его звуковые возможности: «Празвук, – Миры еще не воплощенцы – Звук – Мысль», – подчеркивает он. Поэт прибегает к аллитерации – повторению согласных звуков:
…Бродят трели
По расплескам акварели.
И фиалки, как виолы,
Изливают ореолы…
…Лилий-лий… в резкосочном исплеске
Мелодичность струящихся лилий…
Лилий-лий… В бесконечные блески
Бьет, пульсируя, лента Любви – …лий –
Лилий – лий…
Аллитерация придает стихотворению эмоционально запоминающееся звучание:
Круженье снежности снежелой
В нежноизысканном ажуре…
< По звону струн лазурь пустил я: Лазуриаль, лазуриана, Лазуриетта, лазурилья. И лазурично и лазурно Лазурь лазурится в пространствах, И паруса вольноажурно Узорят Свет в лазурианствах.
Аллитерация, корневые повторы говорят о лингвистической интуиции автора в сочетании с языковыми поисками и вербальными играми.
Всем перечисленным не исчерпывается пестрая и причудливая вязь поэтики Вл.Уртаева. Понятно, что поэзию, эту волшебную словесную ткань, пересказать словами, перевести в «мир мер» невозможно. Ясно одно: Владислав Уртаев – художник, которому открылись тайны стиха, поэт в истинном смысле этого слова. Он умеет замечательно рисовать то, что видит, то, что глубоко и остро чувствует. Он извлекает из мира частицы красоты и духовности, и делится ими с читателями. Он умеет передавать нам эмоции и переживания, заставляя многое осмысливать и приподниматься над непростой нашей жизнью в стремлении приумножать светлое и доброе.
