РАССКАЗ
Ой, больно. Больно-то как! Отдавили лапу Бездомному. Бедный я, бедный. А хрустнуло как! Косточки поломали, не иначе. Сапогом. Итальянским. Мужик сам орал: «Дорогие. Кожаные. Из Италии». Обманули его, кажись. Не так кожа обувная пахнет. Нос Бездомного бывалый: много нюхал, много чуял. А дяденька все переживает, наверно, за сапоги дырявые. Под ноги смотреть надо, интеллигент несчастный! Вот что я скажу: ни один уважающий себя пес не станет кусать людскую обувь, если нет причины на это дело. Так что претензий ко мне попрошу не иметь. Тем более, меня не только обругали, так пнули еще. Ох, уж эти люди. Бестолковые существа. Без вины виноватым признали, да погнали в шею. Собрались вокруг потерпевшего. Кто-то даже брюки ему чистить стал – упал он, когда я ему в ногу вцепился, – а он важный весь. Брюхо до колен, а подбородки… так те и вовсе посчитать не успел. А глазки?! У-у-у, шпион! Стреляет ими во все стороны, будто государственную тайну вынюхивает. Лысину свою блестящую платком потирает. Перенервничал. Ничего, будет теперь учен, внимательнее будет.
Поутихла лапа. Не ноет, как раньше. Пойду я подальше отсюда. К Пашке – подсобнику в магазине продовольственном, что на Донской улице, – к нему и загляну. Только через базар мне надо. Или через переулок Пролетарский. Можно и через дорогу, но широченная она. Много наших под колесами полегло. Туда соваться я давно перестал. И что делать? Базар для меня закрыт, ясное дело. Небезопасно туда сейчас возвращаться. А с шайкой Барсика с Пролетарского отдельная история. В ссоре я с ними. Ну, как в ссоре – стащил у них полбуханки хлебца. Черствый был – еле дожевал. Ну, и немножко рыбки. Но рыба совсем уже испортилась! Приходится подворовывать. А что делать? Голод и не на такое толкнет. Барсик со своей бандой хорошо устроился – в подвале 45 дома. Там как раз ресторанчик маленький. Помощники повара то и дело выкидывают объедки. Еды… бери, не хочу. Не то, что Бездомный. У меня одна надежда и есть – Пашка. Да и тот не всегда радует. Вчера, например, вышел он с заднего входа мусор выкинуть, а я тут как тут. Смотрел он на меня, смотрел. Долго смотрел. Сказал, мол, сегодня пусто, извинился, потрепал ухо мое и обратно зашел. А собаки нежностью людской не питаются, это всякий знает. Потому я с утра на базар и полез – несколько дней не ел. Искал чем поживиться. И все хорошо шло, приметил уже рыбину на прилавке, а тут щеголь в итальянских сапогах нарисовался. Из-за живота ничего под собой не видит. Давит добрым собакам ноги, еще и возмущается. А Бездомный голодный. В брюхе урчит. Ох, не могу больше! Через Тихорецкую, что ли? Нет, там более всего опасно. Недавно собак на ней ловили. Черт с ним, с Барсиком. Будем надеяться, что они всей шайкой на кладбище. Часто они там околачиваются. Если нет, попробую договориться.
Зря, зря на Пролетарский сунулся. Совсем Барсик из ума выжил. Убью, говорит. Ухо мне чуть не отгрыз. Говорит, еду нашу украл. Так ведь ее с гулькин нос было. Через базар надо было. Там хоть не погнались бы за мной. Сглупил, ой сглупил. Добраться бы до парка, а там места знакомые, как свои четыре лапы. Уж там-то я быстро скроюсь. Торопиться надо. Догонят – не жить мне. Барсик на меня всю ораву спустил.
Еще немного. Уже и Вождь виден. Добегу до него, а дальше через дыру под оградой. Сам копал. Целых три дня. Так, а вот и Ленин в плаще. Руку свою вытянул. За памятником лаз мой секретный. Если через кусты не пролезть, не заметишь. Ай, гады! Нету лаза! Засыпали. Садовник это был! Позавчера здесь с лопатой ходил. Он это, точно он! Ну, что у тебя руки-то зачесались?! Ладно, придумаем что-нибудь. Не первый раз ноги делаем. Голова холодная, нос тоже. Точно! Рядом с воротами решетки оградные пошире будут. Можно пролезть. Это недалеко от лавки, где мясник Бараневич работает. Тот еще тип. Недавно хотел печень коровью у него утащить, так он такой шум поднял. До моста меня гнал. При этом так непристойно ругался. А печень… Негодная она была. Выбросил ее Бараневич потом. Разве не дурак? Мне бы оставил. Мы, псы, не сильно привередливые. Ох, устал я. Лапа опять ноет. К Пашке! Там и отдохну. Он меня добрым словом подбодрит, накормит лохматого. Добрая душа. Редкая порода у людей.
Вот и ворота. Сторожа Петровича нет. Везет. Кому-кому, а ему на пути попадаться не следует категорически. Не любит он собак и кошек. И это еще мягко сказано. Почему кошек, понятное дело. И я их не терплю. Собак-то за что недолюбливать?! Странный.
Не слышно тревоги. Хорошо, очень хорошо. А то, как заметят работники парка собрата нашего с улицы, так сразу на уши и встают. Гонят из зоны отдыха. А может, Бездомный тоже под деревом в тени посидеть хочет, а? Или Тузик? Да Барсик, в конце концов. Чуть что, сразу за палку хватаются. Бьют, калечат. Нехорошие, нехорошие они – люди. И что, что я под лавочкой лежу? Кому мешаю? Нет, обязательно пристать должны. Будто это их долг священный. И не только на территории парка. Везде и всюду такое безобразие творится. Да даже Тихорецкую вспомнить. Ни одного пса там люди не оставили. Всех позабирали. Кстати! И тут месяц назад нашего Тузика ловили. И лаял он, и кусался, и на помощь звал. Запихнули его, в общем, в грузовик с решетками на окнах и увезли. Никто его на улице больше не видел. Шустрый малый был. Что с ним стало? Петрович тоже в ловле участвовал. Он его и поймал. Такую суматоху тогда подняли. Вот что я думаю – если так будет продолжаться, боюсь, и остальных подобная участь ждет. Ладно, спешить мне надо. Не дай Бог заметят. Исчезну ведь, как Туз, никто и не вспомнит.
Вот и фонтан со львом. К нему мне надо. По ступенькам вниз, направо. Какой же красавец наш Лёва. Только вода из пасти еле-еле течет. Опять перекрыли? Что-то зачастили воду отключать. Отсюда до магазина совсем чуть-чуть. Главное, не попасться на глаза садовнику. Помяни черта – вот и он. Злой какой-то. Ругается. Понятно. Из бочек воду таскает. Цветы поливать-то надо. Жара сегодня. Ха, так тебе! Сейчас за деревья зайдет, и дальше побежим. Вот глазастый, заметил. Гавкнуть бы на него, да уж больно сердитый. Чего доброго, ведром еще запустит. Он у нас меткий шибко. А орет как! Нужны мне клумбы твои очень. Нашел из-за чего переживать. Эустомы твои ломаю? Во дает! Розы это, розы! Какие эустомы? А еще садовник называется. Все, бежим отсюда, бежим.
Добрался. Наконец-то! Воды бы. Пересохло во рту. А еще жареной грудинки куриной. Мечтать, конечно, хорошо, но одним этим делом сыт не будешь. Что тут у нас в коробках? Испорченный виноград? Нет, таким мы не питаемся. Может, Пашка приберег для меня чего-нибудь вкусного. В дверь к нему поскребусь. Ай! Заноза. Глубоко в лапу вошла, зараза! Пустяки. Сытое брюхо требует жертв. Шаги за дверью. Кажись, идет друг мой. Услышал меня. Вот обрадуется.
– Паш! Привет! Я это, я! – В дверях мужик стоит незнакомый. – А ты еще кто такой?
– Сам ты тявкаешь! Положь швабру на место. Кому говорю.
Ух, огрел-то как. Будь ты неладен. Псих! Спрятаться бы от него. За углом у мусорных баков окошко есть. В подвал ведет. Там он не достанет.
Ускользнул. Хозяин магазина это был, кажется. Ненормальный. Но где приятель мой? Где кормилец? Ой, голова дырявая! Ведь говорил он, что уходит из магазина. Не буду, говорит, больше тут работать, надоело. Вот я болван! Ух, болит бок. Метко хозяин попал. Прямо по ребрам. Рука набитая. Видимо, часто собак гоняет. А мне всего-то испорченной колбасы кусок. Большего не надо. Какой нехороший. Полежу тут, подожду. Может, к вечеру чего съестного выкинет. Потом здесь и заночую. Подвал необжитой, никто не побеспокоит. Тем более, не первый раз тут остаюсь. Правда, сыровато, но нам не привыкать. Бывало и хуже. Однажды в коллекторе два дня пришлось провести. Ни одного сухого места там нет. И крыс много. А они кусачие, заразы. Клонит меня в сон. Набегался за сегодня. Поспать, что ли? И время быстрее пролетит. И голод не будет мучить…
А? Что за шум? Темно-то как снаружи. Долго я спал. Голос человеческий слышен. Хозяин магазина? Закрывается? Пойдем, узнаем, что происходит. Ох, спина затекла. Потянуться надо. Вытянем ноги. Разомнем шею. Хорошо! Глянем, что на улице творится. Только аккуратно, чтобы не заметили. Справа никого, а слева за углом ворчат, бурчат. Что-то металлическое звякнуло об асфальт. Осторожно выглянем. Да-да, владелец магазина это. По земле ползает, ключ найти не может. Конечно, не можешь. Ты на него наступил, недотепа. Нашел? Молодец. Я в тебя верил. А теперь быстро закрывай – и дуй отсюда. Что?! Куда?! Зачем обратно внутрь? Домой иди, домой. Жена, дети ждут, не дождутся. Исчез в дверном проеме, а из-за угла парень выскочил. Одежда вся оборванная. Шапку до глаз натянул. Нервный какой-то – оглядывается. Чудак. Вслед за хозяином в магазин зашел. Шум послышался. Кричат чего-то. Помогите? Интересно, интересно. А ну, пойдем, одним глазком глянем. Хозяин опять на помощь зовет! Жутко как-то. Была, не была! Тихонько протискиваемся в дверь. Черт! Доска под ногами скрипнула. Кажется, дерутся. Вор? Вот оно что. Убивают? Нет, пойду я лучше подобру-поздорову, пока и мне не досталось. Он же меня гнал? Гнал. Зачем ему помогать? Эх, не могу я так. Выручать надо. Пропадет ведь.
По полу катаются. Ого, огромный какой! Бугай. Навалился на Хозяина. За шею схватил, душит пальцами своими бандитскими.
– А ну, пошел от него! Убери руки, говорю! Сейчас как укушу! Не понимаешь? – Хвать, за лодыжку его – любимый прием. Испугался? Ха, так-то! – Сам ты бешеный! Давай-давай, вали отсюда! – Убежал. Как просто все оказалось.
– Хозяин? У тебя все хорошо? – Смотрит на меня растерянным взглядом. Милицию бы лучше вызвал. Вдруг вернется с подельниками.
На улицу вышел, оставил бедолагу внутри. Рядом с дверью коробки новые лежат. Хлебом пахнет. Поем наконец-то! С голоду помираю. Порылся, нашел что искал. Ох, и вкуснятина! Никогда бы не подумал, хлеб, черствый, с плесенью – прям деликатес! Рядом встал кто-то. Хозяин? Чего тебе? Дай поесть. Ведь выбросил все равно. Отойду подальше. Кто знает, что на уме у этого торгаша. А что у тебя в руках? Мясо? Зачем в газету завернул? Спасибо? Я спаситель твой? Ладно тебе. Просто, в нужный момент рядом оказался. Он бумагу развернул, и добротный такой кусок мяса на землю передо мной положил. Это мне? Правда? Что говоришь? Давно собаку хотел завести, чтобы магазин охраняла? У себя меня оставить хочешь? Неужто шутить вздумал? Нет, не шутит. Смотрит, улыбается. По-доброму. Давно ко мне с лаской не обращались. Вот это я понимаю! Вот это Человек!
– Останусь! – А куда мне идти?! Я же Бездомный. Один день тут, другой там. А тут предложение такое. Заманчивое. Как же не согласиться?! Конечно, останусь!
Благодарит. Барбосом обозвал. Какой же я Барбос, глянь на меня. Ай, ладно! За такие угощения на любое имя согласен отзываться. Гладит меня. За ухом, за ухом почеши лучше. Ох, хорошо! Везучий я все-таки, паршивец!
* * *
Неделя пролетела, как Егорыч меня у себя оставил. Хозяина так зовут. Кормит меня, рассказывает знакомым и посетителям, как я его от ворюги спас, хвалит. Будку мне сколотил. На рынок специально пошел, чтобы доски и кусок шифера купить. Правда, силой помыться заставил, но зато у меня теперь шерсть чистая, ухоженная, Не хуже, чем у питомцев домашних. Нет-нет, домашним я не стал! И не стану! И ошейник нацепить себе на шею вчера не позволил! Пришлось кусаться, чтобы Хозяин в покое оставил. Слишком многого от меня пускай не требует. Егорыч, конечно, сначала немного рассердился тому, как я противился, но сразу подобрел, улыбнулся и сказал, что если я не хочу носить ошейник, то настаивать он не будет. Вот это по-дружески! Золотой Человек. В хорошие руки я попал. Гулять не запрещает, но ночью я в будке сплю. Воры захотят в магазин залезть, а я тут как тут. А позавчера он мне подарок сделал: свиную ножку дал. Свежую, неиспорченную. Добрых два кило весила, не меньше. Я пару раз откусил, а остальное Барсику отнес. Он со мной помирился. Даже извинился, что не послушал, когда я ему говорил, что верну долг. В общем, наладилась жизнь. Больше не надо по помойкам лазить – еда в достатке. Сплю я на сухой мягкой соломе под крышей. Да и любовью людской не обделен. Меня не только Егорыч, но и соседи приняли после того, как местную банду котов прогнал. Целых 17 хвостов! Развелось поганцев! Ночью спать не давали. Не было на них управы раньше. Ничего, я тут быстро порядок наведу, вы мне только время дайте.
Егорыч вышел. Грустный отчего-то. Хозяин? Смотрит на меня. В руках опять ошейник кожаный. Будь ты неладен! Договорились ведь! Сейчас опять пристанет.
– Не буду я его носить!
Рядом на ступеньки присел. Убеждает меня. Говорит, что собак уличных опять ловят. Знаю я. Говорит, если на мне не будет ошейника, и меня поймают. Будь уверен, не удастся им. Я же не глупая дворовая псина. Не первый день живу на улице. Кого хочешь научу от ловцов треклятых прятаться. Ухо мое теребит, успокаивает. За заботу, конечно, спасибо, но мнения своего я не поменяю. Не будет Бездомный заарканенным по улицам бегать. Не дождетесь! Гордостью своей я не поступлюсь. Так что, хватит разговоров бессмысленных. Не нужны они. И, вообще, некогда мне, я в сквер уже собирался.
Хозяин вслед кричит, чтобы далеко не уходил. Как с ровней со мной разговаривает. И не первый раз. Никто из людей так не делал. Разве что Пашка. Кстати, парнишка недавно приходил за жалованьем. Увидел меня, не поверил глазам. Егорыч ему всю историю нашего знакомства рассказал. Обрадовался сильно друг мой. Егорыч его обратно к себе звал, но Пашка не согласился. Сказал, что решил учиться пойти. Похвально.
Вот и сквер. Он совсем рядом с домом. Люди его аллеей называют. Не знаю, что это значит, но не в этом суть. Важнее, что здесь деревьев много и трава густая, мягкая. Можно отдохнуть, и никто злым словом бранить не станет. Не то что в парке. Народ здесь цивилизованнее – это факт.
Прилягу под липой. Еще на прошлой неделе облюбовал это место. Дерево чуть на пригорке рядом с прудом растет, а трава вокруг высокая. Никто сюда не ходит. Можно спокойно полежать, поглядеть, что вокруг творится. Детей много. Лето. Мамаши с чадами гулять выходят. А как в такую погоду дома сидеть? А вон там, у входа в сквер с улицы Пушкинской, Евгений Юрьевич сидит. Уважаемый человек. С ним каждый здоровается. Живет в доме напротив. Скучно, наверно, старику. Один он, никого у него нет. Каждый день ровно в полдень спускается сюда на лавочке посидеть, а в четыре часа возвращается к себе в квартиру. Носит детишкам в карманах сладости. Один раз и меня угостил, когда я мимо пробегал. Я не особый любитель конфет, но для приличия проглотил. Ему еще часто Никитична компанию составляет. Смешная бабка. Правда, сегодня ее не видать. Эх, хорошо здесь живется. Спокойно, мирно.
– А-а-а-а-у-р-р. – Зевнул-то как! Во весь рот…
Что? Что такое? Такой хороший сон потревожили: с соседской немкой Агатой в лесу гулял. Ох, и хороша же она!.. Глаза бы разлепить. Суматоха. Кричат. Ловить? Кого ловить? Не понимаю.
Ловцы! Ай, негодяи! Откуда взялись? У-у-у-у, окружили! Вы же за мостом своим мерзким делом промышляли, как вас сюда занесло?! Четверо их. Много чести мне одному! Глаза бы мои вас никогда не видели! Сволочи, сволочи!
– Не подходи! – Как же так?! Эх, затупила бдительность мою недолгая размеренная жизнь.
Двое с сеткой. На руках у всех перчатки резиновые. Толстые, плотные. Зубами не прокусить. Знаю я их методы. Основательно они к своему черному делу готовятся.
– Мерзавцы!
Что делать, что делать?! Через воду бы, да уже стоит один у берега с сеткой. Вот! Ловил бы рыбу, чего ко мне пристал?! Дело говорил Егорыч. Был бы на мне ошейник, не было бы ситуации этой. Дурак я. Гордость, видите ли, взыграла. Не домашние мы, видите ли! Дурак!
Тот, что подлиннее, медленно ко мне с сеткой пошел. Остальные тоже приблизились. Назад, назад. Да и отступать уже некуда. Сзади забор бетонный. Не меньше двух метров в высоту. Не перепрыгнуть. Попал я. Сам себя сгубил. Все! Конец!
– Пусти!– Сзади один подкрался и за шиворот поймал.
Как я не заметил?! Укусил его за свободную руку. Эх, перчатка! Он мне этой рукой голову схватил, чтобы не вырывался. Другой ловец с мешком бежит. Довольный. Глазки сияют. На голову надели, и запихали меня всего внутрь. Фу, пахнет-то как противно! Да в этом мешке кошек держали! В бок ударили, не скули, говорят. Хоть бы больше уважения проявили. Бессердечные люди, жестокие.
Голос послышался. Ба! Да это соседка, Лиза. Молодая девчонка. Студентка. Рядом с магазином у тети своей живет. Требует меня отпустить. Спасибо тебе, добрая душа! На Егорыча указывает. Мол, не уличный я, хозяин у меня есть. Рассказывает, как я вора прогнал. Соседку мою другие люди поддержали, а живодеры на ошейник сослались: нет его, значит пес ничейный.
– Лицемеры!
Потащили меня изверги, но пешее наше путешествие оказалось недолгим. Скоро грохот мотора автомобильного раздался. К нему мы и направились.
Везут куда-то. Эх, Егорыч, Хозяин, не послушался я тебя. Умные ты вещи говорил. А теперь что? Клетка моя прыгает, бьется о другую из-за плохой дороги. Звенит, дребезжит. Минут тридцать уже едем, не меньше. Рядом пес потрепанный. Гардом назвался. Странное имя. Два обрубка вместо ушей торчат, хвост рубленый. Спрашивал, как его поймали. Сказал, что никто его не ловил. Рассказал, что три года у одного человека прожил. Верой, правдой служил ему. Человек ему говорил – драться с другими собаками, он и дрался. В последний раз его сильно покусали. Хромать начал на обе передние лапы. Оглох на правое ухо. Больше от него пользы хозяин не видел и сдал ловцам прямо в руки за сумму денежную. Предателем оказался. Вот такая печальная история. А что нас обоих ждет дальше, скоро узнаем. Шофер в кабине соседу говорил, что уже подъезжаем. Только куда?
Остановились. Люди между собой поговорили о чем-то, не разобрал слов, а затем к ним еще один присоединился. Поздоровался со всеми. Голос громкий. Командир их? В нашу сторону пошли. Что-то стукнуло, щелкнул замок, и задняя дверь заскрежетала. За дверью незнакомец стоит. Низкого роста, тучный, руки две колбаски напоминают, волосы редкие, кучерявые, лоб высокий. Какой противный. Разглядывает нас через очки темноватые. Недоволен. Сказал своим подчиненным, что улов маленький. Это мы-то улов?
– Выпусти из клетки, я тебе покажу, рыба я или зверь с клыками!
Смеется.
– Ну-ну, забавляйся. Бессовестный. Ни грамма чести, ни грамма достоинства в тебе нет. И люди твои такие же. Собакам житья не даете!
Гард меня успокаивает, говорит, лучше не злить его. Кто знает, что на уме у такого человека.
Два паренька, стоявшие за Командиром, залезли в грузовичок, когда он махнул рукой. Сначала вытащили Гарда, а затем вернулись за мной. Положили наши клетки на тележку, какие есть на автобусных станциях, и покатили к серому зданию. Там нас уже ждала женщина лет сорока. Окинула меня и Гарда беглым взглядом из-под очков, пробормотала что-то невнятное, нахмурилась, кивнула, наверно, соглашаясь со своими словами, сделала несколько записей в большой тетради и велела доставить нас к остальным. Остальные?
Сколько в подвале наших! Десятки и десятки. Но больше меня поразило, что в этом месте по соседству с собаками кошки обитают. Что сказать, товарищи по несчастью. Заточение в неволе очень сплотило два вида. Оно сразу видно. Не ругаются. Совсем.
Клетки в тюрьме в два ряда друг над другом лежат. Нижние на полу, а верхние на специальных полках. Меня в клетку засунули на первом ярусе, а Гарда определили на «втором этаже» напротив. Собратья сразу к нам с расспросами пристали: кто мы, откуда, как здесь оказались? Пришлось поведать, уж больно настырные. Кто-то посмеялся над нами, пара котов хихикнули, некоторые посочувствовали, но один старый пес, слева от меня, огромный такой, как лежал тихо при нашем прибытии, так до сих пор и ухом не повел. Интересно, а сколько времени он тут находится? Другие кто неделю, кто две, но надолго никто не задерживается. Забирают их. А вот куда деваются те, у кого уже срок содержания истек, никто сказать толком не может. Спорить начали. Одни настаивали, что люди к себе забирают, другие – что просто освобождают. Я сразу и спросил смысл нас ловить, если потом все равно отпускать? Все замолчали, и в этот момент голос подал тот самый старый пес – Фагот. Он открыл нам тайну этого места. Он уточнил, что подслушал разговор людской. Это питомник. Но питомник не обычный, какой есть в любом крупном городе. Заправляет этим жутким заведением некто Сергей Панкратиевич. Про него слухи ходят, что он очень не любит животных и что человек он крайне жестокий. Поэтому, наверно, клетки здесь очень маленькие, не по правилам поставленные, чтобы можно было больше «заключенных» держать. Кормят тут один раз в день, и то непонятно какой гадостью. Клетки не убирают. Нам хозяев должны искать, но, оказывается, обычных людей никто в питомнике не видел, ни разу. Все дело в том, что собак с кошками на охоту увозят. Люди себе развлечение придумали: пускают их в лес, дают чуть отбежать и устраивают на них охоту с ружьями. А место, где люди развлекаются, сеткой металлической огорожено, чтобы «добыча» не сбежала. Уму непостижимо! Что люди за существа-то такие?! Кто им дал право такие вещи творить?! Зверьё! Другого слова не подберешь. Да, попал я в передрягу.
А Фагот – пес умный, оказывается, много всего в жизни повидал. Хозяин его видным профессором являлся. Наукой занимался, пока не помер. Книгами постоянно окружен был. В таком обществе, волей-неволей, даже читать научишься. Вот такой у меня сосед. Только вот пользы от его грамотности? По-человечески говорить не умеет, а так можно было бы донести до людей проблемы наши. Образумить их, чтобы перестали нехорошие дела делать.
* * *
Сколько времени прошло, как я здесь? Даже не знаю. Одно точно – исхудал я в этом ужасном месте. Живот постоянно болит. Все от похлебки вонючей, которую нам дают. И что в нее кладут? Даже по запаху не определишь. Это же надо постараться так еду испоганить! Но все это чепуха по сравнению с тем, что нашего Фагота вчера забрали. Великий пес! Столько всего интересного поведал. Многим новым вещам научил. Словам человеческим, которых я раньше не знал. Я с ним каждый вечер допоздна беседовал после того, как свет тушили. Он мне рассказал, как он выразился, легенду, в которой собака давным-давно была диким зверем. Однажды на пути нашему прародителю повстречался человек. После этой встречи собака и человек стали неразлучными друзьями. Вместе охотились, вместе ели, вместе гуляли, вместе спали. Он с огорчением отметил, что многие собаки и, в особенности, люди в настоящее время забыли про многовековую дружбу. Перестали друг друга понимать. Из-за чего и творятся неправильные, плохие вещи. Как же складно и правильно он говорил. Мудрый пес.
Когда уводили Фагота, он нам сказал, чтобы не унывали, что все будет хорошо. Главное, верить. Мы тогда все взбунтовались. Как один кричали, чтобы Фагота нам вернули. Нам даже коты помогали! Такой шум подняли, что сам Командир прибежал. Начал орать на работников. Спрашивал, что происходит и почему они не могут успокоить, по его словам, свору паразитов. Одному он оплеуху отвесил, когда тот перечить стал. Так влепил, что паренек от удара головой о стену стукнулся. А остальные стояли, молчали и боялись слово сказать. Я нутром их страх почувствовал. Фу! И не стыдно?! Ваша честь и ваше самолюбие вон, на полу, валяются. Вытрите ноги, будьте добры. Жалкие людишки. Фу еще раз на вас! Ни один из вас и когтя фаготовского не стоит! Два дня нам потом еду не давали. Глотайте сами эту отраву, может кончите деньки свои никчемные.
Вместо Фагота, друга моего, вскоре новичка привели. Молодой еще, зеленый. Не повезло. Судьба, наверно, у него такая. Незавидная. Старался его разговорить, но молчит, бедняга. Голову свою на лапу опустил, глаза прикрыл и не шевелится. Тяжело дышит. Подавлен. Ничего, скоро оклемается. А сам-то я? Ох, не могу больше! Долго тут дни тянутся. Не жизнь это, когда все время сидишь за решеткой. Уж лучше в лес пускай возьмут. Авось не подстрелят, и сбегу. Тогда к Егорычу вернусь, он на меня ошейник наденет. Согласен я на это, лишь бы волю еще разок унюхать. Мечты, мечты. Но надеяться переставать нельзя. Фагот запретил. Недавно вырвались у меня переживания изнутри. Пообещал братцам, что если смогу на волю выйти, то не брошу их. Всячески буду стараться помочь. Но как отсюда выбраться?
Дверь хлопнула, мысли перебила. Опять новенького ведут? Нет, сейчас около полудня – недавно только лампы электрические зажглись, – а заключенных вечером часов в семь-восемь привозят. Время здесь по-другому течет – иногда кажется, что утро, а на самом деле день. Забирают кого-то, не иначе. Командир сам пришел. Неслыханное дело. Впервые такое. Намечается что-то серьезное. Меж рядов пошел. Перед каждой клеткой останавливается, рассматривает. Пока до нас шел, несколько собак и кошек отобрал. Передо мной встал, смотрит. Глаза злые-злые. Отвернулся. К Гарду подошел. Кивает чего-то. Неужто за-брать хочет? Угадал! Сказал, чтобы вытаскивали друга моего из клетки. Не протянет он! Здоровье у него порченое, сразу подстрелят.
– Не смейте его трогать! Гард, Гард!
Командир ко мне резко повернулся. Ухмыляется. Шавкой меня обозвал. У-у-у, выпусти меня, я тебе покажу, личность ты никчемная! Спрашивает, если хочу, могу место Гарда занять.
– Хочу! Сам вызываюсь! По собственному желанию! Доброволец я! Вы, главное, Гарда не трогайте. – Командир хохочет, аж пузо трясется. Велел подчиненным оставить в покое Гарда и меня вытащить.
Я последний. Пять собак нас, и столько же котов. Веревки на шеи повязали и силой на улицу выволокли. В клетки усадили и в кузов странного автомобиля затолкали. Задних окон нет. Темновато тут. Не видно, что на улице творится, разве что вперед смотреть, через длинное узкое окно. Шоферу велено выезжать к дачному поселку в паре километров от окраины города. Знаю я это место. Там одни богатеи обитают. Простой люд их чиновниками зовет. Не знаю, что значит это слово, но на слух очень неприятное.
До ворот больших доехали, что в город ведут, и встали. Водитель занервничал. Выскочил наружу и в будку к охраннику побежал. Вскоре Командир явился. Я постарался рассмотреть, из-за чего остановка, но сиденья обзор закрывают. Надо послушать, о чем люди будут говорить. Кто-то, голос незнакомый, сержантом представился. Милиция? К нему второй присоединился. Стоп! Хозяин?! Говорит, что по ошибке забрали его собаку. Соседку упоминает. Жалуется, что не пускают его внутрь, а по закону обязаны. Он сюда, оказывается, уже неделю ходит. Убеждает представителя закона, что в этом месте странные дела творятся. Командир отнекивается. Сказал, что все у них хорошо, но в питомнике сейчас карантин объявлен. Обманщик!
– Врет он все, Хозяин! Не верьте ему! – Меня друзья по несчастью поддержали.
Услышали. Сержант спросил, почему в автомобиле животные, если питомник на карантин закрыт, и куда нас хотят отвезти.
– Убивать нас везут!
Командир не ответил на вопрос, но засуетился, велел одному из своих людей позвонить некоему Дмитрию Аркадьевичу, мол, он решит все проблемы, но не уточнил что это за человек и какими полномочиями обладает. А Сержант тем временем уже который раз приказал открыть ворота, но его упорно игнорируют. Сирены вдалеке послышались. Через минуту еще два экипажа милиции прибыли. Это Сержант подмогу вызвал. Молодец! Толковый парень. А Егорыч тем временем внутрь прорвался и к нам побежал. Видимо, узнал меня по голосу. Дверь распахнул.
– Спасибо, Хозяин! Спас от извергов! Знал бы ты, чем они тут занимаются! – Замок на клетке голыми руками ломать начал. Так и продолжал бы, наверно, но ему парнишка, работник здешний, сзади ключи подал. Добрый малый, я его давно заметил.
Егорыч обнимает. Гладит бок мой. Переживает, что истощал. Оно и понятно, в таких условиях и загнуться можно. Ладно, оставим неж-ности для следующего раза.
– Егорыч, идем со мной! Ребятам помочь надо!
* * *
Весть о питомнике, где в жутких условиях держали животных, разлетелась по городу за считанные часы. Корреспонденты из газет не заставили себя ждать. К вечеру вся городская милиция была там. Бумаги какие-то в картонной коробке на улицу вынесли. Документы это, оказывается. Из-за них владельца питомника Сергея Панкратиевича в розыск подали, а Командира и бухгалтера, особу, что нас в журнале у себя отмечала, сразу арестовали. Остальных работников попросили заявления написать, чтобы они не смогли из города уехать. Но почему-то ни слова не было произнесено насчет страшного развлечения, из-за которого пропало столько собак. И котов, стоит признать. Видимо, не до конца еще разобрались во всех нюансах. А может, причина в том, что влиятельные люди в этом варварстве участвовали? Не знаю я всех тонкостей законов людских, да и зачем оно мне? Я всего лишь самый обычный пес. Главное, что и собак, и котов из клеток выпустили, хоть и во двор. Начальник милиции объяснил корреспондентам, что отпустить на улицы животных он не может, но попросил работников печати донести в своих газетах до людей, что каждый горожанин может прийти и забрать к себе любого пса или кота, какой ему понравится. Он рассказал, что тех, кого никто не возьмет, определят в другие питомники. Хорошие.
Гарда хозяин вместе со мной забрал, когда увидел, какие мы друзья. В тот же вечер, как мы домой прибыли, нас соседка Лиза навестила. Егорыч сказал, что если бы не Лиза, не нашел бы нас. Я ей в благодарность руку лизнул, затем лицо, а она так звонко рассмеялась. Допоздна у нас просидела. С Гардом мы теперь одну крышу делим. Будку Егорыч переделал, чтобы мы оба там уместились. Шире она теперь. Многих собак из питомника люди позабирали. Некоторые соседями нашими стали.
Агата, немка соседская, меня героем прозвала после случившегося. Раньше даже не замечала, а теперь по-другому на меня смотрит. Сегодня в сквер прийти заставила. С трудом. Воспоминания об этом месте не самые лучшие. Лапы бы моей тут не было, но Егорыч тоже здесь. Сидит с женой на лавке, а дети чуть подальше с Гардом играют. Дергают его за ошейник.
Егорыч подойти к нему просит. В руках газету держит. Говорит, что мою фотографию напечатали. А все потому, что я милицию отвел в помещение, где нас держали. Дал понять Хозяину, чтобы за мной шел. Взял его зубами за рукав, аккуратно, чтобы не порвать рубаху, и потянул. Он, в свою очередь, милицию позвал. В общем, за содействие органам правопорядка меня в благодарность медалью наградили. Сказали, что я пес умный, помог в расследовании. Я медальку на зуб попробовал – твердая, металлическая. Есть нельзя. Бесполезная вещица. А еще грамоту дали. Сейчас дома на полке лежит. Зачем это все, если толку никакого? Лучше бы мясо в пакет бумажный завернули и ленточкой обвязали, как подарок. Больше пользы. Чудные люди существа.
Все уже по домам расходятся. Темнеет. Нам бы тоже пора честь знать, Хозяин.
* * *
Фагот показать что-то хочет. Стоит на краю оврага. Стой! Куда? Убьешься! Подбежал к тому месту, откуда он спрыгнул. Вниз глянул. Туман в овраге. Снова голос Фагота послышался. Прыгать?
– Ты что, сдурел? Не видно же ничего. – Еще шею себе сломаю. – Фагот? – Не отвечает. – Фагот?! Будь ты неладен, пес! Твоя взяла.
Глаза закрыл. Раз! Два! Три!.. На что-то мягкое приземлился. Было страшно. Жив хоть еще? Открыл глаза. Вроде не помер. Посмотрел налево, посмотрел направо, назад глянул. Вокруг все белое-белое. Впереди, будто из воздуха, дерево появилось. Серого цвета, и листьев нет. Одни голые ветви. Из-за дерева друг мой медленно вышел.
– Чего прячешься? Я уже изволновался.
Молчит, не отвечает. Смотрит на меня, улыбается, а в глазах тоска. Не двигается. Странно. Фагот на глазах таять начал.
– Дружище?! – Растаял. Исчез. Нет его. Как так? Что же это делается?
Ветер невесть откуда взялся. Хозяйничать начал. Свет разогнал, а за ним мрак нос высунул. Дерево потемнело. Жутко, страшно. Не к добру. Все черным-черно стало. Оглянулся. В глаза свет ударил, и знакомый голос у уха: «Все будет хорошо»…
Глаза открыл. Всего лишь сон. Вокруг светло. Рядом Гард спит. Уткнулся носом в угол будки и ворчит во сне. Лучик лунного света ему мешает – прямо на морду падает. На улице лишь ветер слышен. Пару часов назад дождь прошел. Грех не воспользоваться. Гарда не тревожу, пусть спит. Тяжело ему пришлось. Весь день дети от него не отстали. Да он и сам рад был стараться, если уж по-честному.
Сон как рукой сняло. Свежо-то как. Небо ясное. Луна сегодня полная. Манит она к себе, чертовка. В лужах блестит, сверкает ежесекундно. В оконных стеклах домов людских отражается. Красотища! А Фагот там где-то, наверху, среди звезд ярких. Обитель загробную нашел. Смотрит на нас теперь с высоты неимоверной. Радуется, что все у его друзей замечательно. Фагот, Фагот, прости ты нас, не сберегли мы тебя. Эх, тоска, да и только.
– А-у-у-у-у-у…
