РАССКАЗ
ПЕРЕВОД С КАБАРДИНСКОГО ФАТИМЫ ДУДАРОВОЙ
Недавно мне на работу позвонила жена и сообщила, что на мое имя пришло письмо. «От кого и откуда?» – поинтересовался я. «Пишет Зульчиф Безинов из Ростова-на-Дону». – «Как ты сказала? Зульчиф Безинов?!» – моему удивлению не было предела. «Так написано на конверте». – «Ну ладно, пусть полежит до моего прихода», – сказал я и положил трубку.
Зульчиф Безинов! Вот это да! Жив Зульчиф! Письмо прислал!.. Кто мог бы подумать, что он еще на этом свете… Но вот, оказывается, жив… Сколько лет прошло, как я его не видел! Почти с тех пор, как мы были детьми…
Рабочий день подошел к концу, но уходить не хотелось. Перед глазами снова вставали нелегкие годы детства, совпавшие с войной и послевоенным периодом. Пытаюсь вспомнить более отчетливо все, связанное с Зульчифом. Эти воспоминания то медленно ворочаются в голове, то проносятся так стремительно, как будто мчит их быстрая река, но я возвращаю их назад и с трудом выстраиваю, соблюдаю хронологию событий, происшедших давным-давно.
Как много хранит память! Даже такие мелочи, которых, ты думал, вообще не помнишь: и события, и дни, и людей, и имена. Время бессильно стереть их из памяти.
Зульчиф был парнем из нашего квартала. Его отца, Хатима Безинова, репрессировали в 1938 году из-за того, что в разгар уборочной кампании вышел из строя его комбайн. «Уборку проводит по-вражески, как оппортунист», – эти слова, по рассказам моего отца, были в статье, опубликованной в местной газете.
Говорят, еще до суда он попросил работника милиции, односельчанина Махаева Хажпаго: «Следователь сказал, что я апартинист. Пожалуйста, узнай, что значит это слово». Хажпаго, недолго думая, выдал готовый ответ: «Валлаги, Хатим, каким бы истом тебя ни назвали, оно может значить только одно: ты – враг народа».
Хатим еле мог расписываться. Бывало, с трудом напишет три буквы «Без», и на этом роспись заканчивалась. Таково было образование «убежденного оппортуниста».
Хатима и след простыл. Никто не знал, куда он делся… В ту пору его маленькому сыну Зульчифу шел пятый годок. Он и его мать Ханий остались одни в доме. Женщина была на редкость работящая, каждый день выходила в поле и трудилась от зари до зари. Мальчика брала с собой или оставляла соседям. Но как бы хорошо ни трудилась она, руководители колхоза были слишком строги к ней. Если замечали, что Ханий повернулась не тем боком или не так шагнула, укоряли ее мужем-оппортунистом. И женщина вела себя еще боязливей, думая, что ей могут сделать еще хуже. Она знала, как названных «врагами народа» могли враз упрятать за решетку, сослать в Сибирь. «Все вытерплю, только не мешали бы вывести в люди моего сыночка. Не допущу, чтобы прекратился род Хатима, опустел его двор», – эти мысли не давали Ханий упасть духом.
К счастью, среди жителей села были и люди, относившиеся к ней с пониманием. «Ты молодец, Ханий, – говорили молодой женщине соседские старики. – Будь такой всегда, не дай разориться хозяйству, дому. И Хатима не увезут в места, где нет Аллаха, будет жив – вернется. Береги ему сына, воспитай достойным…»
Началась Великая Отечественная война. Теперь Зульчиф часто слышал слово «враг» и, что бы ни делал, его тревожила мысль: «Как это так? И мой отец враг, и Гитлер, которого все ненавидят и боятся, тоже, оказывается, враг. Так чем же они похожи? Никогда не знали и не видели друг друга. Нет, мой папа не враг, правду мама говорит – на него просто наговаривают. Ведь папа – наш, из нашей семьи. А Гитлер – чужой, это он – враг. Напал на нашу страну и воюет против нас…»
Мальчик, которого рано стали посещать тяжелые мысли, рос грустным, редко играл со сверстниками. Один раз они уже бросили ему вслед ненавистные его душе слова, которые он готов упрятать подальше, за тридевять земель, – «вражий выродок». Случилось это так.
Дети играли в футбол во дворе школы. Зульчиф, отбив мяч у всех противников, гнал его вперед к воротам соперников, как вдруг кто-то крикнул: «Толкни этого вражьего выродка!» Услышанное молнией ударило сначала в голову, потом пробежало по всему телу. Разъяренный, он застыл на месте и смотрел на каждого из ребят пронзающим взглядом, который в любую секунду броситься на обидчика и разорвать его на куски. Но произнесший эти слова так и не сознался. Зная, что достанется от Зульчифа, который был выше и сильнее сверстников. Каждого из них он мог легко поднять и бросить наземь.
Не оглядываясь назад, опустив голову, Зульчиф медленно поплелся в класс, забрал портфель и отправился домой. Три дня он не появлялся в школе, а чтобы мать не узнала, взяв учебники, уходил из дома утром и просиживал в сельской библиотеке до конца уроков. За это время он просмотрел и прочитал несколько книг. Он понял, что мало читал до сих пор, хотя учится уже в четвертом классе. Теперь он решил, что каждый день будет брать книги в библиотеке. В них была совсем другая жизнь, не такая скучная, как у него. И встречались в книгах очень интересные люди: сильные, смелые, честные. Конечно, были и плохие, как некоторые из сельчан…
Теперь Зульчиф сразу же после уроков приходил домой, обедал, чуточку отдыхал, затем делал уроки и все оставшееся время читал книги. Правду ему сказала заведующая библиотекой Фариз: «Книга подобна хорошему другу. Многое она открывает тебе, многому учит, никогда не дает ошибиться». К этим словам сам Зульчиф добавлял: «Книги, разозлясь, не бросят тебе вслед оскорбляющих твое достоинство слов – “вражий выродок”».
Он стал сторониться людей, редко с кем встречался и разговаривал. Он не дичал, просто жил своей жизнью, никого не задевал, но и никого не подпускал к мыслям, душе, кроме матери, единственного близкого и верного ему человека…
Когда немцы приближались к нашим краям, у Зульчифа была небольшая библиотека из полсотни книг. Мать сказала: «Сынок, я слышала, что немцы не любят книг, жгут их, а владельцев строго наказывают. Если они придут и увидят твои книги, то не миновать нам обоим смерти. Сожги их или спрячь». – «Нет, мама, я не стану их жечь, – сказал Зульчиф. – Я их спрячу, да так, что никакие фрицы их не найдут».
Зульчиф аккуратно завернул книги в мешковину, положил в ящик, закопал в палисаднике, и довольный сделанным, мысленно сказал: «Черта с два теперь их найдут немцы!»
Через неполных три месяца прогнали немцев и вернулись наши, тогда парень выкопал книги и поставил их обратно в шкаф, как прежде. Теперь все, кто любил читать книги, брали их у Зульчифа, потому что во время оккупации села немцами сельская и школьная библиотеки сильно пострадали. А он постоянно пополнял свою библиотеку: покупал книги или обменивал их на что-либо. Встречались и такие люди, которые приносили и отдавали ему свои, зная, что он читает много и собирает библиотеку.
Даже в голодные сорок шестой – сорок седьмой годы Зульчиф не расстался с книгами. Он и его мать Ханий тоже были из тех, кого голодуха взяла за горло. Люди настолько отчаялись в борьбе за выживание, что шли даже не воровство. Недаром кабардинцы говорят: «Наступит голод – заставит забыть о родных». Ночами сельчане крали кукурузу на колхозном поле, смертельно боясь попасться в руки сторожей. И Зульчиф поступал так же. Что было делать? Разве можно позволить себе и матери умереть, не предпринимая во спасение ничего? А надеяться было не на кого, кроме как на себя, единственного мужчину в семье. Были у них дойная корова и телка. Последнюю пришлось продать, а на вырученные деньги купить немного зерна, благодаря которому целых два месяца не голодала семья, выходила из продолжения. Но зерно закончилось, и теперь надежда была на молоко и с таким риском добываемую Зульчифом кукурузу. Единственным оправданием, как он считал, служило то, что воровал он кукурузу колхоза, где трудился отец, пока его не посадили, и трудилась по сей день мать. Что, разве их доли нет в колхозном урожае? Для кого он выращен, если не для людей?
«Схватят тебя, сыночек, – причитала Ханий. – Если тебя посадят, какой смысл тогда мне жить?! Я лучше умру, скрестив руки на голодном животе. Не ходи больше за кукурузой, не носи. Бог нам поможет, выживем как-нибудь…»
«Действительно, если меня схватят, то делу конец. Кто меня может выручить? Нет у меня защиты… Единственная мать, но без меня и она умрет… Но ведь и голод не пожалеет нас…» – эти грустные мысли часто посещали парня. Но придумать ничего другого не мог и продолжал ходить ночами в поле.
Кукурузу мололи на аришхале – ручной самодельной мельнице. Мука получалась грубая, и нельзя было из нее испечь краснобокий вкусный чурек, поэтому чаще приходилось довольствоваться пастой. Но Ханий и это устраивало, только сына жалела – не могла она накормить его досыта.
И вот однажды зимним вечером, наполнив небольшое ведро кукурузным зерном, она отправилась на мельницу – смолоть его и принести домой настоящую мягкую муку. Шла она безлюдными улицами, чтобы не быть замеченной.
Как только зашла внутрь мельницы, ее обдало приятным мучным запахом, запахом жизни, достатка. Ханий давно не была здесь и отвыкла от этого густого мельничного духа. Ей вспомнилось, как, бывало, вместе с Хатимом они мололи зерно…
Однажды было так. Заполняя пшеничной мукой мешки, не присев, провели они ночь на мельнице. Мельник, чтобы проверить, какая получается мука, спускался к ним на первый этаж и уходил, не задерживаясь. И Ханий с Хатимом бросали друг на друга веселые взгляды и как бы ненароком соприкасались локтями… Какой счастливой была тогда Ханий! Она была готова, не зная устали, пробыть на мельнице несколько ночей кряду.
– Давай, Ханий, сыпь зерно, – голос мельника вывел ее из счастливых воспоминаний.
Когда с полным ведром муки Ханий уходила с мельницы, ей показалось, что кто-то метнулся за угол. «О несчастье, не следят ли за мной?» – мелькнуло в голове женщины, и она испугалась. В темноте возвращалась, прося про себя Аллаха, чтобы никто из сельчан ей не встретился.
Было холодно, ветер обжигал лицо, но Ханий не обращала на это внимания. Хотелось одного – поскорее добраться до дому. Ведро не только не казалось тяжелым, она чувствовала в себе силы, и будь у нее еще два ведра с мукой, она смогла бы их донести. Ни за какое золото не отдала бы сейчас свою ношу. На что ей золото?! Ни есть его нельзя, ни вместо одежды надеть. А не эти ли две вещи сейчас так необходимы людям…
Немного оставалось до конца пути, когда Ханий увидела двигающееся ей на встречу что-то темное. «О, Боже», – простонала женщина и в страхе свернула с дороги. Но человек, приблизившись к ней, позвал: «Мама!» «Ой, слава Богу, это ты, сынок… – Ханий прямиком направилась к нему: – А я испугалась, думала кто-то чужой…»
Зульчиф забрал у матери ведро. «Знаешь, хорошая мука получилась, – чуть слышно сказала Ханий. – Нам ее хватит до самой весны. Будем экономить. У нас есть немного картошки. Есть молоко. Божьей милостью как-нибудь выживем».
На следующий день Ханий, приготовив обед, сидела и ждала возвращения сына, когда вдруг услышала обрывки разговора. Выглянув в окно, увидела вышедших из саней и направляющихся к их дому двоих мужчин. Она встала и подошла к входной двери. Идя навстречу к незваным гостям, Ханий наткнулась на них в коридоре.
– Здравствуйте. Проходите в дом, – сказала она, волнуясь.
Один из вошедших оказался председателем сельского Совета Тлостанбеком, другого, одетого в милицейскую форму, женщина видела впервые.
– Вот, пришли. И в дом зайдем, – сказал Тлостанбек. Он был высок, сухопар, с длинным подбородком, на его передних зубах блестели стальные коронки.
Тлостанбек и Хатим, муж Ханий, считались довольно близкими родственниками и относились друг к другу тепло, пока второго не взяли. После случившегося Тлостанбек стал вести себя, как чужой: встретившись с Ханий, никогда не заговаривал с ней, нет чтобы спросить: как живете, как можете? Не хотел, чтобы сельчане видели, что он проявляет внимание к семье оппортуниста.
Ханий предложила гостям сесть, но те отказались.
– Мы должны произвести у вас обыск, – по-русски сказал молодой человек в милицейской форме. – Где ваш сын? Его нет дома?
– Что вы сказали, парень? Скажите-ка мне по-кабардински, вы похожи на кабардинца, – обратилась к нему Ханий.
– Я не знаю кабардинский язык, – отрезал милиционер, недовольно глянув на Ханий.
– Товарищ Наков, можно мне перевести? – спросил его Тлостабнек.
– Ты сказал «Наков?» Аллах, моя бабушка из Наковых, – всплеснула руками Ханий. – Значит, я не ошиблась, вы – кабардинец.
– Хватит, перестань же, – на родном языке оборвал ее Тлостанбек. – Что, думаешь, он приехал к тебе выяснять родственные отношения? Обыск сейчас произведут у вас. Поняла?
– Нас обыскивать? По какому поводу? Что случилось? – обомлела Ханий, мысленно перенесясь к единственному ведру муки, на которое возлагала так много надежд. «Беда! Если спросят – откуда, что им скажу? Кто же вчера выследил меня и донес в милицию?» – невеселые думы одолевали Ханий.
Тем временем милиционер вышел и позвал из саней двух женщин, которых, оказывается, привезли с собой. Они зашли в дом. Ханий хорошо знала их: одна – Куна, работала в бухгалтерии колхоза, другая же – Фариз, заведующая сельской библиотекой.
– Ханий, – сказала Куна, – ей-богу, мы ничего не знаем. «Будете свидетелями», сказали и привезли.
– Прошу прекратить разговоры, – подал голос сын Наковых, не знающий по-кабардински. – Я спросил, где ваш сын?
– Где парень? Его нет дома? – Тлостанбек перевел вопрос милиционера.
– Сын еще в школе, должен скоро вернуться, – сказала побледневшая Ханий, испытывая в душе глубокое смятение и страх. – Зачем он вам понадобился?
Милиционер поручил Тлостанбеку послать сани в школу за Зульчифом.
– Где книги вашего сына? – спросил аков по-русски.
– Про книги Зульчифа спрашивает, Ханий. Покажи, где они, – перевела Фариз.
– Книги? Вон там, в другой комнате, – бедная женщина показала рукой.
Милиционер открыл дверь, и все зашли в холодную неотапливаемую комнату и увидели книги, аккуратно стоящие на деревянном стеллаже. Наков подошел, начал просматривать их по одной.
– Как много у него книг! – удивился вернувшийся Тлостанбек. – Валлаги, если он все это прочтет, то непременно ослепнет.
– Не ослепнет, а глубоко начитанным будет, – сказала библиотекарша Фариз. – Давно и много он читает.
– Разговоры, разговоры, товарищи! – произнес милиционер.
Все притихли. Милиционер спросил Ханий:
– Откуда твой сын достал эти книги?
Тлостанбек перевел сказанное.
– По одной, по две собрал мальчик. У сельчан выпросил. Некоторые купил или обменял. Очень любит книги. Днем и ночью может сидеть и читать, – сказала Ханий. Она беспрерывно думала о том, как ответить на возможный вопрос милиционера: «Откуда достали ведро муки?» Перебрала в голове много вариантов, но наиболее приемлемым посчитала сказать, что, дескать, у нас есть дойная корова, из ее молока делала сыр и продавала, а на вырученные деньги купила ведро кукурузного зерна и смолола. Ей и в голову не пришло, что милиционера мука вовсе не интересовала. Из просматриваемых книг одни он берет и откладывает в сторону, а другие – бросает прямо на пол, не ставя обратно на стеллаж. У Ханий больно защемило сердце.
– Парень, прошу тебя, не бросай так книги, они могут порваться, – попросила она милиционера. – Ей-богу, Зульчиф даже мухам не разрешает на них садиться, бережет их.
В этот момент Зульчиф зашел в комнату, где собрались все. Он не мог поверить своим глазам: его любимые книги валялись на полу. Сорвавшись с места, он набросился на мужчину, который продолжал скидывать их со стеллажа на пол.
– Не трогай мои книги! – закричал Зульчиф, схватил мужчину и отбросил его от стеллажа!
– А ну, успокойся сейчас же! – загремел милиционер, в свою очередь схватил за грудки Зульчифа и швырнул его к двери. Только сейчас парень заметил форму и понял, с кем имеет дело.
– Почему ты бросаешь книги на пол?! Что тебе надо? – чисто по-мальчишески запальчиво опять закричал Зульчиф, красный от гнева.
– Перестань, парень! – вмешался Тлостанбек. – Что, непонятно? У вас производят обыск.
– Не мешай, сынок, пусть делают, что хотят, – Ханий взяла за руку сына. – Разве им можно перечить? Они – представители власти, а мы что?
Милиционер закончил осмотр книг, выбранные положил на стол, достал ручку и начал переписывать их названия. «Хорошо бы, если этим дело кончилось, если бы оно не дошло до муки…», – думала Ханий.
– Где ты достал эти книги? – спросил милиционер Зульчифа.
– Какие-то купил, остальные подарили, – ответил парень.
– У кого покупал, кто дарил? – Наков смотрел на него не мигая.
– Разве всех упомнишь? Не помню я…
– Ты прочитал их? Ну, например, вот эти?
– Нет, Достоевского я пока еще не читал. А Бунина читал с удовольствием. Очень хороший писатель.
– Ты сказал: «Пока не читал Достоевского». Значит, со временем собираешься его прочитать, не так ли?
– Я кое-что прочитал выборочно и понравилось, но чувствую, пока не все до меня доходит. Чуть позже прочту обязательно.
– Так… Тута Борукаев… Сосруко Кожаев… Этих тоже прочитал?
– Да. Я их тоже люблю. Хороший кабардинский язык у них.
– Так… А что ты скажешь вот об этой книге?
Милиционер показал Зульчиф небольшую книжку в синей обложке.
– Есенин! – произнес школьник, и глаза его загорелись. – Очень хороший поэт! Мне нравится. Очень. Почти всю книжку наизусть знаю.
– Да? Наизусть, говоришь? – милиционер пристально посмотрел на него.
Ханий, которая часто слышала от сына слово «наизусть», знала его значение и вмешалась в разговор.
– Знайт, ей-богу, много знайт, – сказала она, желая, чтобы милиционер понял, что ее сын – не хулиган, он много читает, увлекается только книгами.
– Часто я слышу как он и по-кабардински и по-русски читает стихи наизусть.
Милиционер обернулся к Ханий спросил:
– Твой сын знает много стихов, да?
– Знайт, знайт, Аллах. Читай много. Хороший мой сын.
Откуда было знать бедной женщине, что хотел милиционер? Она все время думала о муке, а тот вообще ничего не ведал об этом. Вот так они и звонили с разных колоколен.
Милиционер опять обратился к Зульчифу:
– А ну-ка, давай прочти нам что-нибудь из стихов Есенина. Сейчас посмотрим, как ты его знаешь. Ну, например, знаешь ли ты…
Наков наугад раскрыл книгу и прочитал:
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым…
Зульчиф продолжил, не заглядывая в книгу:
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
– Так. Знаешь! А вот это:
Мне осталось одна забава:
Пальцы в рот – и веселый свист…
Зульчиф:
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
Милиционер:
Устал я жить в родном краю,
В тоске по гречневым просторам…
Зульчиф:
Покину хижину мою,
Пойду бродягою и вором.
– Хватит! Концерт окончен! – милиционер сорвался со стула. – Все понятно. Очень хорошо ты выучил стихи… Читаешь тоже хорошо. Наверное, так тебе говорят и те, кто тебя слушает. Есть ведь такие? Ты читаешь их другим?
– Конечно. Всем очень нравится. Особенно моим сверстникам.
– Ну, вот что. Давай, собирайся, поедешь со мной. Остальные стихи прочитаешь в тюрьме. Ты арестован.
– Ой, что он говорит?! – в испуге вскрикнула Куна.
Кроме Ханий, не понявшей смысл сказанного милиционером, все, в том числе и Тлостанбек, были огорошены. Никто ничего подобного даже не предполагал. Ханий поняла только слова «тюрьма» и «арестован». Впервые она услышала их, когда увидели мужа, и хорошо знала их значение. Душой почувствовав неладное, несчастная мать смотрела то на милиционера, то на остальных.
– Как арестован? – удивленно спросил Тлостанбек милиционера. – За что? Он же не совершил никакого преступления.
– Нет, совершил. И совершает каждый день, – строго сказал Наков. – Этот паренек может принести очень много вреда нашему обществу. Он хранит и читает, причем и другим, запрещенную литературу! В общем, давай собирайся, поедешь со мной. Там решат, что с тобой делать.
– Мама, он говорит, что посадят меня! – побледнев, посмотрел Зульчиф на мать.
– Несчастная я! – сказала Ханий еле слышно, но всем показалось, что она крикнула во весь голос, – столько боли и горя было в ее словах. – Это правда, Тлостанбек? Почему ты молчишь? Не опускай головы, скажи мне: правда это?
– Правда… Оказывается, твой сын читает… ну, такие книги, которые нельзя читать ему.
– Ах, горе мне! Говорила я тебе, сынок, чтобы не читал столько книг!
Куна и Фариз, не обращая внимания на милиционера, обняли Ханий и заплакали. Зульчиф подошел к матери и взял ее за руку.
– Мама, наверное, этот милиционер хочет меня запугать, – сказал он. – Не беспокойся, не посадят меня. Разве сейчас сажают человека, как в царские времена, за то, что читает книги?
– Хватит, пошли! – прикрикнул милиционер на Зульчифа и взял его за предплечье, чтобы вывести из дома.
– Прошу тебя, Тлостанбек, ты же сельсовет! Попроси его не трогать безвинного мальчика, – взмолилась Фариз.
Тлостанбек и сам не ожидал, что дело примет такой серьезный оборот.
– Товарищ лейтенант, зачем губить парня? – обратился он к милиционеру. – Какой вред он может принести? Молод он еще, политически несознательный. Книги любит и читает все подряд, не разбираясь.
– Но, но! За кого заступаетесь? Забыли, чей он сын? Яблоко от яблони, как говорится, недалеко падает.
Услышанное как будто тяжелым грузом навалилось на Тлостанбека, он обмяк, ссутулился. Подумал: «И вправду, чего я разболтался? Если он донесет в райком, что я заступился за сына врага народа, мне же непременно дадут по шапке».
– Нет, вы не подумайте… Я просто спросил… наконец промямлил он. – А ты, Зульчиф, не артачься. Закон есть закон. Если бы ты не был виноват, тебя никуда не забрали бы.
– Ой, сыночек ты мой! – заголосила Ханий обняв сына. – Не отдам! Не отдам его! Что же это вы опять делаете с нами?! Гяуры!
Забрали Зульчифа. Состоялся суд, дали ему пять лет. Два года, пока не наступит совершеннолетие, содержать в детской колонии, а остальные три года – в колонии общего режима.
Долго помнили об этом печальном событии сельчане. Их потрясло, что посадили парня за чтение книг. Они знали: сажают в тюрьму, если человек, к примеру, воровал или же действовал против власти. Это понятно. Но губить человека, да притом пацана, за чтение книг! С таким они еще не сталкивались. Разве книги пишут не для того, чтобы их читать?! Если нельзя читать, если там глупости какие, то и издавать их не надо… Ни за что погубили мальчика. Так же, как и отца.
С этим были согласны почти все, но попробуй скажи об этом во всеуслышание – загребут сразу. И люди молчали, боясь доносчиков.
Ханий слегла и уже не встала. Двойное горе унесло ее. Говорят, когда она умирала, завещала своей сестре, чтобы она сберегла книги сына и отдала ему, когда он вернется. Обязательно. И еще она сказала тем, кто ходил ее проводить: «Молю Аллаха, чтобы тот, кто донес на моего сына, онемел и ослеп!»
Умерла Ханий и меньше чем через год у одного мужчины из нашего села, которого звали Титу, вдруг ни с того ни с сего отнялся язык, а вскоре он и ослеп. Люди поговаривали, что на него пало проклятье Ханий. «Не прошло ему даром доносительство на безвинного мальчика, и Аллах отнял у него язык, да еще и ослепил», – рассуждали сельчане.
Кто может знать, отчего действительно онемел Титу, но до конца дней своих он уже не проронил ни слова, и за руку водили его. Ходили слухи, что, когда он умирал, подозвал жену и губами и пальцами поведал ей тайну, которую он не хотел уносить с собой в могилу: «Бог наказал меня». И попросил замолить его грехи перед Всевышним.
Когда, отсидев срок, вернулся Зульчиф, ему рассказали эту историю. Парень не проронил ни слова, не удивился и не обрадовался. Навестил могилу матери, затем продал дом и все, что было в нем, только книги погрузил в машину и покинул село. Больше он не возвращался.
Говорили, что Зульчиф продал книги в Нальчике и уехал на учебу, но никто точно не знал, как сложилась его дальнейшая судьба. И его родной тете не было ничего известно. Уехал, и след простыл. Вроде бы видели Зульчифа в каком-то городе. Правда ли, нет ли, кто знает? Opnxkh месяцы и годы, и сельчане постепенно забыли про него. Как знать, жив или умер человек, если не видишь его и не слышишь ничего о нем… А теперь пришло письмо от Зульчифа! Жив, оказывается, Безинов-младший. Отдавшись воспоминаниям, я долго еще просидел в кабинете. Потом встал, надел плащ и отправился домой.
Стоял прохладный осенний вечер. В синеве неба появились первые звездочки, они сияли так, будто кто-то старательно протер их перед выходом на ночное дежурство. Тихи сельские улицы, безлюдны, но отовсюду слышны негромкие разговоры. Дорога, по которой иду, проходит мимо двора, когда-то принадлежавшего Безиновым. Здесь теперь живет другая семья. Во дворе красуется большой дом из красного кирпича вместо снесенного небольшого деревянного домика, построенного руками Хатима Безинова. Во дворе не осталось ничего, что могло бы напомнить о прежних хозяевах.
Придя домой, беру у жены письмо Зульчифа и читаю. Написано оно красивым бисерным почерком на родном кабардинском языке. «Здравствуй, Хизир! – написано в нем. – Ты, наверное, вспомнишь меня, хотя я на пять-шесть лет старше. Я – Зульчиф Безинов. Думаю, ты в курсе моих дел в давно прошедшие времена. Имею ввиду причину, по которой я был вынужден покинуть родное село. Позже поехал в Москву и выучился на инженера. Никто не знал о моем прошлом. После окончания института приехал на завод «Ростсельмаш», что в Ростове-на-Дону. Трудился там до ухода на пенсию три года назад. Написать письмо побудило одно обстоятельство. У меня есть большая семейная библиотека, в которой более пятнадцати тысяч экземпляров книг. Вероятно, ты помнишь, что еще мальчишкой меня посадили за книжные дела. С тех пор моя библиотека продолжала пополняться. Много раз менял книги, приобретал новые. Я уже немолод, сейчас мне шестьдесят три года. Это немало. Кто знает, что может случиться? И я решил подарить свою библиотеку родному селу. У нас с женой нет детей, оставлять некому. Недавно я узнал, что ты являешься главой администрации села. Хизир, хочу знать, как ты лично и односельчане отнесетесь к моему решению. Будет приятно, если смогу осуществить задуманное. Книги я отправил бы поездом. Итак, жду твоего ответа. Будьте здоровы, мои односельчане! Безинов Зульчиф Хатимович».
Вот такое письмо. Прочитав его, честно говоря, я сперва удивился делу, которое затеял Зульчиф. Нет, не потому что не слышал, что дарят семейные библиотеки. Я знал о таких фактах. Удивился другому. Более сорока лет не приезжал Зульчиф в наше село. Видимо, он не хотел приезжать туда, где родного отца объявили врагом народа и посадили, где от горя раньше времени ушла в сырую землю мать, и он сам по навету дурных людей тоже был оклеветан и посажен. Ясно, как день, что ему очень нелегко было написать это письмо. Непросто было понять мне, что свою библиотеку, которую можно продать за большие деньги, которую Зульчиф и его жена собирали многие годы, выкраивая деньги из зарплаты, теперь он решил подарить селу, где видел много несправедливости и горя! Конечно же, рассуждал я, Зульчиф хочет дать понять односельчанам, что он помнит их и не держит на них зла, а наоборот, желает им добра и от чистого сердца дарит библиотеку. Безинов, без сомнения, знает, что в его бедах виноваты вовсе не мы, а та система, которая ни в грош не ставила человеческие жизни, ломала их, коверкала, как хотела, держала в страхе народ.
Через неделю я телеграфировал Зульчифу: «Все твои односельчане благодарят тебя за твое решение. Будет очень приятно, если ты и твоя жена приедете к нам в гости. Ждем вас и ваши книги».
Выходя из отделения связи, подумал: «Кто бы осмелился даже предположить, что времена изменятся?! Не станет «врагов народа» и «вражьих выродков», канет в небытие жизнь, делавшая врагами даже самых близких людей! Но, к счастью, всему приходит конец. Доказательством тому и телеграмма, которую я сейчас отправил…»
1992 г.
