РАССКАЗ
Человек часто совершает необдуманные поступки: бросает учебу в университете, просто потому, что процесс учебы кажется ему слишком скучным, отправляется путешествовать без гроша в кармане, женится на первой встречной, внезапно покупает на последние деньги самолет или машину, или даже соглашается стать подопытным в научно-медицинском эксперименте. Грегори Вулф и был человеком, совершившим все эти безрассудные действия, и последнее, пожалуй, было самым безумным, что он когда-либо делал. Но, хоть это и было сумасшествие в чистом виде, терять ему было нечего. Так он, во всяком случае, думал, пока доктор Флинн, нейрохирург, один из организаторов эксперимента, приятный мужчина чуть старше сорока с усталыми глазами и залысинами на лбу, пытался разъяснить ему всю опасность его решения.
– Подумайте еще раз, – настаивал врач. – Потом исправить что-либо будет невозможно…
Но Грег, уверенный в своем решении, не видел смысла его менять. Флинн вздохнул то ли устало, то ли облегченно.
– Могу ли я поинтересоваться, – неуверенно спросил он, теребя ворот своего белого халата, – зачем вам это? Я, конечно, рад, что вы согласились, но, по-моему, ни один здравомыслящий человек не позволил бы так себя истязать.
Вулф пожал плечами, устремив на Флинна пронзительный взгляд своих зеленых глаз, и произнес:
– Мне стало скучно… А вам зачем?
Врач замялся, не сразу найдя, что ответить. «Эд быстро перечислил бы ему все свои аргументы, – подумал он, жалея, что он не Эд. – Этот очкарик всегда знает, что сказать.»
– Хочу сделать свой вклад в науку, в развитие медицины.
– Да ладно!.. – Грег улыбнулся. Искренне, но с сарказмом. – Найти лекарство от рака – вот вклад в развитие медицины, а это – просто развлечение для организаторов этого эксперимента. Впрочем, мне все равно… Надеюсь, вы хорошо повеселитесь.
Флинн молчал. Человек, обрекший себя на весьма изощренные мучения, сидел напротив него, но смотрел куда-то в сторону. Казалось, он забыл, что в кабинете он не один. Ведь не может же человек вести себя так открыто и пугающе естественно, когда рядом присутствует кто-то еще. Доктор Флинн всегда считал, что искренность – свойство, присущее лишь одиноким, а Грег на одиночку не походил, для этого он был слишком общителен и улыбчив. Хотя от этого, пожалуй, было даже жутковато.
Навстречу страданиям этот человек шел, открыто и ласково улыбаясь.
* * *
Жилище человека обычно очень точно отображает его сущность: его предпочтения, вкусы и увлечения. Но только не в случае доктора Эдгара Шона. Дом этого человека выглядел так, будто владелец его совсем недавно приобрел: во всех комнатах царил абсолютный порядок, а в некоторых даже отсутствовала мебель. Пожалуй, горничная, приходившая раз в неделю , была здесь более частым гостем, нежели сам хозяин.
Совершенно иную картину представлял кабинет доктора в научно-исследовательском центре. Любой, кто увидел бы разбросанные по всему помещению бумаги, большой стол, заставленный разнообразными папками и книгами, раскладное кресло, втиснутое в углу за книжным шкафом, тут же предположил бы, что доктор Шон уже давно переехал из своего дома в этот крохотный кабинет. И был бы прав. За последние полгода мужчина так редко покидал стены научного центра, что едва не забыл, как выглядит его спальня, которую ему сейчас заменяло скрипучее кресло. Именно на нем спал ученый, когда к нему зашел доктор Джейсон Флинн и парой грубых тычков в бок разбудил своего старшего товарища.
– Давай, Эд, поднимайся.
– Флинн! Чтоб тебя!.. Я работал всю ночь, уснул всего, – доктор Шон натянул очки с толстыми линзами, за которыми почти не было видно глаз, и взглянул на часы, – два… три часа назад…
– Я нашел его, – перебил врач.
Вставая с кресла и направляясь к кофеварке, ученый спросил:
– Нашел кого?
Флинн уселся на его место и с неприязнью произнес:
– Подопытного.
Ему не нравилось это слово. Сам факт того, что он будет проводить эксперимент над живым человеком, выводил его из равновесия. Раньше Флинн был твердо уверен – ничто, кроме эволюции, не должно влиять на человеческую природу. Но его старший и, безусловно, более умелый в манипулировании людьми друг смог убедить Джейсона стать его партнером в этом исследовании.
– Отлично! – воскликнул Шон. – Просто замечательно! Но почему у тебя такой вид будто этот подопытный только что умер… О Боже! Он умер, да?
– Нет, Эд, успокойся. С ним все в порядке. Я положил папку с его данными на стол.
Доктор Шон мигом отыскал нужную папку и принялся читать, размеренно попивая кофе. «Словно утреннюю газету читает», – подумал Флинн, глядя на друга.
– Пятьдесят шесть… – пробормотал ученый. – Староват.
Врач пожал плечами.
– Ну прости, двадцатилетние юнцы не горят желанием гробить свою жизнь.
– Да ну?.. – Шон бросил на него полный сарказма взгляд. – Помнишь себя в двадцать лет? Мы познакомились, когда ты в баре чуть было не пропил все свое семейное состояние.
Флинн улыбнулся, вспомнив молодого Эдгара – тогда еще юного перспективного ученого в дырявом пиджаке и в неизменных очках толщиной чуть ли не с палец.
– Сколько лет прошло? Двадцать, кажется.
– Двадцать два, если быть точным, – поправил Эд. – Тогда ты еще не оброс жиром и детьми…
Джейсон похлопал себя по едва заметному под белым халатом брюшку.
– Зато ты так и остался тощим очкариком, помешанным на нейробиологии.
Доктор Шон рассмеялся, что случалось довольно редко: как он сам утверждал, его раздражал собственный смех. И окружающие были с ним солидарны, поскольку смех этого мужчины напоминал скрежет металла, по которому провели наждачной бумагой.
– А знаешь, – вдруг растеряв все свою веселость, произнес Эдгар, – я даже завидую этому… как его… – мужчина заглянул в документы, – Грегори. Ты только представь, что ему предстоит узнать, испытать.
Флинн недоуменно покачал головой.
– По-моему, мы слишком жестоко с ним поступаем.
– Наоборот, – воскликнул доктор Шон, – мы оказываем ему величайшую услугу. Только представь, совершенно новое, никому недоступное знание окажется в руках этого человека. И оно полностью принадлежит ему… Ну и нам немного. Возможно – я почти в этом уверен, – что он даже станет чем-то большим, чем просто человек…
Врач негромко кашлянул, прерывая словесный поток Эдгара.
– Что-то ты увлекся, приятель. Можно ли поподробней об этом твоем «больше, чем человек»?
– Хм… Ну я имел в виду, что, может быть, если он… – Шон замялся. – В общем, я подумал, он сможет говорить с Богом.
Джейсон скорчил недовольную гримасу. В Бога он не верил и не признавал никаких религий. Подобных разговоров Флинн старался избегать, но после того, как его друг помешался на идее общения с высшими силами, это становилось все труднее.
– Умоляю, Эд, хватит. Не начинай снова эти бессмысленные разговоры.
Изогнувшись в шутливом поклоне, доктор Шон с насмешкой проговорил:
– Ох, простите, господин Атеист, не хотел оскорбить ваших чувств.
– Ничего страшного, господин Безумный Фанатик, я не в обиде, – в тон ему отвечал Флинн.
Так они и подтрунивали друг над другом, шутили и смеялись, будто и не им вскоре предстояло уничтожить человеческую жизнь.
* * *
28 января. Последний день его жизни. Утром Грег встал, умылся ледяной водой и, не завтракая, отправился гулять по городу. Он наслаждался каждым мигом, пытаясь запомнить все, что чувствовал: запах утреннего ветра, колючий холод на коже, хлюпанье мокрого снега под ногами. Сейчас он, как никогда в жизни, был благодарен судьбе за этот потрясающий дар – чувствовать.
Что-то кольнуло в груди, но мужчина не обратил на это внимания. Перед операцией он прошел полное медицинское обследование, и ничего, кроме легкой аритмии сердца, врачи не выявили. Для своего возраста Вулф обладал на удивление крепким здоровьем.
Грег шел, не разбирая дороги. Мимо проносилась вся его жизнь. С расстояния в десятки лет ему приветливо махали родители. Радушно хлопая по плечу, подмигивая и улыбаясь, проходили его друзья, растворяясь затем и исчезая, как они исчезали много лет назад: кто-то уехал, кто-то предал, а кто-то умер. Вот навстречу ему вышла его первая любовь, ее лица было не разглядеть, как Грег ни старался, – время напрочь стерло его из памяти, оставив лишь золотистые кудри и малиновый запах ее духов. Игриво тряхнув локонами, девушка проследовала за его друзьями.
Родные, товарищи, старые учителя, просто знакомые и люди, немало повлиявшие на его жизнь, все собрались этим утром, чтобы попрощаться с ним. И вдруг среди пестрой суеты воспоминаний всплыло особенное, самое дорогое ему лицо.
– Мари… – прошептал Грегори, пытаясь ухватиться за призрачную девичью руку.
Однако, как прежде, эта женщина ускользала от него, не давалась в руки, не покорялась. Возможно, именно это и привлекало в ней больше всего, но как же Грег мечтал о том, чтобы однажды она перестала терзать его: ушла навсегда или же, наоборот, осталась, создала с ним настоящую крепкую семью – неважно, лишь бы исчезла эта бессмысленная неопределенность в их отношениях. Мысли о Мари не покидали его, даже когда она сама покинула этот мир. Даже после смерти она не оставила возлюбленного.
– Надеюсь, теперь боль прекратится, – произнес Грегори, улыбаясь призраку своего прошлого.
* * *
Она не была похожа на мать. В чертах ее лица не было ничего, что могло бы напомнить Мари. Но безумная, неудержимая энергия жизни выдавала ее родство с этой необыкновенной женщиной.
– Вивьен, – тихо позвал Грег.
Девушка не откликнулась. Обхватив голову руками, она сидела на старой софе и не реагировала на попытки отца привлечь ее внимание.
Вдруг она встрепенулась, посмотрела на Грега затуманенным злостью и печалью взглядом самых зеленых на свете глаз.
– Зачем… Боже мой, ну зачем ты это сделал?!
– Ви…
– Да, она умерла, но ты ведь не какой-то глупый подросток, – девушка вскочила на ноги, гневно размахивая руками. – Ты не можешь сводить счеты с жизнью, особенно таким образом. Грег… – Вивьен глубоко вздохнула, успокаиваясь. – Папа, я не понимаю.
Опустошенная, она вновь опустилась на софу. Грег присел рядом, ласково приобнял за плечи. Минуту они сидели в тишине.
– Прости, Ви… Но ведь дело не только в ней. Я слишком много потерял за последние несколько лет: друзей, брата. Смерть твоей матери стала последней каплей, этого я просто не могу вынести.
– Прошло почти два года, неужели боль не стала меньше?
Вивьен с тоской смотрела на отца. Она все ждала, что он вот-вот передумает, найдет выход, надежду, пусть и не в ней – хотя, пожалуй, на это девушка рассчитывала больше всего. Но большую часть своей жизни Грег посвятил именно ей, и она не могла себе позволить просить о большем. Наверное, последние два года отец жил только ради нее, пытаясь начать все заново, но Грег оказался слабее, чем думал. Он больше не мог бороться.
– Она меня просто убивает. Не помогают даже самолеты, мне больше не хочется летать.
Чуть помедлив, он добавил:
– Твоя мать ушла из жизни со свойственным ей шармом и авантюризмом, и я не собираюсь уступать.
Его дочь тяжело вздохнула.
– Даже в смерти вы верны себе.
История ее родителей всегда поражала юную Вивьен. То, как познакомились молодой пилот и дочь директора археологического музея, за давностью лет уже потеряло всякую значимость. То, чем это знакомство закончилось, пожалуй, гораздо важнее. Оба были страстными любителями путешествий. Где только не сталкивала их жизнь: в Китае Грег признался Мари, что девушки более сумасшедшей не встречал, в Ирландии сделал ей предложение, а ровно через год они поженились в небольшой церквушке в Испании. На тот момент Грегу было уже двадцать четыре, невеста была младше на год. Спустя пару лет после свадьбы летчик навестил супругу на ее родине, во Франции, и узнал о существовании своей годовалой дочери.
Вивьен росла меж двух культур – Америкой и Францией. «Межконтинентальный ребенок», как звала ее мать. До десяти лет девочка не покидала пределов родного Парижа, живя с периодически пропадающей матерью и ворчливым дедом. И хотя этот город полон разнообразных интересных мест, в ней бурлила кровь ее родителей, и вскоре даже в нем девчонке стало тесно. А Грег, постоянно ее навещавший и рассказывавший о своих приключениях, только увеличивал ее жажду новых открытий. Поддавшись уговорам дочери, Мари отвезла ее на лето к отцу. На протяжении трех месяцев Вивьен с отцом искали пускай маленькие, но приключения: пробирались по ночам в парк и катались на каруселях, пока их в конце концов не схватили и не запретили появляться на его территории; путешествовали по близлежащим от дома городам, которые Вивьен выбирала наугад. Но больше всего девочку увлекли поездки на аэродром. Пожалуй, именно то самое лето определило всю ее дальнейшую судьбу, именно тогда она решила поступать в летную академию, которую когда-то закончил и ее отец.
Через три месяца, как и было обговорено, Мари приехала к Грегу за дочкой… И осталась с ним на полтора года. Целых полтора года они были настоящей семьей: по утрам Мари будила мужа и дочь, готовила завтрак, Грег отвозил Вивьен в школу, потом ехал в летную академию, куда устроился преподавателем. Из школы девочку забирала мать, и они вдвоем ехали в какое-нибудь загадочное место, которое выбирала Мари. К счастью, семья Вивьен знала толк в развлечениях, и скучным ее детство назвать было трудно. Вулф не верил своему счастью, он знал, что оно даровано ему на время и вскоре исчезнет.
Когда Мари стало скучно играть в нормальную семью, она, не собрав вещей, вместе с дочерью покинула дом мужа. Вивьен навсегда запомнила лукавую улыбку, застывшую на губах матери той ночью, что она вновь сбежала от Грегори.
Через несколько лет Вивьен решилась спросить у матери, почему та не осталась с Грегом навсегда, разве она не любила его? Тогда Мари задумалась, а потом, еле заметно улыбаясь, произнесла:
– Я бы не убегала, если бы не была уверена, что он меня догонит.
Когда Вивьен поступила в Летную академию и переехала к отцу, Мари, стремясь понять страсть семейства Вулфов к полетам, решила отправиться путешествовать по воздуху, но выбрала средство передвижения оригинальней, чем обычный самолет, воздушный шар. Ей показалось, что короткий полет на столь нелепом летательном аппарате будет забавным. Позже ее тело нашли в горах, неподалеку от злополучного шара.
Грегори не пришел на похороны. Для него это значило бы, что он смирился со смертью любимой. Даже спустя два года он продолжал тосковать по ней.
Вивьен с ужасом наблюдала за тем, как ее отец, человек, чьим мужеством она всю жизнь восхищалась, день за днем угасал у нее на глазах. Он, казалось бы, остался прежним, и все же этот человек был ей незнаком. Девушка с трудом могла разглядеть в нем того, кем Грег был раньше.
– Ты уверен в своем решении? – спросила Вивьен, чувствуя, что безвозвратно теряет отца.
– Нет. Но когда меня это останавливало?
* * *
– Итак, здравствуйте. Я доктор Эдгар Шон, один из руководителей этого эксперимента.
Грег оглядел вошедшего в комнату человека. Высокий, худощавый, с нездоровым зеленоватым оттенком лица, этот человек не вызвал в бывшем летчике никаких чувств. Лишь незначительная маленькая личинка интереса шевельнулась где-то на дне его сознания. Он представился:
– Грегори Вулф, будущий овощ.
Доктор Шон слегка улыбнулся и сел на стул напротив Грега.
– Что ж, – сцепив пальцы в замок, Эдгар принялся объяснять, – в этой комнате вы и будете жить. Нам бы хотелось, чтобы вы запомнили обстановку как можно лучше, дабы избежать каких-либо травм или повреждений. Над потолком, в каждом из четырех углов расположены камеры, запись будет вестись непрерывно. Вы должны будете делать что-то вроде отчетов – просто описывайте свои ощущения и все, что с вами происходит. Мы с доктором Флинном будем лично проверять записи, больше никто не будет иметь к ним доступа.
Грег молча слушал незнакомца, не выдавая ни малейшего беспокойства по поводу будущей операции. Душа кипела от страха.
Шон продолжал:
– Завтра команда наших врачей во главе с доктором Флинном проведет операцию. – Вдруг он прервался, снял очки, благодаря чему стало видно, что глаза у него зеленые и с выражением, которое можно было принять за благодарность, посмотрел на Грегори Вулфа – обычного человека, в чьей жизни происходили поистине необычные вещи.
Когда Вулф пришел в этот мир, у него не было ничего, кроме крика, которым он разорвал в клочья царившую вокруг тишину. Теперь, когда Грег уходил, у него было все: полеты, небо, любовь, путешествия – все самое лучшее, что только могла дать ему жизнь. Умирать было страшно, но продолжать жить – еще страшнее.
– Пока не поздно, – произнес Шон, из голоса его пропал весь официоз, – я хотел бы поблагодарить вас. То, что вы совершаете просто невероятно, и мне крайне трудно представить, какой волей должен обладать человек, чтобы пойти на…
Тут Грег его перебил.
– Смерть – вполне обыденное явление. Все умирают. Нужно выделиться из толпы. Умирать, как и жить, надо необычно.
– Разве это смерть? – удивился Эдгар. – Это все та же жизнь, новая жизнь. Разве это не потрясающе? Вы приблизитесь к тому, что неизвестно больше ни одному человеку… – он было собрался заговорить о Боге, но осекся. – Скажите, во что вы верите?
– Вы это о религии?
– Да, именно о ней.
Грегори безразлично пожал плечами.
– Я согласился на вашу безумную операцию, разве похоже, что я во что-то верю?
Этот разговор ему надоел, доктор Шон начинал раздражать. «Для умного человека он слишком много болтает», – думал подопытный. Не найдя подходящего ответа, Эдгар просто распрощался и вышел, позволив Грегу освоиться в палате, которую по непонятным причинам персонал называл комнатой.
Это место представляло собой коробку с кроватью и небольшим столиком. Чтобы описать эту комнату достаточно было слова «безликая». Бывший летчик должен был получше запомнить окружавшую его обстановку, но, будь на то его воля, он бы предпочел поскорей ее забыть. К сожалению, на тот момент он себе уже не принадлежал.
* * *
Никогда прежде Хосе не доводилось так нервничать: руки бесконтрольно дрожали да и лоб покрылся испариной. Нервозность – не самое лучшее качество для будущего хирурга, но, даже зная это, парень не мог успокоиться и лишь неотрывно смотрел на живой, едва пульсирующий мозг.
– Можешь ненадолго выйти, – устало произнес доктор Флинн, – но через пять минут чтоб был здесь. Спокойный и уравновешенный.
– Нет, – молодой испанец покачал головой, – нет, я справлюсь.
В конце операции Хосе взглянул в лицо Флинна и поразился. Обычно веселый и улыбчивый врач сосредоточенно пришивал лоскуты кожи на лбу подопытного. Его глаза были как никогда холодны и серьезны. Но не спокойствие Флинна удивило испанца, а то с какой легкостью он, не выражая ни жалости, ни сострадания, оборвал человеческую жизнь.
Когда Хосе курил в коридоре после операции, к нему подошел Флинн.
– Ты неплохо справился, – похвалил он. – Продержался почти всю операцию.
– Простите, – парень виновато отвел глаза. – Раньше такого не случалось.
– Всегда так… Когда ты знаешь, что спасаешь человека, оперировать гораздо легче, но когда ты его губишь…
Джейсон неопределенно махнул рукой, позволяя собеседнику подумать, что же он хотел сказать.
– Я знаю, ты думал не совершаем ли мы ошибку, имеем ли мы право так поступать с человеком. Мой тебе совет: как бы ты не жалел пациента, каким бы виноватым ты себя не чувствовал, все тревожащие мысли оставляй за дверьми операционной. Иначе ты только навредишь.
* * *
Грег блуждал в темноте, не чувствуя своего тела. Он был чистой энергией, душой в ее первозданном виде. Не обремененный плотью, он наслаждался полетом духа – свободой, которую не может дать материя. «Если это смерть, – подумал мужчина, – то ради нее стоило жить».
Внезапно все прекратилось. Пропало ощущение полета, безграничного счастья и свободы. Но на их место не пришло ничего другого. Он лежал абсолютно пустой и бесчувственный. Его невидящие глаза были наполнены темнотой, уши – тишиной, тело будто парило в воздухе, не ощущая совершенно ничего.
Вулф медленно встал и побрел по комнате. Шаг… второй… третий… На шестом он должен был упереться в стену. Повернулся, пошел обратно. Возможно, ударился о стол, но не почувствовал этого.
– Так вот, что такое пустота… – выдохнул Грег, но не услышал себя. – Это даже забавно, – продолжал он размышлять вслух.
Как только подопытный заговорил, доктор Шон в своем кабинете придвинулся к четырем экранам, стоящим на его огромном письменном столе. Они транслировали изображение с каждой камеры в комнате Грега.
– Ну что ж… – начал Вулф, зачем-то прокашлявшись. – Я не знаю какой сейчас день, час, даже не подозреваю о времени суток. Ничего не вижу и не слышу, – он провел ногтями по шее, оставив на ней несколько царапин, – ничего не чувствую. Хотелось бы знать, сколько я провалялся без сознания, но, похоже, не судьба…
Весь следующий месяц Грегори привыкал к своему новому состоянию. Он молчал о своем самочувствии, утверждая, что ничего не меняется. Часами бродил по комнате, иногда пел, часто забывал поесть. Время от времени мужчина бил себя или царапал, будто проверял, не вернулась ли боль. Однажды, не рассчитав силы, он покрыл кровавыми бороздами шею и руки. А на следующий день, сидя с перевязанной шеей и уставившись своими невидящими глазами в пустоту, он заговорил.
– Кажется, ко мне возвращается слух. Я слышу голоса санитаров, весьма неразборчиво, но слышу. Они постоянно о чем-то говорят. Зачем санитарам крутиться возле меня сутки напролет?
Доктор Флинн откинулся на кресло, удивленно глядя на экран, на котором Грегори продолжал рассуждать о болтливых врачах. За последние сутки к нему лишь дважды заходил Хосе: чтобы принести еду и проверить состояние здоровья.
– Ну, что я тебе говорил? – самодовольно произнес Эд, усаживаясь рядом с другом.
– Не хочу ничего слышать о всякой потусторонней ерунде. Должно быть, это слуховые галлюцинации.
Каждый стоял на своем, не желая признавать правоту друга.
А голоса в голове Грега все не умолкали. Иногда становились тише, иногда – громче, впрочем они ничуть не тревожили бывшего летчика, он их почти не замечал. Но в один прекрасный миг все голоса стихли. Тогда на их место пришел другой – трескучий и хриплый.
– Я всегда говорил, что ты псих, Вулф, – ворчал голос. – И идеи у тебя, как на подбор, безумные.
– Что ж поделать, мистер Монтгомери, – улыбнулся Грег, узнав в обладателе голоса своего университетского преподавателя.
Мужчина все отчетливей чувствовал запах дешевых пахучих сигар, которые тот курил. Грегори огляделся, но темнота, окружавшая его, так и осталась темнотой. Лишь голос, возникший из ниоткуда, казалось, дарил свет, ощущаемый не глазами, но душой.
– Может, именно благодаря своему безумию я сейчас с вами говорю, значит, и от него есть польза.
– Я бы не стал этому радоваться, – ответил мистер Монтгомери. – Начал общаться с мертвецами – жди, что скоро окажешься в их числе.
Когда-то профессор Эрик Монтгомери был преподавателем истории в захудалом университете, в котором Грег проучился меньше года, прежде чем решил стать летчиком. По его мнению старик был настолько же умен, насколько ворчлив. Хотя возможно, что его характер испортился под влиянием прожитых лет, ведь Грег знал преподавателя лишь в последний год его жизни.
– Почему вы здесь?
– Что ты имеешь в виду
Вулф не видел старика, но мог ясно представить, как тот затягивается сигарой и с усмешкой смотрит на него, прищурив хитрые глаза.
– Почему именно вы? Почему из всех галлюцинаций, которые может создать мой безумный мозг, мне явился мой бывший преподаватель?
– Ну, – мистер Монтгомери затушил сигару о невидимую пепельницу, – честно признаться, я понятия не имею. Хотя ты, вроде, сам сказал, что у тебя безумный мозг.
В безумном мозгу Грега всплыло изображение улыбающегося профессора. В такие моменты морщины на его лице становились отчетливей, и казалось, будто старик улыбается каждой частичкой своего тела, будто весь он – сплошная улыбка. Удивительное свойство для такого ворчуна.
– А ты не допускаешь возможности, что я не плод твоего воображения? – вновь раздался хриплый старческий голос в голове Грега.
– То есть я общаюсь с мертвыми? Немного бредово…
– Повежливей, школяр. Может, я и покойник, но дурь во мне та же, что и при жизни!
– Извините, – покаялся Грег. – Но вы можете обойтись без ваших постоянных «школяр», «парень» и уж тем более «мальчик мой»? Прошло без малого сорок лет, я уже давно не мальчик.
– Мальчик мой, – произнес профессор, довольно похихикал и продолжил, – я уже без малого сорок лет, как по ту сторону могилы. Время для меня теперь не имеет значения.
Если бы Грег мог видеть, он наверняка впился бы в бывшего преподавателя пытливым взглядом. Но глаза его оставались все такими же пустыми.
– Значит, на том свете времени не существует?
– Я не собираюсь посвящать тебя в секреты потусторонней жизни, – прохрипел профессор. – Это слишком скучно, чтобы обсуждать с живыми.
Эрик замолк. Грег было подумал, что старикашка покинул его, но каким-то неведомым образом он осознавал – призрак никуда не делся.
– Вам там хорошо? – неожиданно для самого себя спросил Грег.
На что старик ответил:
– Немного скучаю по сигарам.
* * *
Джейсон Флинн сел за стол, собираясь поужинать с женой и детьми в уютной семейной атмосфере. Он неуверенно поерзал на стуле, который был далеко не так удобен, как его врачебное кресло, взял в руки нож и вилку, которые ложились в ладони не так легко, как медицинские приборы. Флинн оглядел своих домашних, которые, к его большому сожалению, были не так послушны, как его подчиненные. Что ж, стоило честно признать: он уже давно отвык от роли главы семейства.
Мужчина с удивлением смотрел на двух своих так неожиданно повзрослевших дочерей. Младшая, Мегги, уже начала наносить на свое милое личико неумелый макияж и увлекаться мальчиками. На прошлой неделе Флинн застукал ее целующейся на крыльце с каким-то хулиганского вида пареньком; теперь отец и дочь чувствовали себя неловко, находясь рядом.
Джорди, в отличие от младшей сестры, особого интереса к мальчикам не проявляла и о поцелуях знала лишь в теории. Она была гораздо красивей Мегги, но упорно этого не замечала, что делало ее еще прелестней. А легкая бледность, как считал Джейсон, была результатом того, что большую часть времени Джорди готовилась к скорому поступлению в колледж. В ней он видел свою гордость и надежду. Сама девушка пока в себе никого не видела. Разве что иногда разглядывая свое исхудавшее бледное тело в зеркале, она замечала, что все больше становится похожа на юную наркоманку, кем, по правде сказать, и являлась.
– Ну, девочки, и как учеба? – неуверенно спросил отец семейства.
– Пока хорошо, – в тон ему отвечала Мегги.
Джорди вялым кивком подтвердила слова сестры.
– Меня сегодня вызывали в школу.
Джейсон перевел взгляд на свою супругу. За двадцать лет брака она успела слегка подурнеть, но год назад Хелен вновь начала следить за собой и стала, пожалуй, даже привлекательней, чем в день их встречи. Флинн знал, что у нее есть любовник.
– Мегги опять прогуляла?
– Неправда! – возмутилась девочка. – Это Джорди.
– Джорди?
Изумленно Флинн уставился на старшую дочь. Та безразлично ковырялась вилкой в тарелке, будто и не замечая, что разговор о ней.
– Она подралась с одноклассником.
Отец семейства едва успел открыть рот, как вдруг раздался оглушительный стук в дверь.
– Это я, – прокричал Эдгар Шон. – Открывайте, я знаю, что вы там. Я посмотрел в окно.
Доктор Флинн распахнул дверь, пытаясь изобразить радостный оскал, но, честно говоря, он был не особо рад визиту друга.
Из столовой выскользнула Джорди и, подойдя к отцу, шепнула ему:
– Это был сын маминого ухажера.
Впервые за весь вечер Флинн искренне улыбнулся.
– Надеюсь, ты его хорошенько отметелила…
– Он ревел, как девчонка.
Когда Джорди скрылась на втором этаже дома, Эд произнес:
– Ты не замечал за дочками никаких странностей?
– Да, Мег слишком ярко красится.
– А Джорди?
Флинн пожал плечами.
– Как всегда: тиха, спокойна, молчалива. В общем, она молодец, – свои слова он подкрепил уверенной, полной гордости улыбкой.
– На твоем месте я бы перестал давать ей какие-либо деньги… А теперь пошли, у нас свидание с Вулфом.
* * *
Слушая бессвязную речь своего друга-ученого, доктор Флинн влетел в кабинет, темное нутро которого освещалось лишь неярким светом четырех мониторов. На каждом из них – уменьшенная усталая фигура Грегори Вулфа.
– Это потрясающе, – громко заметил доктор Шон. – Только послушай.
Он придвинул один из мониторов и включил звук. В своей палате Вулф весело хохотал и расхаживал по комнате. Ударившись о стол, он отскочил к стене, стукнулся о нее и упал, так и оставшись сидеть на полу. Голову, покрытую непонятными царапинами и порезами, подопытный держал ровно, будто глядя на видимого ему одному собеседника. Он говорил с каким-то Тедом, утверждал, что с ним никогда не было скучно. Тед, похоже, был с ним согласен.
Флинн отключил звук и развернулся к другу. В темном кабинете, при бледном свете четырех мониторов и одной слабенькой лампы худое скуластое лицо Эда казалось особенно зловещим. Это делало ученого похожим то ли на Дракулу, то ли на монстра Франкенштейна. Устало вздохнув, Флинн спросил:
– И что это?
Эдгар не ответил. Молча придвинул другой экран и запустил одну из старых записей. На ней Грег сидел на кровати, прижав колени к груди и обхватив голову руками. Его пустые глаза шарили по комнате, но видели что-то, чего остальным увидеть было не дано. Его бессвязное, глухое бормотание эхом разлеталось по комнате, тяжелой серой пылью оседая на полу.
– Мертвецы… Я действительно их вижу. Пустота… Бесконечная пустота и толпы тех, с кем живым не положено общаться… – неожиданно Вулф взвыл словно зверь, царапая ногтями лицо и шею. – Боже, ну почему они так орут?! Остановите это! Остановите!.. Остановите их…
По его лицу потекли струйки крови, но Грег, неспособный почувствовать это, продолжал себя истязать. Его лицо, руки и даже грудь были покрыты кровью. Мужчина продолжал кричать и мучить себя, пока не ворвались санитары и не скрутили его, Хосе дрожащими от шока руками воткнул шприц со снотворным ему в плечо.
Флинн остановил запись.
«Что же мы натворили?..» – подумал он, глядя на воодушевленное лицо своего друга. Эдгар, пребывая в полнейшем восторге, не заметил потрясения во взгляде врача.
– Это удивительно.
– Это безумие, – воскликнул Флинн, – бедолага сошел с ума.
– Разумеется, – невозмутимо ответил ученый. – Но это все равно удивительно.
Джейсон промолчал. Эксперимент зашел слишком далеко, и теперь его мнение вряд ли смогло бы что-либо изменить.
– Как часто у него бывают подобные галлюцинации? – спросил он после недолгой паузы.
– Почти постоянно, – доктор Шон полистал какие-то записи. – Он все время слышит голоса, иногда видит неясные образы. Из-за этого не может спать, приходится колоть ему снотворное. Но это – не главное, вот, что действительно интересно.
Эд положил перед врачом лист с шестью именами: мистер Монтгомери, Кристин, Джозеф, Эдди, Этьен, Тед.
– Это люди, с которыми Вулф общался. А это, – перед Флинном опустился еще один лист, – адрес, по которому сейчас проживает его дочь. Расспроси ее о них.
– Я пойду один?
Эд пожал плечами.
– Можешь взять с собой Хосе, если хочешь.
Но Флинна такой расклад не устроил, и после долгих уговоров доктор Шон все же согласился отправится с ним, решив, что все-таки должен взглянуть в лицо человеку, чью семью он разрушил.
* * *
На следующий день Джейсон Флинн, надев серый костюм (дабы придать себе более или менее солидный вид), заехал за Эдгаром, и под его тихое ворчание они отправились к дому Вулфа. Картина, представшая их глазам, когда врач и ученый приблизились к месту назначения, немало удивила обоих.
– Что может быть прелестней хрупкой девушки, беспощадно размахивающей топором? – с мечтательной полуулыбкой произнес доктор Шон.
Вивьен не заметила направившихся к ней мужчин. Яростно размахивая слишком тяжелым для нее топором, она крушила крыльцо своего дома. Когда перила стали больше похожими на дрова, девушка принялась за ступеньки. В ее изящных руках такое орудие, как топор, придавало ей какой-то нереальный и, пожалуй, жутковатый вид. Возможно именно поэтому двое взрослых мужчин, увидев ее, сперва хотели уехать, махнув рукой на всякие исследования, но, быстро совладав с собой, все же решились к ней подойти.
– Прошу прощения, – заговорил Эд. – Можно вас?
Вивьен прекратила крушить крыльцо и подняла на него полные злости глаза.
– Я занята.
– Оу… Я вижу, – усмехнулся мужчина. – Но мы бы хотели поговорить о вашем отце. – Девушка молчала, и Эдгар продолжил: – Это доктор Джейсон Флинн, а я доктор Шон…
Дочь Вулфа нахмурила брови, и тогда Флинн подумал, что, возможно, она уже знает, кто они. Когда же в лицо его приятеля врезался изящный девичий кулачок, он уверился, что Грег успел рассказать о них дочери.
– Заходите.
Ловко перескочив через обломки, Вивьен вошла в дом. Джейсон, следуя ее примеру, взобрался на порог, а Эд еще пару минут покряхтел, пытаясь перетащить свое хилое тело через то, что раньше было крыльцом.
– Чай не предлагаю, поскольку от кухни мало что осталось, – прокричала девушка откуда-то из глубины дома. – Но гостиная еще цела, поэтому располагайтесь.
Эдгар плюхнулся на диван, Флинн медленно опустился рядом, словно боялся, что он вот-вот развалится. Вивьен села в кресло прямо напротив них. Топор она положила рядом.
Так они просидели в тишине около двух минут, пока девушка, наконец, не спросила:
– Он умер, да?
– Нет, он жив и даже здоров…
– Насколько это возможно, – добавил Эд.
Флинн кивнул, подтверждая слова друга.
– Тогда зачем вы здесь?
Доктор Шон протянул ей листок с именами, поинтересовавшись, знает ли она этих людей. Девушка бегло просмотрела список.
– Все эти люди мертвы. Так что, если вы хотели с ними связаться, то немного опоздали, – Вивьен вернула лист.
– Вы можете сказать, кто это и какова причина смерти?
– Кристин – младшая сестра папы, она умерла от какой-то болезни, когда ей было восемь. Тед – его кузен, он скончался от сердечного приступа меньше двух месяцев назад. Джозеф и Эдди разбились на самолете, они были лучшими друзьями отца. Этьен – мой дед, понятия не имею, как он умер. А вот первого я не знаю.
– Но вы уверены, что он мертв? – поинтересовался Эд.
– Вполне возможно, – дочь Грега равнодушно пожала плечами. – Это все, что вы хотели узнать?
Получив утвердительный ответ, она не терпящим возражений тоном попросила нежданных гостей уйти.
Приближаясь к машине, Флинн спросил друга:
– Ну, ты узнал, что хотел?
Но Эдгар, точно не услышав его слов, произнес:
– Ты не почувствовал запах газа в доме?
– Нет. Ты меня хоть иногда слушаешь?
Врач и ученый сели в машину и уехали. А через три минуты в доме Грегори Вулфа раздался взрыв. В разгоревшемся пожаре погибла Вивьен Вулф – межконтинентальный ребенок, девушка с самыми зелеными на свете глазами, несгибаемым характером и мечтой всю жизнь провести в небесах.
* * *
Грег открыл глаза и увидел пустоту. Закрыл глаза.
Потом он почувствовал запах старого дерева. На кухне под чье-то тихое пение варился кофе. Мужчина отчетливо слышал его мерное бульканье, так же отчетливо, как ощущал наличие кухни и присутствие в ней человека.
Грег открыл глаза и увидел свой дом.
Ему казалось, что он идет, хотя на самом деле никуда не шел. Однако по своему желанию или же непроизвольно Вулф оказался там, где, по его мнению, варился кофе. Там, разлив напиток по кружкам, стройная женская фигурка порхала вокруг стола, напевая какую-то детскую песенку на французском языке. Помещение было залито солнечным светом, струившимся из окон, было тепло и поразительно уютно.
– Мари? – позвал Грег.
Девушка обернулась. На него уставились два необыкновенно зеленых глаза.
Вулф опешил. Его мозг, опустошенный пережитыми потрясениями: мертвыми собеседниками, криками с того света, пустотой, поглотившей чувства, – не мог осознать и принять того, что Вивьен мертва.
В последнее время вокруг него было много мертвецов: погибшие товарищи, ненавидевший его тесть, члены семьи и даже совершенно незнакомые ему люди. Но то, что он пережил еще одного, самого дорогого, человека, казалось просто неприемлемым.
Мертвая Вивьен… Так просто… Но как это могло быть правдой?
– Твой кофе, – девушка придвинула к Грегу кружку.
– Спасибо, – пробормотал мужчина, не отрывая взгляда от дочери.
Вивьен села за стол и отхлебнула горячий кофе. Ее платье тихонько шуршало в такт каждому ее движенью.
Пьют ли мертвецы кофе?
Грег зацепился за эту мысль, как за спасительный плот. Ни один из тех, кто являлся ему прежде, ничего не пил и не ел. Разве что его тесть – чертов французишка даже в загробной жизни не расставался со своим любимым коньяком.
– О чем задумался, пап?
– О твоем дедушке, – Грег взял кружку с кофе, ее горячие бока согрели ему ладони. – Я вспомнил нашу последнюю встречу.
Девушка подняла на него свои большие глаза, которые унаследовала от отца, но даже у него они были не такими зелеными.
– Наверно, это было очень давно.
– Да… Ужасно давно.
После операции Грегори потерял счет времени, и разговор с Этьеном, состоявшийся лишь пару недель назад казался ему событием годичной давности.
– Мы сидели в его кабинете, который насквозь пропах сигаретами и книгами – ужасное, просто ужасное сочетание. Он пил свой любимый коньяк и, как обычно, даже не подумал предложить мне. Надменный французишка…
Девушка тихо рассмеялась.
– А он звал тебя самонадеянный янки.
– Я знаю, – с улыбкой ответил Вулф. – Мы с ним так никогда и не поладили. Хотя я был единственным человеком, с которым Этьен захотел поговорить перед смертью, больше никого к себе не подпустил.
– И что же он тебе сказал?
Грег снова улыбнулся, вспомнив, как его тесть, лежа на больничной койке, говорил ему: «Ты удивительный человек, Грегори, и я рад, что моя дочь стала твоей женой, но будь добр, постарайся сделать так, чтобы Вивьен не связала свою жизнь с таким же болваном, как ты».
– Просил позаботиться о тебе.
Девушка недоверчиво усмехнулась, очевидно, не поверив, что ее дед мог о ком-то беспокоиться.
В темном кабинете, расположенном пятью этажами выше палаты Грегори Вулфа, доктор Шон, надев очки, склонился над единственным работающим сейчас монитором.
– Что Вулф делает?
Ученый пихнул задремавшего Флинна в бок.
– Эд?.. Отстань, я следил за ним весь день. Он все время спит.
– Уже нет.
Шон прибавил звук, по кабинету разлетелся голос Грега, четко произнесший: «Вивьен».
– Это ведь его дочь? – удивился врач. – Мы говорили с ней вчера вечером.
– Что ж… – разочарованно проронил Эдгар. – Похоже, это всего лишь галлюцинации.
Он выключил монитор. Кабинет погрузился во мрак, и прежде, чем ученый отключил звук, в темноте вновь раздался голос…
– Мы всегда несем с собой свою боль, и даже смерти ее не отнять.
* * *
Не двигаясь, Вулф лежал на кровати. Ему казалось, он спит, но мужчина уже давно понял, что по-настоящему заснуть ему удавалось только после дозы снотворного, которое ему кололи, когда он начинал буянить.
Грег лежал и пытался разобрать, что говорили голоса. Они все о чем-то просили мужчину, звали его, кричали, шептали. Голоса появились почти сразу после операции. Но когда он стал общаться с погибшими знакомыми, они исчезли. Голоса вернулись после смерти Вивьен. Сперва тихие, еле слышные, они вскоре перешли в нескончаемый крик. Они становились все громче и громче, пока Грегу не начало казаться, что весь он – сплошной голос, и не осталось больше прежнего Грегори Вулфа, он раздробился на множество частиц, стал беспрерывным потоком звука.
Когда шум стал совсем нестерпимым, в общем гуле Грег услышал знакомую речь. И тогда, вслушиваясь в звучание родного голоса, он понял, что умирает.
* * *
– Я развожусь!
Громко хлопнув дверью, Флинн ворвался в кабинет доктора Шона.
– Я закрываю эксперимент.
– Что?.. – врач остолбенел, мигом растеряв свой пыл.
– Смысла продолжать больше нет, пора прекращать этот фарс.
Джейсон выругался, кажется второй раз в своей жизни.
– Чертов религиозный фанатик! Ты не закроешь этот проект, мы зашли слишком далеко. Вулф не мог понапрасну мучиться все это время!
Холодный и безразличный тон Эдгара ничуть не изменился.
– Почему нет? Он знал, на что идет.
Доктор Шон покрутился в компьютерном кресле, остановился, покрутился в другую сторону, опять остановился, вперил взгляд своих холодных глаз в удивленное лицо друга.
– Ничего не возразишь?
Флинн опустился в стоявшее в углу старое кресло.
– Ты идиот.
– Громче, я тебя не слышу.
– Идиот! – закричал врач. – Бессердечный кретин!
В адрес Эда полетела еще пара ругательств. Затем Флинн ненадолго замолчал и более спокойным тоном произнес:
– Почему ты всегда жесток и прав одновременно?
– Просто надо уметь быть сволочью. Когда-нибудь я тебя научу.
Холодная, склизкая, как мертвая рыба, улыбка вползла на лицо доктора Шона, но тут же исчезла, как только в кабинет ворвался запыхавшийся Хосе. Он жутко нервничал и лепетал что-то про мистера Вулфа, все время повторяя слово «muerto1».
Флинн, недолго думая, вскочил и выбежал прочь, молодой врач последовал за ним. Эдгар не шелохнулся. Наблюдая за происходящим в палате через монитор, он произнес:
– Он решил умереть сам? Как мило с его стороны.
* * *
Она была не так красива, как Вивьен: глаза были просто серыми, даже не серебристыми; губы – просто пухлыми, их нельзя было сравнить с розовыми бутонами; у нее была обычная фигура, обычные каштановые волосы, обычное лицо. Ее нельзя было заметить в толпе и после помнить всю жизнь. И все-таки эта женщина была прекрасна, ведь в ней была жизнь. Его жизнь.
– Здравствуй. Я скучала.
Она коснулась ладонью его щеки, и Грег почувствовал, что ожил. Жизнь медленно и болезненно наполняла его. Но разве это возможно? Разве мог он вновь стать живым, если давно уже должен был умереть? Выходит, смерть не так уж и отличается от жизни.
Мужчина посмотрел Мари в глаза и понял, что готов умирать снова и снова, только бы не расставаться с ней.
– Мне грустно, ma chйrie2. Смерть – это так печально…
– Смерть с тобой дороже жизни без тебя.
Эти слова заставили женщину улыбнуться.
– Тогда, mon ami3, дай мне руку.
Грег сжал в своей ладони ее хрупкие теплые пальцы, и она увела его туда, где боль не имела значения.
28 апреля в два часа дня у Грегори Вулфа – обычного человека, прожившего необычную жизнь, – остановилось сердце.
1 Умер (исп.)
2 Мой дорогой (франц.)
3 Друг мой (франц.)
