ДЕТСТВО
Родился я через год после окончания Отечественной войны, в славном городе Орджоникидзе, которому позже вернули его гордое наименование Владикавказ. В своем кругу мы называли наш родной город сокращенно – «Орджо», что экономило массу разговорного времени.
С родителями мне повезло несказанно. Отец – Тотырбек Исмаилович Джатиев, родившийся в родовом ауле Сба Джавского района Южной Осетии, в детстве батрачил, пас овец в горах. В 20-м году прошлого века пришедшие к власти в своей стране грузинские меньшевики силой вынудили часть южных осетин бежать на север, в Россию, что позже, уже в наше время, безуспешно попытались повторить их политические наследники Гамсахурдия и Саакашвили.
Папа, оставшись после этой войны сиротой, сумел окончить во Владикавказе рабфак и поступить в Москве в Литературный институт. Оттуда он ушел добровольцем на войну с белофиннами, где с трудом выжил после тяжелейшей контузии, и одним из первых в стране был награжден медалью «За отвагу». Эту награду отцу вручил в Кремле «всесоюзный староста» Калинин. На эту церемонию папа, единственный из всех награждаемых, сумел провести с собой моего старшего брата Юру, о чем свидетельствует фотография в нашем семейном фотоальбоме. После Кремля отец купил Юрке плитку шоколада, которую тот съел один. Этот вопиющий факт также зафиксирован на фотографии и долго не давал покоя нам, другим детям. Лично я успокоился много позже, когда мне в том же Георгиевском зале вручили орден за Олимпиаду, но купить и съесть для полного реванша целую шоколадку я не догадался.
С белофинской войны папа вернулся в Литинститут, закончил его и возглавил там заочное отделение, что недавно подтвердил мне документально нынешний ректор института.
Далее отцу пришлось воевать в Великой отечественной войне на Северном и Черноморском флотах, воевать под Владикавказом, на Малой земле под Новороссийском, где он почему-то не встретился с Л.И. Брежневым, освобождать Керчь и Севастополь, высаживаться в румынской Констанце. На войне он познакомился и дружил всю жизнь с выдающимися полководцами-осетинами Иссой Плиевым, Хаджиумаром Мамсуровым, по приглашению которого побывал в освобожденном Берлине, с Георгием Хетагуровым, Астаном Кесаевым и другими, о ком позже написал свои военные книги и очерки.
В конце войны отца отозвали в Северную Осетию, где поручили возглавить Госкомиздат республики и подготовить к изданию героический эпос осетин – «Нартские сказания». Для этого уникального издания отец с помощью своих институтских друзей сумел достать целый вагон дефицитнейшей меловой бумаги. А иллюстрации по его заказу блестяще выполнил известный осетинский художник Махарбек Туганов.
В начале 50-х годов отца арестовали по ложному обвинению, но московские друзья по Литинституту (Константин Симонов, Юрий Либединский, Ярослав Смеляков и др.) сумели его защитить, после wecn отец стал профессиональным писателем, известным в республике и стране. Но годы после этого ареста были самыми тяжелыми в истории нашей семьи, т.к. у отца обострились боли в спине из-за фронтовой контузии, и он оказался прикованным к постели с деревянным матрасом. Нам помогали все, кто мог. Уже после того, как отец ушел из жизни, я нашел в его архиве маленькую книжку стихотворений Константина Симонова с посвящением папе. В нее была вложена записка с трогательным текстом о том, что он только что узнал о сложном материальном положении, в которое попала семья его фронтового друга, и высылает ему весь гонорар за эту книжку. Позже, когда папа встал на ноги, Симонов, в то время главный редактор «Литературной газеты», заказал отцу и опубликовал серию очерков, поддержав его морально и материально. Я до сих пор убежден, что только это фронтовое поколение писателей было способно на настоящие человеческие поступки.
Мама – Дзасохова-Джатиева Лидия Васильевна – родилась в осетинском селе на Ставрополье и маленькой девочкой волею судеб попала в яснополянский интернат, которым руководила Татьяна Львовна Толстая, дочь великого писателя. Эта благородная женщина очень тепло относилась к маме, называя ее маленькой горянкой, и даже хотела забрать с собой в Америку, куда ее вынудили уехать, но мамины родственники не согласились.
Мама тоже закончила рабфак и начала работать в секретариате наркома внешней торговли Анастаса Микояна, который величал ее «землячкой», т.к. много поработал вместе с Сергеем Кировым во Владикавказе. Тут-то мои родители и встретились, полюбили друг друга и поженились. Много работали, учились, скромно жили в маленькой комнате в Алексеевском студгородке и успели до войны родить моих старших: брата Юру и сестру Зару. С ними мама и уехала в эвакуацию в Осетию, где уже после войны родились я и моя младшая сестра Зарина.
Месяца через три после моего рождения мои родители вместе с родственниками устроили пир, где мне и моим двоюродным братьям Хасану и Таймуразу, также появившимся к этому времени на свет, намазали по обычаю губы аракой. После этого у меня с моими кузенами никаких проблем с алкоголем в жизни не было.
Наша семья жила в доме на улице Церетели, который считался по тем временам «элитным», как сейчас говорят. Построен он был немецкими военнопленными в виде буквы «П». В одном крыле этого дома жили гражданские лица, в основном, высокопоставленные республиканские чиновники, имевшие отдельные квартиры. В двух других частях дома жили офицеры, преподававшие в училище МВД, которое готовило охранников лагерей для всего Союза.
Уже много позже, когда мне довелось побывать в Германии, я понял, что проект дома тоже немецкий, на что указывали характерная линия выступающих балконов.
Наша квартира на последнем, четвертом, этаже была коммунальной. С ее балкона открывалась изумительная панорама Кавказских гор со снежной шапкой Казбека и плоской вершиной Столовой горы.
Сначала мы жили в ней вместе с семьей народного поэта Осетии Георгия Кайтукова, которая вскоре получила отдельную квартиру, а у нас поселилась прекрасная русская семья полковника артиллерии в отставке Ивана Васильевича Разуваева. Жили мы с ними, что называется, душа в душу. Иван Васильевич, старый боевой офицер, много рассказывал мне о войне. Он любил выпить, с чем отчаянно боролась его жена Соня. Часто вечерами мы собирались все вместе с их сыновьями Женей и Сашей, чтобы просто попеть под гитару русские песни, тексты которых мы брали из старого песенника, прошедшего войну. До сих пор помню трофейный офицерский эсэсовский кортик с молниями, с которым мне, пацану, давали поиграть. Братья Разуваевы, мастера спорта по штанге и боксу, были моими наставниками и надежными защитниками.
Годы шли тяжелые, за хлебом – долгие очереди. Дядя Ваня надевал свой офицерский мундир с орденами, брал меня, и мы шли в воинскую часть, располагавшуюся по соседству с нами, в военторговский магазин за хлебом для обеих семей. При этом он не забывал купить мне немного вкуснейших конфет-подушечек, обсыпанных какао. Я, в свою очередь, всегда был готов найти припрятанную мамой осетинскую араку и тайком от тети Сони налить своему старшему другу стаканчик.
Несмотря на материальные трудности, которые испытывала наша большая писательская семья, детство мое было насыщенным и интересным. Книги, которые писал отец, издавались довольно редко, в основном, в Москве, т.к. директором осетинского издательства был тот самый бывший прокурор Зангиев, которому не удалось засудить моего папу. Я был на том суде и до сих пор помню тяжелое, мрачное лицо и бритый череп этого слуги закона.
Жили на отцовскую военную пенсию, хоть и небольшую, но регулярную. Мама тоже подрабатывала, когда могла. Некоторое время она работала в Министерстве сельского хозяйства республики, в управлении хлопководства. Не знаю, рос ли хлопок в Северной Осетии, но у мамы на работе был телевизор, большая диковинка в то время, который я бегал смотреть по вечерам. Очень любил сбегать из детского сада, куда меня отводила сестра Зая, на городской рынок, где в магазинчике канцтоваров работали моя родная тетя Вера, сестра отца, и ее муж дядя Георгий. Они безропотно выдавали маленькому беглецу один рубль, на который я покупал кулечек сушеной хурмы и понуро возвращался в детсад пить ненавистный рыбий жир.
Случались в моем детстве и курьезы. Почтальоном у нас работал очень импозантный старик Хадарцев, всегда ходивший в черкеске и с кинжалом у пояса. Мы, пацаны, знали, что он в молодости был родоначальником местного футбола, и безмерно его уважали. Однажды он принес нам гонорар отца, очень приличную сумму, а я был дома один. Получив деньги и расписавшись за них, я гордо, как и положено взрослому мужчине, дал ему сто рублей, немыслимо большую сумму, равную месячной пенсии отца, в знак благодарности и уважения. Он молча, с достоинством принял эту ассигнацию с изображением Ленина и величаво удалился, а через некоторое время, встретив мою маму, вернул деньги и поблагодарил за хорошее воспитание сына в духе уважения к старшим.
В другой раз я пошел стричься к старому парикмахеру-армянину и рассказал ему о том, что отец привез с фронта трофейную опасную бритву «Золинген», но бреется безопасной бритвой. Старика это очень заинтересовало, и он попросил меня принести ему эту бритву. Я выполнил его просьбу и тут же забыл об этой бритве, пока отец не начал ее искать. Папе стоило больших трудов вернуть эту ценную для настоящих мужчин вещь, т.к. старый армянин, порядочный человек, очень хотел ее купить для работы. Еще я помню трофейную двустволку «Зауер» и пистолет «Вальтер», которые отец не очень успешно прятал от меня, ему пришлось их отдать родственникам от греха подальше.
В этом моем послевоенном детстве большую роль в становлении характера сыграл двор нашего дома, большой, огороженный невысоким каменным забором, с лужайкой для футбола и старой высокой акацией. Нас, пацанов-сверстников, в гражданском крыле дома набралось около дюжины, а в «военном дворе», как мы его называли, и того больше. Естественно, мы соперничали, сначала на кулаках, а когда подросли и поумнели, то на спортплощадках.
В подвале нашего дома располагался склад Военторга, и ушлые тыловики часто звали нас разгружать товары, расплачиваясь с нами натурой, как правило, флакончиками «Тройного одеколона». В те времена еще никто не догадался употреблять его внутрь, поэтому мы гордо дарили его своим родителям.
До тех пор, пока не пошли в школу, мы целыми днями гоняли во дворе мяч, играли в пинг-понг, нарды, шахматы и шашки, не забывали карты и т.д. и т.п., в общем, были предельно заняты. Такое здоровое очное соперничество и умение постоять за себя и друзей укрепляло не только наши мышцы, но и дух, чего так нехватает сейчас, в век Интернета, нашим потомкам.
ШКОЛА
Когда подошло время, почти вся наша дворовая ватага пошла учиться в самую знаменитую в городе школу №5, бывшую до революции лучшей гимназией Осетии. На ее классическом здании есть мемориальные доски в честь знаменитых выпускников: театрального режиссера Евгения Вахтангова и оперного певца Павла Лисициана. Кстати, позже я имел честь лично познакомиться с Павлом Герасимовичем, его очаровательной супругой Дагмарой и дочерью Кариной на отдыхе в Сочи. Он с большой теплотой вспоминал свои гимназические годы во Владикавказе и с ироничным удовольствием обращался ко мне как к «однокашнику». Мы даже порыбачили с ним в Черном море на одной лодке, наловили на «самодур» ведро барабулек, закоптили их и славно попировали.
Первые три года я с друзьями учился в чисто мужском классе, ходил на занятия в серой школьной форме и очень походил на гимназиста. В четвертом классе у нас в школе ввели смешанное обучение с девочками. Уже не помню, радовались мы этому обстоятельству или нет.
Самое ценное, что было в нашей школе – это ее педагоги во главе со строжайшим директором Уруймаговым, хорошим приятелем моего отца. Однажды, когда он был у нас дома в гостях, отец позвал меня к столу и буквально заставил признаться, что в школе директора прозвали «Пиратом». Взрослые добродушно рассмеялись и выпили за это гордое имя араки, а я еще долго переживал по этому поводу.
Моей первой и незабываемой учительницей была Мария Игнатьевна, добрейшей души женщина почтенного возраста, в очках, с камеей на строгой блузке, безупречными манерами и неимоверной выдержкой. В ней чувствовалась старая, почти утерянная школа воспитания истинной российской интеллигентности и духовности, которые она в меру своих скромных сил пыталась вложить в нас. Удивительно, но и в советские времена ее педагогический дар был высоко оценен орденом Ленина.
Именно ей удалось научить меня, в общем-то, обычного оболтуса, много читать и относительно грамотно писать.
Много знаний я почерпнул у благоволившего мне преподавателя математики Мазуркевича, любившего поучать нас: «Коль в голове мочало – начинай сначала». И, конечно, у учителя физики и нашего классного руководителя Гайтона, который поставил перед собой и мной, как представителем коренного населения, практически невыполнимую задачу – золотую медаль. И мы ее получили, хотя я мало wrn смыслил в немецком языке и географии. С его легкой руки я получил школьное прозвище «Джемс», подготовив домашнее задание по физике – реферат по паровым машинам английского изобретателя Джемса Уатта.
Наш школьный выпуск оказался первым, попавшим под реформу о переходе на 11-классное образование и трудовое обучение. Два дня в неделю в течение 3-х лет мы исправно ходили на работу в авторемонтные мастерские, где научились с закрытыми глазами разбирать грузовик ГАЗ-51 и мыть его детали в солярке. А собирали его уже мастера, предварительно сгоняв покорных учеников в магазин за водкой и закуской к обеду. Но вышли мы из этих мастерских уже мужиками, познавшими реалии жизни, с правами шоферов 3-го класса и свидетельствами авторемонтников 5-го разряда.
Значительное место в нашей школьной жизни занимал спорт. В школе был очень приличный спортзал и хорошие учителя физкультуры, они же – наши тренеры по баскетболу и волейболу. Мы не раз выигрывали чемпионаты города среди школ, т.к. в нашей команде играл почти двухметровый одноклассник Володя Тедеев, кандидат в сборную юношескую команду РСФСР по баскетболу.
В старших классах я тоже делал кое-какие успехи в футболе, поиграв вратарем в юношеской команде владикавказского «Спартака» вместе с будущими звездами российского футбола Валерием Газзаевым и Никой Худиевым. Хотел даже продолжить вратарскую карьеру, но послушался отца и уехал учиться в институт в Москву.
Каникулы мы обычно проводили в пионерских лагерях, пока не узнали о детской туристической школе в Верхнем Ларсе, организованной известным в республике альпинистом Бероевым. Многодневные походы по красивейшим ущельям и перевалам Кавказа были для нас не только серьезным испытанием, но и прекрасной возможностью увидеть своими глазами, познать и полюбить свою малую родину.
Не забывали мы и о развлечениях. Перед школьными вечерами выпивали по стакану портвейна и уверенно танцевали с одноклассницами. Часто собирались на домашних вечеринках, благодаря нашему однокласснику-гитаристу Вите Каминскому знали все бардовские песни того времени и с удовольствием их пели. Много гуляли по вечерам по городскому проспекту, где можно было встретить любого нужного тебе человека. Наш математик Мазуркевич часто укорял нас, что вместо уроков «мы опять измеряли проспект», хотя его длину – одну дореволюционную версту – все коренные жители города знали с малолетства.
В эти же годы пришлось познакомиться с алкоголем. Классе в четвертом или пятом впервые выпил целый стакан араки и сильно отравился. С тех пор не пью виски, чей запах очень схож с запахом этого нашего национального напитка. В другой раз на спор с моими друзьями-одноклассниками Генкой Безрученковым и Мариком Курляндским съел (или выпил) тарелку тюри (накрошенный в водку хлеб), после чего мы еще немного погуляли, а затем я отключился. Ребята заботливо дотащили меня до нашего укромного места в подвале, где я утром очнулся и еле добрел до дома. После таких серьезных уроков я научился пить, не теряя головы, что очень пригодилось в последующей взрослой жизни.
Наш класс, как и наш город, был многонациональным. В нем, помимо осетин, учились и дружили между собой русские и грузины, армяне и украинцы, евреи и корейцы. Мы понятия не имели о каких-нибудь национальных противоречиях и воспитывались на глубоком уважении к человеку любой национальности. Все очень любили осенью выезжать на сбор картошки в окрестности города. Веселая компания друзей, не слишком обременительная работа под еще теплым осенним солнышком, незатейливое совместное пиршество в обед, когда все делились своими национальными вкусностями, приготовленными заботливыми родителями – лучшее воспоминание о школьных годах. И еще счастливые глаза папы, когда я на выпускном школьном вечере отдал ему свой «золотой» аттестат зрелости.
Еще раз отец был так же счастлив на своем 70-летнем юбилее, в декабре 1980 года. В день юбилея вышел указ о его награждении орденом «Знак Почета», далеко не первым в папиной наградной коллекции. А месяцем раньше мне вручили в Кремле такой же орден за работу на Московской Олимпиаде-80. Отец буквально заставил меня его надеть на большой юбилейный пир. Почти все гости, подходившие к нам с отцом, считали своим долгом пристыдить меня, что, вот какой наглец, бесстыдно надел отцовскую награду. Папа, в отличие от меня, сияя от радости, с удовольствием защищал своего «незаслуженно оскорбляемого» сына.
ИНСТИТУТ
Как золотой медалист, я мог поступить практически в любой ВУЗ страны. В те годы существовала программа подготовки национальных кадров для союзных и автономных республик, которая предусматривала квоты на поступление в столичные институты. По ней я и был зачислен в Московский энергетический институт (МЭИ) на факультет автоматики и вычислительной техники. Этому выбору я обязан своему старшему брату Юре, который там отучился и уже работал в Москве.
Первые месяцы учебы стали для меня серьезным испытанием. Группа подобралась очень сильная, уровень подготовки моих сокурсников-москвичей был выше моего, приходилось много и серьезно заниматься.
Жил я в студенческом общежитии, с деньгами было трудновато, хотя семья делала все мыслимое и немыслимое, чтобы поддержать меня, т.к. стипендии явно нехватало даже на еду. Но спасало то, что в Москве жила старшая сестра мамы Нина Васильевна Дзасохова, врач на пенсии. Она и ее муж-азербайджанец Рагим Дадашевич очень тепло ко мне относились, подкармливали, как могли, вечно голодного студента. Как праздник я воспринимал редкие приезды в Москву папы, а также Юры, который практически круглый год проводил в командировках на полигоне в Казахстане, работая на оборону. Когда отец получал гонорар, а Юрка – командировочные, мы себе позволяли погулять в ресторане. Когда брат улетал в свои степи, он частенько оставлял мне канистру со спиртом, которую моя общаговская компания весело распивала примерно за неделю.
А ребята со мной жили очень разные, но дружные, делились всем. Так, одним из соседей по общежитию у меня был туркмен Овезов, сын партийного руководителя Туркмении. Помню, как однажды осенью к нам приехал его отец, член ЦК КПСС, и за пловом, который в его честь приготовила туркменская община, рассказал, что только что на пленуме ЦК сняли с должности Н.С.Хрущева. Кому-то из нас пришла в голову замечательная «дебютная», как говорил Остап Бендер, идея о том, что можно сделать с этой с ног сшибающей новостью. Мы бросились по этажам общежития и стали заключать пари, в основном, с состоятельными иностранными соседями о том, что завтра Хрущева уже не будет во главе страны. Выигранных в этом не совсем джентльменском споре бутылок нам хватило на пару приличных сабантуев.
Как ни странно, но очень помогло мне одолеть трудную учебу в МЭИ вратарское прошлое. В институте была очень авторитетная спорткафедра и сильные сборные по регби и футболу. Регбисты, почти все – аспиранты, очень помогли мне со сдачей ряда экзаменов, т.к. на сборах в спортивном лагере института в Фирсановке я по обмену успешно защищал их ворота в принципиальном матче со сборной по футболу, где был вторым вратарем. Наша футбольная сборная однажды выиграла первенство Москвы и поехала в Чернигов на всесоюзный чемпионат среди студентов. По приезде мы здорово напробовались местного напитка – газированного белого портвейна по 20 копеек за стакан, – и обидно проиграли первый матч команде Смоленского института физкультуры. Эти трезвенники-атлеты нас просто перебегали. И хотя после соответствующей взбучки от нашего уважаемого тренера Николая Хлопотина, арбитра всесоюзной категории, с блеском выиграли все остальные игры, место заняли только пятое.
Но спорт – спортом, а учебы мне никто не отменял. На втором курсе у меня не задалась зимняя сессия: я дважды не сдал экзамен по математическому анализу. Причина – банальная. Преподаватель, засушенный аспирант, безнадежно влюбленный в миловидную студентку из моей группы, абсолютно безосновательно приревновал меня к ней и нагло дважды завалил. Хорошо еще, что я не полез выяснять с ним отношения, удержал отец. Мы с ним пошли к декану, и папа намекнул ему, что в этом эпизоде просматривается, как сейчас говорят, неполиткорректность к национальным кадрам, благо все остальные оценки у меня были приличные. Тут же была назначена комиссия по приему экзамена во главе с профессором Кутузовым, которая оценила мои знания на четыре балла, Таким образом, я остался и доучился в МЭИ, а аспирант сохранил свое худое лицо в целости и сохранности.
Отцу пришлось еще один раз вмешаться в процесс моего образования, когда я после второго курса надумал перейти на экономический факультет МГУ с потерей года. Там тоже была сильная команда по футболу, за которую я удачно выступил подставным вратарем. Заместитель декана этого факультета Волков был готов взять меня и организовать досдачу необходимых предметов, но папа проявил твердость и не дал согласия на этот перевод, справедливо указав, что не готов тащить меня лишний год.
Каждое лето на студенческих каникулах я старался подработать, чтобы хоть как-то помочь родителям. Первое лето таскал тяжелые свинцовые гранки в типографии издательства «Молодая гвардия», где мне выдавали за вредность бутылку молока в обед. Во второе лето моя любимая тетя Нина устроила меня грузчиком на овощную базу, которой руководили ее знакомые осетины. Там мне доверили разгружать и развозить по магазинам дефицитные бананы, в результате чего я прибавил в весе пару килограммов. Мои земляки заочно учились в институте торговли, и я в свободное от погрузки время писал для них курсовые работы, за что получал гонорар в бананах и имел право относить их родственникам.
В третье лето выехал со стройотрядом в Липецкую область, где мы строили линию электропередачи к свиносовхозу. Меня отправили на пару дней раньше других, чтобы подготовить жилье. Местные ребята встретили меня настороженно, т.к. я перед поездкой постригся наголо и вид имел бомжеватый. Но выпить предложили. Водка была местная, жуткая. Когда ее капли попадали в лужу, появлялись фиолетовые разводы, как от бензина. Но надо было держать столичную марку, хотя закусывали только хлебом и репчатым луком. После того, как я, уже на автопилоте, растащил своих собутыльников по их домам, они на следующий день поняли, что имеют дело не со столичным пижоном, а с нормальным кавказским парнем, мы подружились и сработались.
А работа была тяжелой, в степи, на жаре. Тут мне пригодились мои шоферские права. Мы были прикреплены к мехколонне, имевшей в своем распоряжении знакомые мне машины ГАЗ-51 и незнакомый трактор с телескопической вышкой. После дождей по липецкому чернозему пару дней нельзя было проехать, работа останавливалась, все аборигены, кроме нас, разбегались, а мы отчаянно скучали, вынужденно соблюдая сухой закон. Однажды во время такого простоя мне удалось завести машину и рвануть с друзьями через степь в близлежащий город Грязи и затариться там дешевым портвейном. На обратной дороге недалеко от нашего стойбища мы, естественно, застряли в непролазной грязи. Пришлось топать пешком пару километров, с пьяных глаз впервые в жизни заводить трактор и гнать его к машине. До сих пор удивляюсь, как мне это удалось, но машину мы вытолкали и вместе с трактором пригнали на место, после чего бурно обмыли этот трудовой подвиг. Никто из вернувшегося вскоре руководства мехколонны ничего не заметил. Так я достойно применил полученные в школе знания. Правда, нас здорово обманули потом с зарплатой, но о стройотряде остались хорошие воспоминания.
На старших курсах мы уже зарабатывали летом не руками, а головой, выполняя на кафедрах разные заказы по созданию компьютерных программ. Впрочем, когда деньги периодически кончались, всегда можно было выйти на ночь на Ленинградский вокзал и разгрузить пару вагонов, силы и здоровье позволяли, и платили прилично, на посещение ресторана с девушкой вполне хватало.
Все свое студенческое время я ощущал мощную поддержку своих родных и земляков. На мой факультет перевелись из Владикавказа Аузби Гутиев и Марат Гуриев и его супруга Чаба, мои лучшие друзья по сегодняшний день. Каждый из них сделал хорошую карьеру в Москве, Аузби – в издательском деле, Марат – в компьютерном сообществе. Традиционным местом встречи моих земляков в то время был Курский вокзал, куда приходил поезд из Осетии. С его проводниками нам, студентам, посылали с родины продукты (и не только еду), и мы точно знали, у кого можно будет покутить в следующие дни.
По дороге домой на каникулы я всегда с удовольствием залетал в Ростов-на-Дону, где со своим мужем-офицером Славиком и дочкой Мадиной жила моя любимая сестра Зая. Они всегда были мне рады как тогда в Ростове, так и сейчас в Москве, куда они перебрались.
Но самым большим праздником были приезды в Москву папы, где у него было много друзей. Когда отец был при деньгах, он останавливался в гостинице «Москва» и радушно приглашал своих друзей – писателей и издателей к себе или в ресторан Дома писателей. Так я познакомился с его однокашниками по Литинституту Сергеем Смирновым, Александром Чаковским, Ярославом Смеляковым, Леонидом Соболевым и многими другими известными выпускниками Литинститута, прошедшими вместе с отцом войну.
Часто папе как писателю-фронтовику Литфонд давал путевки в свои Дома творчества в Переделкино и Малеевке, где он работал над книгами и общался с коллегами. Там я имел честь познакомиться с Валентином Катаевым, которого отец звал «Адмиралом», и Мариэттой Шагинян, которая вспоминала свою еще предвоенную, организованную отцом поездку писателей в аул Нар, на родину нашего национального поэта Коста Хетагурова. Нам всегда была открыта дверь на переделкинской даче Лидии Борисовны Либединской, старого и верного друга нашей семьи. Эти теплые встречи и писательские разговоры сильно расширили мой кругозор и оставили свой след в моей памяти.
Особенно запомнилась мне встреча со знаменитым дагестанским поэтом Расулом Гамзатовым. Во время одного, не помню какого именно по счету съезда КПСС, отец взял меня с собой в гостиницу «Пекин», где жили его друзья, делегаты от нашей республики: писатель Максим Цагараев и Сергей Гугкаев, первый секретарь Орджоникидзевского горкома партии. Я уже пару раз сбегал, как младший, в буфет за коньяком, когда к нам зашел в гости Расул Гамзатов, уже в очень веселом расположении духа. Все мои старшие были очень хорошо знакомы и рады встрече и возможности пообщаться друг с другом. Гамзатов, рассказывая о своих встречах в Москве, сетовал, что ему все время приходится расплачиваться за столы, и в шутку предложил ввести для кавказских литераторов тройной гонорар. Первый – расплачиваться за московских коллег в Москве, второй – за них же на Кавказе, а на третий – кормить семью. Это предложение было принято, и я в очередной раз сбегал в буфет. Когда я вернулся, Гамзатов уже рассказывал о запомнившемся ему случае на загородной даче нашего обкома, где в его честь был устроен прием. Он, будучи в таком же веселом расположении духа, стал объясняться в любви самой красивой гостье-осетинке, преподнес ей бокал шампанского, встал, как поэт, на колени и попытался обнять ее ноги. В то же мгновение содержимое ее бокала оказалось на его седой голове. Расул описывал этот случай с восторгом и глубочайшим уважением к этой незнакомой ему гордой горянке. Отец и Максим, хитро переглянувшись, чуть не попадали от смеха. Они знали, о ком шла речь, т.к. были на этом приеме. Позже папа раскрыл мне эту тайну: этой достойной женщиной оказалась супруга Сергея Гугкаева, действительно красивейшая и умнейшая женщина Осетии, доктор филологических наук и профессор, о чем корифей поэзии, начавший читать нам по-аварски свои стихи, так и не узнал.
Запомнилось мне также высказывание Расула о том, что важнее в поэзии: форма или содержание. Он был расстроен, когда узнал, что, по мнению некоторых московских литературных критиков, обязан своей славой исключительно переводчикам. Гамзатов сравнил свою поэзию с кувшином вина, добавив, что его стихи – это вино, а переводы стихов – это только кувшин, и предложил нам самим определиться, что важнее. После всего нами выпитого, вывод в пользу вина был единодушным.
Хорошие дружеские отношения сложились у отца с эстонцем Арнольдом Таммом, заведующим отделом литературы народов СССР издательства «Советский писатель». Он редактировал почти все книги отца, вышедшие в этом издательстве. Мы часто бывали у него дома в Солнцево, где его супруга Дина Степановна, школьная учительница, кормила нас вкусными обедами. Уже много позже я с удивлением узнал, что его сын Арнольд, которому я когда-то помог устроиться на его первую после школы работу, уже после смерти своего отца стал авторитетным человеком, связанным, по разговорам, с местными солнцевскими «предпринимателями» и был у них чуть ли не казначеем.
Отец был давно и неплохо знаком с Сергеем Михалковым, председателем Союза писателей РСФСР. В брежневские времена папу избрали делегатом на съезд писательской организации, которая не хотела переизбирать Сергея Владимировича на этот пост из-за того, что его сын Андрон не вернулся из зарубежной командировки и женился на француженке. Отец был свидетелем того, как на приеме в честь съезда за день до голосования Михалков с фужером водки прорвался к Генеральному секретарю и произнес великолепный тост за его здоровье, решив тем самым в свою пользу исход выборов. Позже мне довелось лично пообщаться с Сергеем Владимировичем, когда он председательствовал на встрече с писателями Северной Осетии в Доме литераторов в рамках Дней осетинской культуры в Москве. Меня попросили, как одного из организаторов этого мероприятия, посидеть с ним в буфете до начала банкета. Несмотря на свой очень почтенный возраст, этот уважаемый человек, родившийся, если не ошибаюсь, в соседней Кабардино-Балкарии, в г. Прохладном, хорошо помнил и моего отца, и этот съезд.
Уезжая из Москвы, папа часто оставлял мне свой членский билет Союза писателей СССР, членом которого он был с 1935 года. По этому билету я регулярно ходил по вечерам в Дом литераторов на разные культурные мероприятия, а когда в кармане было несколько рублей, то мог позволить себе немного посидеть там с очередной спутницей в знаменитом буфете со стенами, расписанными мудрыми словами его завсегдатаев. Это было круто, как сейчас модно говорить.
ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ
После окончания института я женился на Светлане, редакторе телевидения, и начал работать в закрытом НИИ автоматической аппаратуры. Жили мы предельно скромно в коммуналке на Покровке, в маленькой комнате. Через год родили дочку Веронику.
Работа в НИИ была мне не очень интересна. Там верховодили военные, командированные в науку. Им нужны были молодые мозги, чтобы писать для них диссертации. Я подавал кое-какие надежды в научном плане, занимался математическим моделированием на ЭВМ, много дней и ночей проводил в вычислительном центре и даже написал несколько научных статей для институтского сборника.
Чтобы хоть как-то развеять скуку, занялся общественной работой, был выбран группкомсоргом, с удовольствием ездил на комсомольскую учебу, где был главным по приготовлению шашлыков, играл в баскетбол за сборную института, дежурил в оперотряде. Когда подошло время, вступил в партию, отучился на вечерних курсах политучебы, после чего меня назначили внештатным инспектором райкома КПСС по районной сети политучебы. Это дало мне возможность свободно выходить из нашего режимного предприятия в любое время, чем я очень гордился.
Вместе с моим приятелем Борей Шнейдерманом организовал в НИИ ежегодную конференцию молодых специалистов, по результатам которой довольное руководство расщедрилось на внеочередные премии. А поскольку наши семьи о них не знали, мы с толком и расстановкой радостно пропили эти деньги в близлежащем кафе. Через много лет в самолете, летящем в Нью-Йорк, я встретил Борю, к этому времени уже бизнесмена, директора какого-то совместного российско-американско-туркменского предприятия, и мы с удовольствием выпили за наши прошлые «научные» достижения. Занятно, что точно так же, в самолете на Мадрид, я встретил своего бывшего непосредственного шефа по НИИ Игоря Мизина, летевшего на научную конференцию на Канары. Было приятно, что он, уже член-корреспондент Академии наук и директор академического НИИ, хорошо меня помнит.
Но самым отрадным явлением в моей, в общем-то, заурядной и не слишком богатой на события жизни того времени стало знакомство и многолетняя душевная дружба с Мишей Березным. Он пару лет работал у нас в институте экономистом, потом защитился и стал преподавателем в Институте управления. Его очаровательная жена Наташа училась в то время в Суриковском институте, а затем преподавала в Центральной художественной школе. В их маленькой кооперативной квартирке на Ростовской набережной я провел много прекрасных часов, общаясь с ее сокурсниками. Мы с Мишей кормили начинающих художников пельменями с вином, когда были при деньгах, много спорили о жизни и искусстве, слушали песни входившего в моду Джо Дассена и даже давали им какие-то советы по жизни. Такие верные друзья, как Миша и Наташа – дар судьбы, мы многое в жизни пережили вместе, пока мой друг не ушел из жизни из-за неудачной операции.
Когда у мамы обострилась болезнь поджелудочной железы, нам удалось положить ее в клинику на Пироговке, где ее прооперировали.
Она лежала в реанимации, и там не оказалось какого-то нужного лекарства. Я в это время уже работал в Оргкомитете «Олимпиада-80». Мне пришлось поднять на ноги свое олимпийское начальство, они выдали звонок тогдашнему министру здравоохранения Буренкову, и тот прислал это лекарство с нарочным в клинику вместе с выговором ее руководству.
К сожалению, во время этой операции врачи не заметили начала более серьезной болезни, от которой мама через два года ушла из жизни после безуспешной повторной операции в той же клинике. Это был страшный удар для всей нашей семьи, особенно для отца. Мы все готовились отметить через полгода золотую свадьбу родителей, но жизнь распорядилась по-своему. Мама шла на эту операцию спокойной, т.к. я успел ей сказать, что за ее здоровье молится по моей просьбе митрополит Питирим.
Одним из самых трудных моментов в моей жизни и жизни Юры, Заи и Зарины стал наш приход в больницу во Владикавказе, где после первого инсульта лежал наш отец. Увидев всех нас вместе, он все понял и сдержанно, по-мужски, разрыдался. Маму мы похоронили в Ногире, на семейном кладбище. С неимоверным трудом мы с отцом позже организовали изготовление в подмосковной гранитной мастерской надгробья из красного финского гранита, которое сейчас стоит на могиле мамы.
Папа очень глубоко переживал уход мамы, и через год его настиг второй, более тяжелый инсульт. Он потерял речь и способность писать. Мы все поочередно дежурили у его постели в плохо отапливаемой владикавказской больнице. Мне удалось через Литфонд и знакомых в союзном Минздраве положить его в клинику Института неврологии, где было всего 50 мест для инсультников на весь СССР. Там врачи сумели вернуть ему речь и навыки письма. Далось это отцу очень нелегко, с полным напряжением всех сил и характера.
После частичного выздоровления он, преодолев наше с Зайкой отчаянное сопротивление, вернулся в Осетию, в санаторий на Реданте, где всегда любил отдыхать. Там он находился под опекой своей младшей сестры, нашей тети Зины.
Но в начале августа 1984 года мне позвонила Зая и со слезами рассказала, что папа исчез из санатория и куда-то уехал на поезде, никому ничего не сказав. Я напряг всех своих друзей и знакомых в спецорганах, чтобы они организовали всесоюзный розыск. Через два дня они сообщили мне, что обнаружили моего отца в Абхазии, в Гудаутах, но уже умершим в море, где его настиг третий инсульт.
Я тут же вылетел в Сухуми, добрался до Гудаут и явился к районному прокурору для оформления бумаг. Тот встретил меня очень нервно, грубо попытался вставить мне палки в колеса, вымогая взятку. Пришлось ему врезать, благо в кабинете мы были одни. После того, как до него дошло, что я приехал из Москвы, а не из Осетии, и могу очень повлиять на его дальнейшую карьеру, прокурор быстро все оформил и даже отдал папины японские часы, подаренные отцу капитаном теплохода «Осетия».
На выходе из прокуратуры меня ждали гудаутские осетины из семьи Пухаевых, которые уже успели привезти из Сочи цинковый гроб для перевозки тела. В их гостеприимном доме я дождался приезда из Владикавказа зятя Руслана Кадиева, мужа моей младшей сестры Зарины, с его друзьями, а также сестры Заи с ее дочкой Мадиной из Москвы. Мы погрузили гроб в медицинский УАЗ и на нескольких машинах выехали уже под вечер в Осетию, где утром были назначены похороны. Проехав практически всю Грузию, мы добрались до Крестового перевала на Военно-Грузинской дороге, который оказался перекрытым на ночь. Пришлось вступить в неприятный диалог с пьяным грузином-гаишником, который стал угрожать мне пистолетом. После того, как этот пистолет «случайно» оказался у меня в руках, этот «вояка» смиренно пропустил наш кортеж и в обмен на свое оружие даже пожелал нам доброго пути.
Утром на похороны собралось очень много людей, несколько тысяч. Успел приехать со своего полигона в Казахстане брат Юра. Когда к старшим, собравшимся по народной традиции у подъезда нашего дома, подошел срочно приехавший второй секретарь обкома, они его не пропустили в дом, потребовав приезда первого лица республики. И через 15 минут к ним и к семье уже подошел с соболезнованиями тогдашний первый секретарь обкома Одинцов, только в этот момент осознавший, кого потерял народ Осетии.
Похоронили папу в республиканском пантеоне при Литературном музее, недалеко от могилы основоположника осетинской литературы Коста Хетагурова, о котором отец написал одну из лучших своих книг «Горная звезда». Известный московский скульптор Лазарь Гадаев, мой друг, сделал прекрасный надгробный бюст отца из полированного черного мрамора.
Каждые 10 лет в конце декабря наша семья устраивает в Осетии юбилеи по случаю дня рождения отца. Последний такой юбилей мы провели в честь его 100-летия в декабре 2010 года.
И дай нам Бог быть для своих детей такими же достойными и порядочными родителями, какими были наши папа и мама, вместе прошедшие через все трудности жизни и войны.
МОЯ МОСКОВСКАЯ ОЛИМПИАДА
Через шесть скучных лет работы в НИИ я без всякого сожаления оставил науку и перешел на работу в Оргкомитет «Олимпиада-80». Помог мне в этом сложном деле Александр Дзасохов, мой влиятельный родственник по маминой линии. Он рекомендовал меня своим друзьям по комсомолу Виталию Смирнову, Владимиру Ковалю и Владимиру Зайцеву, руководившим этим комитетом.
Шанс подготовить и провести Олимпийские игры выпадает очень редко, и я его использовал по полной программе, отработав в Оргкомитете почти 5 лет. Такой захватывающей, интересной и интенсивной работы в моей жизни больше не было, да и не могло быть.
Успешная работа в Оргкомитете и благоприятное стечение обстоятельств помогли мне и моей семье решить кое-какие бытовые проблемы: ускориться в жилищной очереди и получить отдельную квартиру и телефон, скромно обставить свое жилье, несколько раз пожить летом с семьей на подмосковной ведомственной даче в Красково.
Но для этого пришлось изрядно потрудиться. Начал я работу в Оргкомитете «Олимпиада-80» со скромной должности старшего эксперта Технического управления, которое занималось всем техническим оснащением олимпийских объектов: телевидение, связь, информационные технологии. Дело было абсолютно новое и интересное, надо было отобрать и в точно назначенные сроки запустить в работу всю техническую начинку Олимпиады. К этой работе были подключены все научно-технические силы страны. Но лучшие из них работали на оборону страны, их нельзя было отвлекать на олимпийские задачи. Поэтому ставка была сделана на импортную технику, которая уже использовалась на предыдущих Олимпийских играх в Мюнхене и Монреале.
Для того, чтобы изучить передовой зарубежный опыт в этой сфере, наш Оргкомитет вместе с Торгово-промышленной палатой СССР организовал и провел на ВДНХ в сентябре 1976 года масштабную специализированную выставку «Техника – Олимпиаде». За месяц до ее начала я был командирован от Оргкомитета в дирекцию этой выставки, где мне поручили составить каталог экспонатов. Когда подошел день открытия выставки, оказалось, что никто, кроме меня, не знает, что и где на ней представлено. Так мне нежданно-негаданно пришлось выступать в роли шеф-гида для всех важных гостей, начиная с открывавшего выставку председателя Оргкомитета «Олимпиада-80», заместителя Председателя Совета Министров СССР Игнатия Трофимовича Новикова.
За неделю работы эту многопрофильную и очень интересную выставку посетили почти все руководители советских министерств, привлеченных к подготовке Олимпиады-80, так что мне пришлось много по ней побегать. Часа четыре на ней провел председатель ГКНТ СССР Владимир Алексеевич Кириллин, тоже, как и И.Т. Новиков, зампред Правительства СССР. Он не счел за труд через день позвонить своему коллеге по правительству и высказать свою благодарность скромному гиду, т.е. мне, за отлично организованное посещение выставки, где он, академик, узнал много нового. Этот звонок умнейшего и очень интеллигентного человека положительно повлиял на мою дальнейшую олимпийскую службу.
Надо сказать, что в нашем Оргкомитете, где собрались очень незаурядные руководители, сложились два, я бы сказал, клана: «госстроевцы», которых привел с собой И.Т. Новиков, и «спортсмены», пришедшие из Спорткомитета СССР вместе с Виталием Смирновым, первым заместителем Новикова по Оргкомитету и членом Международного олимпийского комитета (МОК). Но этот «симбиоз» из опытных госаппаратчиков и старых комсомольцев оказался очень действенным для решения всех сложных проблем, стоявших перед Оргкомитетом «Олимпиада-80».
После выставки «Техника – Олимпиаде» я оказался в «фаворе» сразу у двух руководителей Оргкомитета: управляющего делами Сергея Ивановича Калашникова, верного соратника И.Т. Новикова, и зампреда по внешнеэкономической деятельности Владимира Ивановича Коваля, пришедшего из Спорткомитета. Оба они были очень достойными и порядочными людьми, по-доброму ко мне относившимися и доверявшими по работе. При их содействии меня с приличным повышением перевели из Технического управления в Управление материально-технического обеспечения, где поручили заниматься всем олимпийским импортом. Начальником этого управления был Владимир Михайлович Зайцев, с которым к этому времени мы уже дружили семьями, т.к. его жена Алла была хорошо знакома с моей женой Светой по совместной работе на телевидении. Володя был выходцем из комсомола, одним из первых организаторов бюро молодежного туризма «Спутник». Мы с ним прошли все годы подготовки московской Олимпиады, много чего испытали и пережили, но со всем успешно справились. Он доверял мне безгранично, сделав вскоре своим замом и парторгом управления.
Работа была сверхнапряженная, на Олимпиаду работала вся страна. M`dn было скоординировать и отследить поставки оборудования и материалов на все олимпийские объекты. В условиях тогдашней плановой экономики – сложнейшая задача, требовавшая умения просчитать ситуацию минимум на год вперед, т.к. не заказав чего-либо в Госплане и Госснабе сегодня, уже не получишь этого завтра. А главная проблема – не перенесешь сроки проведения Олимпиады. Другая большая проблема – отсечь ненужные заказы. Очень многие хотели под олимпийскую горячку решить свои проблемы, отвлекая силы и ресурсы от решения основных задач.
В олимпийском импорте было немного проще. Валюты в стране нехватало, поэтому за границей закупалось только самое необходимое, в основном, высокотехнологичная техника. Все закупки проводились через Минвнешторг на валюту, выделяемую Госпланом. Но для Олимпиады эта система была чересчур громоздкая и неповоротливая. С превеликим трудом руководство Оргкомитета пробило через правительство разрешение оплачивать необходимые закупки за счет валюты, заработанной на продаже телевизионных прав на олимпийские трансляции. Оргкомитету было предоставлено исключительное право распорядиться огромной по тем временам суммой валюты (где-то около 100 млн. долларов) для срочной закупки через Минвнешторг импортной техники для оснащения олимпийских объектов.
Был отработан строгий порядок: заказчики объектов направляли в Оргкомитет заявки на закупку, управления Оргкомитета их рассматривали, утверждали и передавали в наше управление для дальнейшей работы с Минвнешторгом, который не принимал их без нашей разрешительной визы. После этого с участием заказчиков проводились переговоры с зарубежными поставщиками, заключались контракты, которые передавались нам на оплату и контроль поставок. Это взаимодействие с Минвнешторгом и стало основной задачей моего отдела и позволило мне установить отличные контакты со многими замечательными внешторговскими профессионалами, которые успешно справились со своей непростой работой. Не грех упомянуть, что все они были обеспечены мною билетами на олимпийские соревнования, а мой шеф и я были награждены их руководством «Почетными знаками отличия МВТ».
Самыми сложными по техническому оснащению стали два новых объекта: Олимпийский телерадиоцентр в Останкино (ОТРК) и Вычислительный центр (ВЦ) в Лужниках. Для ОТРК нужно было закупить по импорту центральную аппаратную (ЦА) и видеомагнитофоны, а для ВЦ – новейшие компьютеры и программное обеспечение.
За эти самые крупные олимпийские контракты развернулась нешуточная конкуренция. За поставку ЦА схлестнулись фирмы «Роберт Бош» (ФРГ) и «Томсон ЦСФ» (Франция). В этой борьбе, некорректно использовав в последний момент кремлевские политические связи, победили французы, хотя наши специалисты выше оценивали немецкую технику.
Мне и моим коллегам из Оргкомитета удалось договориться с американцами из фирмы «Ампекс», основанной в США выходцем из России Александром Матвеевичем Понятовым, о безвозмездной поставке десятка видеомагнитофонов в дополнение к закупленным по контракту. У меня сложились дружеские отношения с тогдашним зампредом Гостелерадио СССР Генрихом Юшкявичусом, главным телевизионным олимпийским начальником. При его активном содействии мне с моими старыми знакомыми из «Экспоцентра» удалось решить довольно сложную задачу по обеспечению офисов зарубежных телекомпаний необходимым оборудованием (телевизоры, холодильники и т.д.) советского производства на условиях аренды. Иностранцам не пришлось все это ввозить и вывозить из СССР, а «Экспоцентр» заработал на аренде инвалютные рубли и значительно обновил свой парк техники для последующих выставок. В дальнейшем Генрих стал заместителем Генерального директора ЮНЕСКО, сейчас живет в Париже и изредка пишет мне электронные послания.
До последнего боролась за поставку компьютеров для ВЦ фирма «Сименс» (ФРГ), но американцы из ИБМ оказались сильнее, т.к. было решено взять у них в аренду компьютерную систему, которую они использовали на монреальской Олимпиаде 1976 года, введя в нее русский язык. Эта сделка чуть не сорвалась из-за американского «афганского» эмбарго, но с помощью Международного олимпийского комитета (МОК), давшего необходимые гарантии, этот контракт был реализован.
Много хлопот мне доставили арендные соглашения с английской фирмой «Рэнк Ксерокс» (копировальные аппараты) и итальянской «Оливетти» (пишущие машинки и рабочие места для журналистов).
Основная проблема – как обеспечить их сохранность и техническое обслуживание в олимпийских пресс-центрах, т.к. после Олимпиады вся эта дефицитная техника закупалась нами через Минвнешторг с приличной скидкой для советских заказчиков.
Надо отдать должное энергии и деловой хватке моего шефа В.М. Зайцева, который сумел организовать олимпийский складской комплекс и сформировать по директиве Генштаба ВС СССР для его обслуживания целый интендантский полк, подчиненный нашему Управлению. Только благодаря военной дисциплине мы сумели сохранить, а затем без потерь передать в народное хозяйство всю импортную технику, использованную на Олимпиаде. А ведь кроме этой техники на наших складах было очень много интересных изделий, подаренных Оргкомитету фирмами – официальными поставщиками Олимпиады-80 и оставшихся неиспользованными: спортивная одежда от «Адидас» и «Мизуно» для персонала, спортивный инвентарь, напитки, кофе и чай и многое другое. Все это было передано по распоряжению Правительства безвозмездно с баланса Оргкомитета на баланс советских министерств и спортивных организаций. Интересно, что через некоторое время компетентные органы отследили их правильное использование, и у многих хозяйственников возникли серьезные проблемы. Сотрудников Оргкомитета среди них не было.
Некоторые виды зарубежной техники для Олимпиады были для нас в то время в новинку: телефаксы немецкой фирмы «Калле Инфотек» (ушли в Минсвязи), пейджеры «Мультитон» (в «Скорую помощь»), новейшие радиотелефоны датской фирмы «Сторно» (в МВД) и т.д.
Однако валюты на все необходимые закупки нехватало. Моему хорошему знакомому Виктору Родичеву, начальнику Главобщепита г. Москвы, было поручено организовать на олимпийских объектах пресс-бары, а времени на плановую закупку по импорту оборудования для них (стойки, холодильники, грили, кофемашины и др.) уже не было. Мне удалось через своего приятеля Кирилла Кузнецова, референта по Югославии в нашем правительстве, выбить клиринговые деньги на этот контракт и быстро его реализовать. Точно так же оперативно удалось решить проблему с закупкой по клирингу в Финляндии одноразовой посуды, которой тогда у нас еще не было, помогли хорошие связи с Минвнешторгом. Виктор не остался в долгу и пару раз очень вкусно покормил меня, югославов и финнов в лучших московских ресторанах.
Уже ближе к Олимпиаде мне пришлось вплотную заниматься организацией олимпийской таможни, а также реализацией обязательств Оргкомитета перед фирмами – официальными поставщиками (размещение их делегаций, питание, аккредитация, переводчики, транспорт, билеты на соревнования и т.д и т.п. ). В этом хлопотном деле мне опять помогли хорошие контакты с «Экспоцентром», который предоставил Оргкомитету свою новейшую гостиницу на Ленинградском шоссе на въезде в Москву. Там был организован оперативный центр со мною во главе, который решил все проблемы пребывания на Олимпиаде наших зарубежных партнеров (фирмы «Адидас», «Даймлер-Бенц», «Ксерокс», «Велла»,«Тью-борг» и др.). Мне удалось договориться с директором ресторана о том, что наши гости могут заказывать спиртное по чекам, выданным на еду, чему они были очень рады. Каждая фирма устроила по одному вечернему приему, для которого одевала музыкантов оркестра ресторана под управлением Юрия Черенкова в свои фирменные майки. Все было празднично, весело и непринужденно, как и должно быть на Олимпиаде.
Эта «олимпийская сказка» в моей жизни длилась почти пять незабываемых лет. Практически каждый вечер мы сбрасывали перенапряжение на работе рюмкой водки, запивая ее бесплатной для нас «Кока-Колой». А после незабываемого торжественного закрытия московской Олимпиады в Лужниках уже позволили себе прилично расслабиться в зоне для почетных гостей.
НА СЛУЖБЕ КНИГЕ И ПРОГРЕССУ
Этот подзаголовок – слегка измененный девиз Московской международной книжной выставки-ярмарки (ММКВЯ). В оригинале – вместо слова «книга» стоит слово «мир». За время работы в Оргкомитете «Олимпиада-80» мы, его работники, выслушали от ответственных руководителей ЦК КПСС немало радужных обещаний о нашем послеолимпийском трудоустройстве, но все это оказалось пустыми словами. И.Т. Новиков вернулся со своей командой на прежние посты в правительстве, а все выходцы из Спорткомитета СССР были понижены в ранге и отправлены в Спорткомитет РСФСР. За что – до сих пор загадка для меня, ведь Олимпиаду мы провели успешно.
В общем, спасение утопающих стало делом самих утопающих. С большим трудом мне удалось устроиться на работу в Генеральную дирекцию ММКВЯ Госкомиздата СССР, где я стал замом генерального директора Казанского В.А. Этот весьма импозантный седой человек, внешне очень похожий на А.И. Райкина, когда-то был деятелем ЦК комсомола и зампредом Спорткомитета СССР, там проштрафился и был отправлен на «усиление идеологического фронта». Работать с таким амбициозным и многоопытным в интригах руководителем было очень сложно. На первых порах меня спасало то, что он знал о моих родственных связях с секретарем парткома всего комитета Р.И. Кадиевым, который, кстати, не имел никакого отношения к моему назначению. А позже мне своей активной работой удалось завоевать достаточное доверие руководителей Госкомиздата и сотрудников Гендирекции, чтобы не опасаться интриг Казанского, который всегда безосновательно боялся, что я его сменю.
А работа была не самая скучная. На меня была возложена вся организационная часть по подготовке и проведению книжных выставок: зарубежных – в СССР и советских – за рубежом. Если это была выставка наших книг, то надо было совместно с издательствами подобрать книги, одобрить эту подборку у руководства, упаковать и отправить через таможню за рубеж. Для выставки зарубежной книги надо было провести экспонаты через таможню, арендовать выставочное помещение, завезти и смонтировать там книжные стенды, расставить книги, сделать художественное оформление и еще исхитриться неофициально выкроить из скудной сметы средства на фуршет. Всем этим занимались опытные директора выставок, которых я курировал и прикрывал.
Раз в два года Гендирекция организовывала и проводила ММКВЯ, серьезное и масштабное мероприятие. На стадии ее подготовки мне поручалась разработка художественного оформления, которое выполнялась по договору Гендирекции с производственно-оформительским комбинатом ВДНХ. Во время ярмарки я руководил одним из двух задействованных на книжной ярмарке павильонов ВДНХ, в котором размещались зарубежные участники и наши экспортные организации: «Международная книга», ВААП, издательства «Прогресс», «Радуга», «Аврора», АПН и др.
Самой острой моей проблемой в павильоне было масштабное воровство книг со стендов, особенно альбомов по искусству и словарей.
Мы готовились к этому, проводили инструктажи с милицейской охраной, которая обыскивала на выходе всех посетителей. За работой милиции следили опера из Московского управления КГБ. Я лично каждый день закрывал и открывал павильон, куда на ночь запускались сторожевые овчарки. Однако в первые дни жалобы от иностранцев были.
Воровство книг практически закончилось после того, как павильон посетил первый заместитель председателя КГБ СССР Семен Цвигун с супругой Раисой. Сопровождая его экскурсию по павильону в качестве гида, я высказал свою озабоченность сохранностью экспонатов, которые после ярмарки должны были остаться в распоряжении советских библиотек. Но большее впечатление, как мне кажется, на Цвигуна произвела увиденная им бесплатная раздача книг со стенда Ассоциации американских еврейских издательств. На следующее утро все розданные, а также сворованные книги были у меня на столе, и я, не скрывая удовлетворения, вернул их владельцам.
Запомнился мне еще один забавный эпизод этого визита. На стенде издательства «Аврора» нашего гостя встретил его директор Борис Пидемский, который представился полковником КГБ в запасе. После осмотра он попросил Цвигуна расписаться в книге почетных гостей. Тот что-то написал в альбоме, потом на секунду задумался, посмотрел на свою свиту и вдруг попросил свою супругу Раису поставить свою подпись. Только потом до меня дошло, что подпись Цвигуна в то время – это советская виза для выезда за рубеж.
В конце этого визита Семен Цвигун встретился со своим партизанским другом, председателем Госкомиздата Белорусской ССР Иваном Дельцом. Эта теплая встреча, на которую пригласили и меня, не обошлась без пары рюмок и воспоминаний о боевой юности. Мое участие в этой встрече не осталось незамеченным бдительными коллегами старого партизана, мой авторитет среди них изрядно подрос.
Надо сказать, что старые знакомые по Олимпиаде очень помогали в моей работе в Гендирекции, особенно начальник Мособщепита Виктор Родичев. При его содействии мне удалось наладить отличное обслуживание гостей ярмарки в кафе и ресторанах ВДНХ. а банкет в честь открытия ММКВЯ в ресторане гостиницы «Советская» только немногим уступил банкету в честь дня рождения Патриарха Всея Руси, проводимому там же.
Мне также пришлось заниматься организацией торжественного вечера в Большом театре по случаю открытия ММКВЯ. Там тоже произошел курьезный случай, который я до сих пор вспоминаю с улыбкой. Почетным гостем ярмарки в тот год был известный путешественник Тур Хейердал. Его друг, мой хороший знакомый Юрий Сенкевич, попросил меня встретить норвежца у служебного входа театра и проводить его в зал за сценой, где был накрыт стол. После недолгого ожидания у этого входа я сообразил, что надо пройти к главному входу, где и встретил гостя. Мы прошли через главный вход, но вскоре заблудились и попали под сцену Большого театра, малость еще поблуждали, но все-таки вышли на цель. Тур Хейердал со смехом поблагодарил меня за это интересное путешествие, за которое мы вместе с ним и Юрой с удовольствием выпили и пошли в директорскую ложу смотреть балет «Спартак».
Самым приятным моментом в моей работе в Госкомиздате была возможность приобретения книг, самого большого дефицита того времени. Меня прикрепили по должности к Книжной экспедиции, где я мог купить любую издаваемую в СССР книгу. Домашняя библиотека быстро выросла, а читать я любил с детства.
Но через два с половиной года моя работа в Гендирекции была прервана. В это время сменилось руководство Госкомиздата СССР. Его председатель Борис Иванович Стукалин, который мне благоволил, ушел на повышение в ЦК КПСС, на его место пришел «комсомолист» Борис Пастухов. Мой шеф Казанский провернул за моей спиной многоходовую интригу и через своего приятеля, начальника 1-го отдела комитета, старого чекиста, сумел убедить новое руководство в том, что я – «невыездной» и могу при работе с иностранцами выдать им, как Плохиш, ведомые мне государственные секреты. Мой родственник из парткома сделал вид, что ничего не знал. Мне пришлось уйти, а вскоре за мной последовал и сам Казанский и многие другие руководители, не поддержавшие меня в трудную минуту. Как говорится, недолго музыка играла.
БОРЬБА ЗА АВТОРСКИЕ ПРАВА
Проблема устроиться на работу в Москве в это время казалась мне почти неразрешимой. Череда похорон генсеков, борьба за власть в верхах, застой в жизни страны и какая-то атмосфера всеобщей неуверенности и недоверия не давали мне никаких шансов получить приличную и интересную работу. Выручил старый друг отца, дипломат и журналист Шалва Парсаданович Санакоев, в то время – главный редактор МИД-овского журнала «Международная жизнь». Он сумел договориться с первым заместителем председателя Госкомиздата СССР Ираклием Чхиквишвили, чтобы тот порекомендовал меня на работу во Всесоюзное агентство по авторским правам (ВААП) заместителем управляющего делами. В обмен за эту любезность Санакоеву пришлось добиться от руководства МИД-а внеочередного повышения в ранге для сына Чхиквишвили сразу с 3-го до 1-го секретаря. Это очень благоприятно сказалось на карьере молодого дипломата, вскоре он уехал на работу в США, а уже в ельцинские времена стал послом России в Грузии.
На первых порах в ВААП-е мне пришлось преодолевать серьезные трудности из-за недоверия руководства, у которого были свои трения с Госкомиздатом. Но после того, как я четко организовал работу ВААП в очередной ММКВЯ, пробил по старым олимпийским связям новую «Волгу» с радиотелефоном и мигалками для председателя правления, ко мне стали относиться чуть лучше.
Но только через два года с приходом из ЦК КПСС нового руководителя ВААП Николая Николаевича Четверикова работа для меня стала интересной. Началась эпоха Горбачева, пошли заметные подвижки, понадобились энергичные люди с международным опытом. Меня заметили и перевели в Управление международных связей, поручив курировать работу зарубежных представительств ВААП. Это было знаком высокого доверия, т.к. сейчас уже не секрет, что более половины представителей Агентства за рубежом были от «соседей», т.е. кадровыми разведчиками. Я должен был в короткое время обучить их основам авторского права и контролировать их деятельность в интересах ВААП, не касаясь основного задания. Ребята они практически все были молодые и славные, относились ко мне с уважением и доверием.
К этому времени дочь Вероника уже закончила школу и сдавала вступительные экзамены на факультет журналистики МГУ, который окончила ее мама. Но не хватило одного балла. Тогда мне пришлось обратиться за помощью к своему шефу Четверикову, который был председателем комиссии по этике Союза журналистов СССР. Он позвонил декану факультета Ясеню Засурскому, который меня принял и решил вопрос о зачислении дочери на вечернее отделение.
Уже через год на меня возложили еще планирование международных связей, которые бурно развивались, т.к. за рубежом резко вырос интерес к СССР и к горбачевской перестройке. При активном содействии зарубежных представителей наше управление организовывало многочисленные заграничные поездки делегаций ВААП и наших деятелей культуры – членов ВААП на различные выставки, презентации книг, спектакли, семинары и т.д., а также прием в СССР наших зарубежных партнеров и авторов. Мне лично запомнилось, как композитор Александра Николаевна Пахмутова перед поездкой в Париж по линии ВААП доверительно советовалась со мной, какое вечернее платье брать с собой для приема. Осталось в памяти теплое общение с французскими писателями – членами Академии Гонкуров, которых я сопровождал в их первой в истории поездке в СССР по приглашению ВААП.
В это же время я впервые выехал в зарубежную командировку в Югославию, т.к. закончился мой десятилетний «невыездной» срок после работы в закрытом НИИ. В Белграде нам удалось организовать советскую культурную выставку к визиту М.С. Горбачева. Позже ВААП с успехом повторил аналогичное мероприятие, но гораздо более масштабное, к его визиту в Италию, а затем – в Великобританию.
За эти интересные годы мне довелось побывать по работе во многих странах: Югославии, Венгрии, Италии, Китае, Испании, США, Франции, Германии, о чем я мог только мечтать в юности. В Риме на обеде, организованном киностудией «Титанус», я сидел за столом и даже о чем-то говорил с Клаудией Кардинале. Через год там же сопровождал Раису Максимовну Горбачеву и супругу премьер-министра Италии Луизу Андреотти на открытии советской культурной выставки, на которой я был комиссаром с нашей стороны. В Москве участвовал в совместном с США проекте «Музыка звучит громче слов» вместе со всеми звездами советской и американской эстрады. Вместе с моим другом, известным пловцом Семеном Белиц-Гейманом и его супругой Натальей Дубовой, тренером сборной СССР по фигурному катанию, организовал в Италии серию показательных выступлений советских фигуристов, среди которых были Александр Жулин, Майя Усова, Оксана Грищук, тогда еще 14-летняя Татьяна Навка и многие другие прославленные спортсмены.
Было намечено еще много интересных проектов и поездок, но все неожиданно закончилось в августе 1991 года, когда в Москве начались известные политические события. Смена власти коснулась и ВААП. Туда высадилась команда «демократов» во главе с юристом М.А. Федотовым и скандальным журналистом А. Семеновым-Черкизовым, объявившим себя «политическим комиссаром» Агентства. Своей первой задачей Черкизов поставил публичное изгнание «соседей» и замену их на своих ставленников. Я, естественно, отказался помогать ему в этом пакостном деле, в ответ на его оскорбление слегка попортил его алкашное лицо, чем горжусь до сих пор, и тут же был уволен из ВААП по сокращению штатов. Добавлю только, что через год, к моему полному удовлетворению, этот деятель был выгнан из Агентства за пьянку и разврат. Как говорится, «бог шельму метит».
УХОД В БИЗНЕСМЕЫ
Оказавшись на свободе, я смог, наконец-то, заняться строительством дачи. За три года до этого жена Света неожиданно получила на своей работе на телевидении дачные 6 соток в Дедовске. После всех загранкомандировок у меня собралось около 3 тысяч долларов, которых мне хватило на то, чтобы купить в Вологде и поставить на участке хороший сруб. Повезло, что в 1992 году отпустили цены, в связи с чем доллар резко пошел вверх, а рублевые цены на стройматериалы сильно отставали. Здорово помог старший брат Юра, приславший на стройку своих коллег по работе. Эти ребята, почти все кандидаты наук, всего за месяц своего отпуска поставили дом, чем несказанно удивили мою жену.
Но надо было искать новую работу в новых условиях, которые мало были похожи на уже знакомый мне капитализм. Все вокруг вдруг стали крутыми бизнесменами, включившись в бешеную гонку за деньгами. Пришлось и мне как-то приспосабливаться.
Почти случайно при содействии жены, работавшей в Союзе кинематографистов, я подключился к созданию Ассоциации телевизионного кино во главе с режиссером Оскаром Никичем-Криличевским. Главный бухгалтер Союза Татьяна, очень активная девушка, стала нашим бухгалтером, а я – исполнительным директором этой Ассоциации. После того, как я оформил все необходимые учредительные документы, мы сняли в Союзе комнату-офис, оформили через Татьянину подругу приличную ссуду в Сбербанке и начали придумывать, чем заняться и как заработать. Мы лихо отдали все наши деньги в кредит двум торговым фирмам и стали ждать дивидендов.
У нас с Оскаром появился один итальянский бизнесмен, который хотел провести Неделю итальянского телефильма на российском телевидении. Нам удалось подключить к этому проекту гендиректора РТР Анатолия Лысенко и успешно провести это дебютное для Ассоциации мероприятие. Благодарный итальянец пригласил нас на телерынок в Канны, где мы провели пресс-конференцию по возможному сотрудничеству и завязали необходимые деловые контакты. После того, как я посмотрел и изучил организацию этого крупнейшего в мире рынка телевизионной продукции, появилась мысль о создании чего-то подобного в Москве.
Завязался также контакт с европейской телеорганизацией «Эурека». По их приглашению мы съездили на конференцию в Западный Берлин для обсуждения проекта создания европейского центра по производству телефильмов на базе студии «Дефа». Мне удалось подключить эту организацию к реализации идеи о проведении первого международного телерынка в Москве.
И мы, преодолев на чистом энтузиазме все трудности, его организовали и провели в июне 1993 года в Киноцентре на Красной Пресне. Участвовали почти все российские телекомпании, киностудии стран СНГ и десяток зарубежных фирм, торгующих телепродукцией. Благодаря этому успешно проведенному мероприятию Ассоциация даже что-что заработала и укрепила свои позиции. Мы даже смогли оказать материальную помощь нуждающимся таджикским коллегам.
В работе нашего телерынка участвовал Ахмед аль Килани, состоятельный телемагнат из Саудовской Аравии, с которым я подружился. Он выразил желание стать моим деловым партнером в проведении следующих рынков телепродукции в Москве. Мы договорились обсудить все детали возможного сотрудничества осенью на телерынке в Каннах.
Но в октябре у нас расстреляли из танковых пушек Белый дом. В Канны я все-таки поехал и с Ахмедом встретился. Он очень тепло меня принял, мы славно покутили. Но обсуждать уже было нечего, от России все отвернулись.
Работа Ассоциации практически свернулась. С невероятным напряжением всех сил и знакомых мне удалось выбить обратно наши кредиты и даже на них заработать, вернув при этом долг и проценты Сбербанку. Оскар, не советуясь со мной, влез в какие-то свои проекты, набрал долгов и вскоре умер, а вместе с ним и Ассоциация.
У меня к этому времени была уже своя фирма «Димекс». Получив после выбивания денег Ассоциации негативный, но очень полезный опыт деловой жизни по-русски, я отошел от активных дел, благо мог себе это позволить. Выдал замуж дочь, устроив приличную свадьбу на теплоходе по Москва-реке, пытался помочь своему зятю с раскруткой его спутниковой телекомпании, но без особого успеха. Родился внук Иван, жена, работавшая на 1-ом канале, тут же ушла на пенсию. Через пару лет дочь развелась с мужем и вернулась с внуком в наш дом. Вот тут-то я осознал, как вовремя меня заставили построить дачу.
Без дела я не сидел, меня подгрузил эпизодической работой мой друг Алик Буркатовский, давно уехавший в Германию и прочно вставший там на ноги. Благодаря ему дефолт 1998 года меня не коснулся, но еще хотелось что-нибудь интересное придумать и сделать, чтобы не скиснуть в благополучии.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В АВТОРСКИЕ ПРАВА
В середине 1999 года мой приятель Володя Твердовский, ставший к этому времени председателем Правления Российского авторского общества (РАО – бывшее ВААП), встретив меня, предложил вернуться на старую работу в качестве его советника. Я с радостью согласился и уже осенью по старой памяти организовал достойное участие РАО в очередной ММКВЯ. В РАО меня восприняли хорошо, т.к. там еще оставались мои старые коллеги, помнившие мои былые «подвиги» на ниве защиты авторских прав и собственного достоинства.
Первым серьезным делом стала попытка издания за рубежом книги Е.М. Примакова, тогдашнего премьер-министра России. Я подключил все свои старые связи и каналы, которые использовались ВААП для продвижения книг Горбачева, съездил за свой счет на Франкфуртскую книжную ярмарку, по личной инициативе провел там необходимые встречи и даже кое о чем договорился с зарубежными издателями. Но этот проект не состоялся из-за последовавшей вскоре отставки Примакова.
Работы в РАО было много, т.к. Общество только начало набирать обороты после дефолта, сильно подкосившего его финансовое положение. Мне было поручено заняться улучшением имиджа РАО и работой со СМИ. Вскоре мною был налажен регулярный выпуск информационного бюллетеня и ежегодного официального отчета РАО, разработан и запущен сайт Общества. Впервые в истории ВААП-РАО в Москве было проведено заседание Европейского комитета СИЗАК, международной конфедерации авторских обществ. Это серьезное мероприятие удалось четко организовать и провести в гостинице Управления делами Президента РФ «Золотое кольцо», что потребовало от меня изрядных усилий.
Мне удалось реализовать один давно вынашиваемый проект: ежегодная почетная премия РАО, вручаемая авторам-членам Общества на торжественной церемонии с концертом и банкетом, как это принято у наших зарубежных партнеров. Эта затея удалась и стала традиционной. Первые церемонии мы провели в Концертном центре Павла Слободкина на Старом Арбате, а затем – в Зале церковных собраний Храма Христа Спасителя.
Еще одним моим удачным проектом стала ежегодная российско-итальянская премия «Радуга» для молодых писателей и переводчиков, которая была реализована в сотрудничестве с Литературным институтом им. А.М. Горького и итальянской ассоциацией «Познаем Евразию». Мне всегда казалось важным поддерживать молодые таланты. К моей радости среди них оказалась моя землячка Эльвира Фарниева, чей рассказ, не без моего содействия, вошел в один из финалов конкурса и был переведен на итальянский язык.
За годы моей работы в РАО сменилось четыре руководителя, и у всех я был советником, потому что всегда следовал своему жизненному принципу «Не верь, не бойся, не проси» и спокойно делал свое дело.
Я тихо доработал в РАО до 65 лет и по собственному желанию, удивительным образом совпавшему с желанием руководства, со спокойной совестью ушел на заслуженный отдых.
