ПЕРЕВОД С ОСЕТИНСКОГО М. СИНЕЛЬНИКОВА И С. КАБАЛОТИ
ДВУГЛАВЫЙ ОРЁЛ
Две головы, хоть схожи,
у каждой нрав упрям.
Презрев друг друга всё же,
глядят по сторонам.
Одна лишь розоватым
увлечена закатом,
другая, ей не вторя,
восток себе взяла…
Две головы в раздоре
у этого орла.
ПЛАЧ АГНИАН1 В 1937 ГОДУ
Горе, о, горе! В столетье жестоком
слёзы и кровь хлещут с неба потоком.
Всё ими залито, льётся по странам
чёрное зло… И мольба не слышна нам.
Лучшие скошены Чёрной Чумою.
Чернь вознеслась… Нет скончания вою.
Вспять и в трясину жизнь покатилась,
сами враги себе,
Жнем, что растилось.
Нарты карались бесплодьем сплошным,
мы же – суровей: ПОТОМСТВОМ ДУРНЫМ.
* * *
Вот лишился я друзей моих,
не вернуть их на свои места.
Все ушли, и жизнь моя без них,
словно дом разграбленный, пуста.
Их ищу, но, сколько б ни взывал,
отзвука в пустынном мире нет,
и попало сердце под обвал,
до него уж не доходит свет.
Стали достоянием моим
те друзья, чей пыл, я знаю, мним.
По ушедшим не унять тоски…
Тщетно звать, они уж далеки.
Вот конец головоломки всей,
вот какая у меня беда…
Вижу только призраки друзей,
только сон творит их иногда.
Перевод Михаила Синельникова
МОЯ ОСЕТИЯ
Руслану Бзарову
Боль дум моих о родине одна
душа моя, наверное, и знает,
чью жажду утоляет лишь она,
чья красота от взгляда ускользает.
Живая древность в языке слышна!
Наследники – как статные олени,
пребудут в братстве, чтут Коста, сильна
их воля к правде, и не знает лени.
А памяти подспудной глубина!
В ней Африки пески, Тайга Сибири.
Летит душа, ничем не смущена,
в век новый, в эти мировые шири.
И ум ее остер. Всегда на равных
с огромным миром память предков славных.
О, не унижен их потомок. Нет!
…Так далека она… Невыносима
жизнь без нее… Осетия ей имя.
Душой из бреда сотворенный свет.
ВЕСЕННИЙ СОН НА ТВЕРСКОМ БУЛЬВАРЕ
В огромном граде вдруг случилось чудо:
он замер вдруг, как будто кто-то плетью
из войлока волшебною хлестнул
его – и все, что двигалось повсюду
по улицам меж каменных домов,
вдруг к западу мгновенно развернулось.
И поползло. И медленно ползло.
Как марддзигой2 . Сплошною черной тучей.
А вслед, клубясь, катились крики, плач.
Но кто погиб? По ком рыдают люди?
Властитель мира? Кто-то самый главный?
Я в изумленье протирал глаза:
быть может, я ослеп или оглох?
Пока я пребывал в ошеломленье,
тот марддзигой, тяжелым ледоходом
катившийся, ушел куда-то вдаль,
устало замер шум за горизонтом,
и улица была уже пустынна.
Но где многоэтажные дома?
Вокруг вдруг скалы подпирают небо.
Стальные башни вдруг зажглись, как свечи
гигантские. Где ж полз тяжелый дым,
там выросли деревья-великаны.
С их крыльев-листьев небо на ущелья
сочилось, заполняя складки гор
прозрачною своей голубизною.
В зените ж солнце огненным столбом
стояло неподвижно. Но оно
вдруг раскололось, вдребезги разбившись.
Его обломки стали родничками,
истоками искристых водопадов,
переливаясь, стали низвергаться.
И как струна фандыра, день звенел.
И вновь я изумленно озирался:
о снежные вершины гор! Иль разум
мне изменил, иль превратились в вас
неистовые демоны? С трудом
я сделал шаг. Я брел словно наощупь.
И вдруг, крылатой силою охвачен,
я песню осетинскую запел.
Мгновение назад себя не слышал
средь гвалта многолюдья городского.
Теперь же что ни складка – гулким эхом
мне отвечала, множа голос мой.
И вторили мне даже облака.
Как я пою! Весна мне подпевает.
Боюсь, не разорвались бы виски.
Я захлебнулся… Может быть, от песни…
Боль в голове внезапная… Паденье…
И что-то вдруг оборвалось во мне.
РИГА. ДОМСКИЙ СОБОР. БАХ
Музыка была повсюду,
музыка творила чудо,
музыка сжигала боли,
музыка дарила долю,
музыка мечты рождала,
слала их небесным далям,
светом и теплом ласкала,
сердцевины душ питала,
низвергала с неба волны –
ветры, тучи, звезды, луны, –
музыка не говорила,
чудеса она творила:
жизнь и смерть внимали чуду,
музыка была повсюду…
Бог, даривший ею Баха,
к свету влек нас всех из праха.
НИКОЛЕ ГУНЧЕВУ
На высоте, где небеса так сини,
Я вырезал в полдневный час сонет
Лишь для того, кто на вершине.
И.Бунин
С младенчества ты окрылен доныне
страстей своих неистовством высоким,
болгарин с сердцем голубя, чье имя –
орлиной воли клекот одинокий.
С Уазы нашей и Горы Христовой3
спускаешься ты, облаченьем – странник.
Как великан, что жажду нартским ронгом4
ветров студеных утолять лишь станет.
И вижу я: в краю снегов суровых
от всех тревог избавлен, над тесниной
в объятьях солнечных стоишь ты снова.
На синих ледниках сверкать отныне
и присно будет, высечено, Слово
души твоей – того, кто на вершине.
* * *
Презренная, плетется вслед за мной!
Колючей плетью, как судьбой земной,
хлещу ее, стегаю неустанно,
но, хоть скулит, а ластится, к ногам
льнет, припадает – что ей стыд и срам! –
и от меня вовеки не отстанет.
Навеки мы с тобой слились-сроднились,
о жизнь моя!
Мой душегуб, мой Иблис.
Перевод Сергея Кабалоти
1 Агниан – осетинская сказительница.
2 Марддзигой – похоронная процессия (осет.).
3 Названия горных пиков в Осетии.
4 Чудесный напиток нартов, мифических предков осетин.
