Представляюсь, я Годердзи Панасов – бывший солист государственного ансамбля песни и танца «Степной орел». А ныне спившийся, неоднократно переболевший белой горячкой, брошенный женой, одинокий безработный человек, живущий на последнем этаже забытого Богом и людьми шестнадцатиэтажного дома, воздвигнутого в одном из глухоманных пригородов. От прошлой шумной и, наверное, содержательной жизни остались только фотографии гастролей и застолий с улыбающимися лицами друзей и женщин, гостей и хозяев. И еще остались напоминающие прежнюю жизнь незначительные вещи. Например, синяя выцветшая танцевальная черкеска, барабан и местами разорванная, заклеенная скотчем азиатская гармонь. Черкеской я ныне пользуюсь как халатом, а на барабане и на азиатской гармони играю иногда, если друзья-братья соседские ко мне нагрянут, или так просто, когда в одиночестве или на душе тоскливо. Кажется, этим беспокою соседей, но что делать, ведь и я имею право на этом свете быть.
Вот я и представился. А теперь случай сей, коим ваше внимание хочу привлечь, чтоб развеселить и вас, и самому подправить себе настроение. Общеизвестно, культурная ванная – весьма специфическое место, она отделана красивым глазурованным кафелем, на стенах висят полочки и крючки с разными нужными предметами. Стоит запах красивых, душистых мыл, шампуней и разной парфюмерии; тепло, чудесного дизайна краны будто просят, чтобы их коснулись рукой, и готовы тотчас же доставить кучу приятностей купающемуся – подать горячую и холодную воду или совокупную бархатистую смесь этих двух потоков. Большая белая ванна то ли стеснительно, то ли без стеснения призывает человека улечься, утеплиться, бултыхнуться, насладиться…
Что касается моей ванной, то тут обстоятельства иные: на жирных, пропитанных паром стенах торчат всего несколько пожелтевших плит кафеля, а оставшиеся на этих стенах линии и производные от них квадратики извещают о том, что там когда-то был кафель. Между заржавленной трубой и стеной воткнуто наполовину стертое зеркало, которое порой проявляет почти волшебные свойства, и при всматривании в него почему-то сразу не показывает изображение, а только после некоторой неотчетливой паузы. Изображение в нем появляется постепенно, притом в искаженном виде – приблизительно так, как это бывает в комнате смеха с кривыми зеркалами. А когда человек отходит от зеркала, изображение ненадолго все же остается на нем. Трудно сказать, как объяснили бы это необычайное явление, этот своеобразный парадокс ученые, а я объясняю это легко: просто мое зеркало родом из Рачи*. Вот и все. Ведь есть же на свете тонкие сковородки, которые легко нагреваются и легко остывают; и есть на свете толстые сковородки, которые долго нагреваются, но долго и остывают. Вот так… И люди есть разные: из Рачи, еще откуда-то.
Да, и вот еще что: еще природу люблю очень, и в подтверждение этому могу сказать, что в моей ванной есть множество представителей флоры и фауны в виде плесени, мха, маленьких грибов, многоногих и безногих червей и десятка видов жуков; а маленькие кучки помета тут и там гласят о том, что где-то далеко иль близко запрятались в засаде спустившиеся с чердака крысы. Они не так уж беспокоят меня, но все же, на всякий случай, поднимаясь на унитаз, палку держу наготове. Как-то раз крыса вылезла прямо из очка. Я тотчас пнул этого весьма наглого грызуна случайно попавшейся под руку палкой, но крыса увернулась от удара и нырнула в «очко». Зато выпачкалась палка, я упал вниз, а унитаз треснул, и с тех пор течет.
С крыши нашего шестнадцатиэтажного дома свисает вроде бы незначительная и тонкая, но на самом деле весьма выносливая и коварная проволока. Это «левая» линия моей соседки Эльвиры Хитаришвили. С помощью этой линии Эльвира вот уже сколько лет крадет электроэнергию. Считает, что не ворует, потому что крадет не у государства, а у частной компании, к тому же не отечественной, а недружелюбно настроенного соседнего государства. Судя по ее словам, наверное, ей и награда полагается за такое почетное дело. Но я так не думаю, сознательный я гражданин, и потому… Черт побери! Из-за того, что Эльвира и эльвироподобные крадут у частных компаний ток, потом эти самые компании удорожают его мне. Так что же остается мне и мне подобным, кроме как красть ток у эльвироподобных. Сказано «грабь награбленное», что я, кстати, и делаю. Ничего, у нее денег много – муж шлет из-за границы, и сын помогает, тот самый высокой баклак, который по утрам выходит из дому и только вечером возвращается. Говорят, в банке работает где-то. Говорят еще и то, что есть у нее хахаль с хорошими деньгами, но на этот счет я клясться не стану. Вообще-то, чисто по логике, таковой в обязательном порядке должен быть у этой пышной, едвазаметновосточноликой крашеной блондинки, которая всегда свежеискупавшаяся и надушенная ходит в своем нарядном розовом халате.
Эльвира бесконечно ругается со мной по поводу электричества, но я все же обкрадываю ее. Порой просит, чтобы я не подключался к ее «левой» линии хотя бы тогда, когда пользуюсь атмором, а то, говорит, проводка горит. Но что делать, если краденое электричество мне нужно именно тогда, когда атмор включен, а то – за сожженную простой лампочкой энергию я ведь и сам заплачу. «Проводка горит, кабель горит, ты свою проведи», – ругается Эльвира, но я все же стою на своем. Объясняю, что я свою линию уже провел. О-о-о, посмотреть бы в какое она входит состояние и как рычит, когда слышит подобное, чуть-чуть, и она кинется и начнет царапать мне лицо. Признаться, в таких случаях еще сильнее у меня тяготение к Эльвире, она ведь хорошо пахнет, рычит и пытается поцарапать меня. У-у-у-х, какая она! Ой-да-да-да-да! Но вообще-то, если штрафовать, то пусть лучше ее. У нее денег много.
И я хорош, что правда, то правда, никак этот атмор как следует не отремонтирую. Он у меня простенький, дешевый. Сам атмор-то по себе безопасный, но, по правилам, он должен быть установлен на металлической трубе. В нем плюс, то есть фаза, входит в атмор, проходит через спираль и переходит на ствол атмора, который в свою очередь установлен на трубе, где течет вода. Раньше эта труба была полностью металлическая, но однажды лопнула, и это лопнувшее место мастер заменил пластмассовой трубой. До этого случая атмор работал более-менее нормально. «Более-менее» я говорю потому, что эти дешевые, «гепеиские» атморы нормально и не греют воду. Поэтому я прикручиваю кран до того уровня, что у купающегося создается ощущение, словно сверху кто-то мочится на него, но и это ничего – хлопотливо тут другое. Дело в том, что из-за плохого контакта, чтобы сомкнулась схема, я был вынужден растянуть медную проволоку и, наверное, контакт получился плохой или что-то в этом роде. Из-за этого атмор еще хуже греет воду, зато прилично щиплет током. Не всегда, конечно, а только, когда голыми ступнями наступаю на те части дна ванны, где эмаль отпала от стали. Но разве это купание, когда ни шевельнуться, ни повернуться? Не ходить же на цыпочках человеку. Из-за этого как раз я и вынужден мыться в резиновых сапогах. Тем более, что люблю петь во время купания и делать энергичные хореографические движения. Я ведь бывший танцор все-таки.
Ну вот, и в тот день открыл я кран, с большим трудом, с помощью палки с крючком подсоединил свою проволоку к Эльвириной «левой» линии, разделся, обул резиновые сапоги и приступил к купанию. Выходящий из атмора «нуль» в месте соединения с металлической трубой зашипел и пустил искры, а выходящая из дырочек душа и совокупившаяся в одну, подобную струе мочи, вода едва заметно нагрелась. На всякий случай я подставил руку, чтобы попробовать не бьет ли током, а когда убедился, что мне вроде пока ничего не угрожает, вступил в ванную. Стоял я в зачуханной, с наполовину стертой эмалью, ржавой ванне и грелся под струей, вытекающей из залепленного черной слизистой изолентой душа. Когда немного согрелся, намылился дешевым индийским мылом «Махарани», от которого в ванной запахло калом, а тем временем в покарябанном «волшебном» зеркале, как в комнате смеха, медленно выявилось мое сумасшедшеликое изображение – высокий, мокрый, неуклюжий и с усами «Достань скворца изо рта». В резиновых сапогах я вообще походил на Кота в сапогах. Это все, конечно, создавало отличное настроение и еще раз убеждало в том, что жизнь прекрасна. Из-за всего этого, а также из- за того, что было чуть-чуть холодно, намыливаясь, я начал пританцовывать и завел песню. Вначале исполнил «Катюшу» – огненную «Катюшу», которая замерзающих в холодных окопах советских солдат подталкивала совершать геройства, а у немецко-фашистских захватчиков от нее стыла кровь в жилах. После «Катюши» спел «Тореадора», потом исполнил ариозо «Фигаро» и перешел на «Кахетинское вино». Слов песен до конца, конечно, я не знал, но разве это имело какое-нибудь существенное значение, ведь я выступал в собственной ванной, а не в филармонии. Атмор был включен, украденное из «левой» Эльвириной линии электричество горело, а я пел, танцевал и мылся, при этом время от времени заглядывал в «волшебное» зеркало, чтобы полюбоваться своим обликом – высокой, мокрый, неуклюжий, волосатый, с усами «Достань скворца изо рта», в высоких резиновых сапогах… «Ноль», сделанный из медной проволоки, в местах соединения шипел и искрился, а я танцевал и пел, пел…
И вот, как раз в это время зазвенел мой, хрущевских времен, душераздирающий звонок. Далее последовали удары кулаками и сапогами в дверь. Я был шокирован, догадываясь, что не в мою пользу было все это. В стуке и манере нажатия пальцем на кнопку звонка я узнал неповторимый почерк Эльвиры. «Проклятие, – подумал я, – наверное, опять спустил воду». И впрямь, ванная была полна воды, а ржавую чугунную ванну, видимо, я сам разбил ногой во время огненной пляски. Эх, судьба моя такая, а ведь, как раз в это время я намыливался. Как я уже сказал, это было мыло «Махарани», которое, как говорят, изготавливают с добавлением жасминового экстракта. Не знаю, что такое жасмин и как он пахнет, но одно знаю твердо – вышеуказанное мыло при вспенивании ужасно воняет калом. Ну и не мог же я в таком зловонном состоянии открыть даме дверь. Начал быстрее смывать с себя пену. Но не так легко оказалось это сделать: у «Махарани» тягучая, слизистая пена – трудно смываемая, тем более, когда струя толщиной с карандаш, слабая и не совсем теплая. Единственное, что я мог сделать для Эльвиры, было то, что я поторопился и начал смывать пену более интенсивно. Неблагодарная Эльвира недооценила мое усердие, и по хрустящим звукам снаружи я понял, что она взломала мою хрупкую дверь. Что же оставалось мне делать? Я выскочил в коридор голый и намыленный, в резиновых сапогах, к тому же. В наполовину выбитой двери заметил силуэт Эльвиры в розовом халате и успел лишь накинуть на себя, что попало под руку с вешалки. Эта была моя когда-то синяя, а ныне ужасно выцветшая танцевальная черкеска, которой я теперь пользуюсь как халатом.
– Ах ты, чатлах! Педераст! Пьяница! – начала беспардонное оскорбление Эльвира, притом из-за почти выбитой двери пыталась еще и царапаться. Я снял с вешалки шапку и, чтобы не простудиться после купания, надел на голову. Эта была большая, старомодная каракулевая кепка. В таких кепках некоторые мерзкие карикатуристы обычно рисуют нас – кавказцев.
– Сколько раз ты будешь спускать мне воду?! – кричала Эльвира и ногтями хватала меня за лицо.
– Ну, что такое, что случилось?! – парировал я застенчиво и робко, – чего кричишь-то?
– Как чего кричу, чего кричу – ты пьяница! Педераст! Петух!
– Ну ладно, чего там? Ванна треснула, что мне делать, моя-то вина какая?!
После этого она взломала мою дверь и ворвалась в ванную, но вскоре с визгом выскочила оттуда. В отличие от меня, она не была обута в резиновые сапоги, и поэтому ее немного щипануло током.
– Аух! – крикнула она и дородным телом мгновенно прижалась ко мне, но тотчас отбросила меня и с удвоенной энергией продолжила свой «чатлах» и «педераст». Потом велела принести швабру и заставила меня вытереть пол. Вскоре убедилась, что я справляюсь с этим заданием недостаточно хорошо, поэтому вырвала швабру у меня из рук и приступила сама к делу. Швабру мочила в воде, выжимала в ведро, а я потом эту воду выливал в унитаз. Мне трудно описывать те оскорбления и унижения, какие Эльвира нанесла тогда мне. Скажу только, что безмерно ругалась, бранила, царапала и даже пнула меня ногой пару раз. Потом мы вместе спустились к ней этажом ниже, чтобы посмотреть, во что превратилась ее квартира, так сказать, каких масштабов урон я ей нанес.
На лестнице гнала меня пинками – беленькая, покрашенная в блондинку, в дорогом розовом халате, свежеискупавшаяся и надушенная. А я… эх, я в грубых резиновых сапогах, в намокшей черкеске, с огромными «Достань скворца изо рта» усами, с большим, старомодным каракулевым «аэродромом» на голове, благоухающий запахом «Махарани».
– Лопнуть бы твоей башке, ага!!!
Переступив порог Эльвириной квартиры, я сразу же ощутил себя в другом мире. Казалось, будто представители более высокой цивилизации похитили меня и затащили на свой межпланетный корабль. То, что называется наивысшего класса евроремонтом, наверное, это и было, квартира была полна дорогой мебели и бытовых вещей, но рассматривать межпланетный корабль не пришлось долго, так как командир инопланетян Эльвира затолкнула меня в ванную.
– Вот видишь, что ты натворил, пьяница, педераст! – кричала Эльвира и остервенело царапала меня.
– Да, но что поделать, купался и, видимо, ванна треснула! От страха к тебе что, не купаться что ли, кацо? – оборонялся я. Справедливость требует сказать, что Эльвирина ванная действительно ужасно была наводнена. Надо сказать и то, что это был далеко не первый случай затопления, поэтому я всячески воздерживался от контратаки.
– Сейчас я носом твоим дурацким заставлю тебя вытереть это! – орала Эльвира. – Быть мне бессовестной женщиной, если не заставлю! – Параллельно при этом она искала швабру. Когда не нашла, выскочила на кухню, после чего последовал ужасный возглас:
– Ва-а-а-х, выдать твою бабушку за-а-муж-ж-ж!!! И ту-ут всё-ё-ё мо-окро!!!
Я высунул из ванной нос и робко глянул в сторону кухни. Увиденное потрясло меня. На кухне и в коридоре со всего потолка капала вода, а Эльвира, вне себя от злости, мчалась ко мне. Вот теперь она была действительно опасна.
Я немедленно закрыл перед собой дверь и закрыл защелку. Только успел это сделать, подскочила разъяренная Эльвира.
– И твою бабушку замуж выдать! И твою мать замуж выдать! И тебя, стерву, замуж выдать! – крикнул я Эльвире, осмелевший, и не спеша открыл ее дорогостоящие импортные краны. Вода хлынула, я разбавил струю, сделал ее чуть горячее среднего, а когда ванна на одну треть наполнилась, разделся и лег туда с наслаждением.
Взбесившаяся Эльвира кричала, визжала и угрожала, но в отличие от моей двери, свою дверь взламывать не спешила.
– И твою бабушку замуж выдать! И тебя замуж выдать! – отвечал я на ее угрозы и купался. Мылся лучшими шампунями и мылом. Потом одновременно открыл несколько шампуней и самый душистый, в красивой бутылке, налил на личную Эльвирину мочалку и как следует потер свой глубокоуважаемый зад…
После подъехал полицейский патруль. То, се, требовали, чтобы я им открыл дверь, угрожали и даже хотели, чтобы я им, видите ли, документы предъявил. Но мой ответ на их требования и угрозы был короткий:
– Выдать ваших бабушек замуж!
К счастью, Эльвира не позволила им взломать дверь, но зато вызвала «скорую» с «психиатрическим уклоном». Психиатр, между прочим, мой старый знакомый, ласково предложил открыть дверь. Взамен я потребовал обеспечение личной безопасности, а при доставке в «психушку», чтобы вместо пяти кубов аминазина сдела ла мне один куб. Доктор любезно согласился, офицеры тоже…
После переговоров я не спеша вылез из ванны и степенно уселся на Эльвирин унитаз, чтобы оправиться, конечно, и истратил почти целый рулон дорогостоящей туалетной бумаги. После чего сполоснулся водой. Вытерся Эльвириным махровым полотенцем. И вот есть же какие-то духи с «пшикалками», нажмешь пальцем, а из флакона, как из пульверизатора, душистые запахи распыляются, вот именно такими духами (самыми дорогими, кстати) надушил свои интимные места – для Эльвириного унижения, конечно. Надел свою синюю черкеску, надел на голову каракулевый «аэродром» и по-барски открыл дверь. Медленно вышел из ванной и в сопровождении двух величественных санитаров, осторожно и степенно ведущих меня под руки, направился к машине Скорой помощи. Хорош я был тогда, однако: в тяжелых резиновых сапогах и в мокрой синей черкеске, с усами «Достань скворца изо рта», убранный старомодным каракулевым «аэродромом».
Невменяемую Эльвиру едва сдерживали двое рослых и крепких полицейских. А я надменно глядел на нее и высокомерно говорил:
– Да, выдать твою бабушку замуж!
При доставке в психушку мой знакомый психиатр не сдержал слова и вместо обещанного куба велел в манипуляционной медсестрам ввести в меня семь кубов аминазина. Но я не горюю из-за этого. Зима скоро наступит, и лучше в психушке перезимовать – там тепло, есть кровать и кусок хлеба подают. Правда, и аминазином пичкают, но что поделать. Главное, Эльвире я как следует насолил – искупался в ее ванной, испоганил ей мочалку и использовал импортный унитаз.
Что поделать, я ведь тоже человек. Что я, не имею права разве хоть раз в своей жизни по-человечески помыться?
