К 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
ПЕРЕВОД С ОСЕТИНСКОГО Л.В. ШЕРЕШЕВСКОГО,
Б.З. СИРОТИНА, М.О. САВИНЫХ
ПРЕДИСЛОВИЕ НАФИ ДЖУСОЙТЫ
ПЕРЕВОД С ОСЕТИНСКОГО ТАМРЛАНА ТЕХОВА
ПОЭЗИЯ ВОСПОМИНАНИЙ*
Когда-то в Гудском ущелье старик – житель села Ганис Алеко Гадиев, прикрыв свои хитрые карие глаза тяжелыми веками, спросил меня: «Скажи-ка, мой городской гость, а чем живет зимой медведь в своей берлоге?..» Я не знал точного ответа и решил обратить вопрос в шутку: «Я в шкуре медведя не побывал. В берлоге зимовать тоже не пришлось, но слышал от старших, что зимой медведь сосет свою лапу и тем выживает…» В ответ на мои примитивные рассуждения в хитрых глазах Алеко вспыхнули искорки иронии, и он победоносно вымолвил: «Медведь зимой в берлоге сосет лапу, и в этом наши старшие были правы. Но отчего ты никогда их не спросил: почему он сосет эту лапу, она у него что, медом намазана?» «Я спрашивал, – сказал я, – и все отвечали: лапа у него – чистый жир, и благодаря этому он выживает зимой. Весь жир его тела стекается в эту лапу, поэтому ранней весной медведь бывает таким худым… Долгая зима в горах съедает все запасы…». Алеко открыто посмеялся над моими словами: «Неправы были твои старшие. Жира в организме медведю не хватило бы и на месяц, и он не выжил бы в своей пещере… Медведь зимой живет вкусом и ароматами трав, по которым ходит все лето… Запомни, когда-нибудь тебе это пригодится, а то ведь можешь растеряться, оказавшись среди мудрых людей…»
Давно это было, в 1955 году, летом, перед сенокосом, но я не забываю эти слова, а сейчас они ввергли меня в раздумья по другому поводу: интересно, чем живет душа писателя вплоть до конца земного пути? Оригинальный взгляд Алеко наводит на такие мысли: душа писателя живет, наверное, встречами и расставаниями, радостями и горестями жизни, воспоминаниями детства… Сказал же Нигер: «…полна, полна моя грудь / Картинами моей родной земли». Пестрый мир каждого настоящего поэта полон не только «картинами родной земли», но и всем тем, что видит, чувствует, о чем думает с отрочества…
На эти рассуждения меня наводит творчество нашего талантливого писателя и поэта Сергея Хугаева. Больше половины века трудится он на ниве нашей словесности, и я от всей души хотел бы выделить основное свойство его таланта и рассказать о нем. Сам Сергей в одном из стихотворений так говорит о себе:
Я есть сердце.
Все, что есть на свете, – мое.
Земной шар
Вертится от моих ударов.
Покоя нет!
То душно мне,
А то становится
В метель мне холодно…
(Здесь и далее – перевод подстрочный.
Прим. переводчика.)
Я знаю не все, что Сергей Хугаев написал, но читал все, что он напечатал, и автохарактеристика кажется мне верной: основной темой творчества С. Хугаева, главным его предметом являются страдания сердца и грустные думы.
О чем же переживания сердца поэта? А есть ли что-нибудь такое на земле, о чем он не переживает? Но главное, что хочет донести он до читателя, это красота человеческих взаимоотношений, вера в высокое назначение человека и непримиримость в отношении того, кто это имя пытается унизить. Поэт всегда помнит ответ Чермена на высокомерный вопрос лживой знати о том, что он ищет: «Место Человека на земле!»
Сергей никогда не тяготел к риторическим возгласам. Как говорил Коста, в «простых песнях» пишет только о думах, идущих от сердца в «ночной тиши». Простой же песня является потому, что в ней нет сомнительных романтических порывов, резких всплесков эмоций, явных лексических предпочтений, деления языковых средств на «элитарные» и «обыденные». Песня поэта проста приметами реалистического взгляда и стиля. Как бы ни были остры и искренни сердечные переживания, в его творчестве нет места эмоциональной экзальтации. Поэт считает, что и радость, и горесть человека должны быть показаны так, как оно предполагается народным обычаем. У наших предков слишком большие почести считались постыдным. Так и слишком громкий плач считался началом бесстыдства. Превосходную степень Сергей не признает ни в радости, ни в самом сильном горе. Будь это ситуация, или реакция на какое-либо событие, поэт остается реалистом и скромным человеком, стилистом, не нарушающим законы гармонии.
Я страдаю,
А как мне не страдать, –
Жизнь всюду перемешалась.
Я половину своей жизни среди других
Бесполезно провел.
Конечно, Сергей никогда не тратил себя на «мелочи», даже к тому времени, когда он написал эти строки (1969 год). Если бы я знал из его поэзии только эту одну-единственную строфу, все равно бы сказал, что она написана талантливым человеком. Это подчеркивается и простой выразительностью лексики и стилистики, новизной рифм, интонационными паузами, искренними чувствами. А эти свойства характерны, за редким исключением, всем стихотворениям поэта. Если в будущем зайдет речь о том, как закрепились в осетинской поэзии реалистический стих и стиль, то непременно скажут и о поэтическом творчестве Сергея Хугаева.
Поэт поднимает самые разные темы. Нелегко найти событие, явление в нашем бренном мире, к которому творец остается безучастным. В глубине его сердца прошлое, настоящее и будущее живут вместе, как три поколения одного семейства. Но, тем не менее, особой любовью любит он родное село и все то, что видел в жизни (картины природы, людские судьбы, характеры, тайные и открытые желания), что испытал, а также мечты молодого сердца. Одним словом, Сергей – парень из горного села, поднявшийся на высокий интеллектуальный уровень, – по велениям души, поэтическому пути был и остается осетином-горцем. Вслед за Михаилом Исаковским он может сказать: «Я потерял крестьянские права, / Но навсегда остался деревенским…»
Важно отметить, что С. Хугаев является представителем поколения, в детстве испытавшего лишения Великой Отечественной войны в тяжелых сельских условиях. Сам он в одном из ранних стихотворений («Павшие сыновья», 1959 год) пишет:
Я был маленьким ребенком,
Когда в мире полыхал огонь войны.
Когда открыто гуляла смерть,
И преследовала человека…
В сердце осталось,
В порывистое сердце врезалось, –
Из соседского дома плач
Каждый день до заката солнца доносился…
Своих сыновей оплакивала мать, –
На войну отправила четверых.
Трое старших погибли, и это
Донеслось до нее в один день, как будто нарочно…
И после этой трагической ситуации в мозгу ребенка созрел вопрос:
Для чего люди выдумали войну?
Кому из людей нужна была кровь человека?
Обширная проза Сергея Хугаева схожа с его поэзией. Они неотделимы друг от друга. И не только потому, что пишет одна и та же душа, находящаяся в неустанном творческом поиске. Их объединяют еще два важных свойства: мягкий лиризм, идущий из глубин сердца, и тонкий юмор, облегчающий его (сердца) страдания. Горе и лишения, испытанные ребенком в военные годы, вопросы, не дававшие ему покоя, – обо всем этом написал Сергей свою лучшую повесть «Нывадз» («Карта»). Мне кажется, именно лучшую. Может быть, сам автор так не думает, но я пишу, что считаю правильным. (…) Автор создает объективный характер (главного героя). Тем не менее здесь встречаются события и ситуации, о которых поэт пишет в своих стихах. Причем, с тем же сердечным отношением, которое мы видим в лирике. И это дает мне право сказать – автор творил произведение в жанре воспоминаний. Каждый случай, персонаж, сравнение, каждая пейзажная картина повести – как крупица сердца, – песня ли это или причитания, в них вложено движение и дыхание души. Потому и называю все творчество Сергея Хугаева – от стиха до эпоса – стихотворения – поэзией воспоминаний. В одном из стихотворений он говорит:
Я себя совсем маленьким помню, –
Загорелым, босоногим, побритым налысо.
На улице в «домики» играл
И на Ныхасе слушал старших…
То, что Сергей помнит себя со столь младого возраста, обусловило достоверность и образную выразительность повести. Дело в том, что чувства и желания, думы и мечты мальчика, от лица которого ведется повествование, настолько реалистично, точно и убедительно можно было показать, увидеть, прочувствовать только лишь благодаря своему собственному биографическому опыту. Автобиографической позволяет называть повесть и ее топонимика: Сергей 12-летним мальчиком переселился из Кударетии в Северную Осетию. Детство он провел вблизи озера Ерцо, в селении Челет… А это рядом с моим родным селом, и каждую кочку, ямочку, места для сенокоса, пастбища я знаю с раннего детства, вплоть до упомянутого в повести Дадаза. И то, что повесть написана на основе воспоминаний, делает ее ближе читателю.
Произведение можно отнести и к жанру, названному в русской литературе «деревенской прозой». В осетинской литературе такие повести встречаются редко, и критика должна это ценить. Она особенно ценна своими реалистически-бытовыми картинами, жалостливым, всевидящим, все понимающим характером мальчика-повествователя. В то же время здесь нет ничего такого, что не подходит ему по возрасту – в тяжелые времена дети мужают очень быстро…
Поэтика воспоминаний Сергея Хугаева (в стихе или прозе, разницы нет) – результат особого мировоззрения и творческого метода. Тексты Сергея настолько изобилуют чувствами, оригинальными поэтическими переливами, раздумьями над скрытыми явлениями общества и природы, что всегда будут иметь свое место в осетинской словесности. «Простые» слова, сказанные поэтом о любви, отваге, о родном пороге, во имя высокого имени человека – никогда не будут забыты. Уже потому, что его поэтическая фантазия простирается до того, что во время звездопада его лирический герой «нанизывает звезды» на длинные ресницы возлюбленной («Ночью»). Поэтическое чутье настолько тонко, что «в чинном шелесте цветов» очень хорошо улавливаются звуки осетинской гармони. А острый глаз видит, как сверкают «после дождя жесткие щеки асфальта», и как отражаются в них силуэты прохожих.
По моему мнению, автологическое слово Сергея Хугаева своей простотой притягивает не хуже его металогического слова. Особенно, когда речь заходит о родном очаге (горах):
В золото превратись, мой родной
порог!
Чем старше становлюсь, тем тоскую по тебе
сильнее.
Ты все еще от веса моей усталой колыбели
Носишь свою грудь, как высеченную розгами,
в шрамах.
Еще видны следы моих ног на тебе.
Первый шаг. С помощью чьего
колена?..
Еще слышен плач ребенка
От твоих стен, подножий, оград.
И самой большой мечтой поэта является написать величественную
песню:
Вот бы сочинить о тебе песню
Нашу,
Простыми словами!
Так писал поэт сорок лет назад. И сегодня, в день разговора о его творчестве, будет правильно отметить: поэт достиг того, к чему когда-то стремился, – выразительным голосом, «простыми словами» поет он песню. А я, старший собрат по перу, могу только пожелать: «Пусть звучит эта песня над землей Осетии – родным очагом Сергея Хугаева и всех нас!»
Нафи ДЖУСОЙТЫ
БАЛЛАДА О СОСЕДЯХ
Он ушел, как ушли все друзья и соседи,
Как все, кого позвала война…
В те дни не осталось и младших в Осетии,
Чтобы чашу подать, чтоб держать стремена…
Он ушел… Вслед ему глядели в печали
Старый дом и старая мать…
Мать и дом так сроднились, что не различали,
Кому из них сильней горевать…
Без хозяина боялся остаться,
Мать страшилась: погибнет сын…
И бессонниц следы в ее взгляде таятся,
Все белей снег суровых седин…
Днями мать все глядела в тоске на дорогу
И рыдала в тревожных ночах:
«Где ты, сын мой? Вернись к родному порогу,
Разожги в старом доме очаг…»
Время шло, то зарей розовея ранней,
То под буркой ночной темноты…
Даже в памяти матери все туманней
Становились сыновьи черты…
Мать вздыхала: «Хоть раз еще довелось бы
Повидаться с сыночком мне…»
И как будто в ответ на мольбы и просьбы,
Сын к ней ночью явился во сне.
Он пришел к ней во сне из обители мертвых,
Из страны замогильных бесплотных теней,
До рассветных лучей, над горами простертых,
Сын всю ночь пробеседовал с ней…
А когда свет дневной заиграл над долиной,
В руки мать острый камень взяла,
И на плоской стене она черточки сына,
Чтоб запомнить навек, нанесла.
Возникали на камне, тесанном грубо,
Лоб широкий, веселый взгляд,
Нос орлиный и крепко сжатые губы,
Что суровую нежность таят…
И казалось матери, что погребенных
Предков ей голоса слышны из окна:
«Много горцев погибло, в битвах сраженных,
Но запомнились людям их имена.
Пусть же сын твой оставит не только имя,
Но черты свои, облик свой…
Торопись же, сноха! Под руками твоими
Пусть предстанет он, как живой!»
И резец держит в пальцах мать осторожных,
День за днем тяжкий труд свой верша.
Так творить ни один не умеет художник,
Как страдающая душа!
Вот он, сын ее… Будет черты дорогие
Каждый день созерцать ее взгляд:
Вот раздвинутся губы, и брови густые,
Как могучие крылья, взлетят…
Словно в дни, когда звонкой махал он косою
На зеленом горном лугу,
Или на стременах уверенно стоя,
Острой шашкой сверкал на бегу…
С той поры каждый вечер, когда над горою
Загорался, как свечка, звезды огонек,
Мать, к холодному камню прильнув головою,
Говорила: «Спокойной ночи, сынок!»
И от прикосновения щек ее теплых
Становился и камень теплей.
И хранил он погибшего воина облик
Много лет, сотни дней и ночей…
Хоть война не прошлась огнем и железом
По гористой той стороне,
Но остался тот облик, что в камень был врезан,
Вечным памятником войне,
Вечным памятником материнской печали,
И погибшей в огне мечты.
И на камне поныне глаза различают
Человеческие черты…
БАЛЛАДА О ЦВЕТКЕ
В. Тушновой
Рос, говорят,
В горах один цветок,
Что связь имел
Со звездами Вселенной.
Был красоты он необыкновенной,
Взгляд на него –
Живой воды глоток.
За снежный и высокий перевал
Больные шли,
Не каждый добирался.
Но коль слепец глазами приближался
К цветку тому,
То сразу прозревал.
И вот однажды,
Сердцу вопреки,
Но чтоб не быть разбою и пожару,
Цветок отдать решили старики
Заместо дани
Жадному алдару.
О том решеньи
Молодой пастух
Узнал – и пожалел цветок прекрасный,
И, дабы в жадных лапах не потух,
Его сорвал,
Проделав путь опасный.
Преодолел он пропасти, хребты,
В него гроза
Метала гневно стрелы,
Но он цветок нездешней красоты
Своей любимой
Протянул несмело.
И, улыбаясь, дочка лесника
Держала в пальцах
Этот дар бесценный,
Имевший связь
Со звездами Вселенной,
И чуть дрожала
Хрупкая рука.
Однако горцы
Отреклись тогда
От юноши,
Что не признал адата,
Девчонку замуж выдали куда-то,
А он опять
Ушел пасти стада.
…Ах, если б рос
Такой цветок в горах,
Я среди мрачных скал
Иль в темной бездне
Его сорвал бы, презирая страх,
И от смертельной
Спас тебя болезни!
МОЙ ЧИСТЫЙ ВЗГЛЯД
Нет, нет – ты не была красивей всех,
Кто жил на свете или в нём парил…
Но я смотрел – не так, как смотрит грех…
Мой взгляд был чист – и он тебя творил
Единственной – да! ты одна была
Среди людей… хотя я так смотрел,
Как будто и не ты в толпе прошла,
А просто взгляд мой чистый пролетел,
Подхвачен лёгкой поступью твоей…
Твой шаг был вызывающе остёр.
Ты шла ко мне по углям прошлых дней,
Как маленький трепещущий костёр.
И каждое движенье, каждый звук
Изнемогали музыкой судьбы,
Надеждой избавления от мук
И мукой предугаданной борьбы…
Прозрачное вонзалось остриё
Мне в сердце… голос, облик и полёт…
О, нежное чистилище моё,
Которое смеётся и поёт!
Смотрел я – и берёг от праздных глаз,
Что на тебя смотрю… и до сих пор
Не прикоснулся равнодушный взор
К лучам огня, соединившим нас.
Но только в свете этого огня
Дивятся люди красоте твоей!
Ты – соль земли, познавшая меня.
А я – колдун, сподобившийся ей.
Не дай, Господь, молве людской во власть
Святую тайну взгляда моего…
Он чист – меня сто лет сжигала страсть.
Или она не значит ничего?
* Очерк публикуется с сокращениями.
