РАССКАЗ
Электрический свет, отражаемый тысячами хрустальных граней, вызывает резь в глазах. Хрустальные шары и массивные подвески потолочных люстр преломляют яркий свет мощных электрических ламп в стрелы-лучики, пронизывающие все пространство огромного зала. Хрустальные бокалы и вазы с фруктами, стоящие на покрытых белоснежными накрахмаленными скатертями столиках, дополняют эту феерию всеми цветами радуги, придавая необычайную торжественность окружающей обстановке. Из огромных полураскрытых окон, убранных тяжелыми серебристыми гардинами и тончайшими тюлевыми занавесями, на фоне темного июльского неба видны рдеющие звезды кремлевских башен.
Лучший ресторан страны – ресторан гостиницы «Москва» – в это первое послевоенное лето, наконец, широко и пышно принимает гостей. Все столики заняты. Сидящие в зале чувствуют себя неимоверно счастливыми: завершилась самая страшная из войн, а они, сидящие здесь, живы и здоровы. Мало того, у них есть возможность вот так, как сейчас, забыв горечь пережитого, предаваться безудержному веселью.
Под звуки джаза танцующие пары то крутятся в стремительном фокстроте, то почти не передвигаются, прильнув друг к другу под грустную мелодию танго. Кавалеры, в основном военные: защитный цвет одежды, золото погон, блеск многочисленных боевых наград, контрастируют со светлыми, дорогими нарядами дам. Штатских немного. Большинство из них облачены в коверкотовые костюмы светлых тонов, модных в тот период.
Некоторый диссонанс в общую картину зала вносит группа из четырех мужчин, сидящих за столиком под пышной развалистой пальмой, в полумраке, в углу зала. Одеты они во все темное. Двое одеты в дорогие темно-синие шевиотовые костюмы и белые сорочки с галстуками. Они ни в чем не отличаются от остальных посетителей ресторана, не считая острых взглядов, которыми изредка пронзают окружающую их территорию. Двое других – в таких же дорогих костюмах, но вместо сорочек на них черные сатиновые косоворотки с распахнутым воротом – демонстрируют грудь, отливающую синевой татуировки. На ногах этих двоих блестящие хромовые сапоги с собранными в гармошку голенищами, Брюки аккуратно вправлены в сапоги.
Вот уже более часа эта компания ведет спокойную, неторопливую беседу. Но вот – то ли от перемены обсуждаемой темы, то ли от количества выпитого – беседа их оживляется. Произносимые тирады сопровождаются замысловатыми жестами обеих рук. Глядя со стороны, руки с растопыренными пальцами воспринимаются как некие отдельные от их владельцев части тела.
Отличие этой группы из четырех мужчин от основной массы гостей вознаграждено неослабевающим вниманием двух официантов, занявших свою позицию у стены на почтительном расстоянии от беседующих. В свидетелях разговора эта компания явно не нуждалась. Судя по выжидающе-напряженным позам официантов, они готовы тотчас удовлетворить любое желание выделенных ими клиентов. Стоило кому-либо из сидящих за этим столиком слегка повернуть голову в их сторону, как один из официантов с готовностью бросается вперед, склоняется в три погибели и, выслушав очередной заказ, исчезает, чтобы через мгновенье вернуться с высоко поднятым над головой подносом.
Четырем мужчинам общение, видимо, доставляет удовольствие: время от времени их лица озаряются улыбками, демонстрируя при этом обилие золотых зубов. Двое в косоворотках, судя по разговору, прибыли в Москву совсем недавно и издалека. Сейчас, в непринужденной обстановке, они знакомятся с состоянием каких-то немаловажных для них дел. Уверенность, с какой держится эта четверка, их независимый вид позволяют сделать вывод, что в данный момент они не испытывают недостатка в финансах, не обременены воспитанием и посему вольны позволить себе покуражиться. Подтверждение тому – двусмысленные фразы, адресуемые изредка дамам за соседними столиками, произносимые громко и с явным пренебрежением к их спутникам.
Время близится к полуночи. Зорко следящие за столиком официанты мгновенно убирают со стола ненужное и так же незаметно, по мимолетной команде одного из сидящих, восстанавливают нарушенный за столом баланс яств и напитков. Беседа ни на минуту не прерывается. Но вряд ли непосвященному в «блатную феню» удастся уловить смысл разговора. Можно догадаться, что упоминаются некие малоизвестные географические названия: Атка, Палатка, Аркагала, Берелех… Но, наконец, произносится слово, проясняющее многое, если не всё – Магадан. Двое из собеседников, в отличие от их друзей, не желая, видимо, раствориться в общей массе праздного люда, заполнившего этот огромный зал, подчеркивают свою принадлежность к высшему воровскому сословию. Они прилетели в столицу сегодня утром. И хотя в их новеньких паспортах, полученных в далеком Оймяконе, значится «сто первый километр», они вполне спокойны и уверены в респектабельной братве, сидящей за одним с ними столом, они знают, что у тех давно «все схвачено».
А на их «повестке дня» внушительный круг вопросов: тут затрагиваются и дела общаковые, и взаимоотношение воров с псарней (органами МВД), с мужиками (зэками). Особое внимание уделяется нарождающемуся после войны беспределу – нарушению воровских законов – «ссучиванию». Упоминаются смертные приговоры «сукам». Затронута справедливость приговоров, приведенных в исполнение воровскими сходками на зонах и на воле. Да мало ли еще о чем надо поговорить? Ведь за время их последней встречи на Воркуте в этом опасном многоликом мире произошло немало знаковых и для них событий.
Наконец, если позволительно выразиться официальным языком, повестка дня исчерпана, и участники «форума» переходят к разделу «разное». Здесь наступает черед воспоминаниям о тех «кого уж нет» и «кто далече». Этот экскурс в прошлое занимает немалый отрезок времени.
Но вот один из прибывших гостей столицы, давая понять, что пора бы и завершить деловую часть, откидывается на спинку стула и, блеснув в улыбке золотой фиксой, оглядев с озорством компанию, произносит:
– Свободы, падла, не видать! Сейчас бы после этой марцифали нашенского чифирку глотнуть для свежести!
Что он подразумевал под марцифалью, каждый из компаньонов уточнять не стал: это мог быть искрящийся в бокалах дорогущий армянский коньяк или кристально отливающая холодная водочка. А предложенный компонент приобретения свежести, судя по внезапно просветлевшим лицам участников пиршества, пришелся всей компании по вкусу.
Инициатор «нашенского», слегка подняв подбородок, повернулся к стоящему неподалеку официанту, который тотчас воспринял немую команду. Совершив подобие прыжка, он в один миг предстал перед гостем в низком поклоне, выражая всем своим видом внимание и почтительность. Тыльной стороной ладони заказчик оттолкнул руку официанта, державшую раскрытый блокнот с карандашом, и медленно, провожая глазами проходящую мимо молодую женщину, произнес:
– Повеселю тебя, болезный, от пуза, если приволокешь нам чифирок по-колымски. Учуял?
Официант не понаслышке знаком с щедростью, какой оплачивались самые фантастические причуды ресторанных посетителей этого сорта. В предвкушении ждущей его награды, не теряя ни секунды, он бросается на кухню.
В зале шумно, играет музыка, в танце кружатся пары, раздаются громкие тосты. Веселье идет своим чередом. Но поступивший заказ резко меняет размеренный ход событий за парадными кулисами зала. Официант энергично расталкивает локтями своих коллег, столпившихся у стойки заказов. Те, удивленные его наглостью, утрачивают на какой-то миг дар речи. Пользуясь возникшей паузой, официант возбужденно кричит:
– Егорыч! Дела крупные! Чифирок по-колымски!
Подобное обращение сулит раздатчику Егорычу неплохой навар. Однако, не будучи посвящен в такого рода изделие, он вынужден признать, что ему ничего не остается, как лишить себя части подвернувшегося ему благополучия. С болью в сердце он обращается к шефу. Шеф, большой любитель рифмы, считающий себя непревзойденным докой на поприще стихоплетства, не изменяет себе и на этот раз. Не задумываясь, он тут же произносит: «Чифирок, чифирок – это легонький урок!». Последовавший затем жест с поднятым вверх большим пальцем окончательно вселяет в забеспокоившегося официанта уверенность в благополучном завершении начатого им мероприятия.
Через десять минут официант стремительно форсирует обратный путь по залу к заветному столику и с торжественным видом предстает перед компанией с блестящим, высоко поднятым над головой подносом. Он картинно сдергивает белоснежную накрахмаленную салфетку, которая, падая, без единой складки ложится на его полусогнутую руку. Взорам четырех сидящих за столом мужчин предстает ослепительно отливающий белыми боками фарфоровый чайник и четыре изящных десертных чашечки с золотыми ободками. Официант чрезвычайно доволен собой. Сейчас он получит вожделенную награду. Но вдруг что-то обрывается у него внутри, и он с трудом успевает подхватить второй рукой накренившийся было, готовый упасть на пол поднос. Официант не видит, но чувствует устремленный на него холодный взгляд гостя и слышит произнесенные сквозь зубы слова:
– Мудило! Отнеси эту херовину своему шефу, хай он ее сам лакает! – Видя замешательство официанта, гость раздраженно кричит: – Вали отсюда, крысиная твоя рожа !
Последняя команда заставляет сидящих за соседними столиками обернуться на шум. Работающие в зале официанты, несмотря на свою занятость, стараются не упускать из поля зрения могущие возникнуть в любой точке огромного зала непредвиденные ситуации. Тут же среди них разносится весть о том, что фартовый клиент хорошо платит за какой-то «чифир по-колымски». Спонтанно в кулуарах возникает стихийная пятиминутка: побросав своих клиентов и оставив на произвол судьбы пылающий кухонный очаг, официанты и работники кухни открывают дискуссию, предлагая наперебой варианты приготовления этого специального, будь оно трижды неладно, блюда, а может, и напитка. Некоторые, проявляя завидную оперативность, бросаются к телефонам, чтобы получить нужные сведения от родственников, соседей, друзей, которые по причине их криминального прошлого могли бы оказать какую-то помощь в этом поиске. О том, что взбудораживший всю ресторанную общественность заказ имеет криминальные корни, наметанный глаз ресторанной обслуги определил безапелляционно. Только один из работников кухни соблюдает в этом бедламе спокойствие, хотя и он неоднократно звонил кому-то по телефону. В душе он уже видит себя победителем в этой суматохе. Ведь его сосед по коммуналке – недавно освободившийся из заключения авторитетный блатной – детина по кличке Балда. Надо отметить, что конкуренцию криминальному миру по точности присвоения кличек не могла бы составить ни одна специально собранная по этому поводу комиссия любой академии наук мира. Этот урка по всем параметрам соответствовал присвоенному ему названию. Постоянно тупое выражение его лица, гордость, с которой он демонстрировал уродливую во всю спину татуировку, долженствующую изображать, по всей видимости, единоборство витязя в тигровой шкуре со свирепым барсом. Барс поразительно напоминал вылезшую из воды мокрую крысу. Правое плечо его также было украшено татуировкой: вокруг составленной из кривых букв трагической надписи – «Что нас губЕт» (неграмотным художник дал понять, что по-науке слышится «И», а пишется «Е»); вокруг коряво наколотого текста располагались: а) женская голова (не будь длинных волос, трудно было бы угадать в изображении одну из причин гибели человечества), б) бутылка и в) карта пик. Этот «король криминала» своим грозным взглядом, сверкающим из-под белесых бровей, был способен парализовать любого жильца своего дома, независимо от возраста, социального положения и вероисповедания.
Казалось, птица счастья в руках работника кухни – будущего победителя конкурса «Чифир по-колымски». Наконец телефон его коммуналки оказывается свободным, и на другом конце провода он слышит голос боевой подруги общепризнанного криминального авторитета. Судя по интонации, она чем-то сильно взволнована и долго не может понять, чего хочет от нее сосед. Наконец суть просьбы соседа доходит до ее сознания, и она, громко всхлипывая, кричит в трубку:
– Какой он тебе блатной! Какая Колыма! Эта стоеросовая дубина украл в магазине три бутылки дурмана и три года гонял тачки с навозом в свинарнике сельхозколонии под Москвой, да так «по-блатному», что до сих пор вонь из него никак не выветрится!
Оказывается, незадолго до рокового звонка, как выяснилось позже, «авторитет» в очередной раз неласково обошелся со своей благоверной: в очередной раз поколотил ее, отобрал последние деньги и в растрепанных чувствах отправился в магазин с целью снятия стресса. Таков был грустный для Балды финал, развеявший миф об его «авторитете». В одночасье он лишился всех своих прежних привилегий и был наделен общественным статусом рядового алкаша,
Вот уж когда обстоятельства воистину сильнее нас!
Тем временем количество лиц, заинтересованных в стремлении к быстрому обогащению, увеличивается. Почти весь состав обслуживающего персонала включается в поиск истины: то и дело хлопают двери, раздаются телефонные звонки, создаются и тут же распадаются группы по обсуждению создавшегося положения. Неожиданно на кого-то находит прозрение. Счастливчик радостно вскрикивает: «Вспомнил!» Все дружно бросаются к подавшему сигнал надежды и тут же разбегаются с разочарованными физиономиями.
Время течет неумолимо. Как ни прискорбно, а взбудораженный коллектив должен, в конце концов, признать, что обещанной награды никому не видать. Полный радужных надежд каких-то четверть часа назад несчастный официант понуро плетется в сторону зала. Путь ему преграждает группа его коллег, сгрудившихся плотным кольцом вокруг кого-то. Все они яростно перебивают друг друга, Официант останавливается. Его уже ничто не интересует. Он отрешенно взирает на это сборище. Неожиданно из обрывков фраз официант улавливает, что наконец объявился некто, способный выполнить этот злополучный заказ. Почувствовав прилив новых сил, официант начинает энергично работать локтями и, не обращая внимания на протесты расталкиваемых, продирается вперед.
В центре он видит кочегара гостиничной котельной, дядю Колю, семидесятилетнего сухощавого старичка небольшого роста, с лицом, глубоко испещренным морщинами. Одет он в старый замасленный комбинезон. Ароматы его грязной одежды смешиваются с устойчивым запахом перегара, заставляя окружающих по мере возможности дистанцироваться от него. Подобное явление здесь – дело сугубо запретное. Нахождение кочегара на кухне противозаконно. Однако в данный конкретный момент дядя Коля не является нарушителем жестких правил внутреннего распорядка. Наоборот, он борец за попранные права трудящихся по коллективному договору, заключенному с администрацией. Согласно этому документу, дяде Коле положено в строго обозначенное время трехразовое питание.
Ходики, висевшие над его топчаном в бытовке котельной, неумолимо отсчитывали время задержки ужина. На исходе двадцать пятой минуты нарушения графика дядя Коля, лежащий на своем жестком ложе и пристально следивший за стрелкой часов, резко вскакивает на ноги и, полный решимости, устремляется вверх по узкой металлической лестнице. Ему, конечно же, невдомек, что происходит там наверху. Он защищает свои конституционные права.
Первым кочегара увидел молоденький официант и, пытаясь сострить, громко восклицает
– Вот кто приготовит нам чифирок по-колымски!
Недобро сверкнув глазами на весельчака, дядя Коля зло прошипел:
– Молоко, сосунок, на губах не обсохло, а туда же – языком лязгать. А знаешь ли ты, фраерок, что варево это святое?
Острослов запнулся. Кочегар молча оглядывает уже собравшихся вокруг него людей. Те, как по команде, перебивая друг друга, начинают рассказывать ему о происходящем. Наконец до дяди Коли доходит, что дело здесь фартовое и что суетящиеся сейчас наподобие растревоженного муравейника работники ресторана стараются поиметь неплохой, обещанный кем-то из дельцов куш. Борьба за права трудящихся и нарушение колдоговора отбрасываются на второй план. Для полной уверенности в своих выводах дядя Коля просит показать ему заказчиков этого снадобья. Выглянув в зал из-за занавеса, он видит сидящую за столом компанию и мигом определяет «сорт людей». Ему все ясно. Он хватает поднос. Кто-то успевает сунуть ему в руку накрахмаленную салфетку. Громко хлопает дверь черного хода, и он устремляется в свое подземелье. Свидетели его поведения в полнейшем недоумении, их взгляды в наступившей тишине устремлены на дверь, за которой исчез кочегар.
Проходит минут пятнадцать, и в заветных дверях появляется поднос с накрахмаленной белой салфеткой в грязных черных пятнах, затем руки, неуклюже держащие поднос, и, наконец, фигура дяди Коли в том же облачении. Своей физиономии он заранее придал соответствующее событию торжественное выражение с немигающим, устремленным в пространство взглядом. Отбросив занавес, он решительно шагнул в зал. В предчувствии скандала при появлении этой нелепой фигуры в зале кто-то решается преградить ему путь. Однако дядя Коля, не поворачивая головы, энергичным движением ноги отбрасывает в сторону препятствие в лице одного из официантов и не совсем твердой, но быстрой походкой продолжает шествие по залу между столиками, задев пару раз и гостей, сидящих за столиками. В некотором отдалении за ним тянется шлейф из обслуги: велико предвкушение каждого – увидеть крах надежд этого выжившего из ума старика. Гости зала прерывают свое ресторанное времяпрепровождение, они заинтригованы, взоры их прикованы к этой необычной карнавальной процессии. Оркестранты, видя, что танцующие пары застыли в ожидании чего-то, перестают играть. Воцаряется тишина. Слышно только шарканье ног приближающейся группы людей.
Четверка, в направлении которой движется этот караван, прервав свои разговоры, также с любопытством следит за приближением необычного официанта.
Дядя Коля у цели. Он бережно ставит на край стола поднос, и в наступившей тишине слышатся его слова:
– Здоровьичка вам, хлопцы! А вот и заказ ваш родный прибыл…
Он приподнимает салфетку, и в глазах сидящей четверки одновременно вспыхивают изумленно-радостные огоньки. Хлопцы переглядываются, лица их озаряются улыбками. Внешне они производят впечатление людей, неожиданно встретивших дорогого друга. Остальные свидетели этой сцены в полном недоумении: под сдернутой салфеткой на отливающем благородным блеском подносе – выжженная на костре консервная банка с зазубренными краями, в которую высыпана пачка чая, едва прикрытая водой и затем медленно заваренная на слабом огне угольков костра. Правда, в идеале банка подбирается на вымерзшей свалке колымского прииска. Для сохранения соответствующего аромата и тепла банка, как и положено, накрыта прожженной до дыр брезентовой рабочей рукавицей, пропахнувшей дымом. Рядом на поднос брошен кусок ржавой селедки…
Весь ритуал классического приготовления чифира, за исключением банки с колымской свалки, соблюден полностью!
Тишину зала нарушает шум отодвигаемого стула и громкий голос заказчика:
– Ну падла! Свободы не видать! Не чаял я, что в этом гадюшнике глотну нашего родимого!
Он кладет руку на плечо дяди Коли, другой извлекает из своего нагрудного кармана массивные золотые часы с такой же массивной цепочкой и сует их в руку ошалевшему от навалившегося счастья кочегару. Склонив набок голову и глядя на кочегара прищуренными глазами, хлопец продолжает:
– Видать, батя, немало пришлось тебе чалиться, раз ты нашенскую науку колымскую так знаешь!
С этими словами он слегка отталкивает от себя старого кочегара, давая понять, что считает вопрос исчерпанным, и, не обращая внимания на потрясенных его поступком сидящих в зале людей, медленно усаживается на стул.
РS
Откуда было знать изумленным свидетелям этой истории, что днем раньше в аэропорту Хабаровска один толстосум на обращенную к нему просьбу: «Вы не скажете, который час?» – полез в нагрудный карман и, резко побледнев, теряя сознание, медленно осел на пол.
Вызванная скорая увезла пострадавшего в больницу.
