ПЕРЕВОД С ОСЕТИНСКОГО С. КАБАЛОТИ
МОЕМУ СВИТЕРУ
Свой поношенный свитер я отвез на дачу в горах
и подарил местному жителю. Через некоторое время,
снова оказавшись там, я обнаружил свой подарок на огородном пугале.
Тобой бывала жизнь моя согрета,
мы были неразлучны средь потерь.
Ты на шесте теперь, в тебя теперь
соломенное пугало одето.
Ты выцвел весь, лишился ты души.
Терпи ж, дружище, покажи свой норов,
раскинув рукава на наглых воров,
как коршун крылья: нрав свой покажи.
…А ведь всю жизнь был пугалу подобен
и сам я – только не пугались воры,
опустошая огород и сад.
Увы! Сороки, ястребы, вороны –
бессилен я пред оголтелой прорвой…
А хочешь, так вернись ко мне назад…
ОСЕННЕЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Крылатое – как в танце – семя клена,
неслышной слуху музыкою вечной
исполнено, летит, кружась, и лоно
земли ему распахнуто навстречу.
ГЛУБИНЫ И МЕЛИ
В тихой глубине сидит черт.
Осетинская пословица
Тот – конный, этот – пеший: все равно
и тот, и этот ищут только мели, –
как будто нету драгоценней цели,
грызут друг друга так, словно давно
и как бы не навеки озверели.
Глубины же застыли в немоте,
их сторонятся: в мире этом старом
наездников-безумцев не осталось.
И как не ликовать чертям – ведь те
в тиши глубин царят себе на радость.
ОГНИ
Те три огня – я с детства был сподоблен
за мной,
передо мной
и надо мной
их видеть –
был измерен жребий мой,
и день мой алой розе был подобен.
Так и вертелся посреди огней,
в любви и страхе ел крестьянский хлеб свой.
Тот – очагом родимым был мне с детства,
тот – светлым будущим, открытым мне.
Я ликовал, когда глядел на третий.
«Я – твоя слава и твое бессмертье», –
он с высоты вещал, как сокол алый,
парящий в небе, – много или мало –
полвека я прожил средь языков
огня, и что ни зев – то алый зов,
и мир мой стал багровым… О наивность!
Я их считал огнями, а они –
потомство дьяволов,
кошмары,
сны,
в которых оборотни поселились.
И я бежал, и вот дрожу теперь
в отчаянье, и проклинаю сердце
свое.
За что?
За то, что было слепо!
Продали с потрохами? Больше верь!
Дом из огней –
твой дом –
твоя тюрьма,
удел известный – горе от ума.
Кто я теперь? Зализываю раны
усталым псом, и не вовеки ль мне
гореть теперь на медленном огне
Стыда: багровом, красном, непрестанном.
ФАТИМЕ САЛКАЗАНОВОЙ
Нечаянная радость, эти слезы
вдруг, навернувшись, жгут глаза и режут.
Твой голос, о сестра, лучами солнца
закатного пролился из Парижа.
Прошу, Фатима, из моей недоли,
из этой ямы, полной крыс, могилы,
где я немею от тоски и боли,
на гибель осужден, лишенный силы,
услышь меня. Ты прожила изгоем.
Осетия была тебе не больше
чем мачехой… Но Правда – за тобою:
Мать, Родина, Сегодня. Завтра – тоже.
Ты солнечным лучом, словно стрелою,
пронзила мою черную пещеру.
Ты благодатью дьявола сразила,
что, простирая мрак, крал жизнь и веру.
Из уст твоих молитвою Шатаны
звенят слова лучами золотыми,
угодные Творцу. Горит над нами
звездой твое сверкающее имя.
* * *
Земля – как мать, она рождает корни,
лелеет их, чудесной пищей кормит,
окутав колыбель земною сутью,
а в лихолетье бережно хоронит
за пазухою, прикрывая грудью.
Земля – как мать корней, – а мы их дети,
мы с их ладоней прорастаем к свету,
из сердцевины их – к весне и лету,
подспудной благодатью их согреты,
их вечной кармой, из кромешной тьмы
растем – цвет крон, звон колокола – мы,
и жизнь ликует в цвете, в звоне этом.
ДВОР, ЛИПЫ, СОЛНЦЕСТОЯНИЕ
В мой двор, как в порт, приплыли корабли –
флотилия груженых медом крон:
благоухая, липы зацвели
и тянутся к окну со всех сторон.
