РАССКАЗЫ
ДОЧКИНО СЧАСТЬЕ
Ирину во дворе не любили. И Ирина это знала. В этой питерской коммуналке она проживала уже более двадцати лет.
Внешностью Ирина пошла в мать – невысокая, коренастая, с крупными чертами лица – типичная азербайджанская женщина, яркая в молодости, но быстро теряющая привлекательность с каждым прожитым годом. А упрямый характер весь забрала у отца, светловолосого голубоглазого инженера нефтедобывающей базы. Когда они втроём в спешном порядке уезжали из Баку, Ирина была на сносях. Но о будущем пополнении семейства и она, и её родители узнали уже только на новом месте, побывав в поликлинике Ленинграда.
Молодой муж Ирины к жене и ребёнку так никогда и не приехал. Начинался очередной армяно-азербайджанский конфликт, и Гудрат остался защищать интересы своего народа. На развод Ирина подала примерно через полгода, суд решил дело быстро. Первое время она получала и алименты, но с распадом Союза распались и остатки семейных связей. К середине девяностых Ирине даже удалось оформить льготы матери-одиночки.
«Да ты что, отец, не люлька это, на ящик скорее похоже», – Айтен как и всегда обращалась к мужу вполголоса, стараясь говорить слегка подобострастно и как бы извиняясь. В новой ленинградской коммуналке родители Ирины пытались из того, что было, создать любимой дочери и ожидающейся внучке подобие уюта. Большую четырёхкомнатную бакинскую квартиру удалось поменять на две комнаты в разных районах северной столицы России. Себе родители определили место на окраине города, а беременную Ирину прописали в центре. «Закруглил бы ты углы у детской кроватки», – продолжала суетиться и подсказывать Айтен, развешивая шторы. И Иринин отец снова разбирал и собирал свежеоструганные, пахнущие лесом доски.
Так Ирина себе и запомнила эти последние отрывки своего дочкиного счастья. Когда отец был ещё рядом, а всё в этом мире казалось надёжным. Забрать дочь и внучку из роддома Сергей успел, но уже через несколько дней его не стало. И остались в семье одни женщины.
Впрочем, ассимилировалась Ирина успешно. Сразу осветлила волосы, и с тех пор все последующие двадцать лет каждые три-четыре недели старательно подкрашивала корни. Несколько месяцев подряд ходила на частные уроки к ленинградскому престарелому актёру, избавляясь от акцента. При общении с новыми людьми доставала альбом с фотографиями, плакала, извинялась за слёзы и снова плакала, показывая свои карточки с покойным папой. Бакинская мама Айтен в новую жизнь не вписывалась. Да, смуглая черноокая женщина и сама это понимала. И старалась пореже приезжать в квартиру на Марата, чтобы не мешать дочери заводить полезные знакомства. Все совместные старания двух взрослых были направлены на будущее счастье подрастающей Катерины. А девочка росла здоровой и смышлёной.
«Мама, соседи говорят, нам бабушка звонила, – бойкая общительная Катенька собирала дань обожания со всей квартиры, – давай мы бабуле тоже будем иногда звонить?» «Некогда нам, Катюша, у бабушки своя жизнь, а тебе на тренировку пора, собирайся скорее», – Ирина недосыпала, работала в двух местах, но дочери старалась давать всё только самое лучшее. Английский, французский, студия танца, разные, сменяющиеся с возрастом, кружки в городском дворце пионеров, позднее городском доме детского творчества. На личную жизнь, у молодой ещё женщины, времени, конечно, не хватало, но когда появился в её жизни Саша, отказывать она ему не стала. Одинокий моряк своих детей иметь не мог, и всю нерастраченную любовь устремил на дочку Ирины. Так девочка и росла, с каждым годом становясь всё больше похожей на своего высокого светлокожего деда и внешностью, и настойчивым нравом.
Одиннадцатый класс элитной петербуржской школы Катя заканчивала почти номинально. Всё уже было предопределено. Вступительные экзамены в университет Хельсинки на экономику и финансы она сдала ещё в марте и, в компании двадцати четырёх англоговорящих абитуриентов со всей Европы, поступила на бесплатное обучение. Конечно, российский ЕГЭ в своей школе для проформы надо было пройти, но для финских преподавателей эта бумага никакого значения не имела.
В конце августа мама с дочкой пересекли российскую границу. Два дня провела Ирина в студенческом городке, помогая Катюше обустраиваться на новом месте. Вдвоём они развешивали по шкафам новые сарафаны и кофточки, вдвоём расставляли на общей кухне привезённую из дома посуду, вдвоём рассуждали, как по окончании европейского вуза найдет себе Катя хорошую работу в приличной стране, и вот тогда уже заживут они достойно и счастливо.
В Питер Ирина вернулась усталая, но довольная. С соседями она теперь разговаривала свысока, а с Сашей рассталась ещё“ весной, сразу после объявления хельсинских результатов. Собственно, даже объяснять ему ничего не стала, просто попросила отдать ключи от её коммуналки и в ближайшие годы их с дочерью больше не беспокоить. Ей сейчас хотелось только терпеливо ждать наступления новой жизни, ни на что другое Ирина уже внимания не обращала.
Ах, да, ещё знакомые поговаривали, что видели, как Айтен на углу Невского проспекта собирает милостыню. Но, возможно, что это и досужие разговоры. Ведь для русских, как известно, все престарелые женщины Кавказа на одно лицо.
МИСТИКА
Мгери был странным мальчиком. Ну, а что вы хотите, длинный, худой, с искривленным позвоночником и огромным, даже для армянина, носом в пол-лица. Да ещё и это дурацкое имя. Отец настоял, что наследника надо назвать в честь итальянского футболиста. Мать Мгери, хотя и главенствовала в отношениях, спорить не стала. Решила, что с первенцем муж поиграется, а дальше уж сама всё будет решать. Но других детей у них в семье так и не появилось. И в семь лет Мгери из маленького армянского городка отправили на воспитание к бабушке в горы. Там он и рос. Там же росло и дерево, которое отец посадил в день его рождения. И в погребе стояла бутылка вина, ровесница мальчика. Согласно семейным традициям, бутылку эту откроют в день свадьбы единственного сына, за здравие молодых, за продолжение рода.
«Ох, уж эта твоя самостоятельность», – вздыхал отец, когда Мгери вернулся из Воронежа, провалившись на вступительных экзаменах в мединститут. «Представляете, – говорил он друзьям и соседям, – мальчик умудрился сделать 116 ошибок в изложении по русскому языку». И на следующий год он отправил сына поступать в Москву, но вместе с учебниками в дорожную сумку был уложен и конверт для профессора, председателя комиссии.
Работать врачом Мгери так и не стал. Сразу после окончания аспирантуры, вместе с другом-одногруппником, создали фирму по поставке медоборудования. Не то, чтобы уж очень прибыльный бизнес, но зато люди все вокруг вроде приличные, да и профильное образование всё равно помогало. Хотя с Ириной, директором рекламного агентства, они познакомились вовсе не по работе.
У Ирины Александровны спину в ту осень прихватило, и друзья привели к ней домой этого нескладного паренька. «Наш семейный доктор», – смеялись они. И она, хохотушка, смеялась вместе с ними, превозмогая боль. А мальчик мял её косточки, вправлял на место позвонки и стеснялся смотреть на оголённую спину. Впрочем, потом уже, за обеденным столом, они выяснили, что разница в их возрасте всего два года, и через неделю он принёс к ней в офис свою чайную кружку. Так и заезжал на обед. Два-три раза в неделю. Привозил забавные баночки с чаем, колдовал, заваривая ароматный напиток, и спорил с ней до хрипоты – о литературе, о блондинках, о правилах управления персоналом. Потом на полгода он исчез из её жизни.
«Привет, – позвонил Мгери, как будто никуда и не пропадал, – у меня тут важное свидание, поможешь костюм купить? Кажется, я встретил женщину своей мечты, не опозориться бы, а у тебя такой вкус». Ирина ловила взгляды продавщиц и отвечала на их смешливые вопросы: «Такой у вас интеллигентный муж, а на голове бандана как у рокера. К чему?».
«И, правда, к чему?» – повторила она этот вопрос уже в офисе и, громко хохоча, стянула расписную косынку с его головы. А потом, в истерике, трясясь от подступающего страха, ничего не соображая, стащила с него через голову и свитер. И заплакала, увидев, что грудь и руки, как и голова, были совершенно гладкими.
«Ирина, не надо, волосы же отрастут, всего немного времени пройдёт, организм уже восстанавливается, это лишь последствия химиотерапии, ничего страшного», – он говорил, говорил, укладывая успокаивающим голосом в ровный ряд её потрясённое сознание. И пытался так же ровненько, вдоль тела, вытянуть и её руки. А женщина вырывалась из объятий и колотила кулачками по его телу, по стене, по столу. Через десять минут она вынесла приговор: «Уходи. Я не хочу и не смогу. Ведь я же к тебе привыкну, а ты умрёшь и мне будет тяжело. Уходи».
И через день она позвонила, и он снова приходил в обеденное время заваривать густой благоухающий чай.
«Собирайся, сейчас поедем на ужин, познакомлю тебя со знаменитым пластическим хирургом», – молодой армянин распоряжался, но голос его, как и всегда в разговоре с ней, был тихим и извиняющимся. А Ирина привычно смеялась в ответ: «Да я и так ещё ничего, зачем мне хирург». Но встреча оказалась интересной, а хозяин вечера – мировой знаменитостью. «Ты в него влюбилась, – подвёл итог Мгери, – ты никогда не смотрела таким взглядом ни на одного из мужчин». Ирина что-то мурлыкала, сидя в машине, и не спорила. Через два дня, утром её разбудил ранний звонок секретаря: «Телевизор включите, Ирина Александровна, – по всем каналам передают, – вашего знакомого хирурга убили. Зарезали стилетом прямо около собственного подъезда».
Мгери сумел пробиться в её квартиру только на третий день. Сначала отнёс почти не сопротивляющуюся женщину под душ, а потом долго сидел на краю кровати и гладил, гладил её опухшее от слёз и водки лицо. «Я тебя больше никуда от себя не отпущу», – кажется, это было его стеснительное признание в любви.
Буквально через два месяца метастазы начали захватывать организм. Партнёр по бизнесу моментально организовал поездку в Германию. И немецкие онкологи предложили выбор: пять-шесть месяцев медленного, мучительного угасания, или таблетку, способную продлить жизнь ещё как минимум на два года. Но Мгери в ответ лишь отрицательно мотал головой: «Я так устал, я ничего не хочу». По возвращении в Москву говорить он уже был не в силах. Жена партнёра привела священника. Нужно ли ему это крещение, Мгери так и не понял, но спорить не стал. Впрочем, всё равно его ни о чём не спрашивали, а голос повиноваться отказывался.
Спустя неделю ему, и правда, стало лучше, он даже сумел заговорить: «Сотовый мой дайте, мне должны позвонить». Как он это почувствовал, непонятно, но звонок, действительно, раздался, едва трубка скользнула в ослабевшие руки. Ирина на другом конце связи плакала: «Я очень устала, впереди у нас такие тяжёлые полгода, я хочу отдохнуть, пока есть время. Ты разрешишь мне на недельку уехать на море?» И он как всегда тихонько что-то говорил. И его голос действовал привычным успокоительным.
Через час самолёт взлетел. Через пять часов Ирина уже шла в сторону приотельного пляжа. Но дойдя до прибрежной полосы мокрого песка, внезапно выгнулась всем телом, устремила руки к небу и громко завыла. И с тем же звериным воем упала между шезлонгами. Итальянцы громко и шумно спорили, вызывать полицию или самим попытаться выяснить причину плача этой незнакомой русской. А потом она долго плавала, отдавая солёной воде свою непонятную и внезапную боль.
Мгери похоронили лишь через четыре дня. Родители попросили привезти тело на родину, а организовать перелёт было не очень просто, потребовалось время на бюрократические утряски. Могилу выкопали на маленьком сельском кладбище в горах. Там же, под именным деревом Мгери, его отец закопал и бутылку вина, заложенного при рождении мальчика. Всё равно больше не было повода для распития этого выдержанного, почти тридцатилетнего напитка.
Ирина каждый день посылала в Россию смс-ки, но телефон Мгери в ответ молчал. Когда через неделю она вернулась домой, то встретила у подъезда ссорящихся подростков. Мальчик уже разворачивался, чтобы уходить, и девочка кинула в его спину небольшую коробочку: «И не нужно мне твоего подарка». Дети разбежались, коробочку Ирина сумела поймать, и из неё выскользнула дешёвая китайская игрушка, – смешной пёсик в комбинезоне. Одной лапкой он протягивал игрушечные цветы, другой – такое же игрушечное маленькое сердце. «Как странно, – подумала Ирина, – ведь Мгери по восточному гороскопу собака».
