КОЛИЗЕЙ
Одними из главных событий нашего отрочества были драки. Драки один на один. Это зрелище ничем не уступало гладиаторским поединкам Римской империи. Местом поединков становилось Цхинвальское озеро, а участниками – городские юноши.
Каждую весну, перед началом купального сезона, в нашем озере спускалась вода. Дно озера тщательно вычищали ученики 5-ой и 11-ой школ, тем самым подготавливая водоём к лету. Мы же, цхинвальская шпана, трубили об этом событии по всему городу. Это было сигналом для начала поединков, то есть ежегодного чемпионата города по боям без правил. Ареной служило тщательно прибранное дно озера, а зрители располагались на берегу. Поединки проходили по договоренности, как сейчас в мировом профессиональном боксе.
Босота, узнавая о драке, бегала по всему Цхинвалу, оповещая всех и каждого о предстоящем поединке. На поединок собирались до 200 пацанов и девушек, которые располагались на кромке. Пока бойцы разминались, болельщики определялись, кто за кого будет болеть. Маменькиных сыночков и богатеньких отпрысков не подпускали даже на сто метров. Бойцы выбирали себе секундантов, которые договаривались о правилах драки. Когда секунданты доводили эти правила до бойцов, то под наши восторженные крики начинался поединок. Дрались строго в плавках, без обуви. Никаких перстней на пальцах. В этих драках в основном участвовали одни и те же бойцы. Дики, Немец, Бая (Гаглоев), Бота, Вале, Христик, сын Габараева Давида (известного актёра). Драка проходила без всяких подлостей, честно. После драки соперники мирились и расходились до следующего поединка. Победитель становился Шефом №1 города до следующего года, а мы были заняты обсуждением драки. Среди бойцов были наши кумиры. Девочки мечтали с ними дружить, встречаться. Если из бойцов кто-то встречался с девушкой, то она становилась неприкосновенной, и её побаивалась даже шпана, а мы тем временем мечтали, что скоро тоже сможем участвовать в этих поединках, и нас тоже будут любить девочки.
Конечно, в течение года драки в городе происходили, но они не имели никакого значения в плане шефства над городом. Официальность шефства доказывалась публично на озере.
Летом, после того как озеро наполняли водой, оно становилось любимым местом отдыха горожан. Возле 10-метровой вышки проходили соревнования по прыжкам в воду. Туда допускались только те, которые прыгали с этой высоты вниз головой. Определялись чемпионы. Параллельно на берегу озера проходили соревнования по прыжкам в длину. Кто-то ходил на руках. Делали на спор отжимания, крутились на турнике. Плавали наперегонки. Одним словом, территория озера была спортивной школой под открытым небом без тренера.
Вспоминая все это, нельзя не заметить, что во время грузинской агрессии 1989–1992 годов в обороне города в основном принимали участие те, кто названы выше. Маменькины сыночки бежали в Орджоникидзе (Владикавказ). При обороне города, сел и деревень большинство ребят погибло. Те, что остались в живых – сегодня беспомощные, никому не нужные инвалиды. Все должностные портфели и хлебные места достались тем, кого и на сто метров не подпускали к озеру во время поединков.
КУРЬЕЗ
Мой сосед Юрий Валиев, в народе Хынцъул, отбывал срок за убийство в цхинвальской тюрьме. С ним вместе сидел криминальный авторитет Хута. В этот момент власти бросили в застенки Алана Резоевича Чочиева, легенду и гроссмейстера осетино-арийской истории. В Цхинвале были уверены – это личные счеты. В чем они заключались, никто точно не знал. А я думаю, что его упрятали в тюрьму, чтобы не рыпался. В то время никто ничего уже от Грузии не скрывал. Начиная с грузинского дворника и заканчивая спецслужбами, грузины и осетины были повязаны кто в бизнесе, кто в родстве, кто в подхалимстве. Но рассказ не об этом.
Сидят в тюрьме Хута и Хынцъул в одной камере, а в этот момент прошла шняга, что закрыли Алана Чочиева. Все, то есть и косые, и крутые, и кривые были в недоумении – за что попал этот антикварный экземпляр в узилище? Проходили дни, недели, месяцы. Хута и Хынцъул думали, что такому известному человеку, как Алан, будут эшелонами идти передачи, и решили сделать все, чтобы перевести его в свою камеру. Не знаю, сколько времени это заняло, но однажды Алана действительно перевели в камеру к рецидивистам. Видимо, думали, что Алану Резоевичу придет конец, но не тут-то было. Хута и Хынцъул, пытаясь сохранить шанс питаться нормально, старались изо всех сил оберегать Алана Чочиева.
День, другой проходят, а передач все нет. Прошли неделя, и две. Хынцъул спрашивает у Резоевича технично:
– Алан Резоевич! Наверно, к вам никого не пускаю?
– С чего ты взял, Юра? – отвечает вопросом на вопрос А.Р.
– Передачи тебе не носят что-то! – сокрушается Хынцъул.
– А-а-а-а!!! Ты про это? Так я же месяц назад голодовку объявил, – спокойно объясняет А.Р.
– Эхх… На бедняка камень вверх катится, и здесь у нас не прокатило, брат, – воскликнул в сердцах Хынцъул, поворачиваясь к Хута.
Не удалось нашим рецидивистам пожить сытно хоть какое-то время.
Хута и Хынцъул были простые цхинвальские ребята. В тюрьме свободного времени валом, и Алан стал методично выбивать из них дурь. Вскоре они начали интенсивно изучать политику и ари-асс-аланскую идеологию. Не знаю, как Хута, но Хынцъул почувствовал себя в тюрьме настоящим ари-ассом. Помню, у нас за столом в какой-то праздник собрались мои друзья и соседи. За тамаду был Хынцъул. Один из моих друзей, когда Хынцъул торжественно произносил тост персонально за Алана Чочиева, нехорошо отозвался об Алане. Хынцъул чуть не прирезал его, выхватив огромный нож. Этот друг еле ноги унес.
Вообще было интересно наблюдать перемены, происшедшие с Хынцъулом. Странно было видеть, как этот беспощадный бандит Хынцъул так больно переживал за Алана, который несправедливо был водворен в тюрьму.
В то время никто не понимал, какую опасность для народа и будущего Осетии представляет тот факт, что Алан оказался в тюрьме. Истинные защитники страны, уставшие тогда от войн и лишений, были разобщены, каждый занят своим делом. Только спустя время мои единомышленники и братья по оружию осознали всю трагедию происшедшего с Аланом и с нами самими. Потому что среди нас тоже была посеяна вражда и недоверие, переходящие в ненависть.
Кто-то думал тогда, что если Алана Чочиева кинуть в тюрьму к зекам, то ему хана. Но и там, на дне общества, нужен был голос Алана. Вся тюрьма, от зека до надсмотрщика, внимала Алану, слушала его рассказы об истории Осетии и политике. Он показывал людям реальную грязь вышестоящего общества, то есть верхушки.
Соседи за спиной Хынцъула шушукались: «Ничего не понимаю, сколько раз он сидел в тюрьме, столько раз он выходил, не изменившись, а на этот раз как будто его по голове кувалдой кто-то ударил. Не узнать Хынцъула! Ходит и говорит только о хорошей жизни осетин и арийских богах». А когда он садился с ребятами за стол, все уже знали, что за А. Чочиева он будет говорить персональный тост. «Благодаря Алану я кое-что понял в жизни» – говорил он.
Хынцъул умер. Простой парень Хынцъул, который ничем в жизни не интересовался и ничем не дорожил, вышел из тюрьмы человеком, который любил Цхинвал, любил цхинвальцев, верил в будущее Осетии, верил в арийского бога. Он даже женился, и у него родился сын, которого мы вместе забирали из роддома, запуская фейерверки в небо.
БАСМАЧ
Как при рождении любого человека бывает своя красивая, или не очень, история, так и у смерти тоже имеется, какая ни есть, история.
Я хочу написать о красивом рождении одного из величайших воинов Осетии, о его яркой молодости и его достойной, героической смерти.
В 1959 году в семье колхозника из села Терегван, Знаурского района, Джиоева Сослана, родился мальчик. Назвали его Владиком. Рос он по законам гор. С детства учили его трудолюбию, доброте, отзывчивости, уважению к старшим. В его родном селе говорили, что на сенокосе за ним никто не успевал. Косил, мол, траву, как комбайн.
После окончания Терегванской средней школы он уехал учиться в Орджоникидзе (Владикавказ) и поступил в строительный техникум. По окончании техникума был призван в ряды Советской Армии. Службу проходил в Афганистане, выполняя интернациональный долг. От природы Владик был высокий, мощного телосложения, чёрный, и сослуживцы сразу же прозвали его «Басмач». Был ранен в боях, был награжден боевыми орденами и медалями..
Исполнив свой долг с честью, Владик вернулся на родную землю. Начал работать рядовым строителем и дошёл до руководителя управления.
В 1989 году жизнь Басмача, как и у всех нас, в корне изменилась. Кучка грузинских политических ксенофобов начала развязывать войну против Южной Осетии. Для нас всех было очень много непонятного. Живём вместе, трудимся, дружим – и вдруг какая-то делёжка территории. Человеку не верилось, что в великом и нерушимом Советском Союзе может твориться нечто подобное.
С каждым днём обстановка становилась всё хуже и хуже. Люди до последнего момента не верили в самое худшее, в войну. Надеялись, что всё образуется. Город жил в ожидании.
23 ноября 1989 года тысячи грузин попытались прорваться в город Цхинвал, но на подходе к городу эту огромную толпу остановили несколько осетинских парней. Вскоре к ним подоспела вся молодёжь Цхинвала. Началось противостояние. Из грузинской толпы были слышны выкрики, всякого рода оскорбления в адрес осетинского народа. К утру из Тбилиси приехало грузинское руководство, якобы для проведения мирного митинга в Цхинвале, но, получив отказ, они уехало обратно, уведя за собой всю многотысячную толпу.
Стало ясно, что войны между грузинами и осетинами не избежать. Два братских народа невольно оказались по разные стороны баррикад, и началась братоубийственная война.
Как и все, мы тоже взялись за оружие и встали на защиту своих городов и сёл.
День за днём война нас затягивала, опускала на самое дно жизни.
Конечно, как в любой войне, у нас рождались свои герои. Рождались герои и среди грузин, наверно, так как это закономерность войны.
Одним из самых бесстрашных воинов Осетии был Басмач. Помня свой афганский опыт, Басмач воевал грамотно и отчаянно. С ним не страшно было идти в бой. Никто никогда бы не подумал, что Басмач может кого-то обидеть, настолько у него была добрая душа. Но война есть война. Свои законы.
Город был в осаде. Ходили самые разные слухи про операции, проводимые группой Басмача. Его группа пробиралась в осаждённые осетинские сёла и выводила оттуда население под шквальным огнём. Но судьба недолго была к нему благосклонна.
В один из июньских дней шел ожесточённый бой за село Прис. Группа Басмача стала вытеснять грузинских боевиков из села. После ожесточённой перестрелки грузины отступили, но начали занимать высотку над селом. Басмач знал, что если высотка окажется в руках грузин, то осетины в селе будут как на ладони, и предпринял попытку восхождения на высотку с группой из шести человек. Когда Басмач и его ребята оказались на высотке, то оказалось, что грузин там намного больше, чем бойцов Басмача. Во время боя Басмач послал за подмогой, но грузины не давали никому подняться на высотку. Ребята перебегали с одного места на другое, меняя позиции, делясь патронами. Басмач был тяжело ранен. Боеприпасы заканчивались, и тогда он занял позицию и стал прикрывать товарищей, которые спускали вниз раненных. Долго не умолкал пулемёт Басмача. Когда прекратилась стрельба, стало ясно, что Басмача нет в живых. Попытки прорваться обратно на высотку результатов не дали. Когда перестрелка стихла, с грузинской стороны начали кричать, чтобы мы поднялись и забрали тело Басмача. Когда ребята поднялись на высотку, то увидели, что возле Басмача на коленях стоял бородатый грузин, держал руку погибшего Басмача и орал:
– Грузины, я вашу маму… Вы убили моего брата… О Боже… Я не смою этот грех до конца своей жизни… Я же вместе с вами убил его…
Он рассказал осетинам, что с Басмачом они служили вместе в Афганистане и что он сразу узнал его. Сказал, что были близкими друзьями, братьями. Попросил сообщить каким-нибудь способом день и время похорон. Просьбу его мы выполнили…
Басмач отстрелялся до последнего патрона и умер, истёкший кровью. Грузину, который попросил сообщить время похорон Басмача, сообщили. Когда мы давали прощальный залп, то со стороны грузин тоже был дан залп. Боевая, святая навеки дружба. У Басмача остались две дочери и сын…
ПАСТУХ
Безнаказанность порождает вседозволенность, особенно во время войны. Некоторые тупо уверены в том, что война будет идти вечно, и всё плохое, что они творят, постепенно будет забываться. Эти люди переступают черту человеческого образа и сущности, черту всего хорошего, чем нас наделил Бог.
Но труднее всего наблюдать за этой мразью и их грехами со стороны. Человек надеется, что эта мразь одумается, исправится, покается. Нет. Это просто надежды, ибо война продолжается, не видно ей ни конца ни краю, а грехи и безнаказанность растут – война самое грязное дно жизни. Обидно и то, что вершители грехов это часть твоего же народа.
Но и по всем писаным и неписаным законам добродетель тоже никогда не покидает этот грешный мир, творя свои маленькие чудеса.
Об одном таком чуде я и хочу написать.
Была осень 1991года. В городе не хватало продовольствия. Люди умудрялись как-то поддерживать друг друга. Все делились между собой продуктами. На фоне войны это было даже как-то романтично и вселяло в людей надежду на самое хорошее. Помню, Олег Тезиев привёз в город несколько машин рыбных консервов «Сардинелла» и распределил их по группам. Был момент, когда мы и на завтрак, и на обед, и на ужин ели эти консервы. Как они нам надоели, если бы кто-нибудь знал. По Цхинвалу даже пополз анекдот, мол, якобы Тезиев сговорился с грузинами и нарочно кормит нас рыбой, чтобы мы ночью светились, так как в рыбе много фосфора. Чтобы нас легко было расстреливать. Ну, хохма. Без анекдотов скучно.
Так вот, в один из осенних дней по городу пошли разговоры, что группа осетин где то высоко в горах, в ущелье, отобрала скот, принадлежащий грузинам. Валера Хубулов дал нам указание найти людей, которые в курсе этого дела и подробнее узнать что к чему. Мы нашли в городе того, кто знал подробности, и в ходе разговора выяснилось, что когда отбирали скот у грузин, погиб один осетин, и что пастух-грузин сейчас в заложниках ждёт своей участи.
Поразмыслив, мы пришли к выводу, что пастух никак не мог ввязаться в перестрелку. Было ясно, что тут случилось что-то другое.
У меня в распоряжении был вездеход ГАЗ-66. Новая штабная армейская машина с бронированным кунгом, оснащённая всем самым необходимым – радиолокация, генераторы для выработки электричества, двухъярусная кровать и даже кинопроектор с экраном. Ну, военный рай на колёсах. Взяв того парня, который знал, где это случилось, мы, заправив оба бензобака, поехали в ущелье.
Дорога в горах была труднопроходима даже для вездехода. Несколько раз мы чуть не упали в пропасть. К вечеру доехали до села, вблизи которого случилось это происшествие.
Нас встретили сельчане. Среди них был незнакомый нам мужчина с автоматом. Мы начали расспрашивать сельчан. Одна женщина подошла к нам со слезами на глазах и сказала, что грузинский пастух убил её мужа.
Я спросил незнакомца с автоматом о местонахождении пастуха. Он указал на какой-то сарай и сказал, что он должен его расстрелять.
– За что? – спросил я.
– За смерть осетина, – с гонором ответил он.
Я спокойно, чтобы не накалять обстановку, попросил его провести меня к пастуху. Сначала он не хотел этого делать, но видя нашу амуницию, провёл нас в сарай.
В сарае лежал связанный пастух. Он был избит. На лице запеклась кровь. Он начал молить нас о пощаде, утверждая, что не виноват ни в чьей смерти.
– Из чего убил пастух сельчанина? – спросил я у осетина-незнакомца.
– Вот из этого автомата, – он снял с плеча автомат.
Отведя его в сторону, я спросил:
– А где оружие твоё и твоего друга?
– У нас не было оружия, – ответил он.
– Значит, вы отобрали скот безоружными у вооружённого пастуха?
– Да, – ответил он.
Всё начинало проясняться. Я попросил своих друзей посадить пастуха и незнакомца в кузов машины и, чтобы никто не видел, разоружить незнакомца и хорошенько припугнуть его, чтобы не рыпался.
Увидев такой поворот ситуации, друг незнакомца попросил меня, чтобы мы отошли от сельчан на разговор.
Он рассказал, что автомат принадлежит им. Отобрав скот в соседнем селе за горой, они погнали скотину через ущелье. Когда подходили к этому селу, то навстречу им начали подниматься двое мужиков. Мы, сказал он, приняли их за грузин и пустили очередь из автомата в их сторону, так как не знали здешние места. После, когда мы услышали крики и женский плач, поняли, что стреляли в осетин. Поняв также, что натворили неладное, инсценировали перестрелку. Спустившись к селу, поняли, что убили человека, и ничего больше не оставалось, как взвалить вину на пастуха.
Долго я думал о том, как быть, что делать в такой ситуации и как правильно поступить.
Я сказал сельчанам, что отвезу грузина в город и там расстреляю, а другу незнакомца наказал оставить трех бычков семье погибшего на похоронные мероприятия, а остальной скот гнать в город.
Я сел в будку (кунг) машины, и мы поехали обратно в город. Всю дорогу пастух меня просил о пощаде, не веря, что его везут в город для передачи грузинской стороне. Всю дорогу он молился Богу. Мы смотрели на него и на нашего идиота, из-за которого погиб человек. В голове не укладывалось случившееся. Когда спустились на трассу, я постучал в кабину и попросил притормозить. Мы вытолкнули этого негодяя из машины и хорошенько избили его. Он остался лежать на обочине дороги, а мы поехали в охваченный огнём, осаждённый Цхинвал.
Пастуха мы, конечно, передали грузинской стороне. Передача происходила в вертолётной части при посредничестве русских военных. Когда пастух перешёл уже на сторону грузин, корреспонденты телевидения стали задавать ему какие-то вопросы, а он будто не слышал и со слезами на глазах смотрел на меня, всматривался жадно, не отводя взгляд, как будто хотел на всю жизнь запомнить моё лицо.
Я улыбнулся ему и помахал на прощанье рукой.
Спасение одной человеческой жизни, кто бы он ни был, это тоже маленькая победа. Это ощущение ни с чем не сравнимо. Оно не имеет ни запаха, ни цвета, его нельзя пощупать и увидеть. Это надо только ощутить…
СОСИК МГЕБРОВ
Этот день навсегда останется в моём сердце. В этот день на моих глазах утонул мой лучший друг детства. Мне было 5 лет.
Мы жили в пятиэтажном доме по улице Мамсурова, на первом этаже. На четвёртом этаже жили самые лучшие для меня соседи Мгебровы. Лучшими они были потому, что их сын Сосик был моим самым близким другом. Каждое утро он палочкой дотягивался, стучал в наше окно. Это означало, что Сосика послали в магазин за молоком. Моя мама выглядывала в окно, и Сосик всегда протягивал конфету:
– Здравствуйте, тетя Римма. Это для Кики.
Он так ласково называл моего младшего брата Нарика. Для меня же это означало, что мне тоже надо идти за молоком, что я и делал. Стоя в очереди, мы обсуждали наши планы и дела. Сосик был на два года старше меня. Тем роковым летом он готовился перейти из нулевого в первый класс. Я ходил пока в детский сад. Днем мы убегали то на речку, то в Большой парк, то в кино. Особо любимым местом у нас была железнодорожная станция, где мы подолгу смотрели, как приходят и уходят поезда. Рядом с нашим домом было огромное озеро. В то лето озеро начали расширять, и поэтому там не было воды. Ребята из нашего района купались в канале, откуда поступала вода в озеро. Мы с Сосиком тоже ходили на канал – под чутким руководством нашего соседа Налбандова Льва Ивановича. Работал Лёва завучем школы № 12. Сосик всегда брал надувной спасательный круг, а я машинку и лопаточку, чтобы поиграть на горочках озера, пока Лев Иваныч с детворой купаются в канале. Одним словом, благодаря Лёве у нас была райская жизнь. То в поход, то в лес, то на большую Лиахву-реку. Могу сказать, что у нас во дворе не было ни одного человека, который сбился с пути, и все это благодаря Льву Ивановичу.
В тот день ничто не предвещало беды. Была отличная летняя погода. Может, это стечение обстоятельств, может, судьба, но в тот роковой для Сосика день Лев Иваныч нас повёл на канал. Мы искупались и вернулись домой. Когда Лёва ушёл, мы с Сосиком опять побежали на канал. Пошли повыше, к началу канала, так как чуть ниже купался гроза нашего детства Меричко. Сосик снял шорты и надел круг на пояс.
– Я тебе покажу прыжок Чингачгука, – сказал мне он и прыгнул в воду, подняв руки кверху. Камера слетела с него, и Сосик на моих глазах ушёл под воду. Я с криками побежал по течению. Меричко и ребята прыгнули в воду, но не смогли найти Сосика. Я бежал вдоль течения, держа в руках шорты друга, и в один момент я увидел лицо Сосика с широко раскрытыми глазами. Через мгновение он скрылся под водой. Мой самый лучший друг ушёл в вечность. Я прибежал во двор, плакал, звал на помощь. Нашли Сосика далеко в заграждениях, где перекрывают воду и запускают на поля. От ужаса я не знал, что делать и как быть, глядя на то, как в наш двор сходятся люди со всего города. Я начал понимать, что навсегда безвозвратно потерял своего единственного друга. В этот вечер я чуть не умер и сам. От ужаса произошедшего у меня поднялась температура. Не хватало кислорода. Плакал и не мог найти утешения. В день похорон меня не выпускали из дома, но я выпрыгнул в окно спальни и побежал на кладбище. Я запомнил место, где похоронили Сосика, и почти каждый день ходил туда. Родители начали волноваться за меня, следили, чтобы я опять не сбежал на кладбище, но всё было напрасно.
Прошло около месяца, и умер от сердечного приступа дядя Бичико, отец Сосика, а через три месяца и дедушка Сосика, к которому мы бегали за клубникой и малиной.
Много лет прошло с того времени. Каждый день я вспоминаю своего белобрысого весёлого друга. Мне хотели подарить его футбольный мяч, но я отказался взять его. Я не представлял себе, как буду один без Сосика играть во дворе этим мячом.
Когда умер Сосик, мама его была беременна, и вскоре у неё родился сын, которого назвали в честь отца – Бичико.
Это было летом 1975 года. В этот год у меня появилась седина на висках. Так говорила мама. Мне было всего лишь 5 лет.
