В БЕЗВРЕМЕНЬЕ
Пространство – мир,
накал страстей и горе,
А шар земной,
как сжатый круг – в глазах,
Где зову сердца
где-то эхо вторит,
Где время – пласт
породы на плечах.
Мой век в нем – день,
виденья – в дымке стая,
Где ближних я
без праха схоронил,
Но слез не лил,
судьбы не проклиная,
В грядущий мир
надежду сохранил.
Вслед за войной,
как колос, налитое
Взошло светило
юности моей –
Все то, что чтил,
считая за святое,
Что в памяти
прекрасней
и светлей.
Пространство – мир,
всегда в нем неспокойно.
Но отчего растерянный стою?
Узнал, что есть
невидимые войны,
Что где-то юность
предали мою.
КРОВАВЫЙ РАСКОЛ
«На костях и обломках
жиреет лукавое время».
Словно солнце расколото –
в небе осколки мерцают:
Россыпь звезд приукрасила
ночи надменную спесь,
Слышен глас вопиющего –
нет, не в пустыне страдают,
Снова кровью забрызганы
совесть людская и честь.
Где-то сытую тризну
справляют неистово волки.
Совы душу мечты
обдирают в звериную ночь.
Взбухла скорбь от Голгоф,
раздробили страну на осколки.
Вновь дикарь-человек
приобщиться к вендетте не прочь.
Чтобы болью сиротства
чужие сердца не затронуть,
Я мальчишкой старался
сторонкой людей обойти.
Так ведь женщины вновь
над сынами убитыми стонут,
Прижимают сирот
к исстрадавшейся в горе груди.
Не уймется разбой,
сеют страх кровожадные звери,
Чтоб бесправье и скорбь
не давали нам зло превозмочь,
К состраданью, к единству
захлопнуты с умыслом двери,
Надрывает сердца
в пепел кров превратившая ночь.
НЕИЗБЫВНОЕ
За звездой загорелась звезда –
Над Бесланом огни мирозданья.
В осень мчатся в ночи поезда,
Торопясь сократить опозданье.
Опоздали мы все в сентябре
В злополучную школу Беслана.
Мысли сердце терзают, как рана:
«Как смотреть мне в глаза детворе?!»
В мире зла ненасытной наживы
Справедливость – пустая мечта.
Нас сплотиться давно звал Коста
Против судей, от жадности лживых.
Хлеб взрастит человека рука,
Но достатка в горсти той не будет.
Дети строят дома из песка…
Да беда – что и взрослые люди.
Не могу отойти от беды,
Что свершилась в осеннем Беслане.
По весне не озвучит сады
Смех детей – кого нет уже с нами.
Все же верю – воспрянет страна,
Где детей без тревог мы растили,
Где ни внуки мои, ни жена
Не служили мишенью, как в тире.
За звездой загорелась звезда,
Словно к людям пришли на свиданье:
Может, детские смотрят глаза,
Обратившись в цветы мирозданья.
ПАМЯТЬ
Этой осени дни –
лета бабьего дни золотые,
Листопад и лучи
в сочетанье с дыханьем тепла,
Ежегодный нам дар,
но по саду брожу, как впервые:
Отдохнуть бы душой,
как на поздних ромашках пчела.
Ничего я не жду,
но от мира б хотел отрешиться,
От себя самого
и от мыслей своих убежать:
Рана в сердце – огонь,
от потери родных не забыться,
А закат надо мной
словно в школе Беслана пожар.
Может, этот пожар
отраженье далекой Хатыни,
Рвущий душу мне звук,
словно стонущий пепел в Сонгми.
Мухаммед и Христос
завещали в горах и в пустыне,
Чтоб нигде, никогда
не сражались мужчины с детьми.
Только знай, террорист,
от возмездья нигде не укрыться,
Ты не станешь святым,
ты ведь душу за грош продаешь,
Коль ты стал на земле,
может, даже случайно, убийцей, –
От себя самого
без страданий и в ад не уйдешь.
А БЫЛО МОРЕ
Под стоны и бред барханов
Течет и хрустит песок,
Жжет солнце, как кровь из раны,
Вонзает лучи в висок.
Здесь воздух – и тот, как пламя,
Жжет легкие и гортань.
Ни кустика нет, ни камня,
Мираж – горизонта грань.
Увидев верблюда череп
Иль встретив иную кость,
Что в ад угодил – уверен
Пустыни случайный гость.
Когда покидают душу
Рассветы и соловьи,
Тогда равнодушье глушит
Истоки былой любви,
И жизнь, примирив со смертью,
Свет с вечностью заодно,
Последним «Прости!» измерит
Все то, что на жизнь дано.
Как будто под бред барханов,
По сердцу скребет песок.
Жжет солнце, как кровь из раны,
Вонзаясь лучом в висок.
Но в жгучем, как ад, просторе,
Есть раковин – миллион,
И бредят пески о море,
О пенной волне их стон.
