К 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
ПЕРЕВОД С ОСЕТИНСКОГО Н. ОРЛОВОЙ
К МУЗЕ
Не целую глаз ничьих
После глаз твоих, о Муза,
Дверцы неба – настежь вмиг,
Твоего молю союза.
Ах, как много говорят,
Что за тайны открывают!
Пусть печален Музы взгляд –
Сердца скорбь приметно тает.
И молюсь я той тиши,
Где спознался, очи, с вами,
За рассвет больной души
В мире ангелов – словами!
Дверцу тихо затворю,
Чтоб не выдать сердца горесть,
Сон, нетленную зарю,
Потаённейшую повесть.
1976
ВЕЧЕР В ДЖАВЕ
Как передо мною – в небо дверь открылась,
Или это сказка, рай неугасимый?!
Что за наважденье в Джаве, что за милость,
И закат дурманит, как заклятье, сильный.
Будто льется ливень золотого гула,
Горы отвечают небу синим звоном,
Что меня за сила к небу притянула,
И свирель проснулась в сердце обновленном.
Что это за радость бьет из-под рубахи,
Что это за морфий по крови гуляет?!
В небо подлетают кустики ли, птахи,
В облака садятся, в синеву ныряют?!
Босиком березы тянутся по скалам,
Словно альпинистки из России росной,
И, ползком взбираясь над глухим обвалом,
Ангелоподобны, изогнулись сосны.
Чьи это ягнята по реке несутся,
Или это волны – пены, кучерявы?
Или я от ронга* не могу очнуться,
Или то весенней признаки отравы?
Небо – лик любимой в грезах надо мною,
Накрепко привязан я к бровям летучим,
А луна – алмазной пламенной серьгою
Брызжет ярким смехом в черных прядях тучи.
Луч заката тает в меркнущей, гудящей
Пене дня и в плеске, в гомоне, веселье.
Луносвет гуляет в сребролистой чаще,
Ледоходом лунным режет мглу ущелья.
Запах хвои полон света, ликованья,
Джавское ущелье поднялось высоко.
«Ир, – шепчу себе я, – край обетованья,
Ты живешь и дышишь под крылом у Бога!»
1970
КАМЕННОЕ ДИТЯ
Мне стыдно, когда умирают
Люди моложе меня.
И. Сельвинский
Двухлетний ребенок изваян из камня седого,
Двухлетний ребенок в ответ не промолвит ни слова.
Он в вечный гранит, словно в склеп, забежал ненароком,
И вот остывает улыбка на камне убогом.
Чужое дитя, ты, как солнце, угасло зловеще,
В застывших глазах я читаю упрек виновато.
Чужое дитя, седина моя, видишь, трепещет,
Каким-то бессильным стыдом пред тобою объята.
1969-70
МОНОЛОГ ЦЕЗАРЯ
Я угасну, словно искра, в этом мире мимолетном,
Унося с собою муку, горечь мира, а потом,
Словно день, навек растаю в небе мрачном и холодном,
Смерть окажется просторным, бесконечно длинным сном.
И, кровавое, все будет колесо судьбы катиться
И давить неумолимо – душ безгрешных хоровод,
Солнца, жалкого до боли, золотая колесница
В черноту зрачков поэта, закатившись, упадет;
И опять – в крови и дыме – будут крепости сдаваться,
И веками эта мука будет длиться без конца,
И опять чужое счастье будет радужным казаться,
И его опять упрячет золотой охват кольца.
И, шипя, как змеи, слухи поползут, не уставая,
Из одних ушей – в другие, из столетья – в новый век,
И пускай вдвойне прекрасна будет жизнь твоя святая,
Все равно – исчадьем ада окрестит тебя навет;
Лучший друг – твой Брут бесценный –
на тебя свой меч поднимет,
И клинком честолюбивым – прямо в сердце угодит,
И любимая упьется вволю муками твоими,
И тебе, как и Амрану*, печень коршун закогтит;
Зубы желтые расчета от восхода до заката
Кости черные планеты будут досыта глодать,
И, с ужимкой виноватой, будет правда трусовато
Пробираться на задворках у истории опять.
Я угасну, словно искра, в этом мире мимолетном,
Оставляя миру муку, эту горечь, а потом –
Словно день, навек растаю в небе мрачном и холодном,
Смерть окажется просторным, бесконечно длинным сном.
1970
ФОТО ЗИМНЕЙ НОЧИ
Как в молитвенном восторге, к небесам воздели руки
Ясень, граб, орех сторогий, не спуская с неба глаз,
И на лес мой обнаженный льется лунный свет упругий,
И – в изломах – то мрачнеет, то – вовсю сияет наст.
И серебряной водою лес безлиственный заполнен,
Плещут кованные струи, отбегая в полный мрак.
…Вот каким я лес увидел, как любимую запомнил,
И его заснял мгновенно в резкой памяти вот так.
1969
БЕЛАЯ ТРЕВОГА
Ты, гордый ангел мой, ушла на самом деле,
И пропасть подо мной разверзлась в тишине.
Ледовая зима, суровые метели
На белых скакунах – вломились в сердце мне.
И белая печаль, сковав надежду, длится,
Во мраке глаз моих – тумана белый прах,
На мертвый белый снег – рябины кровь сочится,
И соловей молчит на скованных ветвях.
1972
* * *
В святилище любви, меж бурями и бедами
Горит нежданно-нежная прозрачная свеча,
И для души она – окошко в рай неведомый,
Вся в голубых лучах, нетленно-горяча.
Горит она светло и тает, и не надо с ней
Ни плакать, ни грустить – не счастья нужно ей,
Чем меньше ей гореть останется, тем радостней
Становится она – и ярче, и светлей.
Когда мрачнеет мир и злобный морок тянется,
В нем для нее пути спасительного нет:
Когда-нибудь она с материей расстанется
И разом перейдет в невероятный свет.
И с высоты она зальет долины спящие,
Покуда мрак царит и убывают дни…
А звезды, – может быть, как и она, горящие, –
Земные, как она, небесные огни?!
1970
* * *
От смеха твоего – и воздух потеплел,
От света глаз твоих – моя сияет радость,
Я золото души все б выплеснуть хотел,
Такое счастье мне воистину досталось.
И, коротка, как ночь, не кончится коса,
Так сладостно бежит, непостижимо длится.
Что за прекрасный миг, прервись, смежи глаза,
От радости такой не в силах сердце биться!
