Окончание. Начало см. «Дарьял» 3’2012
БАНЯ
В большинстве наших этнографических материалов банный обряд лишь упомянут, и лишь в трех-четырех текстах информанты помнят детали обряда, сохранили песенные тексты, сопровождающие это обязательное по ритуалу мытье невесты «уже девушкой последний раз». Невеста вспоминает свою короткую жизнь, внимание к себе со стороны родителей, топивших для нее баньку, нежные руки матери, старшей сестры, которые смоют ее «вольную волюшку».
«Перед свадьбой, – вспоминает Е.П. Никифорова из сел. Михайловское, – баня. Истопят баню, девушки несут букет цветов и поют. В бане мылась невеста с двумя-тремя подругами. Баню делали утром, после бани устраивали девичник».
Л.Ф. Хвосцова рассказывает о своей бане: «Перед вечером (т.е. перед девичником – С.Г.) девушки ведут меня в баню. Из бани выхожу с подругами, встречает мать, отец с полотенцем, дают пиво и приговаривают: «Последний раз ты помылась в нашей банечке. Последний раз ты вымыла свои русые косочки, больше не придется тебе у нас побыть… выпей последний раз наше пивочко».
Обратим внимание на такую деталь этого обряда: по выходе из бани родители обязательно преподносили дочери стакан пива со словами прощания: «Выпей последний раз наше пивочко. Подаю я тебе последний стакан, милая наша деточка» (там же). Пиво – один из древнейших русских напитков, имеющих сакральный смысл. Сваренное пиво в данном контексте выступает в роли оберегового напитка, а также сохраняло символику счастья и богатства.
В рассказе А.А. Долженко больше подробностей этого обряда: «Невесту начинали готовить с четверга. Девушки-подруги брали ведра, коромысла и шли к реке набирать воду. Затем топили баню и припевали:
Топись, наша банюшка;
Разгорись, наша каменная,
Ты обдайся, шелковый веник,
Ты попарь наших девушек.
Мотив реки (воды) сохраняет в песенном тексте свой основной смысл как перехода невесты в новый статус. Веник в свадебном обряде используется неоднократно, в контексте данного эпизода он выполняет функцию оберега. В песнях этого цикла сохраняется традиционное обращение невесты к старшей замужней сестре с просьбой истопить баню:
Моя касаточка-ласточка,
Моя сестрица родимая,
Спасибо тебе, сестрица,
За баньку-то парную,
Уж я помылась, попарилась,
Уж девушкой не первый раз,
Уж девушкой последний раз.
После этого отец обычно давал дочери деньги, а мать – хлеба. Невеста клала поклоны, молилась».
«Касаточка-ласточка» – именно так обращается к сестре невеста. Эта святая птица в восприятии народа наделяется символикой женского счастья, вот почему невеста обращается именно к сестре, женская судьба которой сложилась удачно и счастливо.
Водили в баню молодых и после брачной ночи. «Когда молодые утром идут в баню, то приносят жениху и невесте рубашки, жалят их крапивой, засовывают за шиворот комочки, мажут сажей, – рассказывает Лидия Михайловна Бредис из Архонки.
Девичник/подвеселье – один из значимых обрядовых актов предсвадебной недели, включающий цикл драматических для всей семьи бытовых действий: прощание дочери с родителями, подругами, прощание со своим девичеством – «красной красотой». Это один из самых богатых обрядов, насыщенных поэтическими текстами разных жанров: причитаниями и лирическими песнями.
Перед днем свадьбы собирается девичник, куда приходят подруги невесты, она сидит в углу, накрывшись платком, и привывает:
Не огневайтесь, подруженьки,
Не огневайтесь, голубушки,
Не вышла я, вас не встретила,
Встретила вас моя сестрица.
Ну зайдите, побеседуйте,
Расскажу я вам свое горюшко,
Пропил меня мой тятенька
За вино, за рюмку, за горькую.
Именно невеста является в этом акте свадебного обряда главным действующим лицом. Она прощается с каждым уголком своего родного дома, со своими невидимыми покровителями, с самыми близкими и родными людьми – с отцом и матерью. Множество вопросов она ставит перед ними, суть которых, как себя вести в чужом доме, как величать родителей жениха? Один из мудрых советов она получает от сестры, уже имеющей опыт семейной жизни:
Пойдешь ты, сестрица-душа,
Во чужие люди –
Держи ты головушку поклонливую,
Ретивое сердечушко да покорливое,
Не тебя кликнут – ты откликнися!
Не тебя пошлют – ты сама пойди!
Невеста обращается в своем причитании к жене брата – невестке, которая идет «смотреть лавки» в семью жениха с просьбой разузнать, «поприметить злодейку-чужу сторону и злодеев, чужих людей» и, конечно, «дородна добра молодца»: «он не пьет ли пива пьяного, до увалу зелена вина». Когда родные возвращаются, невестка сообщает «всю правду-истину» своей золовушке-невесте о чужой стороне и женихе:
…Они-то все чужи люди –
Люди добрые, смиренные,
Роду честного, богатого.
А дородный добрый молодец
Шлет тебе свои подарочки:
Перстенек с руки золоченый,
Шелковый платок со цветиком,
Пива пьяного и в рот не взял,
В руки белы – зелена вина.
Важной темой, звучащей на девичнике неоднократно, – обращение к родителям с благодарностью за любовь, за то, что «снарядили и благословили» в новую семью. Любовь, почитание родителей, забота об их здоровье проходят красной нитью в песенном цикле этого обряда:
Родимая моя матушка,
День-денна моя печальница,
Да ночь-ночная богомольница,
Да вековая моя сухотница.
Образ матери для дочери – пример для подражания. Моя «сухотница» вековая – это понятие (сухотница) сегодня вышло из употребления, но оно заключало в себе несколько смыслов: заступница, кормилица, печальница.
Центральным действием девичника было прощание невесты с «красной красотой». Символическим выражением этого понятия выступали разнообразные предметы: коса, головные уборы, ленты, цветы, украшенное деревце (гильце), ветка, а также абстрактные понятия: воля, душа, нега, красота, доля, молодость, девичество. По мнению исследователей, все эти атрибуты функционально едины и являются символами благополучия и плодородия.
Мотив «красной красоты» соединяет все свадебные акты, зарождающиеся в доме невесты после рукобитья и завершающиеся в доме жениха окручиванием (повиванием) невесты. Эта же тема звучит в многоголосой лирике, передающей тончайшие нюансы психологического состояния невесты, начиная от темы «потери косы недоношенной» в родной семье «до косы потерянной» в семье мужа.
«Красота» в жизни девушки обозначает определенный этап, период, отрезок жизненного пути. Свадьба – тот предел, когда девушка-невеста с высоты своего нового положения, нового статуса оценивает свою прошлую вольную жизнь, отчитывается за прожитое перед родителями: «Ой, покуда ваша волюшка – непокрытая головушка. Как покроется – улетит от девки волюшка».
«Красота» в сознании невесты неотделима от окружающего ее мира, она ассоциируется с родной деревней, домом, садом, цветами. То есть, «свой», «этот» – есть мир покоя и благополучия, в противоположность чужому, «тому», «иному», незнакомому дому. Сад, цветы – это символы привольной жизни девушки в родном доме, поэтому так часто она обращается к матери (или батюшке) перед разлукой не забывать «вставать раненько да поливать цветики частенько». Она сравнивает себя с подругами, у которых «в косах ленточки вплетенные», а у нее «платье измятое, буйная головушка порастрепана, нечесана, в косу лента не вплетенная, с красотой на стол положена».
«Красота» в свадебных песнях предстает как живое существо, как второе «я» невесты, о дальнейшей судьбе которой она переживает. Как поступить с красой, кому отдать, доверить, кто сохранит и приумножит эту красоту? Т.А. Бернштам выдвинула гипотезу, согласно которой «красота» не просто символ девичества, но «сложное понятие, в основе которого лежат древние славянские представления о множественности душ, сосуществующих вместе или сменяющих друг друга в определенные периоды человеческой жизни». Возможно, красота – это состояние души невесты «заблудившейся, загулявшейся», но в итоге доверившей ее Богу: «Во божьей церкви волюшка Богу молится, / Богу молится на правой руки, / На правой руки Богу молится, / Богу молится, низко кланяется, / Перед волюшкой, сестрицы, свечи топятся!».
«Красота» включала в себя нерасторжимую связь со всем родом-племенем, а его у невесты, как у липовой ракитушки: есть «все отросточки от корня до макушечки с золотой верхушечкой». От их участия в ее судьбе зависело многое, поэтому подруги спрашивают красную Матренушку: «уся ли твоя роденюшка посошлась, посъехалась?», «да что у тебя, подруженька, / Неродной ли род? / Что он тебя не оставил / Хоть еще один год?».
«Красотой» может быть предмет, вещь, воплощающие свободу и волю в прямом смысле, например, повязка из парчи с позументами и лентами, лежащая на столе перед невестой, маленькое деревце, украшенное лентами, с которыми непременно придется расстаться, отпустить на все четыре стороны света:
Отпущу я тебя, красота,
Отпущу я тебя с ленточками
Во поля, луга широкие,
Во леса, боры дремучие,
На быстрые реки текучие».
«Красота» – это коса девушки, символ ее девичества, невинности, чистоты, это часть ее души, которой она наказывает:
Наглядись-ко, моя руса коса,
На все четыре стороны,
И на лесоньки темные,
На гороньки высокие,
На солнышко красное
И на батюшко-светел месяц.
На девичнике подружки расплетают невесте косу, а она тем временем причитает: «Не отдавай меня, батюшка, во чужи люди. / Не губите мою русую косушку, / Ой, лёли, ой, лёли, мою русую косушку!».
Невеста задает в своих причетах многочисленные вопросы родителям, пытаясь выяснить причину их гнева на нее:
Надоела я вам, видно, наскучила,
Хлебом-солью вас обкушала?
Цветным платьем вас обносила?
Аль башмаками вас истоптала?
У подруг спрашивает совета, «как чужого дядю папашей назвать, как чужую тетю матушкой назвать?». Вот как описывала девичник Хвосцова Л.Ф.: «Приезжают все родичи. Стоит ящик большой, в кухне все собираются. Ей (невесте) косу заплетают, садят на стул, все подружки стоят около нее. Мать несет ей подарок, подруги кладут его в ящик. Дочь бросается к матери, начинает ее обнимать, причитать: “Маменька родимая, куда вы меня отдаете? В чужие руки, в чужую деревню. Расстаюся я с вами навеки”. Мать начинает расплетать косу: “Начинаю я тебе расплетать в последний раз косоньку. Никто тебе теперь не будет заплетать такую косоньку, расплетаю я тебе в последний раз. Кто тебе будет волосики чесать, головушку русую. Последний денечек ты у меня находишься. Идешь ты в чужие рученьки, к чужому батюшке, к чужой матушке на воспитание…”. Мать уходит. Приходит отец и наговаривает те же слова, то же с приданым, немного расплетает косу. Вся родня делает то же самое – все ей расплетают косу и одаривают подарком. Это называлось “положить на косу”. Три раза ей косу заплетают. Затем она сама одаривала подруг лентами из своей косы. Перед вечером девушки ведут невесту в баню». Возвратившись, она просит своих родных в последний раз посмотреть
На мою русу косу,
На девичью косыньку,
Уж недолго мне, матушка,
Во косе красоватися,
Во русой величатися,
От субботы до субботы,
От сговора до девичника,
До девичьего вечера.
Самым напряженным, трагическим актом свадебного обряда является приезд жениха за невестой, а в нем продажа косы жениху. Само движение свадебного поезда жениха в дом невесты сопровождалось целым рядом запретов, бытовых правил. Получив благословение своих родителей, выстроившись в строгой последовательности, свадебные чины, украшенные лентами, ширинками, цветами отправляются к невесте. Но перед ними препятствия – жениху (или дружке) приходится платить выкуп за вход в дом, за косу невесты, за право сесть рядом. Подруги загораживают дорогу дружкам жениха и говорят им: «Девка ваша, коса наша. Вы купите – расплетете, не купите – не расплетете». Начинаются торги за косу. Девушки не уходят до тех пор, пока не получат деньги за косу.
По рассказу Веры Ивановны Величко, жительницы станицы Николаевской, «брат держит сестрицу за шелковый платок, заводит ее за стол, садится рядом с ней (в других вариантах, например, в Моздоке, брат сидит за сестрой и держит ее косу – С.Г.). В другой руке он держит палку, к которой привязана солома. Этой палкой, когда покупают невесту, брат отгоняет от нее жениха или его дружку. “Сестра моя, коса твоя, моли Бога!” – обращается брат к ней. Подруги невесты в это время поют, чтобы он не продешевил при продаже косы: “Торгуйся, братец торгуйся, / Бери за сестру сто рублей, / За косу – тысячу, / За ее красоту – счету нет”. Его упрекают, что он продешевил, продав “русую косоньку за пятак, а белое личинько пошло так”».
Младший брат принимал самое активное участие в судьбе сестры на протяжении всего свадебного обряда, он не только охранял ее, но готовил к венцу, надевал свадебную обувь, поддерживал ее морально. В.П. Аникин считал такую роль брата в свадебной обрядности «явлением не случайным». Правовые правила древней языческой поры рассматривали его как хранителя домашнего очага, защитника семейных традиций.
После получения выкупа заводят жениха за стол и сажают рядом с невестой. Она обращается к нему:
Ты садись-ка, добрый молодец,
Поплотнее со мной рядышком,
Чтобы век-то нам не разлучатися,
Друг на друга не пенятися.
Ты садись не с спесью-гордостью,
А садись с господней милостью,
Чтобы жить-то нам не маеться,
А проживши – не спокаяться.
В этих словах-изречениях выражено народное понимание основ счастливой семейной жизни.
После венчания невесту привозят в дом жениха, где происходит деловая встреча двух свах: «Две реки сотекалися, / Да две свахи соезжалися, / Думу думали над косой, / Как нам расплесть русу косу? / Как разложить косу надвое?». Обряд этот называется «окручение» (повивание) молодой. Смысл этого обряда – посвящение молодой в сан женщины, молодухи, казачки – логическое завершение обрядов, связанных с косой девичьей. Свахи от жениха и невесты снимали с ее головы венчальные ленты и начинали заплетать две косы: одна (от жениха) – правую, другая (от невесты) – левую. Примета была такая, если первой завершит плетение косы женихова сваха, то родится сын, если сваха невесты, то дочь. «Невесту за столом, – вспоминает Л.Ф. Хвосцова, – закрывают платком две свахи, обручают ее бабьим платком. Кто из присутствующих сорвет его с головы, тот оплачивает, что они невесту открыли. Заплели две косы – замужняя жена».
Заплетенные косы укладывались свахами вокруг головы, на голову надевали кичку, покрывали платком по-бабьи и пели:
Разделит косыньку на шесть долей,
Разложит косыньку вокруг головы,
Наденет на голову кривой волосник,
На крив волосник – шелкову фату,
На шелкову фату – красную кику!
Так тебе, косынька, век вековать,
А мне с тобою, русою, горюшко мыкать.
В композиции этой песни использован прием цепочного построения, основанный на поэтических повторах одинаковых образов в конечных и начальных строчках песенного стиха. А выразительные эпитеты (кривой волосник, красная кика, шелковая фата) подчеркивают их поэтическое назначение.
Огромное количество песенных вариантов («Как поднялися буйные ветры», «Трубушка», «Недолго веночку на стеночке висеть», «Лето-зиму тай сосенушка зелена» и мн.другие) передают ощущения страха невесты от осознания себя в новом качестве, когда жизнь надо начинать по-новому, с чистого листа. «Срезана» девичья коса, волосы убраны под повойник; у многих народов женщина меняет и свое имя, которое, по народным представлениям, как бы воплощало в себе рождение новой души… Замужняя женщина – это уже новый человек с новым именем.
Перешедшая в новую фазу жизни невеста обретала в семье права и обязанности в соответствии с нормами и этическими стандартами замужней женщины. И песня ее предупреждает об этом:
Теперь тебе не ходить на вечерочек,
Теперь тебе не ходить, куда ты ходила,
Теперь тебе не любить, кого любила,
Теперь тебе туда ходить, куда люди скажут,
Теперь тебе того любить, с кем рученьки свяжут.
и формулирует для нее новые законы жизни, выраженные в этом ярком художественном песенном заклинании с помощью синтаксического параллелизма, анафоры и глаголов в форме инфинитива.
СИРОТСКИЕ ПЕСНИ
«Как у нашей яблоньки / Ни верхушки нет, ни отросточка, / Как у нашей у княгинюшки / Ни отца нету, ни матери / Снарядить-то ее некому, / Благословить-то ее некому», – такой эпиграф предваряет главу «Сирота» повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка». Это один из зачинов широко распространенной, известной в многочисленных вариантах на территории всей России свадебной сиротской песни. Более тридцати вариантов и версий этой песни записаны у нас в Осетии.
Этнографической основой подобного цикла песен является ритуальное выражение горя, связанного со смертью родителей девушки-невесты, их отсутствием и, вследствие этого, невозможностью получить ею родительское благословение на замужество. Возник специальный ритуал – утром в день свадьбы невеста с подругами посещала могилы (или могилу) родителей и причитала.
Основой содержания всех вариантов этих причитаний являются горестные обращения невесты-сироты к умершим родителям с просьбой «ожить» и таким образом иметь возможность благословить и снарядить ее на брак.
В сиротских плачах невесты, в ее обращении к умершим родителям сохранены следы древних представлений: заручиться поддержкой, покровительством умерших предков, родителей. Плач (может быть) построен как в форме монолога, так и диалога невесты с подругами, дочери-невесты с умершей матерью (отцом). Невеста подробно излагает свои действия: как ведут ее подруги на кладбище, как встает она на колени у могилы, излагает суть своей просьбы: «Не прошу я у вас ни серебра, ни золота, / А прошу я вас, родимые мои маменька и папенька, / Благословите меня к чужим людям».
Два синонимических понятия используются в причитании: снарядить и благословить. И если «снарядить» могут подруги, соседи, то «благословить», «благословеньице подвенечное» получить желательно от отца-матери. Культовая практика благословения уходит своими корнями в первобытную магию и связана с верой человека в силу слова (голоса) и действия: возлагали руку на голову благословляемого и произносили слова напутствия. Все это имело силу заговора.
Сиротская песня «Ты река ли моя, реченька» в местных вариантах не сохранила строгой приуроченности к какому-либо моменту обряда, но в некоторых комментариях к этнографическим материалам встречаем примечания: исполнялась «накануне свершения обряда венчания», «песню пела свашка невесте. На свадьбе за пение этой песни жених одаривал свашку и просил ее замолчать».
Песня «Ты река ли моя, реченька» состоит из нескольких поэтических картин, тесно связанных между собой и логически следующих друг за другом. Смысловое единство создается общей темой и образом главной героини – невесты-сироты. Почти все варианты, независимо от времени записи, сохранили одну и ту же композиционную форму, а именно: описательно повествовательную часть плюс монолог (или диалог), некоторые варианты имеют концовку.
Ты да река ли моя, речушка,
Бежит речка не шалыхнется.
Желтым песком не возмутится.
Сидит Марьюшка не влыбнется,
Не влыбнется и не всхлипнется.
С первого же эмоционального обращения к реке, с фиксации ее необычного состояния – «не шалыхнется» – песня намечает тревожно-грустный характер всех последующих картин, подчеркивает душевное состояние главной героини, которая не «влыбнется; не всхлипнется». Центральная часть песни – монолог невесты, состоит из двух обращений: первое адресовано подругам, которым она объясняет причину своего душевного состояния:
Полна горница князей да бояр,
Только нет мово гостюшки,
Мово гостюшки любимого,
Мово батюшки родимого.
Снарядить-то меня есть кому,
А благословить-то меня некому.
Второе обращение адресовано старшему (меньшому) брату, который выступает в качестве ее посланника к кому-либо из умерших родителей:
Ты пойди-ка, братик, ко большому двору,
Ты зайди-ка на конюшеньку нову,
И возьми-ка что не лучшего коня,
Соезжай-ка вдоль по улице большой,
Остановися перед церковью святой,
Ты ударь-ка три поклона земляных,
Пробуди ты маменьку мою…
вариант:
Разбуди-ка родного батюшку
К этому часу-часику,
К великому благословению.
Эта сюжетная песенная ситуация, назовем ее «брат-посланник к умершим родителям», является общим местом для жанра причитаний и отличается высокой художественностью и выразительностью. Она построена по принципу «ступенчатого сужения образов», функция которого назвать конечный образ как главный адресат обращения, с целью фиксации на нем наибольшего внимания. Образ одного из умерших родителей является наиболее важным, значимым для всего содержания песни: невеста-сирота ждет с «того» света «гостечка любимого не для пира, не для беседушки, а для великого благословеньица в чужую сторонушку». Устойчивые, синтаксически одинаково построенные параллельные ряды синонимических глаголов-сказуемых в форме повелительного наклонения в сочетании с существительными и выразительными эпитетами-инверсиями усиливают полифонизм песенного фрагмента, придают песне особую эмоциональную выразительность, подчеркивают душевную тревогу, беспокойство, печаль, а также выполняют важные композиционные задачи.
В народном сознании отсутствие родителей – аномалия, и восстановить их роль в обряде надо путем «воскрешения и приглашения» на свадьбу, что и пытается предпринять дочь с помощью брата-посланника. Вторая песенная версия: умершие родители, зная о своей святой обязанности благословить свою дочь, просят Бога отпустить их с небес на землю «поглядеть на сиротскую свадьбу дочери»; третья версия, разрабатывающая этот мотив – дочь вступает в диалог с умершей матерью: «Прибудь ты ко мне / Ой, и дай мне порядочку, горькой сироте». Мать отвечает: «Ой, рада бы я, дитя мое, / Прибыть к тебе, / Да насыпали сырой земли на груди мои, / Закрылися кари очи на все дни и ночи, / Сложилися белы ручки до кучки, / Прогнулися резвы ножки да по дорожке».
В причитаниях невесты-сироты используются традиционные сюжетные мотивы и формулы поминальных причитаний. Так во всех текстах этого цикла устойчиво сохраняется формула раскрытия могилы и вызывания родителей: «Расколися, гробова доска, / Ты открой тонко-бело полотно, / Привосстань ты, родная матушка».
Завершающим композиционным и смысловым элементом песни является концовка. В одних вариантах ее нет вообще, в других она входит в состав монолога невесты:
Нарядят меня подружки мои,
Да проводят добры люди меня.
Иногда концовка дается от третьего лица и носит форму обобщения:
Ой, благословили чужие людушки,
Ой, да не родные. Да у них руки холодные,
Ой, люли, да руки у них холодные.
Таким образом, тексты песен (их варианты) создают собирательный художественно-обобщенный образ реального, объективно существующего мира, складывающегося из многочисленных компонентов: действующих лиц обрядового действа, деталей самого обряда, бытовой обстановки, окружающей природы. Представим картину синкретического фольклорного универсума, отобрав составляющие его образы из вариантов нашей песни:
Род-племя: невестушка, батюшка, матушка, роденюшка, чадо, сестрицы, братец старшой, братец меньшой, соседушки, подружки, добрые люди, чужие людушки, красны девицы.
Деревенское подворье, детали быта: мой отчий дом, батькин двор, чистая горница, новые воротички, столовая светлица, дороженька, двери, конь вороной, уздечка, седельце, божья церковь, большой колокол, золотой венец, мать-сыра земля, гробова доска.
Пейзаж: пшеничное полюшко, садик зеленый, река быстрая, песок желтый, сосна, ракита, дуб сырой, веточки, верхушечки, макушечки.
Перед нами живописная словесная картина, наполненная образами-формулами, которые активно удерживают осевшие в них смыслы, хотя и хранят их в синкретически свернутом виде. Творцы народных песен на протяжении веков обращаются к определенному лексическому арсеналу, в котором присутствуют готовые образцы для создания текстов. Как для иконописца отправной точкой его мастерства были прориси, так для певца были важны фольклорные формулы, обороты речи, ассоциативные ряды и т.д.
Обратимся к раскрытию внетекстового пласта песни, а именно к раскрытию семантики отдельных формул – традиционных элементов текста, входящих в словесную ткань песни.
Уже в зачине большинства вариантов этой сиротской песни использована формула «река», которая имеет несколько смысловых расшифровок, непосредственно относящихся к пониманию сюжетной ситуации. Во-первых, в контексте рассматриваемой песни не-однократно подчеркивается необычность состояния реки – «не шелохнется, не колышется, с берегами не сравняется», т.е. ее безжизненность – стоячая, мертвая река. Указанное состояние реки может передавать ощущение тревоги, предчувствие беды, страх перед неведомым чужим домом. Во-вторых, река – это преграда, разделяющая мир живых и мертвых, это дорога, в одном из миров которой обитают души предков, где помещается мир мертвых.
«В русской свадебной поэзии, – пишет В.И. Еремина, – нет столь четких и прямых аналогов, где бы пограничная река выступала в своей изначальной функции (разделять миры), но очень характерно, что всякий раз, когда невеста-сирота просит благословения у своих умерших родителей, появляется устойчивый рефрен, где обязательно присутствует образ реки, возникшей, на первый взгляд, без всякой смысловой связи или просто по созвучию».
Таким образом, традиционное содержание формулы «река» сводится к следующему: преграда между миром своих и чужих, страх перед чужим, благословение умерших родителей на «уход» в чужой мир, на «смерть». «Живой, равно как и мертвый, призваны в свадебной поэзии благословить невесту на путь-дорогу», – пишет В.И. Еремина.
Следующий семантический комплекс связан с формулой «желтый песок», широко используемый не только в обрядовой поэзии, но и в лирической песне:
…Нет цвета, ах нет цвета алого…
Аль его красным солнцем выпекло?
Аль его буйным ветром выдуло?
Аль его желтым песком вынесло?
«Песком засыпают могилу, – пишет Колпакова Н.П., – и это последний предел безнадежности… Только тогда, когда ее очи засыпят желтым песком, забудет девушка своего милого, выражая этим образом свои представления о смерти». Близки по значению первым двум формулам и две следующие: увядшее дерево, равно как и сырой дуб, потерявший листья, веточки, верхушечки, ассоциируются с горем, неволей, смертью.
Местные варианты песни «Ты река ли моя, реченька» сохранили формулы, происхождение которых связано с патриархальным бытом, с традиционными нормами семейных отношений. В частности, в большинстве вариантов сохранен мотив выбора брата в качестве посланника к умершим родителям. Почему именно «брат миленький» («старший братичек, братец мой родимый»)? Вспомним историческую песню об Авдотье-рязаночке, в которой героиня поставлена перед решением трудной задачи – выбрать из плененных врагами близких людей (мужа, сына, брата) только одного из троих, и она выбирает брата и обосновывает свое решение тем, что выйдя замуж вторично, она сможет обрести и мужа, и сына, а вот братца любимого, милого «не нажить буде ей век и по веку». В основе этого международного мотива «лежат представления о решающей роли кровнородственных связей». Вот почему выбор сестрой брата в качестве посланника к умершим родителям за благословением не просто художественная деталь, это обязательная составляющая свадебного ритуала, это норма обряда, невыполнение которого ставит под угрозу исход всей свадьбы.
Брат должен оседлать коня «неезженого», украсить его уздечкой «невладанной» (новой) и седельцем черкесским. Известно, что конь – одно из самых мифологизированных животных, многофункциональных священных символов в славянской традиции. Нового коня давали в качестве выкупа за невесту; часто к венцу в церковь невесту с женихом торжественно доставлял «лошадиный» поезд; с конем связан культ плодородия; известно, что «конь – это хтоническое существо, связанное с загробным миром, проводник на тот свет». Использование подобной формулы «конь неезжаный», привязанный к сырому дубу, по нашему мнению, могло означать состоявшееся брачное соглашение (получен выкуп за невесту) и горе невесты от сознания приближающегося, неизбежного ухода в «иной» мир.
Божья церковь, колокольный звон, мать-сыра земля – этот ассоциативный ряд образов связан как с похоронной атрибутикой, так и свадебной. Звону большого колокола приписывалась медиативная функция – полагают, что звуки колокола могут разбудить предков и донести до них весть о каком-либо событии. Образ матери-сырой земли воплощал в мировоззрении славян не только образ матери человека, но и весь род как единство живых и уже отошедших в мир иной. Приглашать предков на торжества в доме – поддерживать единство рода и преемственность поколений. От их благословения зависела судьба дочери. Именно поэтому так настойчива невеста в просьбе к брату «пробудить гостечка любимого»:
Не встанет ли он благословить меня,
Ко божьей церкви проводить меня?
Таким образом, смысловые формулы: река – желтый песок – увядшее дерево – сырой дуб – конь – церковь – мать-сыра земля – раскрывают сложный мир народных представлений и идеалов, сохраняют в тексте песни в «закодированном» виде важные ценностные ориентиры наших предков – восприятие мира как единства живых и мертвых, как духовной преемственности поколений. Скрытые смыслы этих формул показывают их близость, тождественность, рожденных функциональной общностью ритуалов, сопровождающих как смерть, так и свадьбу. Уходом невесты в «иной» мир заканчивался первый период свадебного обряда. За временной смертью следует ее воскрешение в новом качестве.
* * *
Наблюдения над жизнью фольклорных произведений в процессе многолетней собирательской работы показывают, что причиной вариативности могут быть местная традиция, возраст исполнителя, востребованность его как певца, общественная активность и т.д. Но спросите меня, какой из записанных вариантов песни лучше, я бы не смогла однозначно назвать один – все они ветви одного дерева, хороши все по-своему, все они – полноценные слагаемые в общей картине жизни данного произведения. Выделим три группы наиболее типичных разночтений: к первой группе отнесем естественные малозначительные изменения, касающиеся замены слов, разночтения в отдельных словах, появление деталей, например: реченька – речушка – речка; девонька – девица; река – течет, бежит, не колышется, не сколыхнется; девица не улыбнется, не усмехнется, не всхлипнется и т.д.
Ко второй группе отнесем изменения структурного характера: появление дополнительных частей или утрату некоторых, переосмысление образов, контаминацию. Третья группа изменений касается выразительных средств языка. Здесь, независимо от времени записи вариантов, мы констатируем общую тенденцию к сохранению традиционных эпитетов, символов, ассоциативных рядов, слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Традиционный общерусский зачин этой песни «Ты река ли моя, реченька» характерен и для большинства местных вариантов, но популярен и другой зачин с использованием отрицательного параллелизма:
Не река ли моя, реченька,
Не река ли моя быстрая…
На наш взгляд, подобный локальный вариант усиливал содержательную сторону образа и раскрывал с первой же строки необычность «поведения» реки, ее неузнаваемость.
Существуют варианты, в которых утеряны некоторые поэтические картины, например: обращение невесты-сироты к подругам и объяснение им своего настроения; обращение к брату; только в единственной местной версии сохранился элемент разработанного общерусского мотива «желание стать птицей»: «Да возьмите меня под правые крылышки, да поведите меня к отцу, к матери». Исчезновение этого мотива в сиротских песнях или его переосмысление можно связать с утратой древнейших представлений о возврате души умершего в облике птицы в родной дом.
Среди сиротских песен четыре текста составляют версии, близкие по содержанию с другими, но отличающиеся зачинами: вместо образа «реки» в них разрабатывается образ «дерева»:
Много-много есть у сыра дуба
Ой, да листу зеленого.
Глубоко поэтична версия сиротской жизни, сохранившая все элементы развернутого психологического параллелизма, детализацию образов и оригинальную концовку:
Ты сосна моя, сосенушка,
Что сосна да зеленая,
Али на тебе не все веточки?
Не все твои отросточки?
Не все твои верхушечки?
– На мне все до единой веточки,
Только нет одной макушечки.
– Все ли твои роденюшки сошлись-съехались?
– У меня все гости съехались,
Только нет роденюшки-родной матушки.
Она у Бога на поруках,
Она у Бога молится,
Она у Бога просится.
Все варианты и версии этого цикла сохранили ключевые семантические формулы, закрепленные народной традицией за этим важнейшим праздником жизненного цикла.
СВАДЬБА. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Традиционная казачья свадьба длилась три дня, хотя встречаются и другие сведения. Матрена Алексеевна Воронина считает: «Свадьба длится неделю – от воскресенья до воскресенья, а иногда и дольше». Все эти дни были насыщены многочисленными и разнообразными обрядами, как в доме жениха, так и в доме невесты.
Вот как обозначены свадебные действия первого дня свадьбы в воспоминаниях Агафьи Мироновны Лисовиной: «В первый день свадьбы происходит венчание. Перед венчанием в доме невесты собирается народ, невесту сажают в самую дальнюю комнату. Рядом с ней бывают двое детей (обычно брат и сестра) и подруга. Жених и дружка обязаны выкупить невесту. В этом им помогает сваха. После того, как место рядом с невестой выкуплено, молодых сажают за стол. Тут же приносят огромный каравай и делят его между гостями, а те кладут на поднос, где был каравай, подарки молодым. После венчания свадебный поезд едет к жениху. Там тоже делят каравай и дарят молодых. Обычно в первый день бывает больше пожилых и стариков».
Текст очень лаконичен, ценность его в том, что в нем сохранены стержневые действия первого дня свадьбы, их последовательность, т.е. сохранен «ствол» обряда, но это «березушка без верха, без кудрявого голика, без зеленого листика». И только когда эти действия наполняются деталями, диалогами, многоголосым хором подруг, свадьба начинает выполнять заложенные в ней функции.
Михаил Петрович Кикоть из ст. Архонской рассказывает: «…Жениха снаряжают к невесте, благословляют, и он с родственниками садится на подводу. Мать его надевает наизнанку шубу, дружка берет палку, бегает вокруг брички за ними, бьет и приговаривает: «Сколько в лесу пеньков, столько вам сынков…». Мать берет за повод лошадей и выводит со двора». Автор обращает внимание на роль матери в этом важнейшем акте обряда: она оббегает вокруг телеги (вариант: обметает веником путь), сама выводит лошадей за повод. В народе существует поверье, что если мать счастлива в браке, она сама возглавляет процессию выхода (выезда) дочери или сына из дома, т.е. она не только совершает обереговые действия, но и желает сыну (дочери) повторения своей судьбы.
Сбор поезда жениха и его путь к невесте сопровождался песнями «Буен ветер рябину качает», «Молодой казачок перед сотенным стоял» и др., в которых процессия передвижения поезда соотносилась с состоянием природы: «три погоды у ночи: с вечера – дожжок, из полуночи – снежок, утром метелица метет», но которые не могут быть препятствием для жениха. Движение расписных саней, которые не едут, а летят, их количество – «трое санок по семи сидящих в них людей и говорящих одну речь», наконец, цель – остановиться у двора Ивана-казака, у которого дочь необычайно хороша, – имели глубокий символический смысл. Быстрота передвижения саней, преодоление непогоды, сакральные числа (три и семь), несущие в себе идею единства, целостности, стремление показать преодолимость любых препятствий на пути к дому невесты, а возможно, и недоступность самой невесты – так поэтическим языком песни передана сущность этнографического обряда.
Свадебный поезд жениха оказывается перед закрытыми воротами, охраняемыми родственниками невесты. Только заплатив выкуп, – деньги, вино – гости могут въехать во двор. Ворота в свадебной обрядности – значимый элемент: символ границы между своим и внешним миром. Ситуация закрытых ворот/дверей перед женихом, а чаще перед его дружкой (шафером), требовала от последнего находчивости, знания загадок и отгадок, смекалки. Прохождение жениховой свитой ворот/дверей описывается в песнях как нападение, разрушение, ломание, т.е. как символическое преодоление сопротивления невесты, ее недоступности. Преодолев часть препятствий, дружка за помощью обращается к присутствующим: «Старосты, паны старосты! Разрешите молодого князя в дом завести? – Бог благословит! Первый раз, второй раз, третий раз. Все три раза разом», – отвечают хором присутствующие. Дружка крестит палкой дом, берет платочек, заходит в дом с женихом. Осенение дружкой дома невесты крестом, позднее выведение невесты из-за стола с помощью платка, означает восприятие ее как чужой, принадлежащей пока «неизвестному» миру. Теперь надо выкупить место для жениха и его свиты за праздничным столом. Молодые должны сидеть на шубе кверху волосом.
Исполнялось много величальных и корильных песен в адрес поезжан, особенно доставалось свахе, дружке. Исполнение величальных песен обычно одаривалось гостями. Этот обряд носил название «обыгрывания». «Подруги невесты начинают обыгрывать поезжан: кто согласен, садится на стул, его окружают девушки и поют ему песню: «Не летай, сокол, высоко, / Не махай крылышком широко, / У нас нету такого молодца, / Молодца кудреватого, холостого, не женатого, / Уж дашь ли нам, дашь ли нам / Три гривны серебряные, / Три-четыре позолоченные?». За эту песню обыгрываемый должен был одарить певиц и поцеловать каждую».
Выкуп косы невесты и ее самой превращался в настоящий спектакль. Затем состоялся свадебный обед, благословение жениха и невесты перед отъездом к венцу.
Песни, исполняемые перед отъездом невесты к венчанию в церковь, полны тем и мотивов предсвадебной обрядности: разлука с родными, с домом, садом, отрицательное восприятие чужой стороны, жениха как погубителя и т.д. Реальный факт прощания с домом народная обрядовая песня наполнила истинным драматизмом: «сердце испугалося, резвы ноженьки подогнулися, белы рученьки опустилися» у горе-горькой сиротинушки, сизой пташечки-невесты. В песне появляются символические образы «вековых замков», от которых потеряны ключи («Мое сердце испугалося»). Особенно часто в текстах обрядов встречаются песни «Соезжала Машенька со двора», «Ой во садику, садику», «Да летели гуси-лебеди через сад» и многие другие.
ВЕНЧАНИЕ
К венчанию идут торжественно, с соблюдением множества примет, правил поведения:
Дружка идет – князя ведет.
Князь идет – и княгиню ведет.
Позади княгини посыпальная сестра,
Сыплет она и житом, и хмелем,
Пусть от жита – житье доброе,
А от хмеля весела голова.
Л.Ф. Хвосцова помнит обряд венчания в деталях: «К венцу дружка едет первый, жених с тысяцким – второй, невеста в двумя свахами – третья, младшая сваха с мужем – четвертая, потом шафера с провожатыми за ними. Приезжают в церкву, жених с тысяцким подходят к невесте, ведут в церковь. Старшая сваха, когда священник придет, стелет платок. Выносят венцы, венцы батюшка надел, тогда спрашивает: «По любви ты ее берешь, другой не обещался?». Жених отвечает: «По любви беру и любить буду, другой не обещался». Так же и невеста. «Значит согласны обое?» «Согласны». Выносят кольцы. В церкви стоят по невестину сторону ее родственники, по женихову – его. Батюшка дает имя кольцы, одеет три раза имя кольцы, четвертый раз они переменяются сами и одевают. Руку женихову кладет на левую руку невесты и накрывает своим фартуком. Ведет три раза вокруг аналоя. Эти венцы, если цветы на голове невесты хорошие, то носят старшая сваха и тысяцкий. Подносят поднос, снимают венцы с невесты, потом с жениха, уносят в алтарь, приносят имя чарку вина из алтаря на подносике. Батюшка подает вперед жениху. Три раза дает имя глотать. Последний раз дает допить жениху… Жених берет свою невесту в кановку, тысяцкий и дружка едут вперед. Заезжают в ворота, кони не идут. Это значит, что вереи намазаны медвежьим салом… Благословляют нас иконой, мы стояли на коленях, потом благословляют хлебом-солью свекор и свекровь, целуют».
Обряд благословения заканчивается исполнением величальной песни:
Бог их свел, Бог их свел
За единый стол!
Бог им велел, Бог им велел
Одну хлеб-соль кушать.
Бог им велел, Бог им велел
Одну речь говорить,
Одну чару пить,
Одно яство есть.
Л.Ф. Хвосцова сохранила в описании обряда венчания элементы как чисто церковные, так и народные, ставшие со временем неотъемлемой частью церковного ритуала: дома невесту трижды обводят вокруг стола, в церкви – вокруг аналоя; дома молодым связывают руки, в церкви – накрывают их сплетенные руки фартуком. Заставляют пить из одной чаши – все эти детали имели глубокий символический смысл – были актом связывания, сведения и послушания и приобретали еще и эротический подтекст – способствовали приобщению новобрачной родовому культу мужа; также были средством защиты от сглаза, злых духов.
Песня, которая чаще всего исполнялась после венчания на пути в дом жениха «Из-за лесу, лесу темного», в которой лебедушка, отставшая от стада лебединого, должна примкнуть к стаду серых гусей-молодушек, т.е. в песне речь идет о судьбе невесты, поменявшей свой статус и попавшей в новое сообщество – молодушек, молодых женщин.
Последовательность исполнения обрядов первого дня свадьбы была различной. Например, к венчанию в церковь в одних станицах жених и невеста ехали вместе (жених торжественно со всеми своими поезжанами забирал ее из родного дома), в других – жених приезжал к церкви и здесь ждал свою суженую, за которой посылал своего дружку и сваху, и только вместе они входили в церковь. Возвращаться из церкви они могли тоже по-разному: или сразу вместе в дом жениха, или она к себе, вечером к нему и т.д.
Дарья Ивановна Чередниченко рассказывает: «Жених встречает у церкви невесту и ведет в церковь. В церкви их встречает батюшка, одевает им кольца, которые приносит свашка. Когда венчают, кладут два платочка под ноги жениху и невесте. Это такой обычай, кто вперед на платочек встанет, тот командировать будет дома. Во время венчания за женихом и невестой стоят кавалер и барышня и держат все время венцы над их головами. Во время венчания поют певчие. Когда оканчивается венчание, жених и невеста едут в фаэтоне вместе со свахой, а дружки едут в другом фаэтоне».
А.Ф. Агаркова утверждает, что у них невеста и жених приезжали в церковь отдельно: «жених ехал со своей свашкой, невеста тоже была со свашкой. В руках у свашки невесты была икона. Это было благословенье невесты матерью. Заводят молодых в церковь, встречают их поп и дьякон, рядом с молодыми становятся свашки. Поп одевает молодым венцы и дает в руки свечи, надевает жениху и невесте кольца. В это время певчие поют песни, восхваляя жениха и невесту. Затем руки жениху и невесте связывают полотенцами. Поп берет их за руки и ведет их вокруг амвона, маленького столика со свечами, и обводит три раза, в то же время читая молитву. Потом заставляет их трижды поцеловаться и снимает венцы. Затем их забирают родственники, сажают в сани и едут к жениху». М.И. Бедуха в своих воспоминаниях обратила наше внимание на такую деталь венчального обряда: «В церкви зажигают свечи. У нас говорят, чья подвенечная свеча погаснет позже, тот другого переживет, а если свечи тухли разом, то значило долго будут счастливо вместе жить».
Вообще, в народе говорят, что надо венчальные свечи разом задуть, чтобы жить вместе и вместе умереть; Под венцом невеста крестится покрытой рукой, говорят, чтобы жить богато, а голая рука – символ бедности.
По народным поверьям, венчальные свечи, венцы, фата, свадебное платье должны были храниться в семье, передаваться по наследству, так как они обладали сакральными свойствами, выполняли функции оберегов.
В станице Николаевской, где особо почитается икона Николы-божьего угодника, была записана величальная песня жениху и невесте:
У Николы-угодника
Два голубя венчались:
Голубок – Иван-сударь,
Иван сударь Алексеевич,
Голубка – Настасьюшка,
Голубушка – свет Петровна.
У Николы святого
Два кусточка расцвели:
Один куст калиновый,
Другой куст малиновый.
Калиновый – Иван-сударь,
Иван-сударь Алексеевич,
Малиновый – Настасьюшка,
Настасьюшка – свет Петровна.
Тексты Л.Ф. Хвосцовой, Ф.М. Агарковой, В.И. Величко, Д.И. Чередниченко и др. ценны тем, что в них сохранены важные с точки зрения народной бытовой культуры сведения: соблюдение чинности в следовании свадебного поезда к дому невесты и к венчанию, правила рассаживания гостей жениха и родных невесты за свадебными столами и многие другие «мелочи», которые еще в середине прошлого века воспринимались как обязательные, полны были глубокого жизненного смысла и направлены на обеспечение богатством и большим потомством вступивших в брак молодых людей.
В прощальной песне «Как бы по мосту-мосточку» комментируется последнее после венчания желание невесты, обращенное «к кучерам молодым, шаферам холостым», – удлинить путь к чужому дому: «Вы стегайте слегонько, погоняйте – тихонько, вы езжайте потише, чтоб дале путь-дорожка». В песне использована традиционная поэтическая формула «своя семья – чужая семья», в которой раскрывается суть opnq|a{ невесты:
Чтобы дале путь-дорожка
Мне от тятеньки ехать –
Мне ко свекору приехать.
Мне от матушки ехать –
Мне ко свекровушке приехать.
Мне от дому родного –
В чужу дальню сторонушку.
ВСТРЕЧА МОЛОДЫХ ПОСЛЕ ВЕНЦА
Приезд молодых в дом жениха после венчания описан во всех текстах и состоит из разных вариантов следующих актов: препятствия у ворот и их преодоление; встреча молодых родителями жениха и их благословение хлебом-солью, осыпание; окручивание молодой; деление каравая, одаривание молодых; брачная ночь.
«У ворот, по обычаю, зажжен костер, который означает сжигание всего прошлого. Молодых встречают стрельбой и осыпают монетами, орехами, хмелем, конфетами. Затем молодожены просят благословения у родителей. Родители выходят на порог, на вышитом полотенце держат хлеб-соль. Молодожены отщипывают по кусочку. Родители делают им наказы…».
«Из церкви едут в дом жениха, – рассказывает М.И. Бедуха, – открывают ворота, зажигают большой костер, и невеста с женихом обязаны на лошадях проехать огонь, чтобы приехали в дом чистые. Проехали ворота, гости остаются во дворе, молодых зовут в дом. В лучшей комнате кладут бурку, ставят хлеб-соль, зажигают свечи, подносят иконы, и молодые должны кланяться в ноги родителям жениха. Начинается свадьба, все сидят за столом, молодые должны мало кушать и не пить, должны чинно сидеть. Вечером молодых ведут спать, снимают фату и обязательно заключают на замок» (ст. Николаевская).
«Жених берет свою невесту в кановку (сани – С.Г.), а тысяцкий и дружка идут впереди. Заезжают в ворота, кони не идут, это значит, что вереи намазаны медвежьим салом. Тогда дружка встает и начинает читать молитву. Приносят горячей воды. Вороты, когда их смоют, кони зайдут. Заехали в ограду, обсыпают овсом, хмелем. Свекровь выходит с хлебом-солью, свекор с вином, на подносе рюмки стоят. Отец передает поднос тысяцкому, берет хлеб у матери с иконой, мать берет у отца икону, хлеб. Переменяются. Благословляют их иконой (они на коленях), потом благословляют хлебом-солью, целуют. Тысяцкий обносит всех вином. Дружка идет впереди всех с иконой, хлебом-солью, ставит в передний угол, ведет всех за столы, сам садится за задний стул, начинается пир» (ст. Ардонская).
Возникает вопрос: препятствия, которые приходится преодолевать жениху в поездке за невестой, и препятствия, возникшие перед молодыми – после венчания, выполняют ли эти ритуалы одни и те же функции в свадебной обрядности, или разные?
На наш взгляд, символические истоки первых, как было сказано выше, связаны со стремлением жениха преодолеть сопротивление невесты, покорить ее. Во втором же случае препятствия носят очистительный характер, связаны с охранительными мерами, во-первых, в отношении невесты, чужой, неизвестной, не свободной от своих домашних покровителей, от энергетики родного дома; во-вторых, охранительными в отношении самой невесты, входящей в чужой дом и нуждающейся в покровительстве. Невеста, уже после венца, введенная в дом жениха, все еще рассматривается как чужая для тех, кто находится внутри дома (также и дом для нее – еще чужое и опасное пространство).
Известно, что образу медведя присуща брачная символика, символика плодородия и плодовитости. Именно этим обстоятельством объясняются неоднократные упоминания медвежьей шкуры, на которой стоят/сидят молодые люди. Пожалуй, вереи, смазанные медвежьим салом, обладают той же функцией, что и шкура медведя.
Окручивание/повивание – еще один обряд из цикла «преобразования» молодой в молодушку, в казачку – «заплели две косы – замужняя жена», – так лаконично объясняет суть обряда Л.Ф. Хвосцова. Именно этому обряду посвящено наибольшее количество причитаний и песен:
Разделят мою косыньку на две косы,
Обвертят мою косыньку вокруг головы,
Наденут на головушку бабью красу:
– Красуйся-ка, подруженька,
Отнынь и до веку.
Свадебный пир и одаривание молодых происходят по той же схеме, что и в доме невесты.
«Жених и невеста поужинали (чаще отдельно от других – С.Г.), идут спать, – рассказывает Носолевская Галина Тихоновна из ст. Архонской, – тогда начинается настоящий праздник. Все начинали петь, шутить. Например, подвешивали петуха и начинали бить и пинать его, чтобы он кричал, пищал и спать не давал. Затем открывали ворота, на перекладину подвешивали ведро, разжигали большой огонь и варили в ведре курицу. Все это сопровождалось песнями и плясками. Затем каждый от этой курицы старался поесть».
«Жених с невестой часов до десяти танцуют, потом их сват и свашка вели спать и брали с собой курицу вареную, кормили молодых, чтоб все хорошо было в семье» (ст. Николаевская).
«На ночлег тайно уводили в другой дом, то ли к соседям, то ли к родственникам. О месте их пребывания никто на свадьбе не знает. Так у молодых проходит первая брачная ночь» (ст. Змейская).
Этот важный акт свадебного обряда сопровождался архаичными обычаями, о которых помнят и наши информанты. Например, что молодых укладывали спать в нежилом помещении, холодном, например, в амбаре, независимо от времени года».
Молодая должна была разуть своего мужа. «Новобрачных в спальню провожает сваха, делая разные наставления и приговорки непечатные, вроде «на первую ночку паренька или дочку». Когда новобрачные остаются одни, молодая должна разуть мужа, у которого в сапоге положены деньги. Эти деньги она берет себе, благодарит мужа, а затем он укладывается на постель, а молодая, раздевшись, вскакивает через мужа на брачную постель для того якобы, чтобы детей родить легко и благополучно. Деньги муж кладет в сапог, чтобы они водились у жены во всю жизнь. …В спальню будить молодых входит одна только сваха. Прочие родные стоят у повети или двери горницы, бьют горшки, кринки, тарелки. И при выходе новобрачных их поздравляют и стучат, разбивают посуду».
Второй день начинался с оглашения радостной вести о девственности невесты, причем это сопровождалось всевозможными способами оповещения: ружейными выстрелами, над домом устанавливался шест с красным полотнищем, родственники украшались jp`qm{lh лентами, мазали друг друга соком калины, угощали друг друга медом.
Эту весть ждали с нетерпением в доме девушки. Узнав, тут же собирали завтрак для нее и отправлялись в гости. «Они приходят. Жених благодарит гостей за невесту. Всем одевают красные ленточки и всех кормят медом».
«Дружки невесты с боярами несут завтрак. Невеста прикалывает им ленты, красные цветы, перевязывает красными лентами. Молодые с родственниками идут к родителям невесты, женщины поют:
Теперь наша невеста не девка,
Уже в ней косоньки не мае.
Уходят с поклоном, наряжаются, запрягают в арбу телят. Сажают мать невесты и возят, а потом в брезенте качают. Играет гармонь, ряженые танцуют, поют. Запрягают лошадь задом, а на пристежку собак, телят. Женщины одеваются цыганками, у жителей просят хлеба, сала и т.д. и гадают им» (ст. Архонская).
В станице Змейской, получив известие о честности девушки, «пекли шишку, втыкали в нее калину, посылали отцу невесты и пели ему песню:
Утром погодушка настала,
А Танюшку за батькою послали.
Иди, иди, батюшка, не бойся,
В черные чаботушки обуйся,
Чтобы мои подружки молчали,
А Танюшка калину ломала,
У Танюшки ребята просили,
А Танюшка ребятам не дала,
Своему милому сберегла.
Песня была одной из самых популярных, записано множество вариантов, сохранивших приуроченность именно к этому моменту свадебного обряда. Символика калины в данном контексте выражена предельно ясно.
В станицах Архонской, Змейской информанты помнят обычай «поиски» молодушки после брачной ночи.
«На второй день был такой обряд: утром рано ищут невесту и делают дорогу соломой. Солому раскидывают и кричат: «Пожар, пожар!».
«К утру (после брачной ночи – С.Г.) свашки и дружки с обеих сторон должны каждый по отдельности найти место ночлега молодых и простелить опилками или соломой дорожку от дома жениха до места ночлега. Идет соревнование, кто из них быстрее все это сделает. Жених встречает их и объясняет им, что невеста верна ему. Свашки и дружки поздравляют его, стреляют из ружей много раз. Вся станица понимает смысл этих выстрелов и радуется за молодых. А свашки бегут каждая в дом жениха с целью развязать красные ленточки на чекушках, повязать эти ленточки родителям, и все вместе распивают красное вино из чекушек. То же происходит и в доме невесты. К утру начинают собираться гости, всем гостям на второй день привязывают красные ленты – символ верности и честности невесты. Все гости на второй день здороваются только через платочек, т.е. не голой рукой, и целуются три раза» (ст. Змейская).
«Родственники со стороны невесты берут туфлю невесты, надевают ее на палку, привязывают, завязывают красный бант и идут по дорожке, ведя туфлю по земле к дому жениха. Заходя в дом, каждый подходит к невесте, но за голую руку с невестой никто не здоровается, только через платочек, рукав. Невеста раздает родственникам сладости, плаксун. У порога встречают мать и отца невесты, заводят в дом, целуют, благодарят за дочку» (ст.Архонская).
«По обычаю, – рассказывает М.П. Кургосова, – утром родственники невесты несут ей завтрак. Они как будто потеряли свою красавицу. И вот эти люди наряжаются в разные причудливые одежки, берут самую большую галошу (грязную или чистую, без разницы), привязывают к одному из родственников, и он начинает выбрасывать ее вперед (М.П. Кургосова показывает, как выкидывали галошу), как бы прокладывая след. Этот обычай называется «по следам». С собой несут еду, а при входе в дом родственники невесты говорят: «Вчера вы забрали нашу телочку, а сегодня мы пришли ее покормить» (ст. Архонская).
В приведенных нами текстах описан обряд «поиски молодой», которую разыскивают обычно сразу после брачной ночи ее родственники, причем обряд описан как веселое комическое действие, однако смысл его не так прост. «Суть этой послесвадебной игры, – по мнению В.И. Ереминой, – совсем иная – ищут невесту, а ее уже нет, она «умерла», и вместо нее теперь возродилось новое существо (часто с новым именем, другой одеждой и т.д.)… За «временной смертью» следует ее «воскрешение» в новом качестве… Замужняя женщина – это уже новый человек с новым именем».
Упоминаются в текстах и новые обязанности, и новые родители: она должна встать рано утром, принести воды, «умыть свекра и свекровь, утереть их своим новым полотенцем», впервые просила у них разрешения назвать матерью и отцом. Об этом превращении поется в песне:
Вчера пшаничка на нивке была,
А сегодня пшаничка в пироги поспела.
Как вчера наша Люба
Красна девушка была,
А сегодня наша Люба
В молодушки поспела.
В молодушки нарекли –
Две косички заплёли.
Была одна коса – да две волюшки.
Стало две косы – одна волюшка.
Одна волюшка да неполная,
Чужа маменька да неродная.
Третий день свадьбы был наполнен вариантами одних и тех же обрядов со спецификой их исполнения в каждой станице. Все это многообразие различных обрядовых действий было подчинено одной цели – наладить контакты между породнившимися семьями и, естественно, способствовать быстрейшей адаптации молодой в семье мужа.
В станице Змейской третий день был посвящен матери и отцу молодоженов. Над ними всячески подшучивали, устраивали розыгрыши. «Крестную и мать кладут на шубу из овчины, на животы кладут глиняные горшки и разбивают их. Требуют и выпивают магарыч. Отцу и крестному тоже бьют горшки»; «Матери жениха вымоют руки, ноги, начистят ногти, за это она дает выкуп».
Все три дня свадьбы готовили много еды, потчевали соседей, родственников, некоторые приходили со своей едой, с утками, курами и готовили еду сообща. Особой популярностью пользовались блюда из курицы. Считалось, что съедая мясо курицы, молодые приобщаются к ее плодовитости. Курицу живую, разряженную, часто отправляли вместе с приданым невесты в дом жениха, «а вечером курицу из родительского хозяйства поят водкой, затем рубят и варят на воротах в ведре при всех. Крестных отца и мать качают на лестнице, чтобы они поили-кормили жениха с невестой»; «на третий день свадьбы от каждой приглашенной на свадьбу семьи в доме жениха и в доме невесты тоже собирают по одной живой курице. Поварихи варят кур, готовят из них лапшу, чтобы к обеду всех посадить за стол».
Наталья Васильевна Бондарева рассказывает о таком обычае в станице Змейской:
«Молодожены всех встречают в воротах, здороваются через платки, целуются и приглашают всех за стол. На столе перед женихом и невестой ставят сваренную курицу на красивом блюде, ножки курицы связаны красной лентой.
Жених, по обычаю, должен разломать курицу. Это действие имеет тайный смысл. Жених должен знать, с каких частей начать ломать курицу – сначала крылышки, потом ножки. Это означает, что так же хорошо и последовательно проходила их брачная ночь. Лодыжки от курицы он отдает своим отцу и матери, те поздравляют сына с хорошим выбором жены. Остальные части отдают гостям».
Подобный обряд должен был восприниматься присутствующими как символ «честности» невесты, в противном случае такой процедуры с курицей жених не демонстрировал.
В завершающий день свадьбы был обычай «тушить головешку», т.е. «окончание свадебных дел», исполнение которых в каждой станице имело свои особенности, но суть их понималась и объяснялась информантами одинаково.
«На ворота подвешивают большую старую плетенную корзину, набитую соломой, и поджигают ее. Вокруг этого места танцуют, пьют, поднимают тосты за благополучную прошедшую свадьбу. Огонь разгорается и сжигает как бы всю негативную энергию, сглаз, зависть, злость, накопившуюся во время свадьбы. Остатки костра заливают водой» (ст. Змейская).
«Берут длинную палку, обматывают ее соломой, привязывают к ней порох, перемешанный с глиной. Палку выжигают, когда она загорается, кричат. Это называется «тушить головешку». Свадьба не проходит без пересудов и сплетен: то невеста бедная, то жених меньше ее и многое другое, всего не перечесть» (ст. Архонская).
«К вечеру ставили в солому палку, «головешку», наверх корзину с яйцами. Солому поджигали, корзину сбивали. Вокруг соломы водили хороводы, пели песню «По бережку» (ст. Архонская). Песня рассказывает о двух встречах молодых людей. В первой части молодец предстает зависимым от девушки, безответно влюбленным в нее: «За верстушку черну шапочку снимал, / За полверсты низко кланялся», но должного внимания со стороны девушки он не получал. Тем не менее, он был уверен в своей победе: «Придет время, придет время, придет время – ты покоришься, покоришься, покоришься, щей поклонишься». Песня завершается победой, женитьбой молодца и признанием молодой: «Прости, милый мой, / Прости, милый мой, / Я не знала тебя, / Давай, милый мой, / Давай, милый мой, / Поцелуемся с тобой». По всей вероятности, этот текст мог исполняться после венчания за княжим столом, во время совместного сидения молодых.
В Архонке «тушат головешку», сплетенную из конопли и одетую на колесо. Это конец свадьбы».
М.А. Дрюк из станицы Николаевской так объясняет название послесвадебного обряда «сжечь головешки»: «называется так потому, что выметали весь мусор из дома и двора, и сжигали его. Напекали всякие пряности, накрывали стол и праздновали свадьбу в этот день без родителей, а родители, если отдавали замуж последнюю дочь, то тоже играли свадьбу, наряжались в жениха и невесту, и гости дарили им шуточные подарки, например, головку луковицы и другое».
«Вечером жгут головешку с соломой, стреляют по корзине с яйцами, пекут сладкие комочки-пышки, угощают всех. Гости идут к родителям невесты «просить часть». Например, невеста (дочь – С.Г.) говорит: «Папка, мамка, отдали вы меня в чужую семью, дайте же мою часть…». Она может просить любую вещь, и приходящие гости тоже. Мать с отцом невесты должны это отдать, снять с себя, а не вынести. Надо было много на себя одеть, чтобы не остаться голым» (ст. Архонская).
Еще один обряд, завершающий цикл свадебной обрядности, носит название отводины.
«Отводины бывают через неделю или более после свадьбы. Отводины делает отец молодухи и все прочие ее родные, бывшие на свадебном пиру. В назначенный день для отводин тесть едет звать к себе зятя и дочь, а также родных зятя. Когда приедут молодые к отцу и отпируют, сват у свата, зять у тестя, тогда приглашают к себе по старшинству и другие родные новобрачной. На отводинах, таким образом, молодые ходят из дома в дом родных, угощаются. С окончанием отводин свадьбу считают оконченной».
Описанные выше свадебные обряды, сопровождаемые стрельбой из ружей, битьем горшков, посуды, шумом, смехом, песней, «имеют символику животворящего действия, смех, по народным воззрениям, способен вызывать и возрождать жизнь».
Многие предметы и действия, встречающиеся в свадебной обрядности, не могут быть понятны до конца, так как содержат разноплановую символическую архаическую информацию и нуждаются в расшифровке.
К таким символическим предметам относятся: солома (привязанная к палке в руках у брата невесты; просыпанная по следу «исчезнувшей» невесты и т.д.), палка (с пучком соломы, с красным полотнищем, лентой, установленной над домом), деревце (с ветвью зелени, украшенной ягодами калины, сладостями и т.д.).
Солома используется в обрядах поминального и календарного циклов, во многих христианских обрядах. «Солома в христианской символике знак греховного, ветхого, земного… Возжение соломы символизировало преодоление ветхого мира. Когда надо было сказать на языке обряда, что нечто греховно, бренно, то для выражения этой мысли всегда прибегали к постоянному материалу – соломе… Сожжение символизировало преодоление ветхого мира и вместе с ним преодоление смерти. Связь огня и возжения соломы связано с мыслью о преодолении ветхого человека». Таким образом, солома и ее сожжение символизируют прошлый этап жизни невесты, возврата к которому нет, но без преодоления которого невозможна и новая жизнь.
Палка/шест, привязанная к ней красная лента выступали в свадебной обрядности как комплекс значений: палка выступала как символ древа жизни, а привязанная к нему лента – символ самой жизни, дорогой жизни. В ритуале привязывания лоскута, ленты к палке означало начало жизни, каким оно и было для невесты – новый этап, новая веха жизни, новая «бабья» доля; естественно, ритуальное сбивание, уничтожение ленты – завершение земного пути человека. Любой предмет в сакральном пространстве воспринимался символически. «Привязывание полосок ткани к ветке дерева, шесту (в мифологическом сознании – древу жизни, древу мира) должно было укреплять связь между высшими силами и человеком с целью защиты, охранения от злых сил. Привязывание нитками, веревками полосок ткани к ветвям мирового древа символизировало сакральную защиту женщины и должно было обеспечить ей здоровье и плодородие», – пишет В.С. Газданова.
* * *
Терские казаки (и казаки Северной Осетии, в частности) являются носителями богатого поэтического наследия, о чем свидетельствуют полевые материалы студенческих фольклорных экспедиций, представленных в данном издании. В этих материалах отражены варианты реального бытования традиционного свадебного фольклора, зафиксирована его историческая и поэтическая жизнь более чем за сорок лет (с 70-х годов прошлого века до настоящего времени).
Свадебный фольклор наших казаков – это уникальная энциклопедия, созданная народом как единым нравственным лицом, «коллективной языковой личностью, фольклорным социумом, субъектом, творящим свое мироздание, свою эстетику, свою аксиологию».
В чем секрет неравнодушия казаков к своей истории, «к родному пепелищу», к своим традициям, к народной песне, в частности, к свадебной обрядности? Секрета нет, – потому что во всем перечисленном сохранены для них вечные ценности, прочные и независимые от времени: Родина, вера, дом, семья, любовь. Видимо, поэтому верно утверждение, что «казаки и сегодня носят с собой аромат воспитавшей их с детства песни».
ЛИТЕРАТУРА
1. Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси: ХI – нач. ХII в. М., 1978.
2. Колпакова Н.П. Лирика русской свадьбы. Литературные памятники. Л., 1973.
3. Поэзия крестьянских праздников. Библиотека поэта. Вступит. статья И.И. Земцовского. Л., 1970.
4. Новичкова Т.А. Эпическое сватовство и свадебный обряд // Русский фольклор. Т. ХХIV.
5. Еремина Е.И. Ритуал и фольклор. М., 1991.
6. Байбурин А.К., Левинтон Г.А. К описанию организации пространства в восточнославянской свадьбе//Русский народный свадебный обряд. Л.: Наука, 1978.
7. Рабинович М.Г. Свадьба в русском городе // Русский народный свадебный обряд. Л.: Наука, 1978.
8. Семенова М. Мы – славяне. СПб., 1998.
9. Байбурин А.К. Обрядовое перераспределение доли у русских // Судьбы традиционной культуры. Памяти Ларисы Ивлевой. СПб., 1998.
10. Урусова С.М. Станица Екатериноградская… разд. Свадьба // СМОМПК. Вып. 33. 1904.
11. Уарзиати В. Избранные труды: Этнология. Культурология. Семиотика. Книга первая. Владикавказ: Проект-Пресс, 2007.
12. Даль В.И. Толковый словарь: в четырех томах. М., 1989–1991.
13. Топорков А.Л. Хлеб // Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995.
14. Газданова В.С. Золотой дождь: Исследования по традиционной культуре осетин. Владикавказ, 2007.
15. Денисова И.М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских. М., 1995.
16. Бернштам Т.А. Обряд расставания с красотой (К семантике mejnrnp{u элементов материальной культуры в восточнославянском обряде) // Памятники культуры народов Европы и европейской части СССР. Сб. МАЭ. ХХХVIII. Л., 1982.
17. Аникин В.П. Календарная и свадебная поэзия. М.: Изд-во МГУ, 1970.
18. Пушкин А.С. Капитанская дочка. Собр. соч. в 10-ти т. Т. 5.
19. Мальцев Г.И. Традиционные формулы русской необрядовой лирики (К изучению эстетики устнопоэтического канона) // Русский фольклор. Т. 21. 1981.
20. Русская народная поэзия. Л., 1984.
21. Колпакова Н.П. Русская народная бытовая песня. М.-Л., 1962.
22. Путилов Б.Н. Русский историко-песенный фольклор ХIII–ХVI вв. М.: Наука, 1960.
23. Петрухин В.Я. Конь / Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995.
24. Пропп В.Я. Ритуальный смех в фольклоре // Пропп В.Я. Фольклор и действительность. М.. 1976.
25. Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1984.
26. Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. М., 1993.
