О ЛОШАДЯХ
В начале лета 1942 года советские войска вели кровопролитные оборонительные бои против немцев на ростовском направлении. К этому времени на Северном Кавказе уже полностью шла эвакуация всего, что можно было спасти от попадания в руки оккупантов. Эвакуации подлежал и карачаевский конезавод имени Буденного, созданный на заре советской власти неподалеку от города Кисловодска и поставляющий лошадей для красной кавалерии. Прекрасные пастбища альпийских лугов, кристально чистая вода горных ручьев и, что немаловажно, любовь к этим благородным животным обслуживающего персонала конезавода, горцев-карачаевцев, позволили создать на юге замечательную универсальную породу лошадей. Высокую оценку заслужили многократные испытания и походы с участием питомцев конезавода. Длительный сорокасемидневный пробег вокруг кавказского хребта в условиях суровой снежной зимы 1935-36 годов, многочисленные отзывы кавалерийских частей, подтверждающих резвость и выносливость этих лошадей, утвердили карачаевскую породу в ряду лучших выведенных пород. В обязанность заводчиков входило вырастить до определенного возраста здоровое животное и научить его элементарному подчинению человеку: разрешать человеку надеть на себя недоуздок и следовать за ним.
Дальнейшим воспитанием полудиких лошадей занимались специальные воинские подразделения.
О ПЕРЕМЕНАХ
Взвесив все варианты и условия перехода, командование вынесло решение перегнать лошадей через Кавказский хребет в Грузию, а затем, в случае необходимости, дальше в Иран. О Военно-грузинской дороге как о будущем маршруте не могло быть и речи, так как это был единственный путь, связывающий Северный Кавказ с Закавказьем. Дорога была забита воинскими частями, эвакуировавшимися предприятиями и массой людей, охваченных паникой. Оставался еще один путь, более разгруженный, но мало приспособленный для прохождения техники, в особенности на перевалах через Кавказский хребет. Это была Военно-осетинская дорога, проходящая по извилистым горным ущельям Северной Осетии.
С долгожданным пропуском в руках начальник конезавода, в звании полковника, уютно разместился со своей семьей в заводской легковушке «Эмке» и в сопровождении грузовой полуторки, нагруженной, как предписывалось в приказе, документацией завода, а на самом деле личным, бережно упакованным домашним скарбом, благополучно направился по Военно-грузинской дороге в сторону Тбилиси.
Ответственность за эвакуацию тысячи с лишним лошадей и всего хозяйства возлагалась на его заместителя, осетина по национальности, выходца из Куртатинского ущелья Северной Осетии, инициативного и ответственного, достаточно еще молодого человека. Фамилии и имени его я не называю, наречем его Ибрагимом. Причина такого умолчания выяснится позже. Могу лишь сказать, что принадлежал он к трудолюбивой, известной у себя на родине фамилии и что вряд ли кто-либо из знавших Ибрагима мог плохо о нем отозваться.
В назначенный час огромная живая масса пришла в движение. Лошади, почувствовав свободу, с громким ржанием, тесня и расталкивая друг друга, устремились вперед, покидая обжитую территорию. Учитывая обстановку, нового начальника конезавода Ибрагима можно было причислить к разряду обреченных. В правильно-сти такого, казалось бы, преждевременного вывода читатель убедится позже. А сейчас просто отметим, что табуну предстояло преодолеть в обстановке всеобщего хаоса путь, полный смертельных опасностей, когда горела земля, когда вокруг всё превращалось в прах от взрывов вражеских бомб и снарядов, когда огромные пространства оказались усеянными трупами людей и животных.
Под многочисленной охраной верховых, в основном карачаевцев, вооруженных немецкими трофейными винтовками, это безудержное, пока еще полное сил и нерастраченной энергии лошадиное сообщество покинуло заводские владения и двинулось навстречу неизвестности.
Едва последние охранники оставили заводскую территорию, как навстречу трусившим рысцой лошадям из-за горизонта неожиданно показался низко летящий над землей «кукурузник». Обуянные страхом лошади под предводительством жеребца в панике стали сворачивать в сторону, где в полукилометре проходила проселочная дорога, забитая повозками, скотом и людьми. Одним из первых, бросившихся исправлять ситуацию, оказался ветврач – молодой человек, недавно окончивший с отличием аграрный ВУЗ и в качестве поощрения направленный в один из лучших конезаводов страны. Он бесстрашно бросил своего коня в гущу обезумевших лошадей и, размахивая плетью, пытался остановить их. Мгновенно сбитый на землю, он чудом оказался прикрыт упавшим на него конем. Табун прошел по нему, но, к счастью, молодой человек остался в живых и не открыл собой счет жертв этого грандиозного похода. С многочисленными переломами, перебинтованного вдоль и поперек, его уложили на линейку (легкая площадка на рессорах, запряженная одной лошадью) и двинулись догонять табун. Теперь огромную массу движущихся лошадей замыкала линейка со стонущим от тряски на ухабах врачом и три пароконные брички, загруженные хозяйственной утварью. Молодой, еще неопытный врач не мог, к сожалению, знать, что для того, чтобы повернуть мчащийся табун, нужно было оказаться впереди него и скакать, постепенно увлекая за собой в нужном направлении жеребца – предводителя.
Опытная охрана и та с трудом справилась с этим маневром, предотвратив массовую гибель людей под конскими копытами.
О СЕМЬЕ
Известно, что лошадь на Кавказе являлась предметом почитания и гордости горца: не было для него ничего дороже коня – верного и выносливого друга в его нелегкой, полной опасностей жизни. К описываемому отрезку времени, к началу Отечественной войны, человек все еще сохранял привитое ему временем теплое отношение к животным.
Семья, о которой пойдет речь, ничем не отличалась от остальных владикавказских семей Осетинской слободки начала тридцатых годов: маленький покосившийся дом с узким двором, огороженный с улицы булыжным забором, три яблони с вкопанной под ними в землю деревянной скамейкой. В отличие от остальных уличных скамеек, эта большую часть времени пустовала, ибо в доме не было ни дедушек, проводящих свой досуг в воспоминаниях и спорах с соседями, ни бабушек, регламент которых дополнялся еще и сплетнями. По наследству дом достался двум сестрам. Старшая учительствовала в школе, в классах первой ступени, а младшая – домохозяйка, с мужем и сыном занимала две комнатки из трех. Жили дружно, в полном согласии, но по атмосфере, царившей в доме, улавливалось чувство уважения к старшей сестре, Фаризат, так и не вышедшей замуж. Родители сестер успели покинуть бренный мир на заре новой власти, не вкусив благ построенного для них нового мира.
Основным кормильцем в доме был муж младшей сестры, работавший техником при горисполкоме. На младшей сестре лежало всё домашнее хозяйство, а воспитанию ее сына Мурата полностью посвятила себя горячо любящая племянника Фаризат. Мальчик рос смышленым, подвижным, принимал участие во всех уличных играх и… обожал лошадей. Праздником для него был день, когда к ним из селения приезжал на арбе кто-либо из родственников. Визит обычно не ограничивался одним днем, и радости мальчика не было предела: он мог уделять общению с лошадью всё свое время. А то, что родителям надо было уступать гостям свой ночлег, а самим устраиваться на полу, или же готовить им угощение, водить по докторам, уделять им постоянное внимание, Мурата, конечно же, не касалось. Он и сам требовал от взрослых помощи: то надо было открыть ворота для въезда, то закрыть, то сопровождать его, сидящего верхом, на Терек, чтобы напоить коня, хотя это можно было сделать из колонки на улице, что находилась рядом с домом. Ну, а верхом мечтаний было купание лошади в Тереке! Эту процедуру Мурат мог повторить не один раз в течение дня, правда, при ослаблении контроля со стороны взрослых
Как и весь школьный народ, Мурат с нетерпением ждал приближения летних каникул. Эта пора манила его не столько освобождением от изрядно надоевших школьных обязанностей, сколько двухмесячным пребыванием в селе, в семье дяди, брата отца. Самого дяди уже не было в живых: в тридцать четвертом году его, неграмотного крестьянина, причислили к неким легендарным народникам. Кормильцем семьи, волею судеб, стал его младший сын, двоюродный брат Мурата, который был старше его на два года. Он оказался единственным кормильцем матери, своего старшего брата и сестры, не достигшей еще школьного возраста: по единодушному решению семьи старший брат был отправлен учиться на рабфак. Главу этой семьи, как и многих сельчан, не миновал трагический «ветер перемен» тридцатых годов: дядю арестовали и расстреляли.
В связи с тем, что работа в колхозе продолжалась от зари до зари, руководству пришлось, скрепя сердце, разрешить содержание «орудий производства» колхозных возчиков – пары лошадей и бричку – у себя дома. Мурат в душе завидовал двоюродному брату, его постоянной работе с лошадьми. Откуда городскому «барчуку», тщательно опекаемому близкими не только в городе, но и тут, в селении, было понять неимоверную тяжесть колхозной работы, которую выполнял его брат. Мурат жил на всем готовом, пользовался городскими благами в виде театра и кино, гонял часами по пустырям футбольный мяч и завидовал только тем, кто имел возможность общаться с лошадьми.
Много позже, когда жизнь научила его по-иному оценивать происходящее, Мурат прочел рассказ Ванды Василевской о девочке, разносчице пирожных. Устав от дневной беготни, та присела у ручья отдохнуть и перекусить. Шпионивший за ней из зависти мальчишка, пытаясь уличить её в краже сладостей, со злорадным воплем схватил её за поднесенную ко рту руку. В руке её он увидел кусок черствого черного хлеба, который она собиралась запить водой из ручья.
Спустя годы, этот рассказ напомнил ему о его детской зависти к брату-колхознику, и он почувствовал, как краска стыда залила его лицо.
Повышенное чувство ответственности в детстве Мурат испытывал, когда ему представлялась возможность распрягать или запрягать лошадей. Он был горд, сидя верхом на лошади, направляясь на водопой. Он испытывал радость, поглаживая их добрые, доверчивые морды с полузакрытыми в дреме глазами, с подрагивающими бархатными ноздрями.
И еще один сюрприз ожидал Мурата в селении: рядом с домом дяди жил преклонного возраста колхозный конюх, благодаря которому Мурат получал право беспрепятственного входа в колхозную конюшню. Без преувеличения можно утверждать и то, что упомянутый конюх также, в свою очередь, с нескрываемой радостью ожидал каждый приезд Мурата в село на каникулы. Ларчик такой душевности открывался довольно просто: каждый вечер, по окончанию работы (как выражался колхозный бригадир: «по дороге домой»), старику приходилось делать лишний крюк длиной почти в три километра. Ему вменялось отвести одну и ту же восьмерку лошадей на ночь за реку, на пастбище, а утром пригнать их в конюшню. Уставший за день старик громоздился на неоседланную кобылу и верхом сопровождал маленький табун на пастбище. Там он стреножил злую, с прижатыми ушами норовистую кобылу – атаманшу этого маленького табуна, ибо будучи свободной, она имела обыкновение уводить всю свою компанию в неведомые дали. Завершив необходимые действия, старик уже в наступившей темноте пешим порядком отправлялся в обратный путь домой. Надо полагать, что подобное занятие, отнюдь, не доставляло удовольствия для уставшего старого человека. Тем не менее, с первыми лучами солнца он вновь бывал на ногах и совершал обратный путь к оставленным накануне лошадям. Таким образом, приняв на себя часть праведных трудов старого конюха, Мурат освобождал старика на целых два месяца от изнурительной работы.
Для Мурата же эта экскурсия казалась увлекательнейшим путешествием, несмотря на обратный пеший путь в темноте по безлюдному полю. На заре тетушка будила его, и через полчаса он, полный сил, горделиво сидя верхом на пытающейся укусить его за босую ногу противной кобыле с вечно прижатыми ушами, возвращался с пастбища к дому конюха. Изо дня в день он перегонял маленький табун на пастбище. На следующий день чуть свет Мурат шагал с уздечкой в руках за оставленными на ночь лошадьми, Ранним утром у калитки дома старого конюха происходил церемониал передачи Муратом поводьев уздечки противной кобылы в руки старика. Отдохнувший конюх, сидя верхом, направлялся с сытыми лошадьми в конюшню.
Но однажды черная кошка перебежала лучезарную дорогу взаимоотношений двух сторон. В один прекрасный день старик приехал обедать домой на оседланном племенном жеребце. В руках у него была красиво сплетенная плеть. Мурат тут же бросился к нему с просьбой разрешить, пока он обедает, прокатиться верхом, но получил категоричный отказ. Такого удара Мурат не ожидал! Затаив горькую обиду, он, не раздумывая, принял решение о немедленном разрыве отношений с обидчиком. Вечером к удивлению конюха Мурат не явился для сопровождения маленького табуна на пастбище, уведомив заранее тетушку о своем якобы визите с ночевкой к дальним родичам, живущим на другом конце села. Утром бедному конюху пришлось вновь самому шагать за табуном. Прошла ночь. Рано утром следующего дня тетушка, как обычно, стала будить Мурата «на работу». Узнав о причине разрыва, она никак не отреагировав, оставила мальчика в покое.
Днем приехавший на обед старик был приглашен тетушкой на обед. Усадив старого и малого за стол, она поставила перед ними три небольших пирога, яичницу и маленький графин с аракой, естественно не для Мурата, и попросила старика произнести тост. Поняв ситуацию, старик объявил о состоявшемся с помощью Бога примирении враждующих сторон.
О СИТУАЦИИ
Чтобы пояснить насколько правомерным было предсказание в обреченности человека, ответственного за эвакуацию конезавода, попытаемся вкратце воссоздать напряженную обстановку в этом районе Северного Кавказа летом 1942 года.
Немецкие войска вышли к Дону. Фашистская военная машина, сметая все на своем пути, продолжала победоносное шествие, занимая один населенный пункт за другим. Настроения среди населения этих районов Северного Кавказа складывались не в пользу официальных властей. Определенная часть казаков и кавказцев проявляла неудовольствие существующей властью. Причиной тому были еще не забытые трагические события тридцатых годов. Ведь не так много времени минуло с тех пор, как вся страна была ввергнута в пагубную коллективизацию с её раскулачиванием и ссылками, с развернутыми массовыми репрессиями, унесшими жизни тысяч безвинных людей. Северный Кавказ, как и вся страна, не стал исключением в этом трагическом историческом процессе. Отголоски реакции на упомянутые выше события недавнего прошлого выражались вплоть до сороковых годов в бандитских вылазках, в попытках организации восстаний против советской власти, в диверсионных актах, направленных против ответработников. Доходило до того, что некоторые райкомы партии вынуждены были прекращать свою работу.
С началом войны незаживающая боль прошлого усугубилась еще и под воздействием военных сводок, вселявших в души противников строя надежды на лучшее будущее без советов, обещанное оккупантами в их сбрасываемых с самолетов листовках. Постоянная опасность от бомбежек, приходящие фронтовые похоронки, всякого рода лишения – всё способствовало росту недовольства людей.
В таких условиях, через «игольное ушко» создавшейся сложнейшей обстановки новому начальнику Ибрагиму надлежало провести к месту назначения огромную массу истомленных и разбитых, но еще в какой-то мере сохранивших свой внешний лоск породистых лошадей.
Частью сельчан обуревало желание во что бы то ни стало завладеть парочкой этих прогоняемых мимо их домов, да еще в таком количестве, лошадей. Вот уж поистине – близок локоть, да не укусишь! Некоторые видели себя уже владельцами собственных хозяйств, веря в обещания немцев о счастливой жизни после ликвидации колхозов. А пара лошадок во дворе была бы для нового хозяина неплохим подспорьем! Отсюда и постоянные попытки со стороны украсть, отбить, спрятать лошадей, которые зачастую удавались покушавшимся смельчакам. В двух случаях табун подвергался вооруженному нападению, отбитому охраной с помощью местных милиционеров.
Однако обстановка в тот момент была не столь однозначной. Все, кто был способен держать в руках оружие, были на фронте и воевали. Как это ни парадоксально, но в одной семье иногда сталкивались интересы как скрытых противников, так и сторонников существующего режима. Например, о преобладании сторонников действующей власти в Северной Осетии красноречиво свидетельствовало число осетин, отдавших свои жизни на поле боя, и количество земляков, удостоенных звания Героя Советского союза.
Исходя из утверждения, что быт определяет сознание, трудно поверить, что в столь короткое время, прошедшее после революции, и при таком количестве неодобряемых народом государственных акций того периода, можно было бы вытравить из сознания человека привычное отношение к окружающему миру.
Оказалось, двадцать четыре года советской власти, прошедшие до начала войны, не смогли в корне поколебать жизненных устоев части населения. Тому небольшой пример – рассказ раненого на фронте солдата, жителя Винницкой области, услышанный мною в конце войны. В 1941 году его родное село, недалеко от Винницы, было оккупировано немцами. Еще не успела осесть пыль, поднятая немецкими танками, устремившимися дальше на восток, как сельчане приступили к разграблению колхоза. Первой же атаке подверглось конское поголовье колхозной конюшни: ведь не нести же награбленное на себе, надо было его на чем-то увозить. Один из шустрых сельчан по имени Грицько, лик которого в тот момент светился от перепавшего ему внезапного счастья – он выводил из ворот колхозной конюшни вороного красавца-жеребца. Но неожиданно с криком: – «Цэ мий коняка!», путь ему преградил односельчанин, который пытался вырвать из его рук уздечку и громко кричал, что этого дня он дожидался всю свою жизнь. Назревал конфликт. Но тут из толпы многочисленных претендентов на колхозное добро не спеша вышли два пожилых сельчанина, авторитет которых считался в селе незыблемым, Один из них, подняв руку, дабы обратить на себя внимание, обратился к Грицьку с предложением прекратить сопротивление: «Мы подтверждуемо, що кинь ций його» – вынесли они свой вердикт. Не мешкая, воспользовавшись наступившей тишиной, претендент, хозяин коня, при всем «честном» народе выложил без запинки свои доказательства: «Грицько! В 31-м роци колгосп забрав у менэ руду кобылу Ясю! От нее народывся тож рудый лошак, який був батьком Мохнатки, а от Мохнатки…» Далее следовал поименный перечень конской родословной от кобылы Яси до выводимого красавца-жеребца. Короче говоря, «архивариус» без запинки перечислил всю лошадиную родню со дня начала коллективизации и вплоть до текущего момента. Позже правильность родословной подтвердила амбарная книга «Учета колхозного поголовья», представленная сомневающимся лицам колхозным счетоводом.
ОБ ОТДЫХЕ
Но вернемся к лошадям. Несмотря на все трудности, еле втискиваясь в узкие улицы сел и станиц, разрушая при этом ветхие заборы домов, огромная масса лошадей, подгоняемая охранниками, продолжала свое движение. При таком положении случалось, что на радость хозяевам дома лошади оказывались в их дворе и извлечь их оттуда становилось непростой, а нередко и опасной для охраны задачей. Некоторые хозяева оказывали сопротивление, стараясь удержать у себя такой неожиданный «подарок». Охранникам приходилось hg последних сил противостоять агрессивным попыткам грабежа, иногда и с помощью оружия, или привлекая местную милицию. С трудом им удавалось пока кое-как сохранять табун от массового грабежа местным населением. Но воспрепятствовать падежу уставших и голодных животных, в особенности молодняка, было не в их силах.
Наконец, одолев плоскостную часть маршрута, табун достиг предгорья Кавказского хребта и расположился на отдых перед входом в узкое Фиагдонское ущелье у села Дзуарикау Северной Осетии. Несчастные животные и сопровождающие их вконец измученные люди впервые почувствовали себя свободно в тиши гор, среди буйной растительности, рядом с прекрасной горной рекой.
Но было понятно, что это передышка временная, а впереди их ждут еще более тяжелые испытания.
О МАЛЬЧИКЕ
Беда не приходит одна. В тридцать восьмом году Мурат лишился отца. Скромный, незаметный служащий горисполкома, к удивлению всех знавших его, был причислен к пособникам международной буржуазии и отправлен в неведомые края без права переписки. Жена его, у которой врачи ранее обнаружили признаки туберкулеза, слегла и, проболев почти год, оставила Мурата круглым сиротой. Однако старшая сестра его матери Фаризат, которая так и не вышла замуж, перенесла всё своё нерастраченное душевное тепло на десятилетнего племянника, стараясь заменить ему рано ушедших родителей.
Еле сводя концы с концами, получая мизерную пенсию, она отказывала себе во всем и жила только для этого мальчика. К несчастью, оставшиеся малочисленные родичи сами нуждались в помощи. К лету 1942 года Мурат закончил восемь классови, желая как-то помочь тете, тайком, с помощью добрых соседей по Осетинской слободке, устроился на время каникул рабочим кирпичного завода. Тетя противилась этому, понимая, что на заводе не может быть легкой работы. Однако сосед, рабочий этого завода, убедил её, что мальчик будет под его постоянным контролем. Тем не менее, каждый раз проводив ранним утром на работу племянника, Фаризат начинала плакать, представляя, как тяжело приходится её мальчику. Оставшись в доме одна, она начинала напряженно думать, как облегчить судьбу мальчика. Она постоянно перебирала в памяти имена всех знакомых и родственников отца Мурата, своих знакомых, которые могли бы помочь ей хоть немного облегчить жизнь племянника.
Однажды, долго обходя базарные ряды в надежде купить подешевле, она столкнулась с давним приятелем отца Мурата. После обычного обмена любезностями Фаризат приступила к привычным для нее в последнее время просьбам о судьбе племяннике. В вопросах, заданных со стороны мужчины, она уловила некий интерес собеседника к Мурату. Это вселило в нее робкую надежду на успех. Приятель мужа оказался руководителем пчелоконторы, одна из пасек которой находилась в горах, в Фиагдонском ущелье, где-то между селами Гусыра и Дзивгис. Пчеловод поведал женщине, что у его близкого родственника есть сын, ровесник Мурата, которого они хотятотправить отдыхать на каникулы в горы, но не решаются отпускать одного. Пчеловод поведал Фаризат, что в горах на пасеке есть старик, живущий в селении Гусыра, который следит за всем пасечным хозяйством. Но каково мальчику одному коротать время в обществе старика? Обрадованная Фаризат тут же стала убеждать мужчину, что её мальчик не будет никому в тягость и что она возьмет на себя любые расходы по его содержанию в горах. Как и положено, глава конторы благородно отказался от помощи, но это не означало, что таковая будет в действительности отвергнута.
О ПАСЕКЕ
Сборы были недолги. Настал час, и пароконная бричка, загруженная медогонкой и еще какими-то медовыми принадлежностями, с двумя веселыми ребятами, свесившими с повозки ноги и идущим рядом руководителем конторы, выехала из города по гизельской дороге. У городского кладбища повозку остановил военный пост. После проверки документов у взрослого бричка продолжила свой путь. Подобные проверки повторялись несколько раз. Последний контроль ожидал группу во въезде в селение Дзуарикау. Дальше дорога шла по ущелью, и когда случался крутой подъем, мальчики вылезали из брички и начинали весело гоняться по высокой траве за яркими большими бабочкам. Затем, когда это занятие им надоедало, прыгая с камня на камень, они сбегали вниз к реке и начинали брызгать друг в друга ледяной водой. Спохватившись, что бричка скрылась из глаз, они спешно бросались догонять её. Так незаметно они проехали селение Гусыра, и их подвода свернула вправо с шоссе и стала подниматься вверх по крутой каменистой, заросшей травой дороге. Когда, наконец, подъем был преодолен и колеса брички бесшумно покатились по мягкому травяному покрою, перед взором ребят открылось большое, ровное плато, ограниченное с трех сторон горами, заросшими густым лесом. Четвертая сторона, вдоль которой ехала бричка, заканчивалась обрывом с белеющей внизу дорогой и лентой пенящейся бурной реки. В дальнем углу расстилавшегося перед ними ровного плато светлыми прямоугольниками выделялись расставленные рядами ульи, за которыми виднелась потемневшая от времени кособокая деревянная избушка. Около нее, под сенью деревьев, на вкопанных в землю деревянных ножках, стоял небольшой стол с такими же врытыми в землю скамейками по бокам.
Старик-пасечник, дремавший в тени на топчане, услышав голоса, поднялся и, вглядевшись в приближающуюся группу, узнал своего начальника. В радостном приветствии, а оно было неподдельным, ибо кроме должного административного почитания старик знал, что приезд начальника обычно не обходится для него без небольшого городского сюрприза. И на сей раз эта традиция не была нарушена: из мешка гость извлек видавшую виды, но еще вполне пригодную в хозяйстве керосинку. Обнимая своего руководителя, старик повторял вслух благодарение Уастырджи, обеспечившему ровную дорогу гостям, потрепал по головам ребят и торопливо направился к домику, чтобы приготовить путникам скромное угощение. . Через некоторое время, сидя за столом, пасечник подробно докладывал хозяину о своих пчеловодческих делах, прерывая деловой отчет очередным многоречивым тостом.
На следующий день, рано утром, хозяин уехал, оставив двух мальчиков на попечение старика.
Целыми днями ребята лазали по горам. Они разведали, где растет дикая груша, неспелые плоды которой пытались пробовать на вкус, жмуря глаза от их кисло-горького вкуса , отметили места с непролазными зарослями орешника, кизила, шиповника. Для них, городских, общение с природой было в диковинку и, конечно, всё приводило их в восторг. Незаметно пролетал день, и уставшие ребята спускались вниз к избушке, собирая по пути сухие ветки для костра, так как пользование городским сюрпризом, керосинкой, являлось непозволительной роскошью и требовало дефицитного керосина.
Наконец настал день, когда потребовалась и помощь ребят.. Пасечник долго устанавливал медогонку. Затем он подошел к улью, снял крышку и мощными струями дыма из дымаря стал сгонять пчел из верхнего яруса в нижний. Проделав эту операцию, старик резко стряхивал в улей оставшихся на рамке пчел, вынимал тяжелые рамки с заполненными янтарным медом сотами и складывал их в деревянный ящик. По мере наполнения, ребята относили ящик к медогонке. Там пасечник срезал соты с рамок острым ножом, предварительно опущенным в кастрюлю с кипящей водой, укладывал их по каким-то ведомым только ему правилам и давал команду ребятам крутить ручку. Процесс этот был не из легких: ребятам приходилось в четыре руки, напрягаясь, приводить в движение громоздкий механизм. Кажется, любой человек мечтал бы очутиться в таком медовом изобилии, в особенности, в то лихое военное время. Однако первый порыв мальчишек, вооруженных столовыми ложками, насытил их по горло, а доступность постоянного потребления этого сладкого продукта отбила в них желание вкушать его дальше.
На следующий день из Гусыра прибыли две пароконные брички, погрузили бидоны с медом и увезли их во Владикавказ.
О ВИЗИТЕРАХ
Иногда по ночам в горах раздавались автоматные очереди. Усиленные эхом они казались раскатами грома в горах. Как правило, на следующее утро на пасеке появлялись вооруженные конные или пешие люди из подразделения войск НКВД. Они направлялись прямо к избушке пасечника. Среди военных обычно оказывались его знакомые. Пасечник радушно встречал вооруженных людей, тут же отдавал команду ребятам принести гостям свежего меду из нескольких, специально оставленных в определенных целях, ульев. Старик добавлял мед в привезенную военными араку, превращая её в волшебный напиток. На столе появлялся сказочный по тому времени сухой военный паек из рациона тех же незваных гостей, и начиналось празднование успешного окончания боевой операции по отлову дезертиров. Несмотря на принятие солидных доз горячительного, гости были немногословны, и отрывочные сведения по поводу ночных перестрелок пасечник мог услышать лишь спустя некоторое время от своих односельчан.
В последние дни старик стал уходить на ночевку домой, в село. Уставшие за день от своей кипучей деятельности мальчишки рано ложились спать. Открыть утром глаза их заставлял проникающий в дверную щель лачуги яркий, ослепляющий луч солнца.
Но однажды глубокой ночью их разбудил громкий окрик. Вскочив со своего топчана, перепуганные ребята увидели стоящего в дверях рослого мужчину в красноармейской форме, с автоматом на груди, двумя дисками у пояса и рюкзаком за плечами. С явным грузинским акцентом он потребовал «чами» – еды. Перепуганные, с широко раскрытыми глазами ребята, испытывающие и сами в последнее время чувство голода, в неведении развели руками: на столе у них лежала половина кукурузного чурека и превратившийся в камень кусок овечьего сыра – их завтрак. Пасечник должен был пополнить эту утреннюю трапезу принесенным молоком и, возможно, несколькими кочанами поспевающей кукурузы. Забыв от страха о строжайшем соблюдении единственной тайны, ребята рассказали грозному пришельцу о том, что среди деревьев в зарослях лежат двадцать три мешка американского сахара, завезенного для подкормки пчел месяца три назад. Мешки были уложены на бревенчатый настил и плотно укрыты сверху брезентом. Среди кустов они были незаметны. Дезертир, держа автомат на изготовке, злобно повторяя что-то по-грузински, шел следом за ребятами, освещающими дорогу керосиновым фонарем «Летучая мышь». Приподняв край брезента, мальчики жестом указали на мешки. Вытащив нож, мужчина полоснул им по верхнему мешку, и его зубы сверкнули в расплывшейся по лицу радостной улыбке: сахарный песок змейкой заструился на землю. Грузин быстро вытащил из своего рюкзака мешок и стал наполнять его. Затем он попытался приподнять мешок. Увы! Не тут- то было! В злобном отчаянии, уставившись немигающими глазами в темноту, он какое-то время мысленно перебирал варианты своих дальнейших действий. Наконец, выругавшись по-грузински, он решительно сбросил с плеч рюкзак и начал вытряхивать содержимое его на землю. Оставив что-то в рюкзаке, потрошитель быстро стал насыпать в него сахар. Закончив эту операцию, он попытался взвалить рюкзак за спину. Но вновь неудача постигает его. Тогда сдавленным хриплым голосом он командует: «Бозеби! Помогай, бистра!». Оцепенев от страха, ребята не в силах были сдвинуться с места, пока один из них не получил удар ногой. С водруженным общими усилиями за спину рюкзаком дезертир высыпает на землю часть сахара из ранее наполненного мешка, завязывает его тугим узлом, хватает левой рукой и, пошатываясь под тяжестью груза, медленно растворяется в темноте.
Ребята, вернувшись в избушку, так и не смогли уснуть до утра.
Выслушав их рассказ о ночном происшествии, старик тут же отправился в село звонить по телефону в город. Маскировка сахарного хранилища усилиями ребят была восстановлена и одобрена появившимся пасечником, который вновь стал ночевать с ребятами, вернее, с оставшимся в одиночестве Муратом. После приключения с вооруженным дезертиром отец второго мальчика спешно прибыл на пасеку и забрал своего сына, даже не потрудившись хотя бы уведомить об этом Фаризат. А та, спокойная и довольная удачным отдыхом своего мальчика среди горных красот, продолжала копить и вносить свой вклад в его безмятежный отдых. Дважды бедная женщина посылала Мурату через председателя приобретенные ею гостинцы.
О ГОСТЯХ
Особо теплых чувств к табуну, расположившемуся у села Дзуарикау, жители не могли испытывать, принимая во внимание площадь вытоптанных копытами сотен лошадей сельских пастбищ. Посему ожидаемый отдых измученных переходом лошадей и охраны не получил своего продолжения. Понуждаемые погонщиками, животные нехотя покидали манящую их сочной травой поляну, оставляя после себя трупы павших лошадей и жеребят. Теперь этот сильно поредевший табун ожидали новые испытания: надлежало втиснуться в тесную горловину Фиагдонского ущелья с его узкой извилистой дорогой и глубокими пропастями. Поставленная властями задача состояла в том, чтобы минимально ограничить задержки транспорта на дороге, быстро пройдя отрезок пути до намеченного в качестве привала пункта за селом Гусыра. Вновь в пути следования табун не обошелся без жертв: несколько лошадей и жеребят сорвались в пропасть и были унесены рекой.
В эту ночь старому пасечнику, как обычно, не спалось. Он вышел из избушки, сел на скамью и стал всматриваться в темное, задернутое облаками южное небо. Внезапно до слуха его донесся какой-то приближающийся шум, похожий на топот многочисленных копыт, и лошадиное ржание. «Еще этого мне не хватало», – подумал пасечник, решив, что всё это ему пригрезилось. Но тут он почувствовал, как некая живая масса начинает растекаться по лежащей перед ним поляне и заполнять её. В испуге он вскочил на ноги и увидел остановившегося перед ним всадника с винтовкой за плечами. «Отец, не бойся, мы свои», – дружелюбно обратился к нему верховой на осетинском языке. Всадником этим был Ибрагим. Он спешился, подошел к растерявшемуся от неожиданности пасечнику, обнял его и, не снимая руки с плеча старика, усадил на скамью. Из-за туч выглянула луна и призрачным светом осветила преобразившуюся поляну. Старик увидел пространство, сплошь заполненное темной массой лошадей, крупы которых, освещаемые сверху голубым лунным светом, образовывали сказочную, волнистую поверхность. Пасечник стал различать, как усталые лошади, прижав уши, начали расталкивать и покусывать друг друга, взбрыкивали задом, пытаясь освободить себе место. Наконец воцарилось спокойствие, изредка прерываемое тонким ржанием жеребят, ищущих своих потерянных маток. Жеребята с трудом протискивались между лошадьми, тыкая своими бархатными носами в попадающие им на пути теплые животы, надеясь обнаружить заветные соски. Это им редко удавалось: чаще уделом их становился удар копытом чужой для них лошади.
Тем временем Ибрагим обратился к пасечнику: «Возможно, ты знаешь моего отца, уроженца Куртатинского ущелья». Он назвал имя и фамилию, после чего старик радостно закивал головой: «Как же! Правда, он старше меня: я был еще мальчишкой, когда он уже танцевал на свадьбах». Лицо его приняло скорбное выражение, и он тихо проговорил: «Царство ему небесное».
Последовавшая короткая пауза была прервана гостем, продолжившим рассказ о причинах появления его в родных краях. В свою очередь от старика он узнал, что двое из его однокашников по рабфаку работают сейчас на руководящих должностях в районе, а один в городе. Их беседа прерывалась охранниками, подходившими с различными вопросами, в основном, касательно размещения большого хозяйства. Не без помощи пасечника, Ибрагим находил решения, постепенно восстанавливающие спокойствие участников тяжелого перехода, после чего прерванная беседа гостя со стариком продолжалась. Незаметно пролетело время, утреннее солнце разогнало остатки ночного тумана, а разговор все еще продолжался.
Мурат спал настолько крепко, что даже событие, нарушившее покой всего ущелья, не смогло прервать его безмятежный сон. Проснувшись, он вскочил с топчана и бросился к рукомойнику, висящему на дереве. Толкнув дверь, он замер, пораженный представшей перед ним картиной. Решив, что это продолжение сна, он тряхнул головой и энергично протер глаза. Но видение не исчезало. Тут кто-то окликнул его. Повернувшись, он увидел пасечника, сидящего на скамье с каким – то посторонним человеком. Старик подозвал его. Растерянный Мурат подошел к сидящим, вежливо поздоровался с незнакомцем и остановил свой вопрошающий взгляд на пасечнике. Тот хитро посмотрел на мальчика и с улыбкой сказал: «Видишь, Мурат, какое хозяйство нам Бог послал! – и, обращаясь к своему собеседнику, добавил: – Он всё о лошадях мечтает, а тут их сотни».Пасечник уже успел рассказать гостю о Мурате, поэтому тот, не расспрашивая ни о чем, отпустил его заниматься своими делами. Перво-наперво, Мурат, никогда не видевший одновременно такого количества лошадей, решил проверить их наличие на поляне. Он сделал несколько несмелых шагов по направлению к стоящим перед ним в плотной массе лошадям и с опаской остановился. Оглянувшись и убедившись, что за ним никто не наблюдает, он взял на всякий случай палку и двинулся медленно вперед. Лошади нехотя расходились по сторонам, образовывая живой коридор. Некоторые поворачивались к Мурату задом и, прижав уши, намеревались ударить нарушителя спокойствия задними ногами, однако вслед за таким проявлением недружелюбия все же освобождали дорогу и отходили в сторону. Жеребята на длинных тоненьких ножках беспрерывно ржали, тыча мягкой мордочкой в животы попадающих им навстречу лошадей. Ослабевшие от голода, они разыскивали соски своих потерянных кормилиц и, не найдя их, получали в ответ от измученных лошадей укусы или тумаки. За короткое время перехода эти красивые ухоженные животные лишились своего привычного лоска: кожа многих была покрыта струпьями, растрескавшиеся копыта кровоточили… Состояние лошадей гнетуще подействовало на Мурата. Но при всем своем желании он ничем не мог помочь бедным животным.
О КОСТРЕ
В этот вечер пасека принимала новых гостей: подъехала арба в сопровождении четырех всадников, в числе которых два давних друга Ибрагима: один из Алагира, а другой из Верхнего Карца. Крепкие объятия, громкие радостные восклицания нарушили ночную тишину гор. Ярко пылающий костер освещал лежащего на траве связанного барана. Деревянные ящики, снятые с арбы, были сложены в кучу. На фоне черного южного неба лунный свет резко обозначил верхушки деревьев с переливающейся шелестящей листвой. Вскоре многолюдная компания с участием охранников весело отмечала встречу старых друзей. Далеко за полночь гости покинули пасеку. Такие встречи продолжались в течение трех дней. За это время лошади в поисках травы разбрелись по всем распадкам и лощинам, но охрана внимательно следила за их перемещениями, не оставляя лошадей без присмотра. На второй день пребывания табуна на поляне пасечник подозвал Мурата и велел ему отогнать группу из пяти лошадей в лощину, указав рукой направление, и наказал присматривать за ними, чтобы они никуда не делись. «Одна лошадь из них будет твоя». Видя нерешительность во взгляде Мурата, пасечник сообщил, что это согласовано с Ибрагимом. Вне себя от радости Мурат бросился выполнять это поручение.
Пользуясь присутствием людей на пасеке, старик снова стал уходить на ночевку домой. Мурат, сытно поужинав с гостями, отправился в свою хибарку на боковую. Добравшись до топчана, он закрыл за собой дверь и мгновенно уснул.
Проснулся Мурат в темноте от какого-то тревожного чувства. Лежа с открытыми глазами, он услышал звуки, напоминающие не то детский плач, не то женские стенания. В испуге он бросился к двери и накинул крючок. Звуки снаружи не прекращались. Переждав немного, он осторожно глянул в маленькое окошко и обомлел: на освещенной луной пустой поляне, были разбросаны какие-то темные кучи, вокруг которых копошились существа похожие на собак. Звуки, видимо, исходили от них. Мурат был поражен такой переменой обстановки: ничего не понимая, он забился в страхе в угол, накрылся одеялом и сидел так с открытыми немигающими глазами. Позже выяснилось, что непривычный вой издавали шакалы, которых здесь никогда не было, но приближающаяся линия фронта гнала их перед собой, заставив проделать немалый путь.
Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть и проснуться. Солнце уже поднялось высоко. В дверях стоял пасечник, в руке он держал торбочку с завтраком для Мурата. Старик явно был в курсе происходящего.
25 августа 1942 года город Моздок был занят немецкими войсками. Обстановка на фронте резко ухудшилась. Нарочный из Владикавказа передал Ибрагиму приказ: «Конезаводу срочно преодолеть перевалы и двигаться на юг». Табун ночью спешно снялся с места и двинулся вглубь ущелья. На перевале лошади вновь срывались в пропасти и разбивались о скалы. Но приказ есть приказ! Еще на поляне конезаводчики попытались было приблизительно определить остаток поголовья и ужаснулись: больше половины лошадей к тому времени уже не было в наличии.
О РЕЗУЛЬТАТЕ
Друзья Ибрагима, проводившие с ним на поляне полные веселья вечера, являлись ответственными работниками районного масштаба. Они, естественно, владели обстановкой в районе и, пожалуй, были и в курсе дел в республике. И они, конечно же, понимали, что их близкому другу, в благонадежности которого они были уверены, грозит суровое наказание за ущерб, нанесенный им стране в военное время. Поэтому их встречи с Ибрагимом у ночного костра не ограничивались только исполнением осетинских песен и приятными воспоминаниями молодости. Их общение с Ибрагимом предоставляло им возможность всестороннего обсуждения гибельных последствий, ожидающих того в связи с создавшейся обстановкой.
А ведь, по сути, вина Ибрагима была в том, что он в одиночку не смог выиграть свою войну.
Ночью табун снялся с поляны, а утром стало известно, что его начальник Ибрагим бесследно исчез.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Прошло полгода, и в Баку был арестован и осужден за измену родине Ибрагим. В конце пятидесятых годов его освободили из заключения. Он вернулся домой, в Северную Осетию, где прожил остаток своих дней.
Судя по тому, что табун не возвратился назад, лошади и люди преодолели перевалы. Но какой ценой был совершен этот подвиг, трудно представить себе даже мысленно.
Фаризат, потерявшая связь с Муратом, безрезультатно обивала властные пороги, пытаясь вернуть племянника. К несчастью, председатель пчелоконторы находился уже на фронте. И лишь благодаря брату соседа, который служил в отряде НКВД, оперирующего в горах Осетии, она смогла увидеть своего мальчика.
На углу одной из улиц Осетинской слободки остановилась военная грузовая полуторка, из кузова которой выпрыгнул мальчик и стремглав пустился по улице. Редкие прохожие узнавали в нем Мурата.
А из уличного громкоговорителя, висящего на высоком столбе, разносилась бодрая мелодия песни:
То не тучи – грозовые облака
По – над Тереком на кручах залегли,
Кличут трубы молодого казака.
Пыль седая стала облаком в дали.
