ПОЭМА
Светлой памяти
Шинкуба Баграта Васильевича
За страницей каждой следом
Этой книги дай пройти,
Дай мне, Господи, изведать
Боль убыхского пути.
Черных туч на небосводе
Стая воронов черней.
Керантух народ уводит,
Как библейский Моисей.
Впереди бушует море,
За лесами Фишт седой.
Две дороги – обе к горю,
Обе в мир ведут иной.
Поднимаясь волны круто,
Разрываются, грозя…
Не последние ль минуты?
Не последняя ль слеза?
Как змея, ползет дорога
От тебя, родной Кавказ.
То ли нет на небе Бога,
То ли бес попутал нас?
Полонили жизни сети.
Кто теперь их разорвет?
Плачет Бытха, плачут дети –
С корнем вырвали народ.
Плачут реки, плачут долы,
Нет у горя их конца…
И Сакут над пеплом дома –
Душу рвет апхиарца.
Перед нами волны-сифы,
Ну, а дальше – просто тьма…
Мы не гунны, мы не скифы –
Что ж мы бросили дома?
Вот тебе земля чужая.
Что не весел, Зауркан?
– Что-то я не вижу рая,
Вместо рая здесь капкан!
С каждым днем слабеют силы.
Горе сводит нас с ума…
Море Черное – могила,
Горы Турции – тюрьма.
Все печальней год от года
И страшнее каждый день,
Остается от народа
Лишь измученная тень…
Кто в аскеры, кто в остроги,
Кто на плаху в свой черед.
Лишь одной молитвой к Богу
Жив пока еще народ.
Под дождями, под ветрами
Надрывайся, но паши,
Стали воины рабами
У жестокого паши.
Где теперь сады и пацха,
Ржанье вольное коней?
Сжал Золак в обиде пальцы,
Так что кровь из-под ногтей.
Ох! Земли родной не видно
За бушующей волной…
Умирать всегда обидно,
Но обидней – на чужой.
Ни черкески нам от рода
Не видать, ни ичига.
А язык? И он уходит
Без родного очага.
Ведь язык живет и в соснах,
В брызгах речки, Зауркан,
И, конечно, в травах росных,
Где бродил ты, мальчуган.
А еще живет он в млеке
Доброй матери твоей…
Здесь о том счастливом веке
Даже думать ты не смей.
Лик у Конии жестокой
Что ограбленный мертвец…
Путь колючий, путь далекий…
Где начало? Где конец?
Путь подобный на верблюде
Невозможно одолеть.
Мы ж – истерзанные люди:
Ноги – язвы, руки – плеть.
Зря Хазрет грозил нам горем,
Смертью нам грозил во мгле:
Как река стремится к морю,
Человек – к родной земле.
Пуст желудок. В горле сухо,
Как чужое, солнце жжет…
Пал народ убыхский духом –
Ни назад и ни вперед.
Но раздался Татластана
Грозный голос над толпой:
– Хоронить себя не станем,
Повторяйте вслед за мной:
«Ахахара! Хахаира!»
В такт в ладони бей, народ!
Пусть во всем услышат мире,
Что убых еще живет.
Пусть земля не слышит плача
И не видит наших слез.
Мы убыхи! Это значит,
Докричимся мы до звезд.
Ну-ка, вспомним, как кружилась
У горянки голова,
Как плясали мы, как жили –
По Кавказу шла молва.
Этот танец – наша сила,
В нем убыха честь и стать.
Даже мертвых из могилы
Он поднимет танцевать.
Так, по зову Татластана,
На Убыхию, вперед
Шел измученный, усталый,
Несдающийся народ.
Шел ночами, шел он днями,
Пули – в спину. Ветер – в грудь…
Весь засеянный костями,
Кто теперь отыщет путь?
Где твоя могила-поле?
Путь последний где найти?
Стал вселенскою он болью –
Частью Млечного Пути!
Я иду. Вокруг виденьем
Ненасытная беда.
Всюду тени, тени, тени
Тех, ушедших навсегда.
Солнце радостью не вспыхнет,
Только что-то здесь и там
На наречии убыхов
Мзымта шепчет берегам.
Даже тучи дождевые,
Сев на склоне Фишт-горы,
Нам расскажут, как живые,
О героях той поры.
Обниму я дуб матерый,
Он ведь тоже слезы льет
Над твоим смертельным горем,
Мой исчезнувший народ.
Опрокинутые горы,
Вверх корнями дерева.
Звезды – плачущие взоры.
Ветер – горькая молва.
Я за голод твой и жажду,
Помолюсь твоей судьбе,
Поклонюсь травинке каждой,
Говорящей о тебе.
Поклонюсь я и заплачу,
Окроплю траву слезой…
Ну, а как мне жить иначе
На покинутой тобой,
На земле, где тени бродят,
Потерявшие покой?
Где ушедшего народа
Слезы, ставшие рекой.
И когда к убыху в гости
Попаду я в мир иной,
Он простит, что воду Хосты
Пил с убыхской я слезой.
