* * *
Пустые яйца –
Любовь к тебе –
безумная курица,
бросившая гнездо.
Бросила и бежит,
бежит-кудахчет,
а детям холодно…
погибнут они безропотно.
«Да какие же это дети? –
Омлет на завтрак», –
думает курица,
бросая гнездо.
(Но сама стала курицей,
потому что ее не бросили.)
Я смотрю ей вслед,
кусаю губы:
вернется-не-вернется? –
Без нее и жизни нет.
Лишь она жива:
наглое яйцо,
которое высидели.
OK
В твоем взгляде на меня –
труха:
осыпаются словечки…
Пузырьки, сердечки –
дыма колечки
лопнули – чпок!
Вышел срок.
Бабочки,
искорки,
огоньки…
Ты погас – вот дымок…
Догорела и я – пепелок…
ок…
ТОЛЕРАНТНАЯ АЛИСА
Когда у Алисы вытянулись ноги,
и голова унеслась в облака,
она, конечно, не знала,
что паровоз догонял ее.
Стремясь к Алисиным ступням,
не чуя беды,
машинист дергал рычаги,
а кочегар подкидывал в топку угля.
Паровоз набирал скорость –
мчался к шагающим впереди ногам,
когда показался задник башмака,
машинист в ужасе затормозил,
раздался пронзительный визг –
Алиса оглянулась и увидела
миленький маленький паровозик
с сотнями испуганных лиц в окнах…
«Если они в меня врежутся,
будет не очень приятно,
надо ведь избегать любых конфликтов,
и мои новенькие башмачки будут изувечены… –
рассуждала она,
пока поезд с диким звуком приближался к ней, –
в конце концов паровозик сделал свой выбор,
надо быть толерантной, верно?… –
продолжала Алиса,
окончательно утверждаясь в своей правоте. –
К тому же хорошая обувь – дорогого стоит!» –
решительно выдохнула она.
А затем подпрыгнула и прижала к земле
железные члены машины:
паровоз разорвался, как тело сороконожки…
Вагоны прилипли к подошвам Алисы,
и она стала разглядывать их,
с восторгом приговаривая:
«Башмачки мои, башмачки,
Вы теперь лучше прежнего,
вы теперь быстрые-быстрые!
На таких чудных подошвах
я буду скользить очень ловко,
я буду ездить на них всюду…
Теперь-то я точно сумею,
теперь-то я точно смогу
всех обогнать,
ни с кем не ссорясь…»
ПСЕВДОПЕРСЕЙ
Небо низко –
пощекочи ему пятки
острым кинжалом,
пока спасаешься бегством
от Беспощадной Горгоны,
от плотоядной души ее,
от безжалостных когтей ее,
от взгляда змей, опутавших ее…
«Пусть исцарапает лицо свое
от безысходности,
пусть пожрет плоть свою
от отчаянья!» –
шепчешь ты зловредно…
Заставил страдать Горгону
доблестный муж!
Дразни это низкое небо:
на таком пределе оно не высекает молний.
Беги!
Вниз – легко!
Беги по склону,
пока остатки нежности
ошалелой Горгоны
стекают с твоего затылка
в ложбинку по спине
на непроницаемую твердь новой истории,
оставляя приторный след
потомкам.
СПОРТ НЕ ПО ПРАВИЛАМ
Ты входишь в женщину легко,
как в ресторан,
не видя преград,
не замечая стеклянной двери,
и разбиваешь нос.
Прыгуны в высоту так же самонадеянны,
с той лишь разницей,
что знают законы физики.
Я помню законы лирики,
но нарушаю их,
прыгая в зыбучие пески –
Может, я нашла себе пару,
горе-атлет?
ПРЕДАТЕЛЬСКАЯ АНАТОМИЯ
Она меняла
мужей и платья,
объятья и ткани,
силу ударов плоти
о неизбежность,
хранила тайны
в глубокой пещере,
жадно пила
из многих ручьев.
Ртуть,
она искала склянку,
в которую
надежно упрячет
округлости и изгибы,
ту,
что не треснет
от жара…
Не суди ее,
сердце Гектора,
не суди ее,
вдова-
Троя,
не суди ее,
багровый песок,
не суди ее,
море…
Вот две груди ее –
две дерзких мишени –
их поразят
стрелы богов.
АУТСАЙД
Глаза и руки ищут убежища,
как вода потопа – щели в ковчеге.
Но убежища всегда заняты,
а ковчег сделан на совесть.
Некоторым предписано быть вне,
Вспомни:
и Ною велено
не каждого спасать.
