К 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
ИЛЛЮСТРАЦИИ К «ИЗБРАННОМУ» ДЗАХО ГАТУЕВА*
ПРЕДИСЛОВИЕ А. ДЗАНТИЕВА
* Дзахо Гатуев. Избранное. Москва «Художественная литература», 1970.
Время – категория не только философская или художественная, но и вполне обыденная, житейская. Глядя на часы, красующиеся на запястье нашей руки, мы определяем время начала трудового рабочего дня или приближающегося обеденного перерыва, предстоящей важной встречи или часы и минуты неизбежной разлуки с близким тебе человеком. Наконец, по времени, складывающемуся в долгие года и десятилетия, мы определяем даты рождения и смерти человека.
Такова раз и навсегда заведенная практика нашего человеческого бытия. Вот только в случае с главным действующим лицом этой книги, Заур-Беком Петровичем Абоевым, это правило не срабатывает. Мы знаем только год его рождения, 1931-й, но, увы, не знаем второй, печальной даты, даты его ухода из жизни. Ситуация в высшей мере нелепая, абсурдная. Известно лишь одно: в один из памятных, а теперь с полным основанием можно утверждать – скорбных московских февральских дней 2000 года художник, по обыкновению, вышел из дома по направлению к своей творческой студии и бесследно исчез. Исчез, как порой исчезает с экранов радаров самолет, так и не долетевший до конечного пункта назначения и бесследно пропавший на бесконечных просторах вселенной. Это трагическое происшествие для близкой родни, для друзей художника, для всех, кто знал и любил Заур-Бека Абоева, было, по меньшей мере, шоковое: жил человек – и вдруг в одночасье исчез.
В первые часы, дни, месяцы этой ужасной, нелепой потери еще была, еще теплилась надежда, что человек, известнейший во всей России и даже во всем мире, найдется, его не могут не найти хотя бы те, кто найти его был просто обязан по закону, по долгу службы, по зову сердца, наконец. Однако с годами эта надежда угасла, как угасает вконец выгоревшая свеча, заставив всех поверить в неизбежное: был человек, и нет его. Что остается тем, кто остался, кто пережил эту тяжелую, страшную трагедию? Как ни кощунственно это может прозвучать сегодня, но в этом безотрадном, скорбном происшествии можно усмотреть и позитивный момент, пожалуй, единственный, который позволяет вконец опечаленным близким чуточку взбодриться и хотя бы на миг смахнуть слезы с глаз. Да, человек бесследно и навсегда исчез, с этим теперь надо всем окончательно смириться, однако с нами, живыми и живущими, навсегда осталась большая и теплая человеческая память о нем, память как об очень добром, нежном, красивом, умном, эрудированном человеке, горячо, страстно, вдохновенно любящем свою родину и свой народ. Навсегда осталось его художественное творчество, яркое, звонкое, оригинальное. Эта книга, которую вы держите в руках и которую с такой любовью, с таким трепетом собирала чуть ли не по крупинкам сестра художника Алета и которую так любезно, с таким старанием и тщательностью подготовили к печати наши издатели, тоже является одним из ярких подтверждений того, что Заур-Бек Абоев, человек и ху дожник, жив, что он и сегодня с нами, со своими близкими, с бесчисленными друзьями, со своей малой родиной, селом Верхний Зарамаг, со всей Осетией, горной и равнинной, с Москвой, к которой он питал такую же страстную привязанность, как к родному Владикавказу. Память настойчиво пробуждает в сознании бессмертные строки поэта: «Нет, весь я не умру – душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит…» Я был школьником младших классов, когда впервые узнал Заур-Бека. Он был частым и желанным гостем в нашем доме. Заур-Бек приходился мне родней по материнской линии, к тому же его связывали крепкие дружеские отношения с моим старшим братом, Юрием. Эта дружба, которую они как большую святыню пронесли через всю жизнь, связывала не только их двоих, но и Умара Канукова и Казбека Дзиова, людей, внесших заметный вклад в осетинскую культуру. Позже, когда, будучи студентом Ленинградской Академии художеств, я транзитом проезжал Москву, меня неизменно встречал и провожал уважаемый Заур-Бек, тем самым оказывая мне, младшему, большой почет и попутно как бы давая мне наглядные уроки высокой нравственности и национального этикета. Впрочем, такое внимание Заур-Бек оказывал не только мне, но и всем, решительно всем знакомым, приезжавшим из Осетии в Москву. Уже тогда обладая большим авторитетом и известностью в высоких московских кругах, он был, без преувеличения, нашим постпредом в столичном граде. Осетию же и Кавказ Заур-Бек всегда любил горячо и самозабвенно. Эта любовь особенно наглядно прослеживается в его творчестве.
Закончив московский полиграфический институт в 1957 году, где учился у признанного мэтра графического искусства Андрея Гончарова, Заур-Бек Абоев стал известным мастером книжной и станковой графики. Почти ни одна художественная выставка тех лет не проходила без участия в ней произведений Заур-Бека. Особенно заметным явлением в художественной жизни Осетии и России стали в середине 70-х годов его большие графиче-ские серии «Осетия и осетины» и «Памятники архитектуры и старины Осетии». В произведениях этой серии перед зрителем вставали образы красивых и гордых людей, исполненные яркой поэзии картины кавказской природы. Выразительность таких листов, как «Горец», «Портрет осетина с конем», «Руслан», «Танец пастухов» достигалась за счет обостренного чувства ритма, светотеневой пластики, живой силы контурного рисунка, напоминающего переплетения осетинского орнамента.
Очень заметен след, оставленный Заур-Беком Абоевым в книжной графике. На протяжении более четверти века едва ли не все книги о Северном Кавказе, выходящие в различных московских издательствах, что называется, проходили через руки Заур-Бека Абоева, оформлялись и иллюстрировались им. Это были книги таких известных и таких разных кавказских поэтов и прозаиков, как Расул Гамзатов, Акакий Церетели, Керим Отаров, Георгий Кайтуков, Алим Кешоков, Тотырбек Джатиев, Александр Бек, Абу-Бакар и многие, многие другие. При этом художник пользовался самыми разнообразными графическими приемами и техниками – офорт, монотипия, акварель, пастель, гуашь, темпера. Часто Заур-Бек обращался и к цвету. В живописи художник дает простор своей жизнерадостной любви к яркому, открытому цвету в смелых, неожиданных сочетаниях. Это наглядно прослеживается в таких работах художника, как «Портрет героя гражданской войны Бадилы Гагиева», и особенно в портретных изображениях святого Уастырджи – бога путников и покровителя мужчин. Последние давно стали хрестоматийными, они любимы, почитаемы в народе и до сих пор охотно печатаются и тиражируются.
Небольшая зарисовка о Заур-Беке Абоеве будет неполной, если не вспомнить о его страстном увлечении поэзией. Она привела к вполне естественному шагу, когда и сам Заур-Бек стал писать стихи и даже целые поэмы. Писал он исключительно на родном осетинском языке, сохранить который горячо и страстно призывал. О чем эти стихи? Конечно же, о родной Осетии, о своем народе, жизнью и заботами которого всегда жил Заур-Бек Абоев.
И еще один штрих, наглядно свидетельствующий о любви Заур-Бека к Кавказу и к Осетии: на протяжении ряда лет вплоть до своих последних земных дней он носил на указательном пальце правой руки большой красивый перстень с портретным изображением великого скифского философа Анахарсиса. Особо любопытным и интересующимся Заур-Бек не без удовольствия рассказывал как об истории создания этого перстня, так и об истории древнего мира, в которой мудрец Анахарсис занимал особое почетное место. В моих же глазах перстень Заур-Бека был сродни обручальному, он словно бы свидетельствовал, что его владелец навсегда повязан, обручен со своим народом, с родной Осетией, с ее славной историей, с ее яркими выдающимися представителями.
Таким, влюбленным в жизнь и в свою родину, навсегда останется в нашей памяти и в нашем искусстве Заур-Бек Абоев.
Анатолий Дзантиев
Дзахо Гатуев. Избранное. «АМРАН»
Дзахо Гатуев. Избранное. «АМРАН»<BR>
Дзахо Гатуев. Избранное. «ТАШУ-АЛИ»
Дзахо Гатуев. Избранное. «ТАШУ-АЛИ»
Дзахо Гатуев. Избранное. «СТАКАН ШЕЙХА»
Дзахо Гатуев. Избранное. «СТАКАН ШЕЙХА»
Дзахо Гатуев. Избранное. «ГАГА-АУЛ»
Дзахо Гатуев. Избранное. «ГАГА-АУЛ»
