* * *
Правдива только боль,
а жизнь – ее оттенки.
И сердце бьется,
как Магдалина, у креста
мертвеющего тела.
Час одиночества – час смерти,
где ни живых, ни мертвых –
только Бог.
И только бесконечность веры –
бесконечность.
И вестники у входа…
ДЛИТЕЛЬНОСТЬ
Город высечен в камне отчаяния,
и красные обломки усилий
покоятся в тишине заходящего солнца.
Движение песков омывает углы,
распутья,
раздумья
на берегу глубокой пустыни
одиночества.
* * *
Я только мрак во мраке
и неуклонно лечу
в черную яму
слепого пространства,
сохраняя в себе Твой свет,
как искру бытия
на пепелище смерти.
* * *
О, земля голоса Христова –
пространство крика со Креста!
Masmera min haselub* –
в глубоком сердце.
Жизнь Имени стучит, как кровь, в висках
на трудном переходе.
С Твоих высот я узнаю’ себя
в той долгой пропасти вокруг Голгофы.
В пространстве мира –
masmera min haselub –
насквозь,
как благодатный дождь.
Длинные гвозди Креста –
в пространстве крика:
– Lama sabahtani!..
В пространстве одиночества Твой Крест.
И страшно узнавать…
* * *
Неутоляющее время исчезает
в трещинах беспамятства земли.
Богатое зерно смерть сеет,
и карты городов обломками начерчены.
Но сквозь Хаос
пробивается свет веры,
как рассветный луч
нового Иерусалима.
* * *
Время шумит
в мертвой раковине мира,
как эхо множества
одиночеств.
* * *
Счастливым быть поэту не к лицу.
Ты посреди искрящейся Вселенной,
Ты в центре человеческой геенны,
Не близкий ни к началу, ни к концу.
* * *
Время ничего не заберет,
Лишь волной по мертвым губам брызнет.
Сердце бьется, а душа живет,
Словно уже в вечности, при жизни.
* * *
И на крайнем обрыве хранимый,
Вижу в памяти зоркой и мнимой,
Как за клубами черного дыма
Серафимы горят, серафимы.
Сжато горло пространства удушьем.
Непостроенный храм не нарушен.
Узел памяти туже и туже,
Голос в зареве глуше и глуше.
Мир струится беспамятным дымом.
Губы ловят последнее имя.
Неказнимы, незримы, одни мы.
Но летят над огнем серафимы…
* * *
Земную разрывая грудь,
Тишайшей высоты вдохнуть
В пространстве пристально-знакомом…
А мир сей – мост, а мир сей – путь:
Иди, не строя себе дома.
Бездомен на земле любой,
В сгущающейся мгле слепой.
А путь один, и ты – один,
Как Он, принявший эту боль
От холода людских пустынь.
* * *
«Когда-нибудь» и «никогда» –
На той же плоскости креста.
Возможность каждая у Бога.
И темной боли высота,
Как осиянная дорога.
Днем завтрашним почти живой
И от вчерашних слез слепой;
Сегодня – долгая разлука.
Когда-нибудь приду домой,
Здесь никогда не встретив друга.
ЭХО МОЛЧАНИЯ
Памяти Т.Э.Л.
I
Молчание имени –
неодолимый зов
сквозь все земные перевалы,
провалы,
обвалы
рушащегося мира –
лишь одно имя молчания.
II
Не горгульи в готическом воздухе,
не хрупкая память известняка,
не тяжелые волны над звездной пропастью,
не острота потерянного храма –
лишь одно непроизносимое имя
на небесной плоскости
земного креста.
III
Тростник стремления был полон света
на берегу солнечного Евфрата,
и древние глубины увлекали поток души.
Звучащие линии его мира
длились в тебе,
и слиянием открывалась вечность.
Пока не донеслась смерть,
как эхо молчания,
и линии не измерили пустоту.
Но флейта вскрытого звука
продолжает музыку соленых вод души
на берегу Бытия.
VI
Фотография
Тихая нежность сквозь вечность:
мертвый вечер
в живом зрачке.
Вечер на хеттских холмах,
как последняя нежность
первой любви.
Библейские воды уходят в ночь,
где на берегу твоей жизни
остается лишь вечная нежность взгляда
сквозь одиночество времени.
V
Его смерть
осталась длиться твоей жизнью
в хаосе разрушенного мира,
где Дух Господень
витал над темными водами
накануне сотворения
твоего бытия.
VI
Прикосновения были,
как лепестки молчаливых цветов
на последнем закате,
сиявшем в волнах памяти.
…В агонии воскреснув, ты вернулся
к простым цветам на берегу небесного Евфрата.
