* * *
Стул. Стол. И кофе недопитый.
За садом снега серебро.
Соседский двор. Фонарь разбитый.
И шепот ветки об окно.
Собачий лай. Далекий оклик.
И тракта черная стезя.
И лес в снегу, известный модник,
И Вифлеемская звезда.
И туч свинцовых перекаты,
Нависнув низко, смотрят в даль.
И солнца робкие закаты,
И неба пасмурная сталь.
И ветки-руки ивы древней
Вниз по ложбинке, у ручья.
И лист осиновый, что нервно
Дрожит, мне сердце бередя.
Стул. Стол. И кофе недопитый.
За садом снега серебро.
Соседский двор. Фонарь разбитый.
Давным-давно, давным-давно…
ВСТРЕЧА НА ВОКЗАЛЕ
Шапка смешная, плеч хрупкие дуги,
Образ пунктиром средь тысячи лиц.
Нервно сжимают озябшие руки
Холод давно прирученных синиц.
Взгляд растерялся. Ласкает колючую
Вроссыпь летящую мимо толпу.
Влево шаг. Вправо. В пучину кипучую,
Тут же назад, шаг ловя налету.
«Здравствуй, родная! Ты что, испугалась?»,
Сердцем касаюсь ее, чуть дыша.
«Я опоздал ведь на самую малость,
Как ты добралась? Пойдем не спеша?».
«Дома что нового? В школе? Как мама?
Ты расскажи мне, ты все расскажи».
Все, как у всех. И вчерашняя драма –
Просто осколок стеклянной души.
Парк, променад, газировка, конфеты –
Я, как пижон, покупаю тебя…
Бог мне простит. Я еще не отпетый,
Только вот ты… Ты простишь мне, дитя?
Вечер. Чернилами город зачеркнут.
Колки деревья, машины, мосты.
Нет меня больше… Но звезды не меркнут
В отблесках старой и глупой луны.
ОСЕННЕЕ
Снова осень. Хмуро с выси
Небо смотрит мутным оком.
Вдоль межи, стыдливо, скоком,
Солнца луч крадется лисий.
Пар змеится над полями,
Сизым облаком, обманом.
И на дубе старом, пьяном,
Ворон с мертвыми глазами.
Тишина. Ни звука боле…
Время, вдруг, остановилось,
Замерло, перетворилось,
Подчинившись Божьей воле.
Кровь все тише, как во сне.
В сердце метится усталость,
И в глаза слепая жалость
Тихо просится ко мне.
БАХУС ЗИМЫ
С погодой нет сегодня сладу,
Дробят снежинки об окно
И в даль от сумречного сада
Легло из снега полотно.
Художник пьян, почти неистов,
Смят и надломлен белый холст,
Отрекшись от вчерашних истин,
Он произносит горький тост.
Он пьет до дна за холод неба,
За долгий сон седой земли,
За царство тьмы и рабство света,
За плен у мачехи-зимы.
За вихрей синих перезвоны
И за лихую снеговерть,
За ветра шепчущие стоны,
За солнца тающую медь.
И взявши кисть, и приосанясь,
Он ловко бьет – мазки густы,
И снег летит, земли касаясь,
Укрыв дороги и мосты.
Он снова пьет и бьет сердито
Бокал из тонкого стекла.
Холст завершен, кисть позабыта,
Гуляй, отступница-зима!
* * *
К чему что говорить, ведь сказано все ране,
И выставлять на суд сердечка робкий стук.
Христос все не идет. И жизненные драмы
Для неба жалкий фарс никчемнейших потуг.
Надев на совесть кляп, как будто бы случайно,
И душу затерев в подобласть живота,
Мы рвемся в жизни бой, презрев свое отчаянье,
И бьемся за себя без страха и стыда.
Заброшены, в углу, мечты пылятся где-то,
И первая любовь теперь лишь просто секс.
Всем «почему» нашлись практичные ответы,
И пиво по утрам, и вездесущий стресс.
Пред вечностью седой мы, нет, не виноваты:
Еврейский холокост и наш распятый бог.
Вернувшись с жизни мы в крови снимаем латы,
Успехам подводя сомнительный итог.
О, Боже, дай нам сил, с Тобой хоть раз остаться,
И слышать стали звон о сломанную кость.
И прикоснуться раз лишь кончиками пальцев
К Твоим следам в пыли, сменив на кротость злость.
* * *
Прими, как есть. Знай, все пройдет,
Когда в протянутую руку
Не хлеба белого краюху,
А камень лишь судьба кладет.
Будь благодарен ей за то.
Сомкни уста, пусть кость сломится,
И боль сквозь сердце устремится,
Не вопрошай «Зачем? За что?»
Или когда с улыбкой милой
Невестой чудной – дивный сон! –
На грудь вползает скорпион
Под звуки сладостные лиры.
Прижми его к своей груди:
Пусть сердце бедное не бьется,
Когда по телу пронесется
Огонь погубленной любви.
Прими, как есть. Да будет так!
И пусть с тобою Бог пребудет,
Когда твой лучший друг забудет
Про честь и дружбу впопыхах.
Аминь! Я ныне умываю руки,
Судьбой обманутый не раз,
Устав от суетных проказ,
Я ухожу, прощайте, други!
ВЕЧЕР НА ОКРАИНЕ
Клякса зимнего вечера. Рваные челки
Задубевших деревьев топорщатся влет.
Выстрел холодом фар. И дорожные волки
Как и прежде устало вгрызаются в лед.
Наста хруст – как костей – шепчут шины
Сквозь морщины промерзшей земли.
Рядом серые стены. За стенами джинны
Труб фабричных в изгибах смердящей змеи.
А поодаль – сараи, слепые бараки,
Терема для извечно рабочих семей.
Словно теплые тюрьмы для браков из брака –
Жить становится лучше и все веселей!
Месяц вынырнул зябко, завыли собаки,
Заклубила поземка, стыдливо шурша.
Сердце ноет тревожно и просит бодяги,
И шевелится где-то чужая душа.
