К 50-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
Переводы с осетинского В. ХАРЕБОВОЙ-ШВЕЦ и Т. САЛАМОВА
ВЕЧЕР
Жвачку лет крыльцо жует устало
Челюстью дверного косяка.
Дверь, как лошадь, бабушка взнуздала
Стертою уздечкою крючка.
Вот она зовет меня ложиться,
В колыбели сказок засыпать.
Будут в сердце песни ветра литься,
Перцем дум его пересыпать.
* * *
Я дерево мозга
клюкой языка сотрясаю,
В корзину души
осыпаются желуди мыслей.
Хотя бы во сне
прикоснуться мне к детскому раю!..
На желобе лет
мои дни, словно сырость, повисли.
Что можно состряпать
из жизни без солнца закваски!
Без солнца и песня
тускла, как болотная жижа.
В пустыне бумажной перо
все тоскует о ласке,
Собачий язык его
буквы-булыжники лижет.
УТРО
Под песню ветра дерево зевает,
И по двору разлился птичий хор,
И, словно иней, землю покрывает
Проснувшихся цветов сплошной ковер.
Целует землю в щеки дерзкий ветер,
Внизу шумит прохладная река,
А из кармана неба блики света,
Как зайцы, резво скачут в облака.
ВЕЧЕР
Небосклон исходит алой кровью,
С гор течет ко мне ее поток.
Ветер гонит лунную корову,
И темнеет сумерек платок.
Т.
Прошу тебя:
Когда меня ты встретишь –
Ты чистоту доверчивого взгляда
В трясину моих глаз не окунай!..
* * *
Я думал недавно: «Как странно устроено сердце:
Не любит – любя,
и, горюя, – оно не горюет.
Когда же, ослепнув в тумане,
оно разобьется о камни –
Не станут страданья его и мучения меньше».
* * *
В перьях снов катается отчаянье,
Вдребезги мечты мои круша.
В волны глаз твоих упав случайно,
Тонет полумертвая душа.
Вспоминать твою улыбку глупо –
Только бередить свою печаль…
Имени заветного голубку
Ястреб губ моих уносит вдаль…
* * *
На столе моих щек
сковородка твоих поцелуев пылает огнем.
Ты коснулась руки моей трепетно
белой ладонью и, гордость презрев,
Ты просила прощенья…
Давно уже нет тебя в сердце моем.
Ты теперь не моя –
Я об этом узнал, протрезвев.
Ты теперь не моя…
И веселого смеха абаз
Онемевшей рукой языка
я достал из кармана груди,
Через стенку зубов перебросил –
и он зазвенел на камнях твоих глаз…
Ты теперь не моя…
Уходи!
* * *
Бутылка вина взорвалась, как граната,
в объятиях Музы моей.
Она умирать не хотела,
кого-то со стоном звала.
Кого же? – Тебя. Это ты от холодных кошмаров,
От бед и страданий ее защищала всегда –
кто ж еще?
К тебе ее были мольбы.
Отправляясь в объятья Поэзии,
Она омывала себя в роднике твоих глаз –
теперь ты не слышишь ее.
Ну что же, бывает. Кому интересны
души полумертвой страданья?..
Бутылка вина взорвалась, как граната,
в объятиях Музы моей.
Она не погибла, но что ее ждет впереди? –
Бездонная пасть сумасшедшего дома,
Который в бреду ледяном
Сжует ее деснами смятых постелей.
* * *
Я не нужен Дигоре,
И ты не нужна мне, Дигора…
Не люблю свой народ –
и душа леденеет во мне.
Был не нужен Дигоре,
И все ж – как нужна мне Дигора!
Но преградой стоят
между нами глухие заборы,
Возведенные мною из слез –
из тяжелых камней.
Я на сердца больного арбе
подвозил эти камни к границе.
Счастья белый плетень –
растерял я его по больницам,
Доктора мне его разметали
рогами своих языков.
Я бы заново сплел,
только заперта юность в гробнице,
На которой мечта
не пустила весенних ростков.
Что за горе!
В Дигоре
не нуждаюсь ни дня,
И тебе я не нужен, Дигора…
Так чего же ты хочешь
теперь от меня?..
МОЯ ЖИЗНЬ
…что же делать, что же делать,
нет больше домашнего очага!
Двери открыты на вьюжную площадь.
А.Блок
Где вы, юные сны, этот омут,
где золото солнца звенело,
Где серебряный смех разливался, дрожа…
Все прошло.
С ветки маминых рук мое яблоко –
сердце незрелое –
С высоты той безоблачной жизни
упало на спину ежа.
Как тут быть?
Кто страданья души моей
примет на веру,
Кто поймет мои стоны?
Святую росу –
Мои чистые слезы,
осколки разбитой химеры,
К маме я на снежинках –
на войлоке белом несу.
МАТЕРИ
Давно меня странная мысль беспокоит одна:
Когда ты умрешь – надо будет и мне поспешить.
Как жизнь средь людей неуютна и как холодна!
Их хмурые взоры – оковы для вольной души.
Ну что же, мы вместе уйдем от хулы и врагов –
Злословье и ложь
не страшны в той далекой стране…
Зачем, мое имя, ты в рабстве у злых языков?
Зачем, моя жизнь, так была ты жестока ко мне?
