Судить о жанровой природе поэтического произведения – это значит устанавливать наличие объективно существующих связей между ним и другими, родственными ему произведениями по жанровому признаку. Над этим вопросом ломали голову многие, начиная от Аристотеля («Об искусстве поэзии») и кончая теоретиками отечественной литературы, но какого-либо единого подхода так и не было найдено. Эта неопределенность свидетельствует о сложности проблемы. И здесь, помимо общих методологических основ, немалое значение имеет тот материал, которым ученый оперирует в ходе своего исследования.
Этим и объясняется наш интерес к жанрообразованию и жанровым особенностям современной осетинской поэзии. Мы далеки от намерения предлагать какие-нибудь новые определения жанра, ставя перед собой задачу системного анализа лирических, эпических и сатирических жанров в творчестве М. Дзасохова, Ш. Джикаева и К. Ходова. Своеобразным лейтмотивом для нас стали слова Д.С.Лихачева: «Литературные жанры появляются только на определенной стадии развития искусства слова и затем меняются и сменяются». Эта справедливая мысль помогает нам понять, что вне учета этих факторов, всегда будет сохраняться опасность субъективизма и случайности. Исходя из основной задачи (жанрообразование и его особенности), можно утверждать, что жанры необходимо рассматривать не сами по себе, не в статичной совокупности самостоятельно существующих единиц, а как формы движения литературного процесса.
Жанр – это отражение известной законченности этапа познания, формула добытой эстетической истины. Универсальные компоненты целостной художественной мысли – идея, образ, настроение – порождают подвижное системное целое на всех уровнях творчества. В тех случаях, когда ведущая идея не укладывается целиком в сюжет данного произведения или его фрагмента, авторская мысль в отдельных своих ответвлениях как бы формализируется, прибегая к общеупотребительным формам повествования. Здесь с особенной наглядностью обнаруживается связь поэта с предыдущей традицией. Благодаря творчеству М. Дзасохова мы стали свидетелями появления и распространения таких жанровых форм, как четверостишие-раздумье, четверостишие-назидание, четверостишие-завет, четверостишие-эпиграмма, четверостишие-раскаяние, четверостишие-метафора и т.д.
«Малые» формы, абсолютно преобладающие в поэзии М. Дзасохова, возникли не оттого, что поэт, в отличие от своих предшественников, о большом умеет говорить кратко, и не оттого, что он обладает особым даром видеть большое в мелочах жизни. Все это было, но не этим непосредственно объясняется преобладание четверостиший, а прежде всего особой ориентацией авторской мысли, улавливающей сходство между процессами, совершающимися в человеке, природе и обществе. Отсюда и трансформация героя, и – как следствие – эволюция всей жанровой системы дзасоховского творчества. Каждое стихотворение поэта как бы оказывается элементом в общей системе, объединяемой единством лирического героя. Но положение коренным образом меняется в отношении четверостиший М. Дзасохова. Поэт-рубаист не присутствует в своих произведениях как личность. Его миниатюры соотнесены не с его индивидуальностью, а с идеей жанра, идеей истины в рационалистическом ее толковании в пределах жанровых схем.
Опыт современной осетинской поэзии убеждает, что вместе с переводами О. Хайяма в нее вошла и новая разновидность жанра – рубаи, который влился в нашу литературу настолько органично, что сегодня без него нельзя представить творчество многих стихотворцев. Используя форму восточного катрена, поэты вносят в национальную поэтическую культуру и оригинальные метрические размеры. Многие миниатюры М. Дзасохова отличаются органичным взаимодействием «хайямовских образов» с традиционным построением осетинских четверостиший (цыппарржнхъон), ведущих свое начало из фольклора и классической поэзии. Обращение к восточному мыслевыражению было осознанным актом творчества М. Дзасохова, переводившего на родной язык О. Хайяма. Дзасохов обратился к этой традиции, потому что был глубоко уверен в ее современности. Однако важно учесть и то, что право на жизнь в осетинской поэзии жанр рубаи обрел благодаря творческим исканиям самого поэта.
Вследствие этого в творчестве М. Дзасохова появилась разновидность четверостиший в форме «спора, вопроса и ответа» с классиками, коллегами, современниками. То есть, если рубаисты прошлого не призывали в открытой форме к преобразованию мира, и все хорошее и плохое оценивали как посланное Всевышним, то М. Дзасохов твердо призывает искать причины существующего на земле зла и насилия в своей действительности, в общественном устройств («Вечная сила», «Насилие», «Достойный ответ» и др.). Внимательный анализ четверостиший М. Дзасохова позволяет отметить следующее: строго соблюдая каноны жанра четверостиший, поэт создал стихи, не уступающие лучшим образцам классической поэзии. Выразив в них свои социальные и философские воззрения, он стал основоположником современного осетинского рубаи, тем самым способствуя дальнейшему развитию этого жанра в осетинской поэзии. Его четверостишия отображают конкретные события прошлого и настоящего. Дидактико-философские идеи направлены на воспитание у осетинских читателей лучших человеческих качеств. Любовные четверостишия М. Дзасохова отличаются особой душевностью и откровенностью, в которых он тонко и изящно передает динамику чувств и переживаний современников. Определенное количество четверостиший написано им в ответ на многие стихи классиков, собратьев по перу. Вступая с ними в «спор», он высказывает новые мысли и утверждает высокие идеалы своей эпохи.
Рубаи М. Дзасохова отмечены высокой гражданственностью. Представляя органический сплав лирики и публицистики, они несут в себе яркие приметы времени, проявившиеся не только в злободневности тематики стихотворений, в их прямой связи с борьбой за построение и укрепление справедливого общества в условиях новой общественно-политической формации, но и в поэтическом ракурсе, в самой разработке темы, в самой манере художественного раскрытия содержания.
Жанр баллады в поэтическом творчестве Ш. Джикаева обладает свойством взаимодействия литературных и фольклорных традиций («Пир Тимура», «Хетёг», «Цветной сон», «Чермен-обозчик»), открывая возможности их нравственно-эстетического влияния на современную осетинскую поэзию. Широта художественных подходов к прошлому отражает богатство его патриотических представлений, но вместе с тем демонстрирует и творческую сосредоточенность. Подготавливая в большинстве случаев поэмные решения, джикаевская баллада прослеживает истоки национального характера: дальние, давние и достаточно близкие по времени. Основная тема таких баллад раскрывается в духе народных легенд, притч и исторических песен. Как правило, это поэтические портреты выдающихся предводителей (Тимур), вождей народных масс (Хетёг, Чермен). Но в нескольких произведениях подобные фигуры отодвинуты на второй план – вперед выходят герои меньшего масштаба, а то и вовсе безымянные. Таковы «седобородый старец» («Встреча»), «одинокая мать» («Траурная ласточка»), «нартский поэт» («Бокал»), «молодая сноха» «Проклятие позора»).
Баллады Ш. Джикаева концентрируют и обостряют этический смысл воспроизводимых человеческих отношений. Нравственная составляющая постигается в общечеловеческих своих первоосновах. На передний план выдвигаются вопросы чести, долга, верности, любви, братства и памяти. Сродни этой проблематике и форма разрешения межчеловеческих конфликтов. Перспективу дальнейшего исследования затронутых нами проблем мы видим в расширении поля сопоставления за счет введения материалов осетинской лирики XX столетия. Другой необходимый acпект – сопоставительный анализ осетинской и кавказской балладной традиции ХIХ-ХХ веков, что позволит выявить новые грани поэтики Ш. Джикаева.
В поэме-причитании «Большой плач Осетии» автор приходит к слиянию своего идеала с народным и общечеловеческим идеалом естественным для художника путем. Собственный горизонт поэта отражает натиск трех стихий: террористический беспредел, пролитие невинной крови и боль человеческого сердца. «Кровь и пепел» властно потребовали от поэта выхода за рамки непосредственно осязаемого и близко видимого. Бесланская трагедия сближает расстояния, обостряет контрасты, ускоряет переходы из одного состояния в другое. В этой обстановке Ш. Джикаев сопрягает дальнее с близким, расчленяет, сопоставляет. Развалины бесланской школы и восход утренней звезды над родным Тереком – только начало для мучительного собирания воедино раздробленного терактом некогда поэтически единого и цельного «Я». Глубина анализа, проникновение в национальный характер осетин посттрагедийного времени потому и достигает цели, что Ш. Джикаев смотрит на своего эпического героя, как на категорию историческую.
Поэма «Большой плач Осетии» – суд над террором, над обедняющим человека равнодушием, соглашательством и эгоизмом. Трагедия привела народ Осетии и все человечество к новому, кровавому опыту. Нo литература – это творческий процесс. И в наше динамичное время принципы поэтики поэмы-причитания нельзя разрабатывать бесконечно. Поэт должен искать новые пути, углублять поиск. Случилось так, что мне довелось стать первым исследователем поэмы-причитания. Не только из содержания текста, но и из бесед с автором я извлек немало пользы для исчерпывающего анализа лиро-эпического произведения. Одну из наших встреч Ш. Джикаев закончил чрезвычайно важным для меня откровением: «Я очень жду реакцию на поэму, в которой бы критики увидели человека наедине с миром. Человека, в сознании и в душе которого живут память, боль, горе и надежда, неминуемое наказание за преступление и, самое главное, вера в будущее. Поэма «Большой плач Осетии» именно для таких людей».
И с ним нельзя не согласиться: по частям нелегко восстановить целое, особенно в лиро-эпической поэзии. Тем более, в поэзии новаторской, какой, несомненно, является в современной осетинской литературе поэма Ш. Джикаева «Большой плач Осетии». Законченная по свежим следам бесланской трагедии в 2004 году, она явилась ответом на пессимистические прогнозы о судьбах мира и человека. Здесь ясный разум и человеческое сердце поэта противятся ожиданию краха, противопоставляют ему анализ состояния мира, ищут трезвое решение. В критике еще будут говорить о форме новой поэмы Шамиля Джикаева. Она обусловлена содержанием. Идея поэмы в том, что человек не достоин звания человека, если он живет вслепую, оставаясь рабом страха и неуверенности перед террором. Но человек должен победить атавистический страх перед насилием.
Поэма «Большой плач Осетии» многослойна, многопланова. Это знак некоего исторического предела возможностей человеческого духа, это страница исторической памяти, в которой остаются светящиеся зарубки наших действий, ошибок, дерзаний и, конечно же, мужества. Это своего рода; ступени познания. Образы героев – на грани символов, обретающих плоть реальности в тех местах, где автору особенно нужны веские эмоциональные доказательства. Но для автора существует настоятельная потребность донести до своего читателя идею, ставшую в процессе работы собственной судьбой. Глубоко национальная по истокам поэтика лиро-эпического произведения выводит «Большой плач Осетии» за пределы региональной темы: существенное – общечеловечно, а несущественное – провинциально. Истинно национальное, народное в поэзии – это то, что устремлено к идеалу общего прогресса. Народность – категория новаторства, не только традиции. Народным мы можем называть в искусстве слова только то, что созвучно глубокой мечте человека о счастье, правде и свободе. А эти слова на всех языках имеют одно значение, если произносит их народ устами своих поэтов.
В поэтическом творчестве К.Ходова можно выделить четыре направления: а) лирическое; б) интеллектуальное; в) интимное; г) сатирическое. Каждый из этих потоков вдохновения – это отражение определенного периода в творчестве поэта, свидетельство неутомимой и ищущей природы его поэтического «Я». Приверженность этим четырем сторонам поэтических частей света дает о себе знать и сегодня. Обозначенные стилевые модели и выраженная в них концепция поэтического мира, порождают оригинальный, личностный и поэтический характер. Благодаря этому поэзия К. Ходова отличается структурным многообразием, где каждая деталь (и внешняя, и внутренняя) служит точности воплощения замысла. Был период, когда автор временно «отказался» от рифмы и обратился к верлибру и белому стиху. Однако спустя годы поэт снова вернулся к классической структуре стиха, предпочел сохранить верность классической традиции.
Многообразие жанровых решений в поэзии К. Ходова (в частности верлибр) имеет родство со средневековым осетинским стихом, которое позволяет считать историко-литературный памятник «Нузальскую надпись» образцом средневекового осетинского верлибра. Отдельные элементы верлибра можно найти и у Аксо Колиева, Темырболата Мамсурова, Сека Гадиева, Стефана Мамитова и Гаппо Баева. Верлибр Камала Ходова (в зависимости от того, какие задачи ставит перед собой автор) принимает различные формы: он может быть пространным и повествовательным, как поэмы его любимого латиноамериканского классика Пабло Неруды, или, наоборот, как японское хокку. Читая его изящные, «свободные» миниатюры, думаешь: верлибром писать легко. Поэтическая грань между стихами и не стихами очень тонкая, однако ее контуры К. Ходову хорошо видны во всех поэтических жанрах.
Творческая стезя – чрезвычайно тонкая, интимная, чуждая каким бы то ни было стереотипам, материя. Огонь поэтического вдохновения у К. Ходова подчиняется индивидуальному, только одному ему свойственному алгоритму: то замирает на неопределенное время, то возрождается. Согласно закону сохранения поэтической энергии, чем глубже и продолжительнее бывает пауза, тем плотнее и насыщеннее оказывается создаваемое произведение. Все это не могло не способствовать жанрово-тематической циклизации, столь характерной для творчества К. Ходова, поэта удивительно сосредоточенного на константах создаваемого им поэтического мира. В нем жанр сонета занимает не слишком большое, но достаточно заметное место. В первом томе его собрания сочинений содержится всего шесть произведений, обнаруживающих в той или иной мере признаки этой твердой жанрово-строфической формы. Кроме этого, им переведено еще шесть сонетов Бокаччо, Шекспира, Петрарки и Лопе де Веги. Сам факт обращения Камала Ходова к сонетной форме не требует объяснения. Скорее можно озадачиться вопросом: «Почему им написано так мало сонетов?». Но если вспомнить, что и в других жанpax он не отличается особой плодовитостью, то вопросы отпадут сами по себе. И позволят перейти к констатации важных интегрирующих факторов: а) выражение концептуального для поэта закона гравитации материи; б) противостояние вечности и мгновения, высоты и бездны, ветра и меча, славы и миража, плоти и природы, творческого вдохновения.
Литературные пародии Камала Ходова близки к критике, но они, чаще всего, имеют небольшой объем и являются все же поэтическими произведениями: во-первых, он создает пародии на произведения собратьев по перу, которые не один десяток лет работают в поэзии. Тех, у кого есть что пародировать: свой голос, своя интонация, своя манера письма. Своими произведениями К. Ходов как бы хочет дать понять: если на вас написали пародию – это не обида, а честь. Во-вторых, он беспощаден к авторам слабых произведений. Для него в поэзии мелочей нет. В одном случае он использует слова и словосочетания в прямом смысле, которые к концу пародии обретают свой главный, переносный смысл. В другом – прибегает к гиперболе, в третьем – обращает внимание на непозволительное обращение со словом. Но все они одинаковы по силе художественной убедительности.
Главное достоинство эпиграмм К. Ходова – лаконичность. Юмористический эффект достигается за счет игры слов: замысел – умысел. В своем «малом» творчестве он сумел проявить и подлинное остроумие, и некоторое вольнодумство, и редкую образность, и настоящую сатиру. Не случайно же лучшие его эпиграммы стали классикой жанра. Оригинальность мысли, лаконизм ее выражения, вот что всегда ценилось в эпиграммах К.Ходова. Острота его юмора – это результат тщательной словесной отделки (эпиграммист умело использует иронию, экспромт, каламбур, перифраз, реминисценции, сравнения), поэтому его юмористические и сатирические произведения отличаются легкостью, меткостью и законченностью. Недаром же строки многих эпиграмм и миниатюр давно разнесли по цитатам, которые живут теперь, как пословицы и поговорки.
Таким образом, в результате проведенного исследования удалось подтвердить гипотезу об особой роли жанрообразования и жанровых традиций в поэтическом творчестве М. Дзасохова, Ш. Джикаева, К. Ходова.
1. Поэтическое творчество современных осетинских авторов развивалось и формировалось на пересечении столетий – последняя четверть, XX века – первое десятилетие XXI века, когда в национальной литературе сложились определенные творческие принципы и новые художественные методы, идейно-нравственные позиции, определенный круг характеров, сюжетов и языковых особенностей.
2. Индивидуальный стиль М. Дзасохова, Ш. Джикаева, К. Ходова неразрывно связан с жизненным опытом и опытом поэтического творчества жанрово-тематическом разнообразии. В самобытном творчестве поэтов наблюдается многообразие лирических и лиро-эпических жанров: от небольших эпиграмм до эпических поэм. Пафос лучших произведений обусловлен стремлением признанных авторов к предельной жизненной правде, достоверности, к исследованию характеров своих героев в сложной общественной ситуации, в нравственных борениях за правду и поиске социальной справедливости.
3. Поэзия М. Дзасохова, Ш. Джикаева и К. Ходова по праву вошла в сокровищницу современной осетинской поэзии. Их произведения проповедуют и утверждают идеалы высокой нравственно-сти, гуманизма и добра. Только в процессе неустанного творческого поиска они смогли обрести, широту обобщений, разнообразие тематики и жанрового развития, достигнуть высокой художественности воспроизведения действительности.
4. Произведения сатирических, лирических и лиро-эпических жанров крупнейших осетинских поэтов воспроизводят образ сложного и динамичного времени, являются в определенном смысле слова документами эпохи, свидетельством того, что было и потому вызывают неизменный интерес как у читателей, так и у специалистов, занимающихся изучением истории современной осетинской поэзии на рубеже двух веков ее развития.
5. Основанием для постановки этой проблемы в широком аспекте является то, что лирические, эпические и сатирические жанры становятся в творчестве названных художников слова не только важным средством раскрытия их внутреннего мира, характеристики прошлого и настоящего, ведущих тенденций и символов, но и воплощением идеалов авторов. Заметно расширяются возможности жанров в процессе формирования современной литературы, о чем свидетельствуют произведения, проанализированные в данной работе.
6. По итогам настоящего диссертационного исследования проблема, поставленная перед собой автором, не исчерпывается. Животрепещущие вопросы, связанные с жанрообразованием в современной осетинской поэзии, ждут своего дальнейшего анализа. Мы же постарались создать предпосылки для дальнейшей разработки темы и показать значимость этой проблематики на современном этапе.
