В начале I тыс. до н.э., с наступлением эпохи железа, в степях
Евразии произошло важное событие: утвердилась новая форма
производящего хозяйства – кочевое скотоводство. Возникновению
кочевничества способствовали различные факторы: географический,
климатический, экономический, культурно-исторический и др. Это был
принципиально иной мир, раскинувшийся на северных границах
древнейших оседло-земледельческих государственных образований и
сдерживавший их экспансию на север. «Отцу истории» Геродоту, в
высшей степени талантливо описавшему все стороны жизни создателей
новой степной цивилизации, они были известны как скифы.
Скифскому феномену предшествовало активное освоение степного
пояса Евразии индоиранскими племенами, где на протяжении II тыс. до
н.э. они были носителями передовых идей и являлись лидирующим
этносом. Именно индоиранцы, изначально представлявшие из себя
близкородственную этнокультурную общность, наладили не
эпизодические, а устойчивые связи по всей территории Великой
Евразийской степи. С ними связано широкое распространение колесного
транспорта и верховой езды; начавшееся экстенсивное развитие
скотоводства как формы хозяйства с наиболее быстрым
воспроизводством; успехи в развитии металлургии (в эпоху бронзы
действовали все известные горно-металлургические центры, такие как
Кавказ, Урал, Казахстан, Алтай, Саяны); появление новых орудий и
т.д. (1, с.153-154). Однако, в середине II тыс. до н.э. евразийскую
степь покинула большая часть индоариев, а на рубеже II-I тыс. до
н.э. – и часть иранцев. С этими переселениями связано возникновение
на юге Азии мощных государств – Индии, Мидии, Персии. Оставшиеся в
степи североиранские племена послужили основой при сложении
скифской кочевой цивилизации. Скифы, судя по имеющимся на
сегодняшний день фактам, одними из первых массово освоили верховую
езду и, благодаря своей мобильности, вскоре распространились по
всей степи, протяженность которой от Прибайкалья и Северного Китая
до Карпат составляет около 8 тыс. км. К середине I тыс. до н.э. на
этих территориях археологически отчетливо прослеживаются следующие
культуры скифского типа: культура скифов Причерноморья;
савроматская – на равнинах Предкавказья, в низовьях Волги и на
Южном Урале; культура саков в Казахстане и Средней Азии;
пазырыкская культура на Алтае; тагарская и уюкская культуры Тувы;
культура Ордоса в Северном Китае и др. (1, с.201-202).При этом, главный вопрос скифоведения – происхождение скифов и
их культуры – до сих пор считается дискуссионным. С позиции
археологии большинство точек зрения по данной проблеме сводится к
двум противопоставляемым концепциям. Первая из них, наиболее полно
сформулированная в работах известных скифологов Б.Н. Гракова, М.И.
Артамонова и др. и получившая в науке наименование «автохтонной»,
основывается на представлении о генетической связи скифов с
носителями так называемой срубной археологической культуры. По этой
версии срубники, локализуемые до середины II тыс. до н.э. в
Поволжье и Приуралье, в течение короткого времени широко
распространились по Восточной Европе и вынудили обитавших там
катакомбников сместиться в южном направлении – на Северный Кавказ,
Нижнее Поднепровье. Об упоминаемом Геродотом (IV,11) приходе скифов
из Азии сторонники этой теории говорят как об одной из последних
миграций части срубников в Причерноморье. При этом одна из ссылок,
к примеру, такова, что в понимании Геродота и его современников (V
в. до н.э.) Азия начиналась на левом берегу Дона-Танаиса, и поэтому
переселение из Поволжья в Северное Причерноморье можно назвать
приходом из Азии. Что касается внезапного появления в VII веке до
н.э. в степных и лесостепных районах Восточной Европы собственно
скифской культуры, то это обусловлено: по Б.Н. Гракову –
самостоятельным местным развитием срубной культуры; по М.И.
Артамонову – влиянием переднеазиатской цивилизации (2). Взгляды еще
ряда исследователей, содержащие некоторые вариации, укладываются в
главное русло «автохтонной» теории. Вторая версия, активными
сторонниками которой были не менее известные скифологи В.А.
Ильинская, А.И. Тереножкин и др., получила название
«центральноазиатской». Появление скифов в Восточной Европе в ней
связывается с передвижением последних из глубинных районов Азии.
Археологическое проявление данного процесса сторонники этой версии
видят во внезапном появлении в VII веке до н.э. на западной
периферии Великой Евразийской степи, т.е. в Причерноморье,
элементов скифской культуры. Это, в первую очередь, так называемая
«скифская триада» – оружие, снаряжение коня, звериный стиль в
искусстве, не имеющие прототипов в восточно-европейской
предскифской культуре. По «центральноазиатской» версии,
формирование скифов происходило на базе племен андроновской
археологической культуры, различные племенные подразделения которых
в середине II тыс. до н. э. распространились по степным,
лесостепным и горным территориям от Урала до Енисея и Хуанхэ,
включая Казахстан и часть Средней Азии (отметим, что в
археологическом плане андроновская и срубная культуры являются
близкородственными: истоки их восходят к ямной культуре 3 тыс. до
н.э.) (3).Введенные во второй половине ХХ века в научный оборот
результаты археологических исследований снизили степень
дискуссионности вопроса об этногенезе скифов. «Центральноазиатская»
версия значительно усилила свои позиции, что видно по следующим
примерам. Во-первых, археологическими методами достоверно
установлено, что на некоторых территориях, занятых андроновскими
племенами, в предскифское время (поздняя бронза) в хозяйстве
начинает преобладать яйлажное скотоводство (летом скот находится в
горах, а к зиме перегоняется на пастбища в долины). Эта эпоха
получила название «карасукской» по реке Карасук в Хакасии. В
результате особенностей такого хозяйства меняется быт людей и
складывается своеобразная идеология древних скотоводов, нашедшая
отражение в карасукском искусстве. Его начинают наполнять образы
животных. Ручки ножей и кинжалов зачастую украшали головки баранов
и других животных. Накопление археологического материала показало,
что культуры карасукского типа сложились в некоторых районах
Казахстана, Южной Сибири, Северного Китая, Монголии, т.е. на
территориях, занятых андронов-скими племенами (1, с.166-168).
Ничего подобного в Восточной Европе – ареале расселения племен
срубной культуры, в этот же хронологический период не
засвидетельствовано. Срубники тоже разводили скот, но вели оседло-
земледельческое хозяйство, селились в пригодных для возделывания
земли местах, обычно долинах рек. Немаловажно и то, что
изобразительное искусство племен срубной археологической культуры,
в отличие от андроновской, было аниконичным, орнаментальным.Следующим серьезным аргументом в пользу «центральноазиатской»
версии явились результаты археологических изысканий, теперь уже по
эпохе раннего железа. Отечественные и зарубежные ученые
продемонстрировали, что культуры скифского типа с кочевым
скотоводством начали складываться именно в местах обитания
андроновских племен. Так, С.П. Толстов, О.А. Вишневская исследовали
археологические памятники на Сырдарье; М.К. Кадырбаев – в
центральном Казахстане; М.П. Грязнов и М.Х. Маннай-оол – на Алтае;
В.В. Волков, Э.А. Новгородова – в Монголии; китайские археологи – в
Синьцзяне и на Хуанхэ и т.д. (4). Установлено, что все эти культуры
или синхронны, или древнее самых ранних скифских памятников
Причерноморья. Следовательно, вероятность связать их происхождение
с Восточной Европой, откуда элементы этой культуры ввиду большой
подвижности населения степи могли, якобы, распространиться на
восток, близка к нулю.Важным фактором, выступающим за «центральноазиатскую» версию,
могут служить данные некоторых смежных наук. Обращаясь, например, к
палеоантропологии, представители «автохтонной» теории выдвигали
тезис о монголоидности центрально-азиатского населения в скифское
время, и об отсутствии таковой у скифских племен Причерноморья.
Однако дальнейшие исследования, в частности, антропологический
анализ черепов из захоронений Южной Сибири и Западной Монголии,
показали, что в рассматриваемое время они были заселены
европеоидами, в основном, без признаков монголоидности (5, с.226-
227).
Еще одним уязвимым местом «центральноазиатской» версии
«автохтонисты» считают лингвистическую составляющую, ссылаясь на
работы В.И. Абаева. Крупный специалист в области иран-ского
языкознания, он выяснил, что некоторые скифо-европейские изоглоссы
могли возникнуть не позднее конца II тыс. до н. э., т.е. задолго до
предполагаемого вторжения скифов из Азии. Прибегая к авторитетному
мнению ученого, «автохтонисты» упускают из виду тот нюанс, что
термины «скифы» и «североиранские племена» у В.И. Абаева в большой
степени синонимичны. Под ними он подразумевает всех иранцев,
оставшихся на северной родине, в противовес протомидийцам и
протоперсам, которые на рубеже II-I тыс. до н.э. переместились на
юг и заняли Иранское нагорье (6, с.458-469). Важен именно тот факт,
что ираноязычные кочевники-скифы, придя в Восточную Европу,
встретили там население, в основном, срубной археологической
культуры, ираноязычность которого признается приверженцами обеих
концепций скифского этногенеза. Так что, пришельцы с Востока
интегрировались в близкую в антропологическом, этническом и
языковом плане среду, и поэтому неудивительно, что в языке скифов
Причерноморья со временем могли оказаться слова, изначально
входившие лишь в лексикон населения местной срубной культуры.
Срубники же, как отмечалось выше, начали осваивать Восточную Европу
в середине II тыс. до н. э., и в результате ареальных контактов
могли иметь с народами европейского круга, в первую очередь германо-
балто-славянами, немало общих лексем. Поэтому сложившееся у В.И.
Абаева на базе лингвистических изысканий верное представление о
соседстве во II тыс. до н.э. североиранцев и европейцев при
рассмотрении с этих позиций ничуть не противоречит
«центральноазиатской» версии.Наконец, в пользу этой версии говорит и ознакомление с
древними письменными источниками, свидетельствующими о том, что в
античной географии существовало устойчивое представление об
Европейской (причерноморско-приазовской) Скифии и о Скифии
Азиатской, простирающейся от Гирканского (Каспийского) моря на
восток до Серики (Китая) и на юго-восток до Индии. Из греческих
авторов уже Гекатей Милетский (VI век до н.э.) говорил о восточных
скифах, соседях индийцев. Чуть позже среднеазиатских скифов
упоминал Херил Самосский. Его сообщение сохранилось у «отца
географии» Страбона (VII, 3, 9): «пастухи овец – саки, по
происхождению скифы; населяли они богатую пшеницей Азию; они были,
конечно, выходцами из номадов, справедливых людей». Диодор
Сицилийский (II, 35, 1) говорит о «скифах, называемых саками»,
которые отделены горами от северной Индии. Арриан при описании рек
выводит Сырдарью из Скифии. Латинские источники дают такую же
картину размещения основного массива скифов в Азии. Гораций
упоминает скифов как живущих по соседству с индийцами. Помпей Трог
говорит о том, что скифы основали Бактрийское и Парфянское царства
и отличает азиатских скифов от европейских. Помпоний Мела, описывая
Азию, самыми известными из живущих на востоке племен назвал индов,
серов (северо-западный Китай) и скифов. О реках Сырдарье (Яксарт) и
Амударье (Окс) он говорит как о текущих по пустыням Скифии. Со
Скифских гор, по Плинию, стекает Ганг. Скифов, в числе варварских
народов Востока – индийцев, парфян, бактрийцев и др. – называют
Юлий Валерий, Аврелий Виктор, Евтропий, Павел Оросий. О скифской
принадлежности саков, массагетов, исседонов и некоторых других
племен Азии говорят эти и многие другие античные авторы (7, с. 133-
137). Продолжая тему первоисточников, отметим, что «автохтонисты» в
некоторых случаях скептически относятся к сообщениям древних
авторов. Так, например, в большом сходстве синхронных
археологических культур Северного Причерноморья и Алтая,
подтверждающем представления античных авторов о расселении скифов,
М.И. Артамонов видит результат независимого развития этих культур в
сходных исторических условиях. А скифская культура, по его мнению,
«признак не этнический, и не может ни в какой мере служить
доказательством распространения скифов как таковых». Близок к этой
позиции и Д.С. Раевский: «…нельзя же всерьез считать, что по всему
степному поясу с распространением скифской культуры установилось
количественное преобладание пришельцев из Центральной Азии». В
подтверждение своей правоты «автохтонисты» выделяют локальные
особенности различных культур скифского типа, считая их отражением
этнической разнородности оставивших их племен. В этих культурах
предлагается видеть не этническое, а лишь «культурно-хозяйственное»
или «культурно-историческое» сходство со скифами Причерноморья (8).
Однако есть и другое мнение, согласно которому именно сами скифы
были первоначальными распространителями своих «культурно-
хозяйственных» достижений. Исходя из накопленных в последние
десятилетия знаний, в большей степени должны учитываться как факты
ассимиляции отдельными скифскими племенами групп иной этнической и
даже расовой принадлежности, так и возможности самих скифов
оказываться в составе численно превосходящих иноэтничных
образований. Что касается большинства степных кочевых племен I тыс.
до н.э., то их североиранская этническая подоснова теперь уже
очевидна. Поэтому А.Д. Грач считает возможным определить просторы
Великой Евразийской степи как «иранской скифо-сако-юэчжийской
ойкумены». По Н.Н. Лысенко, в период своего наибольшего могущества
(VII-III вв. до н.э.) Скифия простиралась от Дуная и Карпат – на
западе, до Центральной Монголии и среднего течения реки Хуанхэ – на
востоке. Говоря об азиатской части Скифии и о более глубоком,
нежели это представлялось еще недавно, проникновении ираноязычных
кочевников на восток, он замечает: «Историческая Скифия,
несомненно, включала территории нынешнего Синьцзяна, Западной и
Центральной Монголии, китайских провинций Ганьсу, Нинся-Хуэ,
автономный район Китая – Внутренняя Монголия» (11). Данные выводы
вытекают из результатов упоминавшихся выше археологических
исследований благодаря более широкому вводу в научный оборот
китайских письменных источников, а также трудам таких крупных
отечественных ученых, как Н.Я. Бичурин, Г.Е. Грумм-Гржимайло, Л.Н.
Гумилев. Все это дает основания не сомневаться в правильности
представлений античных авторов по поводу расселении скифских
племен.Проблема скифского этногенеза неразрывно связана с проблемой
происхождения скифской культуры, о которой мы можем судить, в том
числе, по изобразительному искусству. До нас дошли произведения
этого искусства: изображения животных, выполненные, в основном, из
ценных материалов (золото, серебро, вставки из драгоценных камней)
и скрытые ныне в сейфах лучших музеев мира. Ими украшали оружие,
конское снаряжение, предметы ритуального назначения, детали одежды.
Специалистами для обозначения этого явления обычно используется
термин «скифо-сибирский (или скифский) звериный стиль», а в
сокращенной форме – «звериный стиль». «Звериным» он назван потому,
что среди его изображений решительно преобладают животные, а его
создатели явно предпочитали зооморфные изображения антропоморфным.
Этот стиль является одним из самых ярких и самобытных проявлений
скифской культуры, наиболее заметным вкладом скифов в сокровищницу
мировой культуры. При этом о самой традиции изображения животных
нужно, конечно же, говорить как о всемирно-историческом процессе,
корни которого уходят в палеолит, и ученые правы, констатируя, что
анималистическое искусство существует столь же долго, как
изобразительное искусство вообще.Изобразительному искусству, в том числе скифскому, присуща
связь формы и содержания. Поэтому скифология рассматривает как
эстетико-стилистический, так и семантический аспекты звериного
стиля. Обращаясь к первому из них, надо отметить, что, являясь
частью мирового анималистического искусства, он предельно
оригинален, выразителен и, несмотря на громадные размеры ареала
распространения, легко узнаваем. Специалисты отмечают бросающееся в
глаза стилевое единство искусства древних кочевников (под «стилем»
подразумевается гармоничное сочетание образной системы и приемов
художественного выражения) (12, с. 434). Одна сторона этого
единства – анималистические образы ? состоит в сравнительно
небольшом наборе зооморфных персонажей: олень с огромными рогами,
хищная птица, свернувшийся в кольцо хищник и некоторые другие.
Второй, основной стороной этого единства, являются особые приемы
изобразительной трактовки воплощаемых персонажей, которые отличают
искусство скифского звериного стиля от искусства других
этнокультурных общностей. Среди этих приемов – стремление придать
животному определенную позу, гиперболическое изображение некоторых
частей звериного тела, показ части тела вместо целого образа и т.
д. Эта система приемов позволила творцам звериного стиля совершить
прорыв от натурализма к новому искусству. Искусствоведы выяснили,
что, как это ни парадоксально, трактовка ведущих образов звериного
стиля с помощью специальных приемов художественного выражения
наибольшее соответствие находит в одном из позднейших «больших
стилей» нового времени – в экспрессионизме. Предпринимавшиеся
попытки определить скифское искусство как «первобытный
импрессионизм» или «степное барокко» считаются менее удачными.
Отличительными чертами экспрессионизма являются простота
композиции, графичность образов и, прежде всего, обостренная
выразительность, достигаемая деформацией. Деформация, как искажение
натуральных форм, является сознательным художественным приемом,
ведущим методом стилизации. Рассматривая с этих позиций
произведения скифо-сибирского звериного стиля, человек видит
неестественно развернутых животных (деформация «развернутости»);
свернувшихся в кольцо хищников (деформация «кольцевидности»);
зверей, фигуры которых подчинены линии латинской S или перекручены
(деформация «s–образности», «кручения») и т. д. Гениальность
безымянных творцов звериного стиля проявилась в том, что они довели
применение экспрессивных деформаций до пределов возможного, но эти
пределы не перешагнули. Конечно, приемы экспрессивной деформации
можно отыскать и за пределами ареала звериного стиля. Но, в отличие
от скифского искусства, они не стали художественной основой
стилевого ядра в искусстве Китая, Индии, Ирана, Вавилона, Египта,
Эллады и др. государств древности (12, с. 435-442).
Если эстетико-стилистический аспект скифского звериного стиля
учеными прояснен, то содержательная сторона этого искусства до сих
пор во многом остается загадкой. Поэтому и спектр мнений по данной
проблеме имеет столь широкий диапазон – от «семантического
агностицизма», предполагающего, что о смысловой функции звериного
стиля «можно лишь гадать», до смелого утверждения о достижимости
полного истолкования семантики этого стиля (13, с. 359-360).
Большинство исследователей, конечно же, констатирует наличие у
памятников звериного стиля определенной семантики. Ее толкование
сводится к попыткам разглядеть тотемные, сакрально-магические,
религиозно-мифологические, мировоззренческие и другие представления
скифов. Так, И.В. Яценко полагает, что «магическое содержание
звериного стиля своими корнями связано с древними тотемистическими
представлениями». Близка к такому видению и позиция Н.Л. Членовой,
которая считает, что господство в скифском мире зооморфных образов
«восходит, видимо, к тотемизму». Этот тезис поддерживает и
А.Д.Грач. Л.А. Ельницкий предполагает, что «скифский звериный стиль
представляет собой изобразительную систему магического характера».
Е.Е. Кузьмина, справедливо отстаивая мнение о наличии в скифской
культуре обширного индоиранского наследия, говорит о том, что
образы скифского искусства отражают характерное для всех
индоиранцев «представление о многочисленных перевоплощениях,
инкарнациях и различных ипостасях, в которых предстает каждое
божество». А.М. Хазанов и А.И. Шкурко выдвигают тезис о
«нерасчлененном единстве социального, этико-эстетического и
религиозного компонентов скифского искусства». Наиболее развернутую
концепцию о генезисе и семантике звериного стиля предложил Д.С.
Раевский. Он сделал вывод, что скифское искусство представляет из
себя семиотическую систему, сформировавшуюся в результате синтеза
исконно присущего скифам зоологического классификационного кода с
заимствованной иконографической традицией, используемой для
описания скифской модели мира. «Иными словами, – говорит он, –
скифский звериный стиль… есть символическая знаковая система,
предназначенная для описания мироздания». И далее ученый признает,
что «реконструкция скифской модели мира на данном этапе еще весьма
далека от постижения всей сложной иерархии составляющих ее уровней»
(14).
Как видим, несмотря на ведущиеся в скифоведении многие годы
научные изыскания, проблема возникновения кочевой цивилизации в
степях Евразии, исторические судьбы отдельных скифских племен,
происхождение их культуры и, в том числе, звериного стиля в
изобразительном искусстве, по-прежнему остаются актуальными.
Неоспорим факт, что в исторической науке приоритетными являются
свидетельства письменных и археологических источников. Но для
большей эффективности ученые придали процессу исследования
комплексный характер. При реставрации исторического прошлого северо-
иранских племен важной составляющей является использование
достижений осетинского языкознания. Лингвистами установлено, что
осетинский язык представляет собой современную версию скифо-сармато-
аланских наречий древности и средневековья. Он имеет два диалекта и
около десяти говоров, являясь единственным полноценно сохранившимся
языком северо-восточной подгруппы иранских языков (15). Поэтому,
для дальнейших разработок в области скифоведения привлечение
осетинского языкового материала имеет твердые основания. Учитывая
данный фактор, остановимся на двух моментах, оставшихся вне поля
зрения ученых, но которые способны, как нам видится, быть полезными
при исследовании скифской проблемы.1. В этнонимике – разделе лингвистики, изучающем названия
различных народов и племен, давно выявлен факт существования
зоофорных этнонимов, когда наименование народа, племени, фратрии
совпадает с названием животного. Ученые усматривают в этом явлении
отголоски древних тотемистических представлений, при которых племя
верило в какую-то магическую связь с тотемным животным или
отождествляло себя с ним. Используя возможности осетинской лексики
и привлекая, прежде всего, данные «Историко-этимологического
словаря осетинского языка» В.И. Абаева (ИЭСОЯ), рассмотрим
несколько этнонимов, древних и современных, в которых или выявлены,
или угадываются названия животных. Подчеркнем: мы предполагаем
существование семантической связи между приведенным далее рядом
этнонимов, которые мы считаем зоофорными, и скифским звериным
стилем в искусстве.
Начнем с названий, надежно соотносимых учеными со скифо-
сарматскими племенами.
Саки и сакарауки. Скифские племена, локализуемые в І тыс. до
н.э., главным образом, в Казахстане и Ср. Азии. По данным этнонимам
принята этимология, связывающая их с осет. sag – олень; восходит к
иран. saka – развилина, ветвь, сук, рог, откуда имеем: рогатый,
олень (ср. русск. сохатый – лось). С этим наименованием также
связывают названия областей Сеистан (Иран) и Сакасена (Армения),
города Саки в Крыму, одно из имен Будды – Шакьямуни и др. В.И.Абаев
отмечает: «И когда мы узнаем, что скифы (или часть их) назывались в
древности Саками, др. перс. Sаkа, др. инд. Sаka…, то трудно
отрешиться от мысли, что в этом наименовании скрывается уже
знакомое нам название оленя» (ИЭСОЯ, т. 1, стр. 12-16). Сюда
примыкает этноним сакарауки, в различных вариантах написания
встречающийся у Страбона, Трога, Оросия и Птолемея. Наиболее
убедительной нам представляется гипотеза Э.А. Грантовского,
трактующего данный этноним как «светлые саки» – sakarauka (16).
Сколоты. Самоназвание скифов Северного Причерноморья,
зафиксированное Геродотом. Этимология достоверно не определена. Мы
возводим к русск. сокол, связаному, видимо, со словами скорый,
осет. скæрын – гнать. По нашему мнению, одна из славяно-иранских
изоглосс; в осетинском языке вытеснено, вероятнее всего, в
результате (по О. Менчен-Хелфену) «восточных напластований» (17).
Этноним оснащен суффиксом -т-, являющимся показателем
множественности в осет. языке. Благодаря непосредственным контактам
с греческими полисами, сколоты олицетворяли собой весь скифский
мир. Прославились победой над покорителем всей Передней Азии
персидским царем Дарием I.
Аорсы. Скифо-сарматское племя. Этимология достоверно не
определенна. В.И. Абаев выводит из осет. орс – белый (18). Мы
предполагаем, что данный этноним связан с осет. аrs – медведь
(ИЭСОЯ т. 1, с. 69). Аорсы имели большой вес в событиях рубежа эр в
Причерноморье, Северном Прикаспии, Средней Азии. По нашему мнению,
аорсы дали правящие династии Аршакидов в Парфии (III в. до н.э. –
III в.н.э.) и Армении (III в. до н.э. – V в.н.э.), а также частично
в Кавказской Албании, Грузии. Античная традиция связывает
происхождение парфян вообще, и династию Аршакидов, в первую
очередь, со скифским миром: Страбон (XI,XI,2), Помпей Трог (Just.,
II, 1, 3 и II, 3, 6), Курций Руф (IV, 12, 11) и др.(19, с. 158.)
В.И. Абаев выводит название г. Орша в российско-белорусском
пограничье из осет. аrs (20, с. 639-640). Антропонимы и патронимы:
Аршак, Шаварш (осет. черный медведь) – Армения; Арсагта, Арсойта –
Осетия и мн. др.
Сираки. Скифо-сарматское племя. В.И. Абаев связал с осет. sirag
(bæx) – иноходец (конь), где формант -аг (в иранском -ака) является
распространенным в осет. суффиксом отглагольного употребления;
восходит к осет. siryn – 1) в хореографии: идти особым скользящим
движением с попеременным акцентом то на одну ногу, то на другую; 2)
о лошади: идти иноходью. (ИЭСОЯ, т. III, с. 113). В I в.н.э. сираки
локализуются античными источниками на Северном Кавказе. В
дальнейшем часть вошла в состав аланского союза племен, часть
переселилась в Закавказье (область Cиракена в Армении). Здесь надо
отметить, что названия Сакасена и Сиракена связываются с
расселением в Армении саков и сираков, о котором сообщают Страбон,
Птолемей, Плиний и др. античные авторы. Население этих областей до
их адаптации в армянской среде воспринималось как иноэтничное (21,
с. 62). Патронимы: Сираков (Болгария), Ж. Ширак (Армения – Франция)
и т.д.
Теперь рассмотрим наименования двух европейских племен,
фигурирующих в античных хрониках во второй половине I тыс. до н.э.
Фракийцы. Племена индоевропейского круга, занимавшие северо-
восточную часть Балканского полуострова. Название, по нашему
мнению, восходит к осет. fyr – баран-производитель + суффикс -ак
отыменного употребления (ИЭСОЯ, т. 1, с. 499). Та же основа, на наш
взгляд, усматривается в названии Фарерских островов на севере
Европы, известных исландцам, норвежцам и др., как «Овечьи острова».
Галлы. Одно из кельтских племен. Многие столетия галлы
вынуждены были вести войны против экспансионистской политики Рима.
Мы предполагаем связь с осет. gal – бык, вол. Слово встречается в
нескольких индо-иранских и кавказских языках. (ИЭСОЯ, т. 1, с.
506).
Названия еще трех европейских племен известны в I тыс. н.э.
Готы. Германское племя. Данное наименование, на наш взгляд,
восходит к иран. базе gau– и индо-европейск. базе gou– + показатель
множественности осет. яз. -т-; в собственно осетинском отложилось в
слове gog – корова. Находим многочисленные соответствия в индо-
европейских языках со значениями: бык, теленок, крупный рогатый
скот (ИЭСОЯ, т. 2, с. 312). К примеру: русск. «говядина» состоит,
по нашему мнению, из двух корней: го+вядина, где второе слово
восходит к осет. fyd – мясо, т.е. мясо крупного рогатого скота
(ИЭСОЯ, т. 1, с. 488).
Варяги. Восточно-славянское наименование скандинавских
викингов, сыгравших выдающуюся роль в становлении древнерусского
государства. По нашей версии, идентичен осет. wari – коршун, сокол
+ суффикс -аg. Само слово wari В.И.Абаев считает древнеиранским,
находя ему аналогии в одном из гимнов Авесты (ИЭСОЯ, т. 4, с. 50).
Франки. Одно из германских племен; с III века до н.э. известно
на Нижнем Рейне. Наибольшего могущества франки достигли при короле
Карле Великом (около 800 г. н.э.), но затем его держава распалась
на Германию и Францию. Предлагаем связать с осет. frank – барс,
леопард. Слово встречается в различных вариациях в некоторых индо-
европейских языках (ИЭСОЯ, т. 1, с. 450).
Из племен, чье происхождение наверняка связано с восточным
ареалом Великой Евразийской степи, рассмотрим названия двух.
Тюрки. Мы придерживаемся мнения, что лексема, лежащая в основе
этого этнонима, восходит к индоевропейской базе tr– : ср. русск
тур, греч. tauros, латин. taurus, в значении «дикий бык»; в
некоторых с начальным s: авест. staora, осет. stur – крупный
рогатый скот; в русском также «горный тур». В.И. Абаев поясняет:
«Перенос на горного тура, относящегося к породе коз, названия
дикого быка (тур) объясняется крупными размерами первого». В
осетинском также отложился во второй части слова zæbidyr – горный
тур, с естественным для осет. озвончением (ИЭСОЯ, т. 1, с. 391).
Первоначально, этноним с этой основой упоминается в священной книге
зороастрийцев «Авесте», которая начала складываться в первых веках
I тыс. до н.э. В ней термин tura является эквивалентом слова скиф,
а оседлому населению Ирана противостоят кочевники Турана. Ни о
каких «классических» тюрках в это время разговор идти не может:
борьба происходила между двумя ветвями иранского племени (22, с. 27-
34). В середине того же тысячелетия в древнеперсидских надписях
скифы уже фигурируют как saka (саки). Судя по всему, племя saka, в
результате неоднократно имевших место перегруппировок скифских
племен, надолго сменило на Сырдарье племя tura, которое через
несколько столетий дало о себе знать гораздо восточнее – на Алтае и
прилегающих районах Центральной Азии. Там tura явилось ядром при
этногенезе тюрок в современном понимании этого термина. Сам этноним
тюрк (русск. турок) состоит, на наш взгляд, из основы тур– +
суффикс -к (русск. –ок, осет. –аг, восходят к общеиранскому –aka)
(15, с. 381).
Якуты. Тюркоязычное племя; еще в ХIХ веке вело кочевой образ
жизни. В основе этнонима лежит, на наш взгляд, название
высокогорного быка яка, хотя сами якуты называют себя saxa (23, с.
553), что наталкивает на мысль о связи с саками. Слово як
сохранилось в русском, куда было усвоено, видимо, из тюркских
языков. Интересным представляется название современного
административного образования якутов – «Республика Саха-Якутия», в
котором можно усмотреть два зоофорных этнонима.
Отдельную группу составляют наименования некоторых кавказских
народов.
Балкарцы. Тюркоязычное племя. В ИЭСОЯ Балкария – Asy, Assi, a
балкарцы – asiag, asson. В.И. Абаев отмечает: «Одно из самоназваний
осетинского племени в прошлом, перенесенное впоследствие на новых
насельников той же территории. Известно, что территория позднейшей
Балкарии была занята в прошлом (до ХIII-XIV вв.) осетиноязычным
населением. Принадлежавшее этому населению наименование as
удержалось и после того, как язык был тюркизован. В этнической
номенклатуре самих балкарцев этот термин отсутствует» (ИЭСОЯ, т. 1,
с. 79). Несмотря на веские аргументы ученого, мы хотим предложить
иную этимологию, хотя степень ее убедительности не столь высока. На
наш взгляд, в основе осетинского наименования балкарцев может
лежать «довольно редкое в употреблении слово» асс – дикая утка,
имеющее некоторое акустическое сходство с assi. Возможно, в
дальнейшем на данную позицию поможет пролить свет встречающееся у
Страбона, Плиния, Птолемея и др. наименование скифского племени
утиев, отиев, удинов, связанное, на наш взгляд, с индоевропейским
oti/uti – утка (ИЭСОЯ, т. 1, с. 27).
Ингуши. Нахоязычное племя. В осет. mæq(q)æl. По В.И. Абаеву:
«…следует относить к зоофорным этнонимам». Слово mæq(q)æl в
некоторых вариациях встречается в осетинском, чеченском, ингушском
языках в значениях орел, коршун, кобчик. «Дальнейшие связи
переносят нас с юга на далекий север, к угорским языкам: ханты
makla – порода ястреба; манси machwla, венг. вagоly – сова» (ИЭСОЯ,
т. 2, с. 94-95).
Кабардинцы. Адыгское племя. В осет. kæsæg, в старорусск.
касоги; в сходном звучании встречается в византийских, арабских и
др. источниках. Происхождение термина достоверно не установлено. Мы
предлагаем связать с осетин. kæsаg – рыба (ИЭСОЯ, т. 1, с. 588).
Калмыки. Обитатели северо-восточной части степного
Предкавказья. По происхождению и жизненному укладу близки монголам,
бурятам и др. племенам Центральной Азии. В этнониме калмык мы
усматриваем осет. kalm змея + суфф. -аg, где основа восходит к
общеиндоевропейской, в том числе, иранск. основе krmi (ИЭСОЯ, т. 1,
с. 569).
Черкесы. Адыгское племя. По В.И. Абаеву, данный этноним
является зоофорным. Связан с осет. cærgæs – орел, имеющем
многочисленные соответствия в других иранских языках. Исходная
форма karkasa, что буквально означает куроед (ИЭСОЯ, т. 1, с. 302-
303).
Не меньший интерес могут представлять собой субэтнонимы
некоторых народов.
Сагайцы. Отдельная ветвь тюркоязычных хакасов. Можно
предположить, что в их наименовании скрывается уже знакомое
иранское название оленя. Языковедом А.М. Малолетко в горах Саяно-
Алтая отмечены иранские элементы в топонимах, а в фольклоре
местного тюркоязычного населения им выявлены специфические
параллели с сюжетами осетинского эпоса.
Дигорцы. Одна из составных частей ираноязычных осетин. Учеными
выявлена их связь со скифским племенем тохаров, которые были
известны античным авторам по событиям рубежа эр в Средней Азии.
Предполагается связь дигор (тохар) с осет. togar (tog – кровь + ar
– искать, т.е. ищущий крови, хищник), и в конечном итоге со словом
тигр.
И последними в этом ряду будут два этнонима, которые, на наш
взгляд, неразрывно связаны с упоминавшейся выше парой – саки и
сакарауки.
Аланы и роксаланы. Скифо-сарматские племена. В современной
науке принята этимология, выводящая этноним аланы из индо-иранского
ариана, арий. По этой версии, на рубеже эр в степях Евразии
произошли перегруппировки в рядах северо-иранских кочевников, в
результате чего они были покрыты общим наименованием аланы, т.е.
арийцы. В данном вопросе мы разделяем точку зрения американского
историка Г. Вернадского, высказанную им еще в середине XX века, и
по которой этноним алан производен от слова олень. Развивая эту
мысль ученого, добавим, что, на наш взгляд, зоофорный этноним
аланы, в значении олени, является калькой к этнониму саки и, что в
данном случае еще существеннее, этноним роксаланы (светлые аланы)
является калькой к этнониму сакараука (светлые саки). Здесь уместно
напомнить, что по китайской династической хронике «Хоу Хань шу», на
рубеже эр «…владение Янцзай переименовалось в Аланья». Для нас в
этом сообщении важны и факт переименования, и то, что территория
Янцзай китайских источников в географическом плане равнозначна
представлениям античной и переднеазиатской традиции об основном
ареале обитания саков в Средней Азии и Казахстане. Что касается
побудительных причин предполагаемой замены иранского сак
общеиндоевропейским алан-олень, то это вопрос для отдельного
исследования, которым надо заниматься с учетом, в том числе,
проблемы афанасьевской археологической культуры и т.н. «тохарских»
языков.
В перечисленных этнонимах мы лишь частично обозначили
семантическую составляющую предполагаемых этимологий. Все они
нуждаются, безусловно, в дифференцированном рассмотрении и
углубленном анализе. Однако в целом, если исходить из данных
осетинской лексики, «звериная» направленность приведенного перечня,
на наш взгляд, очевидна, что дает повод допустить возможную связь
этого явления с содержательной стороной скифского изобразительного
искусства. Занимавшимся этим направлением «скифской проблемы» Д.С.
Раевским в наиболее развернутом виде была представлена идея кодовой
природы звериного стиля. Ученый утверждал, что на одном из этапов
исторического пути скифы для воспроизведения своей мифологической
модели мира использовали зоологический изобразительный код. Наша
гипотеза заключается в том, что приведенный перечень этнонимов
является отражением этой кодовой системы, но на ином информационном
уровне. Если данная догадка окажется верной, то сможет выступить
дополнительным аргументом в пользу идеи ученого (24).
Д.С. Раевский также показал, что в процессе применения скифами
зооморфной кодовой системы начинается параллельное использование
топографического, вещевого, а затем и антропоморфного кодов.
Благодаря этому появилась возможность передачи изобразительными
средствами мифологического содержания, во всей сложности
характеризующего скифскую модель мира (25). С процессом,
усложнившим семиотическую (знаковую) систему скифской
мифологической модели мира, связаны, по нашему мнению, как
постепенное угасание звериного стиля в искусстве, так и
исчезновение практики образования зоофорных этнонимов, с
постепенной утратой этимологического значения уже имеющихся.2. Второе наше предположение касается возможных семантических
связей между стилистикой изображений зверей в скифском искусстве, о
чем мы говорили выше, и присущем некоторым народам, в том числе
осетинам, эвфемистическом способе наименования животных,
происходившем в древности на почве табуистических запретов.
Эвфемизмы обычно демонстрируют наиболее характерные признаки
именуемых животных. К эвфемистическим могут быть отнесены такие
осетинские названия животных, как hilag (змея) – извивающаяся;
tuska (кабан) – клык, клыкастый; qædhoj (дятел) – стучащий по
дереву и многие другие. Имеются эвфемизмы и в перечислявшихся выше
этнонимах. В то же время, когда речь шла о приемах художественного
выражения, присущих скифскому изобразительному искусству,
отмечалось, что древние мастера посредством экспрессивных
деформаций достигали гиперболического изображения тех частей тела,
которые точнее всего характеризуют каждое отдельное животное. У
хищников, к примеру, это мускулистые лапы, клыки и когти; у
копытных – рога; у пернатых – клюв, крылья и т.д. Вышесказанное
позволяет предположить, что эвфемизмы в названиях животных,
присутствующие в языке осетин уже во времена скифского этапа их
истории, и стиль экспрессивных деформаций в самом скифском
искусстве, демонстрируют некую семантическую связь, требующую более
глубокого исследования, и являются проявлением одной и той же
особенности скифского мировосприятия, но на двух различных уровнях.
Иными словами, звериный стиль в искусстве, и звериный стиль в
этнонимии, являются звеньями цепи, дающей определенные
представления о мифологической модели мира, присущей скифским
племенам в эпоху их расцвета.
Обозначенные в данной статье некоторые представления по
скифскому звериному стилю не выходят за рамки догадок и
предположений. Они лишь представляют собой попытку найти новые
подходы к решению «скифской проблемы».
Владикавказ. Сентябрь 2009 г.ПРИМЕЧАНИЯ
1. Мартынов А.И. Археология. М., 2002.
2. Граков Б.Н. Скифы. М., 1971; Артамонов М.И. К вопросу о
происхождении скифов. ВДИ, 1950, № 2. и др.
3. Ильинская В.А. Современное состояние проблемы скифского
звериного стиля./Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов
Евразии. М., 1976; Тереножкин А.И. Киммерийцы. Киев, 1976 и др.
4. Вишневская О.А. Культура сакских племен низовьев Сырдарьи в
VII-V веках до н.э. М., 1973; Кадырбаев М.К. Памятники тасмолинской
культуры./Древняя культура Центрального Казахстана. Алма-Ата, 1966;
Толстов С.Л. Древний Хорезм. М., 1948; Грязнов М.П. К вопросу о
сложении культур скифо-сибирского типа в связи с открытием кургана
Аржан./КСИА, 1978, вып. 154; Новгородова Э.А. Древняя Монголия. М.,
1989, и др.
5. Алексеев В.П. К происхождению таштыкского населения Южной
Сибири./Проблемы археологии Урала и Сибири. М., 1973; а также
Мамонова Н.Н. Палеоантропологические материалы из могильников
МНР./Доклад на заседании сектора антропологии ИЭ АНСССР.
6. Абаев В.И. К вопросу о прародине и древнейших миграциях
индоиранских народов./Избранные труды. Владикавказ, 1995, т. 2; см.
также, Мурзин В.Ю. Происхождение скифов: основные этапы
формирования скифского этноса. Киев, 1990.
7. Лысенко Н.Н. Асы-аланы в Восточной Скифии. Санкт-Петербург.
2002.
8. Погребова М.Н., Раевский Д.С. Ранние скифы в свете
письменной традиции и археологических данных./От скифов до осетин.
М., 1994; Раевский Д.С. Модель мира скифской культуры./Мир скифской
культуры. М., 2006, с. 529; Артамонов М.И. К вопросу о
происхождении скифов./Кочевники Евразии. Владикавказ, 2008, с.14-
15.
9. Вишневская О.А. (указ. сочин.) с. 128; Лысенко Н.Н.(указ.
qnwhm.); Смирнов К.Ф. Проблема происхождения ранних
сарматов./Проблемы скифо-сарматской археологии. М., 1971.
10. Ковалевская В.Б. Аланы в Западной Европе (сопоставление
данных истории, археологии, лингвистики и антропологии, IV-V
вв.)/сборн. Аланы: Западная Европа и Византия. Владикавказ, 1992.
Там же: Карсанов А.Н. Аланы на Пиренейском полуострове и в Северной
Африке.
11. Грач А.Д. Древние кочевники в центре Азии. М., 1980, с. 29,
95; Лысенко Н.Н.(указ. сочин.) с. 26.
12. Кореняко В.А. Искусство древних кочевников – пролог и
эпилог./Гумилев Л.Н. История народа хунну. кн.-2, 1997.
13. Раевский Д.С. Модель мира скифской культуры./Мир скифской
культуры. М., 2006.
14. Кузьмина Е.Е. Скифское искусство как отражение
мировоззрения одной из групп индоиранцев./Скифо-сибирский звериный
стиль в искусстве народов Евразии. М., 1976, с.46; Яценко И.В.
Искусство скифских племен Северного Причерноморья./История
искусства народов СССР. т.1, М., 1971, с. 131; Членова Н.Л.
Происхождение и ранняя история племен тагарской культуры. М., 1967,
с. 129; Грач А.Д. указ. соч., с. 83; Ельницкий Л.А. Из истории
древних культов/СА, 1960, №4, с.54; Хазанов А.М., Шкурко А.И.
Семантика скифского искусства и проблемы ее интерпретации./III
Всесоюзная конференция. Тезисы докладов. М., 1979, с.83; Раевский
Д.С. указ. соч., с.404-405.
15. Камболов Т.Т. Очерк истории осетинского языка. Владикавказ,
2006. Здесь следует отметить, что к началу III тыс. н.э. состояние
осетинского языка таково, что в 2009 году ЮНЕСКО причислил его к
числу отмирающих.
16. Грантовский Э.А. О восточноиранских племенах кушанского
ареала./Центральная Азия в кушанскую эпоху. М., 1975, т. 2
17. Сб. Аланы: история и культура. Владикавказ, 1995, с. 31-32.
18. Ж-л «Дарьял» 1/99, с. 242.
19. Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. / Мир
скифской культуры. М., 2006.
20. Абаев В.И. Избранные труды. Владикавказ, 1995.
21. Туаллагов А.А. Нахоязычные скифы и аланы – реальность или
миф? Владикавказ, 2008.
22. Абаев В.И. Скифский быт и реформа Зороастра./Избранные
труды: Религия, фольклор, литература. Владикавказ, 1990.
23. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. т.4, М.,
1987.
24. Важно, что и животные, образы которых воплощены в скифском
изобразительном искусстве, присутствуют и в приведенных этнических
наименованиях, представляют фауну Евразийской степи и примыкающих к
ней территорий. Этим подтверждается мысль о том, что «зооморфный
образ может стать архетипом в искусстве лишь в ареале
биологического вида, который является основой для создания
художественного образа». Данное утверждение, если исходить из нашей
версии, справедливо и по отношению к рассмотренным зоофорным
этнонимам. См. Королькова Е.Ф. Образы верблюдов и пути их развития
в искусстве ранних кочевников Евразии. АСГЭ. 1999, №34.
25. Ярким примером, демонстрирующим возможности кодификации,
является до сих пор, к сожалению, не опубликованная работа Казбека
Болатова – так называемые «металлические нарты».
© 2024 ГБУ «Дарьял»
Разработка сайта: Web Robot
