Руслан ТОТРОВ. Нота щемящей печали

Вряд ли сегодня кто-то может назвать день, когда прозвучал первый военный марш.

Начиналось все, конечно, с барабана, задававшего походный ритм, единый для каждого в строю, шагающего в ногу: левой! левой! – и человека уже нет как личности, ни мыслей, ни чувств, ни переживаний, он ощущает себя малой частицей общего и, если падает, сраженный, не велика важность, строй переступает через него, смыкается и продолжает движение к заданной цели. Под бой барабана воины древности тяжелым шагом шли на врага и празднично маршировали перед торжествующей толпой в дни триумфов. Позже к барабану прибавились свистульки, сопелки, дудки, и вот уже прусская флейта грозно засвистала под частую дробь барабанов: позднее средневековье, гусиный шаг, закрученные кверху железные усы свирепых фельдфебелей. В отличие от пруссаков, британцы шли под волынку, и шаг их был сродни инструменту – скорее вальяжный, чем устрашающий, но именно так вот шагая, они прошли полмира. И, наконец, в не столь уж давнем прошлом в Европе появился духовой оркестр, и грянули военные марши.

Духовые оркестры выполняли ту же функцию, что и просто барабаны, и барабаны с флейтами, и волынки, и бывали случаи, когда оркестранты шли со своими инструментами в рядах атакующих и пока были живы, на поле боя звучала бодрая, зовущая к подвигу музыка. Однако марши звучали не только для солдат, но и для городских площадей, на которых собирались люди разных сословий, взглядов и занятий, и, выполняя мобилизационный заказ, духовые оркестры побуждали хозяев и слуг, воров и обворованных, горничных и прачек хотя бы на миг проникнуться чувством общности, сплотиться в эмоциональном порыве, чтобы служить и жертвовать собой во благо и во имя. Казалось, стоит только собраться с силами, подняться всем разом, одолеть очередного врага, и жизнь изменится, придет пора изобилия и радости. А духовые оркестры, знай, трудились, вселяя в завороженную толпу самое главное, самое нужное для тех, кто заказывает музыку, – бодрость духа и веру в светлое, несбыточное будущее…

И только в маршах русских композиторов помимо железной ритмики победного шага почти всегда слышится нота щемящей печали: не так она проста, жертвенность, и не так уж сладки плоды победы, за которую приходится платить жизнью отцов и детей, жизнью любимых. Эта нота явственней всего звучит в самом известном, пожалуй, русском марше «Прощание славянки». Вспомните кинофильм «Летят журавли», проводы добровольцев, сцену, вошедшую в историю кино, как вошли в нее одесская лестница из «Потемкина» и психическая атака из «Чапаева». Эта сцена не стала бы мировым шедевром, если бы трагичность ее не была так выразительно подчеркнута мелодией марша «Прощание славянки». Думается, Михаилу Калатозову нелегко дался выбор музыки, раз он решился пойти против правды: в 1941 году, когда происходят проводы добровольцев в его фильме, этот марш не мог звучать, он был запрещен, как и многое другое; исполнять его начнут позже, в 1943-ем, кстати, тогда же, когда в Красной Армии введут погоны.

Марш «Прощание славянки» был запрещен большевиками в 1918 году как «примитивный, типичный дореволюционный марш», а история его началась в 1912-ом, когда вспыхнула Первая Балканская война и южнославянские народы выступили против пятивековой турецкой тирании. Тогда еще сербы, черногорцы и болгары были «братушками», и всю Россию охватила волна солидарности с их освободительной борьбой, волна поистине народной поддержки. Охваченный всеобщим патриотическим порывом композитор и дирижер военных духовых оркестров Василий Иванович Агапкин пишет марш, точный по настроению и, как оказалось, бессмертный. На обложке первого нотного издания была изображена молодая женщина, прощающаяся с воином, то ли сербом, то ли болгарином; вдали видны Балканские горы и отряд солдат. И надпись: «“Прощание славянки” – новейший марш к событиям на Балканах. Посвящается всем славянским женщинам. Сочинение Агапкина».

Марш быстро обрел популярность, ноты его разошлись в списках, и он зазвучал по всей России. Стали появляться песенные тексты к нему, написанные разными поэтами. Но и здесь все было непросто. В 1918 году Агапкин добровольцем ушел в Красную армию и организовал духовой оркестр в Первом Красном гусар-ском полку. Однако исполнить «Прощание славянки» Агапкину было не дано: марш находился под строжайшим запретом. Нетрудно догадаться, что дело было вовсе не в том, что он был такой уж примитивный и дореволюционный: причиной запрета была, конечно же, та нота щемящей печали, которая в той или иной мере стала потом отличать все русские марши, исполняемые духовыми оркестрами. Еще один парадокс: во время Гражданской войны марш, написанный красным дирижером Агапкиным и запрещенный в Красной армии, стал самым популярным маршем Белого движения.

В книге «Русская армия Врангеля. Бои на Кубани и в Северной Таврии» приводится полковая песня, которую пели на мотив «Прощания славянки»: «Через вал Перекопский шагая, Позабывши былые беды, В дни веселого светлого мая Потянулись на север Дрозды». Почему «В дни веселого светлого мая», почему «Дрозды» с большой буквы и почему они потянулись на север? Непосвященному не понять. Автор этого текста неизвестен, зато известен другой автор, Роман Шлезак. Марш «Прощание славянки» с его текстом «Rozszumiaty sie wierzby placzace» («Расшумелись ивы плакучие») являлся в годы Второй мировой войны 1939-1945 гг. гимном польской (партизанской) Армии Крайовой. В подстрочном переводе текст Шлезака звучал так: «Пусть дорога не кончена наша, И не знаем, где странствий конец, Мы уверены в нашей победе: Столько пролито крови и слез»… Как случилось, что «Прощание славянки» запели бойцы Армии Крайовой, которые отнюдь не благоволили ни к Советскому Союзу ни к России вообще? Ответ, наверное, в самой музыке.

Существует несколько поздних текстов «Прощания славянки». Более других соответствуют музыке, той самой ноте печали, стихи В. Лазарева, написанные в 1984 году, через 72 года после создания марша:

Наступает минута прощания,

Прости-прощай, прости-прощай…

Существует легенда, что марш «Прощание славянки» звучал во время парада на Красной площади 7 ноября 1941 года. Сводным оркестром парада действительно дирижировал Василий Иванович Агапкин, но марш его сочинения 7 ноября исполнен не был. Сегодня известно все, что записано в парадном репертуаре оркестра Агапкина: «Прощание славянки» в списке не значится. Легенда же родилась потому, что через десять лет после войны (в середине пятидесятых прошлого столетия) фонограмму «Прощания…» подложили под документальные съемки, и в дальнейшем звучание марша на параде 1941 года стало восприниматься как имевшее место в действительности. Тем более, что в кино (после фильма Калатозова) мелодию «Прощания славянки» использовали многие советские режиссеры: можно назвать «Белорусский вокзал», «Великую Отечественную войну» и множество других художественных и документальных фильмов. «Прощание…» звучало с экранов кинотеатров и телевизоров, сопровождая сцены минувшей войны и опосредовано утверждаясь в зрительском воображении в качестве главного марша парада 1941 года.

24 июня 1945 года во время парада Победы на Красной площади марш «Прощание славянки» наконец-то был исполнен. Дирижировал сводным оркестром парада С.А. Чернецкий, тот самый, который за двадцать семь лет до этого назвал «Прощание славянки» «примитивным, типичным дореволюционным маршем». Надо полагать, что со временем Чернецкий все же понял, услышал ту самую ноту, которая соединила «Прощание…» с судьбой народа; каждый живущий в России знает мелодию этого марша чуть ли не с колыбели.

P.S. Еще одна легенда: говорят, что когда-то Иосиф Бродский просил Ростроповича убедить Кремль сделать «Прощание славянки» гимном России.