К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ СОЗДАНИЯ
Социальные коллизии начала XX в. поставили перед научной и творческой интеллигенцией Осетии вопросы, от ответа на которые зависело будущее соотечественников. В этом смысле программными кажутся слова Елбыздыко Бритаева. В июле 1909 г., находясь в Санкт-Петербурге, он писал во Владикавказ Цоцко Амбалову: «Ты видишь, что старые устои рушатся с каждым днем, старая жизнь расползается по швам. Новые (устои) мы пока не выработали. Ты знаешь шаткость такого положения. Ты, вероятно, догадываешься, как легко может поддаваться всяким влияниям народ, стоящий, подобно нашему, на распутье. И вот, дорогой Цоцко, я вспомнил, что мы должны взять на себя задачу влиять на народ и направлять его в сторону наибольшей для него пользы… Пусть это будет дерзостью и самомнением, но мы должны выдвигать лозунги. И я, и ты причастны к литературе. Это будет средством к исполнению задачи… Таким образом, мы убьем двух зайцев: разовьем литературу и через нее повлияем на народ».
Говоря словами Елбыздыко, отметим: задача историков, литераторов, деятелей искусства «воздействовать на души своих соплеменников», способствуя рождению нового, нравственного человека. Одной из составляющей такого подхода к задачам интеллигенции являлся напряженный научный поиск ответа на сложнейшие вопросы жизни1.
Именно такие цели преследовало Осетинское Историко-Филологическое Общество (далее: ОИФО), основанное в 1919 г. Сама идея создания такого рода научного учреждения возникла в умах молодых ученых Осетии еще раньше. Предполагалось, что такое общество займется сбором и изучением памятников осетинской старины. В 1917 г. была даже сформирована инициативная группа в составе Б.А. Алборова, Г.А. Дзагурова, М.С. Гадиева, Д.Г. Короева, А.С. Бутаева и др. Однако до практической реализации данного замысла дело, к сожалению, не дошло. Тем не менее, уже в следующем году была предпринята новая попытка создания научного общества. Составление проекта устава поручили Г.А. Дзагурову2. В предложенном проекте функции новой научной организации были значительно сужены, что отразилось в названии общества – «Любителей осетинской народной словесности». Проект устава 20 января 1918 г. был опубликован в газете «Горская жизнь». Как показал последующий обмен мнениями, по убеждению большинства участников дискуссии, такое сужение задач новой научной организации неизбежно негативно отразилось бы на перспективах ее деятельности.
«Составление нового проекта устава, с более широкими задачами, поручили Б.А. Алборову, который представил таковой на рассмотрение Педагогического Совета Осетинской Учительской семинарии на заседании – 25 апреля 1919 года». По мысли автора проекта, «общество временно должно было существовать при Осетинской Учительской семинарии»3.
По новому проекту общество вливалось в «Историко-Филологическое». Новая организация своей целью ставила «не только изучение вопросов осетинской филологии в широком смысле слова, но практическое приложение материала, добытого путем исследований, анализа и проч., к жизни осетинской народной школы и национальному народному театру (здесь и далее сохраняется орфо-графия и стилистика оригинала)»4. 5 октября 1919 г. Владикавказ-ский Окружной суд утвердил устав ОИФО5.
Конечно, не все доброжелательно отнеслись к этому событию. В ситуации, сложившейся на тот момент в России, в разгар вооруженного противостояния разных политических сил, едва ли не повсеместного разгула бандитизма, когда на кону стояла сама жизнь, когда надо было «спасать просто свое физическое существование (голод, гражданская война)», когда постоянная «злоба дня окончательно заслонила собою всякие иные интересы и цели, тем более чисто научного порядка», образование научного общества многим показалось нелепым и ошибочным шагом. И, тем не менее, «Общество сразу стало на твердую ногу»6. Далеко не случайно в обобщающем труде по истории советской науки Осетинское Историко-Филологическое Общество характеризуется как «первое научное учреждение горских народностей для собирания и изучения исторических памятников»7.
Начальный период становления и развития науки «в Осетии характеризуется огромным энтузиазмом национальной интеллигенции, обратившейся к изучению своего края в самом широком смысле слова».
Подводя итоги 6-летней деятельности, члены правления ОИФО не без гордости отметили: «Активные работники Общества оглядываются на пройденный ими путь с удовлетворением. Они уступают поле научной организации в твердом сознании того, что в пределах возможного сделали все, что могли и как могли (курсив мой – Ф.Г.)»8.
В начале XX в. считалось, что «в духовной культуре осетин ведущее место принадлежит нартовскому эпосу». Отсюда понятно то место, которое эпос занимал и занимает в осетинском фольклоре. С некоторым сожалением можно констатировать, что «эпос заслонил собой другие фольклорные жанры, и первые собиратели все свое внимание уделили нартовским сказаниям. Неудивительно, что и первые исследования в советской осетинской фольклористике были посвящены нартовскому эпосу»9.
Сотрудники ОИФО подготовили к изданию «Памятники народного творчества осетин» в 4-х выпусках. В основном, они представляли собой различные версии нартовских сказаний10. Первый выпуск, вышедший в 1925 г., содержал варианты сказаний нартовского эпоса на русском языке, записанные еще в 70-е годы XIX в. Гацыром Шанаевым. Тексты снабжены содержательными комментариями11.
В 1926 г. парижская «Школа восточных языков» организовала выставку советских книг. Здесь была представлена печатная продукция Осетии, подготовленная ОИФО, в том числе первый выпуск текстов нартовских сказаний. На данной выставке Ж. Дюмезиль познакомился с фольклором осетин. Еще только просматривая первый выпуск «Памятников устного народного творчества осетин», французский ученый, по его словам, «интуитивно почувствовал, какую роль признаны играть осетинские традиции в изучении индоевропейского наследия, деле, которому я (Ж. Дюмезиль) собирался посвятить жизнь и в котором искал тогда – не очень успешно – первую путеводную нить». В результате знакомства Ж. Дюмезиля с эпосом осетин появились две книги, выпуском которых ученый стремился сделать эпос доступным для тех, кто не читал ни по-осетински, ни по-русски. В «Легендах о нартах» (1930) изложены почти все доступные в то время варианты сказаний и результаты сравнительно-исторических изысканий Ж. Дюмезиля. Опубликованная 35 лет спустя «Книга о героях» представляет собой перевод с осетинского большей части сборника «Нарты кадджытё». По авторитетному мнению В.И. Абаева, французский перевод Ж. Дюмезиля был и остается лучшим переводом осетинских нартовских сказаний. «И не только потому, что Дюмезиль был наделен литературным даром, но и потому, что он один переводил текст прямо с осетинского оригинала, а не с русского подстрочника»12.
Так невидимые нити связали усилия членов ОИФО по сбору и подготовке к изданию нартовских сказаний с творческим анализом этого материала крупным французским ученым Ж. Дюмезилем.
Среди целей Общества, помимо сбора и подготовки к печати различных вариантов нартовских сказаний, выделим следующие:
1) поиск, сбор и охрана памятников осетинской старины;
2) их сравнительное изучение;
3) издание собранных и изученных памятников осетинской словесности, языка, обычного права, археологии и т.д.;
4) перевод с иностранных языков на русский и осетинский языки трудов по осетиноведению;
5) подготовка и публикация учебных пособий и руководств по осетиноведению;
6) критический обзор учебников и пособий по осетиноведению;
7) «подготовка научно-образованных преподавателей по осетиноведению»; и др.13
ОИФО с начала своей деятельности проявляло интерес к осетинской литературе. Характер и направления научного поиска сотрудников Общества определялись принадлежностью большинства из них к филологическому сообществу. В поле зрения членов ОИФО («тогда еще совсем молодой осетинской литературы»14) находились, преимущественно вопросы фольклора.
На одном из заседаний Общества были заслушаны стихи первого осетинского профессионального поэта Темирбулата Мамсурова. Поддавшись на уговоры дяди, генерала Муссы Кундухова, Темирбулат в 1865 г. отправился в Турцию. Молодой офицер, учитывая влияние дяди в военном ведомстве турков, мог сделать карьеру. Однако Темирбулат отказался служить в турецкой армии; более того, он призывал своих земляков «не променять свое осетинское сердце на турецкое».
Знакомству осетин с творчеством Т. Мамсурова помог случай. В 1920 г. сын Муссы Кундухова, глава турецкой дипломатической миссии в России, Бекербей Сами, возвращаясь из Москвы, заехал во Владикавказ и передал Историко-Филологическому обществу 10 стихотворений Т. Мамсурова. На титульном листе сохранилась надпись: «Осетинские песни. Написал Темирбулат Мамсуров. Турция, Батманташ. 1868-1898 гг.».
Интерес к первому осетинскому поэту дорого обошелся Г.А. Дзагурову и Б.А. Алборову. Обоих позднее обвинили в антисоветской деятельности.
Руководство Общества немало сделало для сохранения трудов осетинских авторов. Так, после смерти основоположника осетинской драматургии Е. Бритаева члены ОИФО приобрели архив драматурга, «заплатив» семье писателя (из-за отсутствия денежных средств) два мешка кукурузы, собранных членами Общества.
К изучению осетинского искусства на научном уровне в начале XX в. приступили разносторонне образованные представители культуры. Многие из них были учителями; именно они заложили основу в сбор и изучение15 произведений осетинского народного искусства.
ОИФО вошло «в письменные сношения с подобными же научными и педагогическими Обществами России, Кавказа и заграницы, а также с Академией Наук и Кавказским Отделением Русского Географического Общества. Особенно тесные отношения, – подчеркивалось в одном из отчетов ОИФО, – Общество будет поддерживать с могущими возникнуть подобными же Обществами Кабарды, Балкарии, Чечни, Ингушетии, а также с существующими обществами Грузии, так как изучение осетин неразрывно связано с изучением указанных народностей»16.
За первые полтора года существования Общества на его заседаниях «подвергнуто было критическому разбору два художественных произведения, написанных на осетинском языке, и… три доклада по этнографии». Из последних два принадлежало Г.А. Дзагурову; «оба доклада привлекли в зал заседания много людей, принявших самое живое участие в обсуждении их; особенно оживленные прения вызвал первый доклад Г.А. Дзагурова на тему: “Взгляд доктора Пфафа и других историков на характер осетин”»17.
Выступившие в прениях оппоненты указали, что «докладчик слишком разделяет взгляды на характер осетин доктора Пфафа, который подошел к осетинам с предвзятыми идеями и мыслями». По мнению Измаила Баева, В.Б. Пфаф верно подметил только одну черту – отсутствие у осетин «общественной нравственности». Зато, по мнению Л.Б. Газданова, он «просмотрел… другую черту характера – рыцарство духа»18.
Как представляется, к оценке кавказского периода жизни и творчества В.Б. Пфафа члены ОИФО подошли излишне строго, не замечая порой бесспорно значимые как для науки в целом, так и для кавказоведения в частности, новые идеи и находки.
В.Б. Пфаф оставил несколько работ по истории Осетии19. В отличие от «историков», писавших об осетинах «большею частью понаслышке», он трижды совершил продолжительные путешествия по горным районам Осетии и собрал «большое количество этнографического и исторического материала». Сведения об аланах-осетинах он по крупицам собирал в сочинениях римских, греческих, византийских, арабских, русских, грузинских и армянских авторов. Большой фактический материал, ценный сам по себе, в определенной мере придал аргументированность результатам изысканий В.Б. Пфафа в области древней и средневековой истории осетин. Из его социологических обобщений наиболее значим вывод о феодализме как универсальном этапе в развитии всего человечества (курсив мой – Ф.Г.). Это тем более важно, что в науке того периода преобладала концепция немецких историков, считавших феодальные отношения свойственными исключительно общественному развитию Германии. Ге незис феодализма у немецких племен они объясняли завоеванием германцами Западноримской империи и влиянием их «национального характера». В.Б. Пфаф на осетинском материале опроверг положение немецких медиевистов и доказывал универсальность феодального периода в мировой истории. Такая постановка вопроса о феодализме является бесспорной заслугой В.Б. Пфафа.
По оценке советских ученых, несмотря на ошибки, работы В.Б. Пфафа оказали влияние на становление последующих поколений исследователей средневековой Осетии. К его бесспорным заслугам следует отнести первую в литературе широкую и разностороннюю историко-этнографическую характеристику осетин20.
Возвращаясь к деятельности Общества в ранний период его существования, отметим «самый большой, занявший подряд два заседания», доклад Н.З. Джиоева «Осетия и осетины (географический очерк)». Данная тема, актуальная в то время, особую важность приобрела и в наши дни.
В своем выступлении Н.З. Джиоев отметил границы Осетии по обе стороны Главного Кавказского хребта, указал размеры территории, привел краткие сведения о климате, ландшафте, фауне «всей Осетии и в дальнейшем изложении подробнее остановился на обозрении Южной Осетии». По мнению докладчика, Южную Осетию «ждет лучшее будущее, если будет проведена перевальная дорога по направлению Дарг-Кох, Зарамаг и Карели. Основная мысль доклада: за хребтом живут не полуголодные полуосетины… а вполне сносно устроившие себе существование настоящие осетины, нравы и обычаи и даже народную словесность сохранившие в чистоте своей (курсив мой – Ф.Г.)»21.
В ходе обсуждения один из оппонентов, Л.Б. Газданов, остановился на «трех отрадных фактах… Это сплошное население осетин на юге, чистота и сохранность языка осетинского в целом и стремление на плоскость. Осетины сохранили свой язык не только там, где жили сплошной массой, но и в оторвавшихся частицах, например, в Моздокском районе… отрадно отметить, что осетины не желают расстаться с самобытным развитием духа (курсив мой – Ф.Г.)»22.
В «Отчете за 2-ой и 3-й год существования» ОИФО выделены «наиболее важные начинания и достижения общества». На нескольких заседаниях Общества обсуждалась программа «Собирание памятников устного народного творчества». Эту проблему «принято было считать ударной задачей Общества». Несмотря на «финансовые затруднения», удалось «выписать из гор несколько знаменитых певцов, как, например, Сланова (Южная Осетия), Каллагова (Джимара) и других, и от них записано много песен, нартовских сказаний и проч.» Ц. Амбалов, М. Гарданов и другие вели запись фольклорных памятников «по округам»23.
«Самым боевым вопросом за отчетный период» был признан «вопрос об осетинской графике». Общество раскололось на две неравные группы: «на сторонников русской основы и сторонников латинской основы; последних оказалось большинство». В специально созданную комиссию поступило 10 проектов: 8 с латинской основой и 2 – с русской. «Все проекты были признаны неудовлетворительными, и на общем Собрании была выбрана новая комиссия (курсив мой – Ф.Г.) для создания относительно совершенной графики». Но и эта «комиссия не выполнила возложенных на нее задач»24.
Как сказано в отчете, данный вопрос «получил свое практическое разрешение только в отчетном году (однако реальная картина была не столь радужной – Ф.Г.). Вокруг этого вопроса, казалось бы, на первый взгляд, строго академического, сильно разгорелись страсти (курсив мой – Ф.Г.), но теперь они уже улеглись»25. Такая оценка представляется чрезмерно оптимистичной. Дискуссия все еще сохраняла (и сохраняет до сих пор!) определенную остроту. Об этом свидетельствуют создание специальной Комиссии по графике; на 5-й год существования Общества планировалось обсудить «проект осетинской графики». Отдельным пунктом проходило обсуждение проекта осетинской графики д-ра Туганова. Сюда же относится «отношение Юго-Осетинского научного общества к проекту осетинской графики»26.
Справедливости ради следует отметить, что данный вопрос решен не до конца и в наши дни.
Письменность у предков осетин существовала в давние времена. По мнению Г.Ф. Турчанинова, древнеосетинское письмо с использованием букв арамейского алфавита засвидетельствовано в надписях VIII в. до н.э. – III в. н.э. По мнению многих ученых, в том числе известного американского медиевиста Г. Вернадского, своя письменность существовала у алан. В качестве примеров можно привести надгробные надписи в Зеленчуке (941 г.)27 и в Трусовском ущелье у замкового комплекса Четойта (1326 г.)28. Традиция письма была прервана трагическими событиями в истории нашего народа, гибелью основного культурного слоя (аланской аристократии) в почти трехвековой борьбе с татаро-монголами и Тимуром. Аланы утратили не только свою производственную базу – равнинные плодородные земли, но и многие элементы культуры.
Новую попытку создать осетинскую графику в конце XVIII в. предприняли русские и грузинские миссионеры29. Большим недостатком данного варианта осетинской письменности было то, что в ее основе лежала грузинская графика. В 1836 г. это отметил глава осетинского духовного училища Григорий Мчедлишвили. Имеющиеся осетинские переводы христианской литературы нуждались в значительной доработке. Проблема заключалась не только в малопонятной для осетин грузинской церковной графике – диалектные нормы переводных книг также были чрезвычайно далеки от живой разговорной речи учащихся. В письме экзарху Грузии Мчедлишвили отмечал: «так как наречие, на котором переведен данный катехизис, мало понятно для детей здешних горцев, даже некоторые слова смешны для них, то не благоугодно ли будет… переводить оный катехизис на здешнем языке для классического занятия учеников, а писать русскими буквами, составленными г. Шегреном».
В 1923-1937 гг. у осетин применялось письмо на основе латин-ского алфавита. Затем, «по просьбе трудящихся», вновь вернулись к русской графике. В Южной Осетии вплоть до 1958 г. письменность существовала на основе грузинской графики. Но и здесь в конечном итоге пришли к выводу о целесообразности перехода на графику с русской основой.
Состояние науки в тот период не позволило сотрудникам ОИФО решить различные аспекты проблемы осетинского языка. Справедливости ради отметим, что и в наши дни эти вопросы сохранили свою остроту. Стремительное распространение модернистской мировой культуры, формирующейся в процессе социально-экономической глобализации, грозит утратой самобытных черт национальных культур не только этнических групп, но и крупных наций. С другой стороны, стремление развивать язык и культуру тем или иным народом сталкивается с необходимостью освоения достижений всего мира, что требует выхода за рамки достижений собственной культуры для адаптации к новой реальности. В этих условиях непродуманный переход на родной язык во всех сферах бытия несет с собой опасность изоляционизма для самих этнических меньшинств.
Возрастание роли гуманитарных наук в современном мире делает актуальным разработку программ по межкультурной коммуникации в поликультурных (многонациональных) обществах. Теория языкового сосуществования в полиэтническом социуме на сегодняшний день еще не разработана. Хорошей базой исследования данной проблемы мог бы стать Северный Кавказ. Этот регион обладает уникальным опытом взаимодействия различных по языку и культуре народов. Здесь живут около 50 автохтонных народов и народностей, говорящих на языках кавказской, индоевропейской и алтайской языковых семей.
Современное состояние северокавказских языков, по оценке мировых экспертов, удовлетворительное. Во всех субъектах Южного Федерального округа языки титульных наций, наряду с русским, имеют статус государственных.
Следует отметить, что в настоящее время в мировой практике еще не сформирована целостная теория обучения двуязычию. Она еще только складывается на стыке различных наук – педагогики, психологии, лингвистики, социологии. В силу этого, нельзя говорить об устойчивых стандартах в обучении двуязычию.
В первой половине 60-х гг. «была русифицирована осетинская школа и данное обстоятельство на целое поколение отложило процесс языковой осетинизации… властных структур». Перевод национальной школы полностью на русский язык привел «к прекращению устойчивого воспроизводства осетиноязычной интеллигенции, способной принести осетинский язык в престижные общественные сферы деятельности. Без школьного обучения, без регулярной, основательной школьной культуры осетинский язык постепенно превратился в язык семейных отношений и традиционных обрядовых действий. Выдвижение представителей народа на важные общественные должности, связанное с переездом из села во Владикавказ и в различные города страны, сопровождалось отстранением осетинского языка из активного обращения» (А.А. Цуциев).
Еще одним мероприятием, а точнее, несколькими, проведенными под эгидой ОИФО, стала 15-летняя годовщина со дня смерти Коста Хетагурова. Из-за недостатка средств и отсутствия «достаточного числа свободных работников» широко задуманную программу осуществить полностью не удалось. Памяти Коста ОИФО посвятило одно из своих общих собраний. Среди докладов и сообщений «особенное внимание» привлек «доклад знакомой Коста Шараповой-Прошинской под заглавием: “Пока, еще, уже”»30.
Среди других событий научной жизни Общества в отчете отмечен ряд докладов. Так, выделено выступление Г.А. Дзагурова «Роль Кундухова и Лорис-Меликова в переселении горцев в Турцию». Доклад вызвал интерес, поскольку «история переселения в Турцию вскрывает политику русского правительства на Кавказе». С другой стороны, рядом с Кундуховым в центре событий стоял «Лорис-Меликов, Начальник Терской Области…». Последний для разрешения «гор-ского вопроса» предлагал либо «выселить принудительным путем на левый берег Терека чеченцев, самое многочисленное и способное к сопротивлению племя и создать новую линию станиц для заселения их казаками»; либо, «использовав ненависть горцев к русским, повести среди них пропаганду о выселении в Турцию»31.
Оживленную дискуссию вызвал вопрос о мотивах, побудивших М. Кундухова возглавить переселение горцев в Турцию. Здесь четко оформились две основные точки зрения. Личное «честолюбие – желание выслужиться перед турецким султаном, или оскорбленное национальное самолюбие, страдания и унижения горцев под пятой русского самодержавия». В конечном итоге собравшиеся пришли к следующему заключению: основным мотивом поведения М. Кундухова «могла быть, вернее всего, боязнь потерять чистоту своих религиозных воззрений, свою национальную физиономию»32. Хотя с таким выводом можно и поспорить.
К докладу Г.А. Дзагурова тематически близок доклад И.А. Канукова «Чем вызвано переселение осетин в Турцию в 60-х годах 19 века». Основной причиной эмиграции осетин автор доклада считал ошибки российских властей в аграрном вопросе. В первые десятилетия XIX в. с разрешения кавказской администрации на равнине между Тереком и Фиагдоном было образовано 10 осетинских поселений, в которых насчитывалось 483 двора. Однако позднее осетинам предложили покинуть эти места и переселиться на правый берег Терека или вернуться в горы. В конечном итоге «часть действительно вернулась в горы, часть расселилась по осетинским аулам, а третья часть как более активный элемент (курсив мой – Ф.Г.) переселилась в Турцию»33.
И.А. Кануков выделил три периода в миграции осетин в Турцию – переселение: 1) Козыревых и Кусовых из Кардиу-сар в 1858 г.; 2) Кануковых и др. в 1860 г.; 3) группы М. Кундухова в 1865 г. И. Кануков высказал вероятную, но не бесспорную точку зрения, по которой М. Кундухов «стоял во главе раскрытого заговора против правительства, и ему ничего не оставалось делать, как уйти с непокорным элементом в Турцию»34.
Судя по отчету ОИФО, 1922 г. был довольно успешным для его сотрудников. Среди докладов, обсужденных на собраниях и заседаниях общества, обратим внимание на сообщение «студента В. Абаева» об осетинском ударении. Казалось бы, столь специфическая тема если и вызовет интерес, то лишь среди узкой группы специалистов. Однако в отчете сказано: «Что касается доклада студента Вас. Абаева об осетинском ударении, то он привлек внимание Общества по двум причинам: во-первых, он имеет тесную связь со стихосложением в осетинском языке и, во-вторых, вопрос рассматривался молодым студентом, показавшим умение научно подходить даже к вопросу специального характера (курсив мой – T.Г.)»35.
1922-ой г. отмечен прорывом в сборе и обработке памятников устного народного творчества осетин. Как записано в отчете, «Обществом в этом отношении сделано очень много, но остается сделать неизмеримо больше». Эта задача «неуклонно проводилась в жизнь; особенно интенсивно шло дело собирания народного творчества; записи проводились на всех диалектах и в разных уголках Осетии, главным образом, следующими лицами: Г.А. Дзагуровым, Цоцко Амбаловым, Г.Г. Томаевым, Г. Гуриевым, Г.Н. Басиевым, М.К. Гардановым и др. Записано очень много ценных материалов». На повестке дня стояла новая задача – «напечатать хоть некоторую часть собранного материала»36.
На протяжении всего периода существования Общества к приоритетным темам относились различные проблемы осетинского языка. Так, на одном из заседаний обсуждался проект осетинской графики, предложенный Тугановым. Отзыв на данный проект дал А.А. Тибилов. «Проект д-ра Туганова, – писал рецензент, – лишний раз подтверждает, какую сложную задачу представляет из себя построение осетинской графики на латинской основе и вообще на европейской основе. Несмотря на применение им экспериментального метода при выяснении и определении природы осетинских звуков … ему не удалось преодолеть тех затруднений, с которыми сталкивались авторы всех проектов осетинской графики и комиссии Историко-Филологического общества»37.
В заключение А.А. Тибилов сказал: «проект д-ра Туганова может служить предупреждением для Историко-Филологического общества, если оно будет считать принятую им графику совершенной, но покуда Туганов не представит более убедительных аргументов в пользу преимущества своего проекта, Историко-Филологическому обществу нет необходимости отказываться от выработанного им алфавита на латинской основе»38.
В отличие от проекта Туганова, похвал в высших степенях удостоился Цоцко Амбалов. Его перевод «Вильгельма Телля» на осетинский признан «блестящим». После прений Правление ОИФО постановило: «перевод признать блестящим и одобрить к напечатанию»39.
В рамках работы ОИФО было заслушано множество докладов, из них наиболее принципиальными, на наш взгляд, являлись: «Единый литературный язык для всех трех ветвей осетинского языка» А.А. Тибилова, и «Переход в осетинских общественных учреждениях с русского языка на осетинский» Ц. Амбалова. Своего рода отзыв представлял собой доклад Б.А. Алборова «Нартовские сказания в записи Цоцко Амбалова» (издание Гутнова в Берлине). В процессе обсуждения доклада выяснилось, со слов самого Цоцко, что он «подвергает сказания литературной обработке, не извращая фактов». По признанию М. Гарданова, он также «давал Вс. Миллеру сказания не в дословной записи, а в записи по воспоминаниям»40. При таком подходе «сказания… приобретают до некоторой степени личный колорит; личность же сказителя отступает на второй план».
Не потерял своей актуальности вопрос, поднятый Ц. Амбаловым; его доклад «Переход в осетинских общественных учреждениях с русского языка на осетинский» был прочитан на родном языке. Основные положения выступления Цоцко сводились к двум пунктам: «1) власть заговорит на родном языке, что в свою очередь поднимет значение языка; 2) появится спрос на литературу, а это даст толчок к развитию языка и литературы». Как на заседании правления, так и на общем собрании доклад вызвал продолжительные прения. В конечном итоге было принято постановление: «одной из мер для развития языка и литературы является ведение дело-производства на родном языке, принципиально признать необходимым переход в осетинских общественных учреждениях с русского языка на осетинский (курсив мой – Ф.Г.); довести об этом до сведения Окружного Исполкома и Окружного Парткома»41.
Из других задумок, обсужденных на заседаниях ОИФО, выделим доклад на осетинском языке В. Темирханова «Ос-Багатыр» (в устной традиции утвердилась именно эта форма имени героя). В ходе обсуждения отдельные члены правления «указали как положительные, так и отрицательные стороны доклада и нашли его полезным и годным к изданию как произведение, могущее вызвать в читателе интерес к родному прошлому (курсив мой – Ф.Г.)»42.
В фольклорном наследии осетин Ос-Багатыр занимает особое место. Предание о нем сложилось на основе синтеза 1) этногенетических легенд о происхождении осетин с главным героем этнархом Осом; 2) легенд и преданий о Багатыре, древнейшем из циклов сказаний о борьбе осетин с внешними врагами; 3) преданий о сыновьях Ос-Багатыра, отразивших социальную структуру Алагирского общества в послемонгольский период. Эти произведения стоят еще на грани эпоса и исторических преданий. От эпоса идет явное преувеличение силы героя («Ос-Багатыр был настолько силен, что разрывал шкуру быка»), его уязвимость («подмышкой»), принадлежность к мифическому племени, «предводитель которого «Ир-бараг» («Ир-всадник») имел длиннокрылого коня, знал птичий язык и победил свирепых «Кудздзыхов» («Собакоротых»). В то же время элементы достоверности изображенных в данных произведениях событий характерны для жанра исторических преданий.
В фольклорном Ос-Багатыре (царе алан) население дореволюционной Осетии интересовали не столько знатность происхождения, сколько его добродетели, ибо герой устного народного творчества в устах сказителей максимально приближался к простым общинникам, изображался как защитник интересов крестьян. Видимо, поэтому отдельные варианты предания с именем Ос-Багатыра связывают ликвидацию эксплуатации средневекового населения Алагирского общества. Фольклорное обоснование этого отражено в формуле: «все алагирцы одинаково потомки Ос-Багатыра». Столь знатный общий предок в глазах народа являлся убедительным «обоснованием» претензий на равенство в правах. Поэтому во второй половине XIX в. все взрослое мужское население Алагирского общества (представители 2714 дворов) подало прошение в сословно-поземельные комитеты, требуя признания за ним дворянских прав.
Конечно, связь абсолютно всех предков жителей Алагирского ущелья с царским домом Алании, проводимая в фольклорных текстах, нереальна. Вера в эту связь детерминировалась коллективной памятью. Человек средневековой эпохи в окружающем мире ориентировался не при помощи собственных знаний и способностей, а опираясь на коллективные верования и представления, откуда он черпал свои убеждения, в том числе критерии истины и лжи. Этим и объясняется уверенность алагирцев в родстве с Ос-Багатыром; истина здесь представляла собой коллективную ценность, обусловленную целями и традициями группы, и только в них она находила свое обоснование.
Вообще, что касается исторических сюжетов, то их в публикациях сотрудников ОИФО очень мало, ибо среди них историков, по сути, не было. Вместе с тем, напомним работу ряда центров, в которых к 1917 г. изучение прошлого уже имело определенный опыт. Так, с 1897 г. во Владикавказе существовал краеведческий музей. Свою лепту в изучение прошлого народов Северного Кавказа внесли центральные научные учреждения, в экспедициях которых принимали участие и местные краеведы43.
Из отчета правления ОИФО за 1924 – февраль 1925 г. выясняется, что этот период стал наиболее плодотворным в научной жизни Общества. Назовем несколько материалов, подготовленных (либо обсужденных) как членами ОИФО, так и научными работниками, не входившими в его состав:
1) записка Г.Г. Бекоева об издании памятников устного народного творчества;
2) доклад Г.А. Дзагурова «Новые материалы из биографии Коста Хетагурова»;
3) два сообщения В.М. Канукова о курдском языке и о народе «ир», живущем на острове у берегов Китая;
4) доклад Б.А. Алборова «О плане празднования 125-летия осетинской письменности; двадцатилетия осетинского театра; десятилетия со дня смерти Вс.Ф. Миллера; чествования памяти Елб. Бритаева; 5-летия существования ОИФО»;
5) описание рукописей и архива Общества;
6) отзыв Б.А. Алборова о букваре М. Гарданова;
7) издание грамматики осетинского языка, составленной Б.А. Алборовым;
8) о выкупе перевода Цоцко Амбалова на осетинский язык произведения Мольера «Anabary Lechyr»;
9) доклад М.С. Туганова «Древнейшие элементы осетинской поэзии»;
10) доклад Н.З. Джиоева «Культурно-экономические взаимоотношения С. и Ю. Осетии»;
11) доклад А.З. Кубалова «О происхождении нартовского эпоса»;
12) письмо Е. Гутнова от 24 октября 1924 года «об издании коллективного труда по изучению и состоянию Осетии» (курсив мой – Ф.Г.);
13) организация Осетинского Научно-Исследовательского Института Краеведения;
14) «поступление от И.А. Канукова в библиотеку Осетинского Историко-Филологического Общества книг по кавказоведению»;
15) доклад М.С. Туганова: «Кто такие нарты»;
16) доклад Д.А. Дзагурова: «Странички из социальной истории Дигории».
На заседании, посвященном памяти Вс.Ф. Миллера, с докладами выступили: Н.В. Видинов, Б.А. Алборов, Г.А. Дзагуров, Л.П. Семенов, В.П. Пожидаев. Воспоминаниями о Вс. Миллере поделились И.Т. Собиев, Г.М. Кесаев и И.М. Абаев.
Добрых слов заслуживают «вспомогательные структуры» Общества, без коих немыслима сама по себе работа любого исследователя: библиотека и архив.
Библиотека ОИФО постоянно пополнялась серьезными приобретениями. Так, в 1922 г. в нее поступили:
– журнал «Этнографическое обозрение» (за все годы его существования);
– издания Московского Университета, главным образом по истории;
– ценные книги по кавказоведению;
– «Журнал Министерства Народного Просвещения» (около 100 книг; издавался в дореволюционный период);
– «Русский филологический Вестник» (за несколько лет).
Все книги, за исключением изданий по кавказоведению, в ОИФО поступили в качестве дара, «за что выражена благодарность как Московскому Этнографическому О-ву, так и секретарю его профессору Вл.В. Богданову, а также Г.С. Багдаеву, который был посредником между Осетинским Историко-Филологическим Обществом и Этнографическим Обществом в Москве».
Как в прежние времена, так и сегодня «научная библиотека института – одна из старейших на Северном Кавказе с богатейшим собранием кавказоведческой литературы.
Кроме того, «важно отметить» поступление в архив Общества: 1) неизданных рукописей Коста Хетагурова (дополнительно к поступившим ранее), и 2) рукописи «покойного собирателя народных сказаний Осетии Г.Г. Томаева, в лице которого Общество потеряло преданного честного сотрудника, любившего «И бедный свой народ, и бедный свой язык». В числе его рукописей, отметил секретарь Общества Б.А. Алборов, «Дневник событий во Владикавказе с 1917 по 1919 гг.», написанный «на осетинском языке и имеющий большое значение для истории революции, гражданской и межнациональной войны в Терском крае»44.
Подчеркнем немаловажное обстоятельство: на тот момент библиотека и архив общества помещались «частью в здании Осетин-ской Окружной школы, а частью на квартире секретаря Общества Г.А. Дзагурова»45.
Г.Г. Бекоев указал на то, что «обстановка резко изменилась». Время больших надежд и планов прошло. «Сейчас нужно по одежке протягивать ножки». Отсюда сокращение целей и задач в научно-исследовательской деятельности Общества.
В заключение отметим: члены Общества понимали необходимость развития осетиноведения в широком контексте российской и кавказской истории, а также в тесном взаимодействии с Российской Академией наук, Кавказским Отделом Русского Географического Общества, с научными обществами Грузии, а также с «могущими возникнуть подобными же обществами Кабарды, Балкарии, Чечни и Ингушетии». По документам прослеживается «тесное сотрудничество с Юго-Осетинским научным обществом.
Анализ документов и материалов позволяет утверждать: организационная и научно-исследовательская «деятельность Общества сформировала фундамент научного осетиноведения»46.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «Язык, поэтическое творчество, быт, история – вот те ценности, которые выражают народный дух», его лицо. «Поэтому их следует беречь, изучать, развивать дальше» (Хамицаева Т.А. Итоги и проблемы развития осетинской фольклористики // Северо-Осетинскому институту гуманитарных исследований 70 лет. Владикавказ, 1995. С. 67).
2 Канукова З.В. Осетинское Историко-Филологическое общество // Известия СОИГСИ, 2007. Вып. 1 (40). С. 144.
3 Отчеты деятельности Осетинского Историко-Филологического общества за все время его существования // Известия СОИГСИ, 2007. Вып. 1 (40). С. 147.
4 Там же.
5 В книге «50 лет советской исторической науке» (М., 1971. С. 26) ОИФО характеризуется, как «первое научное учреждение горских народностей для собирания и изучения исторических памятников».
6 Отчеты. С. 146.
7 50 лет советской исторической науке. М., 1971. С. 26.
8 Там же.
9 Хамицаева Т.А. Указ.раб. С. 64.
10 Там же. С. 63.
11 Памятники народного творчества осетин. Дигорское народное творчество. Владикавказ, 1925. Вып. 1.
12 Подробнее см.: Абаев В.И. Жорж Дюмезиль // Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. М., 1990.
13 Отчеты. С. 147-148.
14 Хадарцева А.А. Становление и развитие осетинского литературоведения // Северо-Осетинскому институту гуманитарных исследований 70 лет. Владикавказ, 1995. С.85.
15 Бациев А.С. Из глубины веков +// Северо-Осетинскому институту гуманитарных исследований 70 лет. Владикавказ, 1995. С. 112.
16 Отчеты. С. 148.
16 Там же. С. 149.
17 Там же.
18 Там же.
19 Пфаф В.Б. Народное право осетин // ССК, 1871, 1872. Вып. I, II; его же. Материалы для истории осетин // ССКГ, 1870, 1871. Вып. IV, V; его же. Этнологические исследования об осетинах // ССК. Вып. II.
20 Подробнее см.: Косвен М.О. Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке // КЭС. М., 1959. Т. II; Васильева Л.С. Проблемы истории Осетии в русской науке XIX века. Орджоникидзе, 1975.
21 Отчеты. С. 150.
22 Там же.
23 Там же. С. 153.
24 Там же. С 154.
25 Там же.
26 Там же. С. 157.
27 Абаев В.И. ОЯФ. I. М.-Л., 1949. С. 260-270.
28 Ванеев З.Н. Избр. раб. Т. I. Цхинвали, 1988. С. 300-301.
29 Литературные памятники той поры создавались на иронском.
30 Опубликовано в журнале «Горский вестник», 1924. № 1. С. 12-19.
31 Отчеты. С. 154-155.
32 Там же. С. 155.
33 Там же.
34 Там же. С. 155-156.
35 Там же. С. 156.
36 Там же. С. 157.
37 Там же. С. 164.
38 Там же.
39 Там же. С. 166.
40 Там же. С. 184.
41 Там же. С. 176.
42 Там же. С. 167.
43 Тменов В.Х. Археология и этнография Северной Осетии // Северо-Осетинскому институту гуманитарных исследований 70 лет. Владикавказ, 1995. С. 122-123.
44 Там же. С. 158.
45 Там же.
46 Канукова Указ. раб. С. 145.
