К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
ПЕРЕВОДЫ С ОСЕТИНСКОГО М. МАКСИМОВА и Г. СЕРЕБРЯКОВА
ПОДСОЛНУХ
Ночка-ноченька ушла за перевал,
И подсолнух возвратил своих права:
Он зеленые ресницы приподнял,
И за солнцем повернулась голова.
Чернокосая красавица моя,
А не так ли за тобой кружусь и я?
По ущельям стонет ветер от обид,
Выгнал тучи и все дали заволок,
Но подсолнух, подняв голову, стоит,
Видит солнце и за тучами дружок.
Чернокосая красавица моя,
А не так ли сердцем вижу я тебя?
Дождь прошел, и стали скалы горячи,
Опускается закат на небосклон,
О своем хлопочут птицы и ручьи,
Лишь подсолнух снова к солнцу устремлен.
Чернокосая красавица моя,
Потерял с тобою голову и я.
Ночка-ноченька пришла темным-темна,
И подсолнух тот несчастен и уныл,
Голова его на стебель склонена
И зеленые ресницы опустил.
Чернокосая красавица моя,
Так вот голову на грудь склонил и я.
1976
ИСКАЛ Я ПЕСНЮ
Темирболату Мамсурову
Элегия
Я песню осетинскую искал,
И сердце мне захлестывала горечь…
Хотелось знать мне: где здесь проскакал
В чужих краях мой соплеменник-горец?
Быть может, здесь о камни злой судьбы
Разбился вдруг его фандыр певучий,
И на пути поднялись на дыбы
Черноволосые немые тучи?
А, может, имя гордое его
Здесь за бешмет турецкий кто-то продал.
И в миг последний рядом – никого,
Никто глотка воды ему не подал…
Ищу я…
Обращаюсь к роднику:
«Быть может, здесь он свой кувшин наполнил?»
Вода мне отвечает на бегу:
«Среди прохожих я его не помню»…
Спросил у дуба старого: «Скажи,
Быть может, из тебя фандыр он сделал?»
«Меня давно не трогали ножи», –
В ответ своей листвой прошелестел он.
«Скажи, утес, твою крутую грудь
Печаль поэта не пронзала болью?»
«Нет, здесь его не обрывался путь,
Не ведаю о горькой его доле»…
«Седое море, может, знаешь ты?
Скажи мне о судьбе поэта бренной».
«Нет, конь его в моих волнах крутых
Соленой не захлебывался пеной»…
На кладбищах турецких тщетно я
Ищу поэта памятник печальный.
Здесь не у всех есть добрые друзья.
Не каждому костер здесь поминальный.
В дом к осетину здешнему вхожу.
И разговор наш осторожный, пресный,
Припомнить я хозяина прошу:
«Поет хоть кто-нибудь поэта песни?»
«Не знаю, гость…
Не знаю ничего.
Напевы не живут под нашей крышей.
Я даже имя звонкое его,
Признаться честно, отродясь не слышал»…
Искал я песню…
Долго, дотемна.
Село прикрыло ставни, опустело.
И с высоты лишь круглая луна
С извечной скорбью на меня смотрела.
«Напрасно ищешь», – молвила она. –
«Следов поэта нет давно в помине,
Он был здесь, словно всадник без коня,
Ведь песни умирают на чужбине»…
1968
