Зачерпни воду, и луна будет в твоей руке.
Прикоснись к цветам, и их аромат пропитает твою одежду.
Чаньские изречения
Если не усложнять, то жизнь состоит из прошлого, на которое повлиять уже никак не возможно, и из будущего, которое, как нам кажется, вполне достижимо. Есть еще, конечно, здесь и сейчас. Но эти мгновения так скоротечны, что не всегда и не везде успеваешь включить способность к анализу происходящего. И тогда эта так называемая реальность мгновенно, у вас на глазах, превращается в сладкую негу прошлого. Есть еще одна составляющая, которой наделены почему-то не все. Я имею в виду способность мечтать.
Все это в наших головах перемешано, перепутано, выстроено сложнейшими лабиринтами, подменено понятиями, разбавлено сомнениями и окрашено в разные тона, поэтому, ясное дело, ваше сознание не всегда сразу готово определиться с приоритетами. Особенно, когда вы просыпаетесь ранним утром и пару секунд не можете, как сейчас модно говорить, правильно себя позиционировать в пространстве и времени.
Так и я, физически находясь за тысячи километров от Индии, все чаще душой и сердцем, особенно в промозглые осенние и холодные зимние дни, просыпаюсь именно там. В эти минуты в моем сознании переплетены воспоминания и мечты о будущей встрече с этой далекой, но ставшей столь родной солнечной, доброй и удивительной страной.
Если я собираюсь куда-нибудь, пусть даже на три-четыре дня, процесс сборов долог и мучителен. Надо укомплектоваться так, чтобы вещи были всепогодны, сочетались друг с другом, мало мялись, шокировали (на всякий случай) окружающих и занимали мало места. Последнее, как правило, маловероятно при соблюдении предыдущих условий. Тема обуви и косметики вообще без комментариев.
Но я совершенно точно знаю одно волшебное слово, при правильном упоминании которого я буду готова через час с минимумом багажа и максимумом ожиданий.
* * *
…Кто-то предпочитает путешествия поездом, кто-то – самолетом. Самолет куда как прагматичен и скор. Поезд – тягуч, задумчив и куда более романтичен. Повлиять на ход времени и на скорость мы не в состоянии, как ни торопись, поэтому остается только наблюдать за попутчиками, вспоминать, мечтать, думать и сравнивать. Мимо текут поля и леса, день вяло превращается в сумерки, из окна доносится запах прибитой недавним дождем пыли, мелькают огоньки неведомых чужих жизней, позвякивает стакан в подстаканнике, и кто-то обязательно откровенничает о проблемах с подрастающей дочкой, о нескладывающейся личной жизни, о первой любви, здоровье, желании бросить курить и начать бегать по утрам, о предстоящих выборах, о мерзавце-начальнике, зажимающим карьерный рост, о планах на отпуск, взятках за прохождение техосмотра, школьных поборах, ценах вообще и работе правительства в частности.
А ты смотришь в окно, слушаешь и гадаешь, почему в пробегающей мимо ночи горит где-то вдали одинокий огонек. Кто там живет, о чем думает, чего ждет, почему не спит? Просто бессонница, долгожданная встреча, прощание, одинокое бесконечное ожидание? И не узнаешь никогда. Как и не встретишь никогда больше попутчиков по купе, которые завтра бодро улыбнутся, попрощаются навсегда, и каждый поспешит замкнуться в собственной судьбе, на какие-то мгновения пересекшейся с вашей.
Самолет – не поезд. Все спешат, галдят, несутся в первых рядах, объединенные пакетами из Дьюти Фри (магазин беспошлинной торговли) и желанием скорее занять места, как будто самолет втайне лелеет мысль назло улететь именно без вас. Подозреваю, что желание быстрее устроиться, выпить принесенный стюардессой бокал вина или чего покрепче, в зависимости от класса, которым летите, и скорее попытаться уснуть обусловлено вовсе не усталостью и нежеланием поговорить с соседом по креслу по душам, а банальным непониманием технической стороны вопроса «почему самолеты вообще летают?» Я тоже отношусь к этим явным девяносто восьми процентам пассажиров, поэтому, чтобы не терроризировать собственную нервную систему, не прислушиваться к работе двигателей, закрываю глаза и даю себе установку спать все 6 часов полета. Удается не всегда.
А что касается делийского аэропорта… С каждым возвращением все настойчивее хочется разуться и шлепать за багажом по прохладным мраморным плитам босиком. На это мое желание приятели отреагировали просто – «это диагноз». Я с ними согласна.
Говорят, театр начинается с вешалки. А заканчивается буфетом. Причем, иногда без основной составляющей, ради которой, собственно, вы сюда и пришли. Еще говорят, что страна начинается с аэропорта. А заканчивается вопросом самому себе: «Хотел бы я еще раз сюда вернуться?» Для меня Индия не заканчивается никогда. Потому что вопроса такого нет. По одной простой причине. Мне никогда не хочется отсюда уезжать.
* * *
Мой любимый город в Индии – Джайпур. Он особенно поражает воображение ранним утром, когда возникает ощущение его розово-прозрачности. У стен Дворца Ветров, или «Hawa Mahal», с рассветом кипит жизнь. Куда-то движется все и вся. Причем, в прямо противоположных направлениях, как в большом муравейнике. Открываются двери ювелирных лавок, и зазывалы точно определяют в толпе приезжих. У самых стен дворца занимают свои места продавцы кукол в национальных одеждах, расшитых зеркальцами, которые отражают набирающее силу солнце, разворачивают циновки «укротители» кобр, сонно потягиваясь, жуют бетель велорикши, спешит в школу детвора в обязательной школьной форме с ранцами за спиной и коробочками с завтраком, верблюды тянут до небес нагруженные всякой всячиной повозки, на символических прилавках раскладывается для продажи товар – чищеные кокосы, нарезанный кружочками редис, огурцы, мандарины, бананы, помидоры, на соседних – лаймы, из которых вам любезно предложат тут же выжать сок агрегатом, похожим на орудие пыток, случайно попавшим сюда из средних веков, из ведерка рядом достанут лед и искренне удивятся, если вы вежливо откажетесь из опасения за свой желудок. Мальчишки на видавших виды подносах несут по чьим-то заказам чай с молоком или кофе, умудряясь при этом весело болтать и не спотыкаться, из пробирающихся по узкой улочке грузовиков несется веселая национальная музыка, из дверей кабин торчат босые пятки, указывающие поворот, развеваются на теплом ветерке всевозможные разноцветные флажки, ленты, гирлянды, привязанные к непонятно откуда и куда тянущимся проводам. В соседних домах женщины снимают с перил балконов и подоконников высохшие сари, начинает тянуть ароматом пряностей из маленьких забегаловок и просто с лотков с многочисленными индийскими сладостями, которые везут мимо вас. Ощущение такое, что тут все друг с другом знакомы – здороваются, улыбаются, обмениваются новостями и безумно куда-то торопятся. Раз уж сказала о сари… Сари – это вообще нечто из ряда вон, что называется… На тело женщины особым образом наматывается семь метров ткани. Меня тоже учили это делать, когда я однажды озвучивала фильм об индийских праздниках, снятый на заказ для нашего Министерства обороны. Вроде как и получалось, но потом, когда я пыталась делать это самостоятельно, все шло не так: то ткани не хватало, то торчали какие-то куски, то все сползало, то завязывалось узлами в самых неподходящих местах. Я утешала себя тем, что все-таки для этой процедуры нужны навыки, отрабатываемые годами. Индийские женщины производят сложные движения автоматически и превращаются в королев и принцесс. Сари разнообразны по цвету, ткани и орнаментам. Двух похожих не встретишь. Все оттенки радуги – красные, фиолетовые, синие, белые и до бесконечности сочетаний цветов. С яркими цветами сочетаются обязательные украшения: на ком-то – килограммы золота и драгоценных камней, на ком-то – скромные цепочки с камушками. Но бусы, серьги и браслеты вы увидите на каждой. Как, впрочем, и раскрашенные хной замысловатые узоры на ладонях и ступнях. Все сверкает и переливается на солнце. На желто-сером фоне городских или сельских улиц сари расцветают, как цветы. Невозможно глаз оторвать. Словно в цветном кино перед вами мелькают одна за другой женщины – молодые и пожилые, стройные и толстые, красавицы и не очень. Все темноволосые и темноглазые. Идут, как королевы, поддерживая концы шалей, осторожно обходя колдобины и рытвины на улицах. Это о них писал Ф.-У. Бейн в «Digit of the Moon»: «Вначале, когда Тваштри (божественный творец) взялся за сотворение женщины, он обнаружил, что израсходовал все материалы на создание мужчины и ничего подходящего у него не осталось. Поразмыслив, он поступил так – взял округлость луны и изгибы ползучих растений, цепкость усиков вьюна и трепет листьев травы, гибкость тростника и прелесть цветка, легкость листьев и извив слоновьего хобота, взгляд лани и сплоченность пчелиного роя, веселую радость солнечных лучей, плач облаков и переменчивость ветра, робость зайца и тщеславие павлина, мягкость груди попугая и твердость алмаза, сладость меда и свирепость тигра, жар огня и холод снега, крик сойки и пение кокиля, вероломство журавля и верность дикой утки и, смешав все это, он сотворил женщину и отдал ее мужчине».
А мне во всем этом шуме и гаме джайпурской улицы отчетливо слышится звонкий девичий смех, раздающийся из бесконечных окошек Хава-Махала, слышится шуршание дорогих сари, звон колокольчиков на браслетах. Теряется ощущение времени, так и кажется, что вот-вот в одном из резных девятисот пятидесяти трех каменных окошек дворца, построенного махараджей Саваем Прапатом Сингхом из красного и розового песчаника для своего гарема, мелькнут озорные карие глаза в орлином разлете бровей.
Дворец построен два века назад и посвящен богу Кришне. Он кажется розовой картонной декорацией. Ну, еще бы, если стены толщиной всего в двадцать сантиметров, а «глубина» – всего в одну маленькую комнатку. Пять этажей лесенок, арок, беседок и многочисленных узких резных окошек. Фасад выходит на оживленную улицу, которая, по сути, является рынком. Задней стены фасад не имеет. Те же беседки с закопченными куполами, арки, лестницы, возникающие из ниоткуда, с такими высокими ступенями, что невольно задумываешься над тем, как тут вообще могут ходить невысокого роста индианки в сари. В джинсах с кроссовками не свернуть бы себе шею. Пишут, что если смотреть на дворец издалека, он похож на корону, венчающую голову божества.
Во дворце всегда прохладно и тянет ветерком, что особенно актуально в местном жарком полупустынном климате. Это благодаря удивительной встроенной системе вентиляции. С самого верхнего этажа открывается захватывающий воображение вид на розовый город, на обсерваторию Джантар Мантар с самыми большими в мире солнечными часами, озеро с одиноким дворцом Джал-Махал, кажущимся поднимающимся из воды миражом в период муссона, форт Джайгах («Форт Победы») с самым большим в мире пушечным лафетом и пушкой весом в пятьдесят тонн, стрелявшей, предположительно, всего один раз, и на Сити-Палас – комплекс зданий резиденции махараджи с музеем, небольшими внутренними дворцами, воротами и садами. Там, на территории музея, хранятся старинные сокровища из коллекций традиционной индийской миниатюры, манускриптов, могольских ковров, королевских костюмов, музыкальных инструментов и оружия. Во дворе, у колонн из красного песчаника, одиноко стоят два самых больших в мире серебряных сосуда, внесенные в книгу Гиннеса. В 1901 году во время путешествия Мадхао Сингха в Лондон в них возили воду из священной Ганги.
Обсерватория поражает с первого взгляда. Там всегда много народа, особенно школьников с учителями. Слушают, открыв рот. Построена обсерватория удивительно талантливым королем Джай Сингхом в 18 веке. Тут самые большие в мире солнечные часы. Естественно, к ним все устремляются в первую очередь и начинают громко сравнивать их показания со своими наручными. Левая арка часов показывает время с восхода солнца до полудня, правая – от полудня до заката. Время определяется по наиболее четкой тени. Когда-то вход в центральную часть с беседкой на самом верху был открыт для всех желающих, но потом, опасаясь несчастных случаев, на ворота лестницы повесили тяжелый замок. Зато на боковые части вполне можно подняться. Правда, ступени имеют такую высоту, что дети, которых приобщают к чудесам древней архитектуры, буквально ползут наверх на четвереньках с помощью взрослых.
Рядом с большими солнечными часами находятся двенадцать зодиакальных часов. На каждом из них свой знак Зодиака и даты, на него указующие. При желании астрологи могут составить вам гороскоп на всю оставшуюся жизнь. Правда, почему-то желающих я так и не видела. Некоторые из инструментов обсерватории используются до сих пор для предсказания степени «жаркости» летних месяцев, времени прихода муссона, его длительности и интенсивности, а также для предсказания возможности наводнений и голода.
* * *
В одиннадцати километрах от Джайпура находится форт Амбер, оказывающий на меня магическое действие. Он находится на въезде в ущелье. Внизу – озеро, в котором среди буйно цветущих лотосов купают слонов и в котором сливаются отражения высоко плывущих облаков и стен крепости.
Подняться в сам форт можно пешком, а можно на слоне. На вкус. Для машин проезда нет, и это здравая мысль, пусть и выбивающаяся из общих правил. Слоны – на выбор. Они раскрашены от кончика хобота до кончика хвоста. Хотя я где-то читала об указе, запрещающем это делать. Рисунки на слоновьих шкурах выполнены настоящим мастером, который, правда, иногда перебарщивает с чувством цвета. Они в розово-желто-фиолетово-фисташковой гамме. В основном изображены лотосы и «колесо судьбы». На голове у каждого животного на красно-сине-золотом коврике сидит «водитель». Обязательно в «парадной» белой рубашке или куртке-пижаме и с раджастанской чалмой на голове. На слонах непостижимым образом закреплены большие корзины с поручнями, в которых может поместиться до шести взрослых человек. Когда слон выбран, с корзины торжественно спускают длинную разноцветную попону в тон коврику на голове. Надо сказать, что у меня, большой любительницы животных, слоны вызывают сострадание. Что они видят в своей жизни? За десять тысяч долларов некто покупает молодого слона, нанимает погонщика, который вместе с животным обязуется отработать капвложения. Это не значит, что слона кормят как надо и чем надо. Не говоря уже вообще о регулярной ветеринарной помощи как таковой. Представляю, как слонам осточертевает каждый день ходить вверх-вниз по дороге с кучами туристов, которые так и норовят или вывалиться из корзины, или попасть под ноги. Когда мы едем в Амбер, обязательно запасаемся связками бананов и мандаринами для угощения. Но разве в две-четыре-шесть пар рук поместится столько, чтоб накормить всех?
Испытывая слабость к этим животным, я когда-то даже мечтала реинкарнироваться в слониху. Но случай заставил меня передумать.
В один из наших приездов в Амбер, пока приятели совершали «восхождение», я из любопытства зашла во внутренний дворик на площади у «пристани», где туристы с лихорадочно блестящими круглыми глазами усаживаются на слонов. Двор небольшой, весь устлан соломой, посредине огромное одинокое раскидистое дерево и такой же одинокий огромный красавец слон. Подобной слоновой стати я еще тут не видела и решила познакомиться поближе. Внутри двора никого больше не обнаружилось, и я смело подошла к животному. Обращаться к нему хотелось исключительно «Ваше Высочество». В руках у меня здоровенная связка бананов, в карманах куча пузырьков с дезинфицирующими глазными каплями, которые я привожу для слонов. Уж не знаю, от климата, наследственности или неподобающего обращения, но практически у всех слонов в Амбере проблемы с глазами. Иногда мне удавалось самой промывать и протирать им глаза от пыли и грязи, скопившейся в уголках. «Водители» при этом особого интереса или энтузиазма не проявляли, явно принимая меня за не совсем здоровую в психическом плане, и предпочитали не связываться. Так вот. Кормлю я Его Высочество бананами и рассказываю о его же нелегкой доле и о том, как я в него влюблена. Он задумчиво жует и внимательно слушает, поводя ушами. Похоже, ему все это действо безумно нравится. Мне тоже. В это время во дворик заходят отлучавшиеся куда-то погонщики. Глаза у них становятся размером с блюдце, а цвет лица приближается к европейскому. Что-то они там шепчут и размахивают руками. Близко, однако, не подходят. Все больше вдоль стеночки. Наконец я соображаю, что жесты могут означать только одно: «Отползай». Очень удачно. Его Величество как раз чисто по-королевски взял у меня из протянутой руки последний банан и начал интересоваться происходящим. А я начала отступление. Слон перестал жевать и сосредоточился. На его лице (не могу написать «морде») изобразилось раздумье в чистом виде. Следующие минут десять мы так и стояли, внимательно глядя друг на друга. Погонщики тоже впали в оцепенение. Вдруг слон потянулся ко мне хоботом. Может, он хотел поцеловать мне руку в знак понимания и благодарности, может, просто хотел найти еще банан. Кто знает… Мне тоже захотелось погладить Его Высочество, но не дали. Меня буквально оттащили на безопасное расстояние, долго что-то бубнили, размахивая руками и показывая на слона. С трудом удалось понять следующее – слон молодой, практически необъезженный, находится тут недавно на обучении ремеслу, его погонщика сейчас нет, куда-то отлучился, а чужих животное не слушает. И вообще, слон коварный и непредсказуемый по молодости лет, а потому мог спокойно отправить меня туда, где стоит очередь на реинкарнацию. Не знаю, насколько коварен был «мой» красавец и коварен ли был вообще. Сомневаюсь, что он имел желание со мной расправиться, тем более что только я была посвящена в его королевские корни. Но мнение погонщиков тоже имело право на существование, все же они каждый день близко общаются с животными и знают их куда лучше меня. В общем, страха я не почувствовала или не успела. Только всю дорогу назад меня не покидало странное чувство опустошенности и грусти.
* * *
Вернемся к Амберу. Начали его строить в 1600 году под руководством раджи Май Сингха на развалинах форта одиннадцатого века, продолжал строительство раджа Джай Сингх, а окончательный вид форт принял в 18 веке благодаря стараниям и вкусу Савай Джай Сингха. Построен форт из красного и белого мрамора. Представляете себе сочетание в яркий солнечный день? Прежде чем попасть непосредственно за огромные кованые ворота, вы сходите со слона на специальную «пристань» и оказываетесь в большом внутреннем дворе за внушительными воротами.
Посередине небольшой сад, по периметру обязательные магазинчики, в которых вам предложат сладости, воду, чипсы, сари, рисованную миниатюру и бусы. Затем лестница, билетная касса и, собственно, сам форт. В архитектуре он сочетает индийский и мусульманский стили. Вас встречает дворец для публичных аудиенций. Он открыт всем ветрам, свод держат изумительной красоты резные колонны со слоновьими головами наверху. Скат крыши облюбован голубями в несметных количествах. На ступеньках внизу с ошалевшим видом сидят туристы, приходя в себя от увиденной красоты. Внутри форта вас поразит не только следующий за дворцом публичных аудиенций женский дворец, изумительно раскрашенный типично в могольском стиле. Здесь и королевские апартаменты, ворота, сады, ручейки и фонтаны, узкие проходы, витые лестницы, огромные залы, павильоны, храмы и дворцы. Большой белый храм построен в честь богини Кали. Зал Победы отделан бесчисленными зеркальцами. Гид обязательно зажжет принесенную с собой свечу, и все обязательно дружно ахнут от удивления, помноженного на восхищение. Потолок и стены отразят тысячи мерцающих звездочек, похожих на мотыльков. И где, скажите на милость, вы еще увидите дверь из сандалового дерева со специальными отверстиями для охлаждения воздуха?
Гуляя по форту, можно заблудиться. А можно не оторвать глаз от вида ущелья, открывающегося из бесчисленных беседок и окошек. Где-то внизу, вдоль озера, проходит дорога в Джайпур, живет своей жизнью маленький городок, в озере купаются слоны и погонщики, высоко в небе парят грифы, задевая крыльями облака. Все течет, все меняется каждый миг. А тут время как будто застыло или вы как будто попали в давнее прошлое, откуда не хочется возвращаться. Я много лет лелею мечту переночевать в Амбере, на самой верхней открытой площадке, смотреть на проявляющиеся в сумерках звезды, ощущать тепло нагретого солнцем мрамора и пытаться представить себе хотя бы капельку былого величия столь далекого прошлого.
* * *
Нельзя не рассказать о дорогах Индии. Это вообще «больная» и животрепещущая тема для всех иностранцев. Я не буду писать о дорогах в смысле асфальтового покрытия. Хотя, сказать по совести, оно все же лучше нашего. Во всяком случае, его не латают таким варварским способом, как у нас, исключительно в снег или дождь. Есть, конечно, дороги, сравнимые с полем боевых действий после применения квадратно-гнездового способа бомбометания. Ну, так у нас к некоторым населенным пунктам дорог нет в принципе. Разве что вертолетом добираться. Но не все же Абрамовичи, верно?
Пробки в Индии есть. Их не может не быть. Страна не справляется с прибавляющимся количеством автотранспорта. Особенно впечатляющи заторы в больших городах. Особенно в час пик и накануне праздников (а в Индии они почти каждый день). Если вы спокойно останавливаетесь на «красный», это не значит, что перекресток вы пересечете первым. Справа одна за другой резвые «Марути» будут выезжать вперед и прижиматься к вам как к горячо любимой женщине. Боковых зеркал не существует в принципе, потому что они мешают жизненному пространству рядом стоящего автомобиля. И вполне может быть, что от соседа вас отделяет всего пара-другая сантиметров. По дорогам несутся грузовики, увешанные гирляндами огоньков, цветов, ленточек и компьютерных дисков. Их сигнал напоминает рев раненого мастодонта. Приобретение такого сигнала в виде груши всегда было моей мечтой. При этом грузовики вообще никогда и никак не слышат бибиканья всего более мелкого по размерам. Раскрашены они во все цвета радуги, что отвлекает внимание водителей-иностранцев в первое время. На одном грузовике флаг страны, на другом караван верблюдов, увитый цветами, на третьем слоны всех размеров и пропорций, лотосы, павлины, диковинные птицы и надписи. Все это великолепие переливается на солнце и дополняется орущими приемниками, босой ногой в окне водителя, которая высовывается наружу, когда надо указать поворот (кстати, совсем не обязательно он повернет туда, куда указывает таким диковинным образом), привязанным к заднему борту башмаком и обязательной надписью «Horn, please» (Сигнальте, пожалуйста). Надписи с пожеланием приятного пути выглядят умилительно и вежливо. Но мало кто знает (и я не знала, пока мне не написал об этом Александр Михайлович Кадакин – ныне Чрезвычайный и Полномочный Посол Российской Федерации в Швеции, а в мою бытность пребывания в Индии – Чрезвычайный и Полномочный Посол в Индии), что под этими человеколюбивыми словами в обязательном порядке присутствует надпись только на хинди или на местном диалекте (но никак не по-английски) примерно такого, вполне садистского содержания – «если ты меня сглазишь, то сам тогда сдохни!». «Кали назар дален, тотумхара мункх кала пар джае». Дословный перевод – «бросишь на меня черный взгляд – пусть твой рот почернеет». Индийцы очень суеверны, страшно боятся сглаза, считая, что «черный взгляд» несет в себе мощный потенциально-негативный энергетический поток.
Хотя, «несутся», как я написала, не совсем правильно. В город-ских условиях вы можете развить скорость до сорока километров в час, и будете неимоверно счастливы. Автобусы и грузовые автомобили в силу их размера вряд ли когда пропустят вас вперед. То же касается повозок, тележек, инвалидов и машин вообще. Поэтому будьте готовы плестись по часу с лишним за каким-нибудь груженым «TATA». Машины грузят, что называется, под завязку, совершенного не заботясь о том, что вообще-то в них есть мудреный центр тяжести. Поэтому вдоль дорог вы то и дело встречаете перевернутые грузовики, разбросанные ящики, тюки и совершенно невозмутимых водителей, сидящих на «хозяйстве» и ожидающих помощи.
Стада легковушек, грузовиков, цистерн на колесах, бесконечных автобусов без дверей, выстраивающихся «клином» или «свиньей», как говорит мой муж, – это далеко не все, что есть на дороге и стремится вас обогнать. И что совсем не всегда движется в потоке параллельно вам. Впереди может спокойно идти пара коров, абсолютно не реагируя ни на что и продолжая невозмутимо жевать. Повозка с верблюдом, везущая тростник. Причем, тростник будет гружен так, что, свисая с двух сторон, будет перекрывать вам возможность обгона слева и полполосы встречного движения справа.
Отдельная тема – это велосипеды, мотоциклы, моторикши и попрошайки. Для велосипеда вообще не существует знаков и преград. Он считает себя танком. Помню, как когда-то у нас что-то приключилось с машиной и приятели тащили нас на тросе, роль которого исполняла хозяйственная веревка, купленная в соседней лавке. Габаритники включены, расстояние между машинами сокращено до минимума во избежание недоразумений, сигналы не умолкают, однако при любой возможности велосипедисты выискивали, как им казалось, самую удобную лазейку и старались проехать именно между машинами, ничего не видя и не слыша нас, орущих в открытые на сорокапятиградусной жаре окна. В конце концов мы выдохлись, перестали дергаться и до колик в животе наблюдали очередного бедолагу, который ставил себе целью совершение акробатического кульбита с велосипедом или без. Так и ехали. Обошлось, к счастью, без жертв.
Я люблю тривиллеры. Это такие черно-желтые жучки с моторчиком на трех колесах, исполняющие роль такси и являющиеся из ниоткуда, стоит вам захотеть. Дверей в них нет, в дождь их заменяет что-то в виде занавесей из кожзаменителя. Водитель не всегда говорит по-английски. Точнее, он редко говорит по-английски, потому что родом из какой-нибудь Тмутаракани, и приехал в город заработать. На себя тратит копейки, одет в старье и рванье, чаще бос. Все деньги отсылает семье. Город тоже знает плохо, иногда приходится самой объяснять дорогу – «тут направо, тут налево». Однажды меня вез очень веселый товарищ. Только ехали мы как-то чересчур странно – даже я, видавшая виды, была сильно удивлена. Ехали мы уж совсем неправильно, в смысле почти суицидально. Ладно, дяденька всю дорогу громко пел, но он абсолютно игнорировал переходящих дорогу людей, знаки дорожного движения и сигналящих нам водителей иных транспортных средств. Уже когда я все же вышла из такси и расплачивалась, то заметила у водителя расходящееся косоглазие и начинающуюся катаракту.
Мотоциклисты, с моей точки зрения, все до одного потенциальные самоубийцы. Эти тоже едут по принципу «ничего не вижу, ничего не слышу, спешу, умру, но не пропущу».
Они почти всегда в шлемах. Это хорошо, конечно, но явно не летом, когда жара на солнце под пятьдесят. И, согласитесь, приятного мало, когда кто-нибудь у вас перед носом получает тепловой удар, будучи облаченным в металлический шлем с прокладками из синтетики, и рушится к вам под колеса именно в тот момент, когда включается «зеленый». Часто на одном мотоцикле умудряется поместиться целая семья. Папа рулит, держа перед собой сынишку, а сзади боком сидит мама, за которую держится дочка, которая и ходить-то не умеет еще. И вы удивитесь, но все, кроме папы, разумеется, без шлемов.
В дополнение картинки скажу, что еще по дороге движутся пешком мелкие торговцы с повозками, продавцы мороженого с ларьками на колесах, слоны, буйволы, развозчики холодильников, телевизоров, шкафов на велосипедах с прицепом, который болтается из стороны в сторону, мнимые инвалиды, везущие друг друга на деревянных не-знаю-как-назвать и через день меняющиеся местами и ролями, самосвалы, огромные фуры с контейнерами или новыми автомобилями, бензовозы с обязательным изображением черепа и перекрещенных костей, группы буддистов, сверкающих лысыми головами, и просто одинокие странники в лохмотьях и с посохом.
Когда я наблюдаю все это великолепие в действии, у меня возникает мысль о засылке сюда десанта из нашего ГИБДД. Вот уж ему было бы где разгуляться. Практически, terra incognita. В Индии подобной структуры нет. Есть Traffic Police (Дорожная полиция), которая проверяет документы на въезде в город у водителей грузовых машин, особенно с номерами из других штатов, обеспечивает проезд правительственных чиновников, безопасность шествий и демонстраций. Иногда «разруливает» потоки машин на больших городских автомагистралях. Правда, это положения не улучшает – если вы видите перед собой дымящую, сигналящую пробку, будьте уверены, это Traffic Police где-то впереди пытается навести порядок. Загадка – но пробка от этих стараний растет еще больше.
* * *
У меня особое отношение к садам. Не к помпезным, большим официальным и «представительским», а к маленьким, уютным, чуточку наивным и трогательно-трепетным. В этом смысле с Индией мне повезло. Круглый год во всех городских парках, скверах, просто на клумбах, газонах между дорожными полосами и в пригостиничных садиках кипит работа. Что-то стригут, сажают, поливают, удобряют и пересаживают.
Дома у меня цветет бугенвиллия. Я не смогла привезти отросток из Индии, купила уже в Москве. Она очень старается меня радовать. Глядя на нее, я с тоской вспоминаю кусты белого, красного, розового, оранжевого и малинового цветов, тянущиеся и заплетающие все вокруг. Осенью цветы опадают, их сгребают вилами, ветки обрезают, чтоб весной цветение возобновилось с утроенной силой. Мой куст таким огромным и пышным не вырастет никогда – не так много солнца и не так сухо. Но все равно каждое лето на лоджии меня встречает малиновый кусочек другой страны.
Ранней весной в Индии начинает цвести все и вся. Первыми «включаются» высокие деревья с неведомым мне названием. Листьев на них еще нет, зато на ветках распускаются огромные красные или оранжевые цветы с толстыми лепестками и клейкой сердцевиной. Позже земля под деревьями, дороги полностью засыпаны опадающими цветками, не знаешь иногда куда ногу поставить. Летом на этих деревьях образуются коробочки, из которых по улицам летает нечто вроде тополиного пуха, собираясь в кучи и закручиваясь по ветру маленькими торнадо. В самую жару начинает цвести «смерть европейца» – оригинальное название дерева так и не удалось узнать. Оно, скорее всего, имеет родственные корни с акациями. Огромные желтые гроздья с едва уловимым ароматом почти полно-стью закрывают собой зеленую листву. Почему «смерть европейца»? Потому что уже за сорок пять градусов, не для каждого переносимо.
Недалеко от посольства Канады, в общем-то, через дорогу, находится парк роз. В буквальном смысле парком это назвать нельзя. Просто небольшая зеленая лужайка, на которой всегда цветут десятки сортов роз. Тут и королевские плетистые, и махровые, и не очень, всех цветов и оттенков. Бабочки, жучки, паучки, птицы, мамы с детьми, влюбленные парочки, просто спящие на траве граждане и случайно забредшие туристы с фотоаппаратами.
Любовь к садам у меня с детства. Жила-была когда-то маленькая девочка в небольшом южном городе у подножья кавказских гор. Жила девочка у бабушки с дедушкой в доме, принадлежавшем когда-то известному местному поэту. За домом был сад. Совсем крохотный, но включавший в себя целый мир. Весной дедушка наводил порядок, вскапывал грядки, на которых потом по очереди распускались цветы. Тут цвели нарциссы, в дальнем сыром углу на куче камней крупные темно-фиолетовые фиалки. Потом к ним присоединялись абрикос, черешня, груша, слива и виноград. Лепестки потом гоняло ветром по всей тихой улочке. А сирень! Белая, сиреневая, какая-то необычно темно-фиолетовая, махровая, когда-то привезенная из Персии! С нее по утрам за шиворот сыпались капли росы, когда дедушка ломал ветки, чтоб девочка отнесла их в школу. Цвел буль-де-неж (я только не так давно узнала, что это вид калины обыкновенной. А «неж» по-французски значит «снег») большими белыми шарами, состоявшими из множества мелких звездочек. Роз было немного, зато летом над ними и разноцветными флоксами кружили толстые важные бражники. Гортензия была розово-фиолетовой и белоснежной – огромные шапки соцветий, в которых вечно возились букашки, а в каплях росы отражалось солнце и девочкин любопытный нос. На соседнем газоне под свисающими ветвями белых и розовых дейций воображение поражали «дамские сердца» – тонкие зеленые веточки с необычной формы цветами в виде розовых сердечек, а в солнечных лучах ветер играл с высокими белыми садовыми колокольчиками. В полутени радовали глаз разноцветные аквилегии, которые я потом, сколько ни пыталась, так и не смогла вырастить на лоджии. На оранжевом лилейнике всегда почему-то жили красные с черным жуки-солдатики. Дедушка страшно гордился тем, что как-то у него расцвели несколько алых маков, а бабушка – розово-фиолетовым клематисом, который тогда считался редкостью. Осенью сад полыхал золотыми шарами, и это было всегда немножечко грустно.
Теперь девочка давно выросла, и любовь ко всему цветущему осталась с ней навсегда. И иногда, просыпаясь поутру и ощущая солнечный лучик, ползущий по ресницам, хочется вскочить и бежать в тот сад из детства, где дедушка несет тебе навстречу громадный бело-фиолетово-розовый букет, с которого сыплется роса, в котором я ищу цветы с пятью лепестками на счастье и на который потом с завистью и улыбкой оглядываются прохожие. Из той далекой жизни.
* * *
В Раджастане, столицей которого является мой любимый Джайпур, огромное количество фортов. Многие из них переделываются под отели. Сначала оформляется аренда на девяносто девять лет, потом начинают приводить все в порядок (многие такие форты нуждаются в капитальной переделке и ремонте). В такого рода гостиницах чаще всего роскошные номера с качелями, фонтанами, пушками, резными решетками на окнах и тяжеленными коваными дверьми с такими же внушительными засовами и здоровенными ключами с печатями. Павлинов только не хватает. Конечно, чем дальше от цивилизации, тем скромнее. Но, тем не менее, ощущение переселения в древность вас не покидает.
Как-то зимой мы с друзьями решили ехать встречать Новый Год куда-то, ну, совсем в неизведанные места. Ожидания чудес начали оправдываться задолго до обнаружения конечного пункта назначения, когда мы на свежевымытых машинах решили объехать многокилометровую пробку на лучшем хайвэе из Дели в Джайпур. Очень тонкий намек на дорогу вывел нас в деревеньку, затерянную среди песков. Наверное, мы произвели впечатление заблудившихся во вселенной и вывалявшихся в пыли инопланетян, если о существовании таких там вообще предполагали. Во всяком случае, нас вышло встречать все население. Потом нам любезно стали показывать единственно верное направление, указывая в прямо противоположные стороны. Впрочем, это никого не смущало. Даже нас. Пришлось включать собственную интуицию, умение ориентироваться в сторонах света и вспоминать когда-то прочитанную инструкцию по выживанию в пустыне. Дальнейшая езда по пересеченной местности а-ля ралли «Париж – Дакар» все же вывела нас к шоссе. Наряд Traffic Police впал в оцепенение, когда из тучи пыли на дорогу важно и тяжело вползли четыре машины, с трудом тащившие на себе горы песка и, казалось, едущие сами по себе, ибо окон не было видно, в принципе.
Движение было перекрыто, а нас с почестями проводили до ближайшего автосервиса (видимо, не все возвращаются без потерь и столь быстро), где отмывали и оттирали достаточно долгое время.
Зато мы не стояли в пробке!
К форту Мукхандарх мы добрались к вечеру. Правда, надо сказать, что в Индии вечер с его сумерками – почти неправильное понятие. Сумерек тут не бывает – откуда-то на вас сразу падает ночь. Без предупреждения. Уставшие, голодные, но довольные собой, мы жаждали дальнейших приключений. Европейцев там, судя по всему, не видели никогда. У огромных ворот нас встречал швейцар в национальном костюме, с чалмой на голове, босой и зачем-то с саблей. За воротами на въезжавшую кавалькаду направляла дуло внушительного размера пушка на лафете. Пока ставили машины, дети умотали осваивать территорию, чтоб потом с завидной периодичностью кричать откуда-то из поднебесья о том, что они заблудились. Работники отеля искали детей, мы – работников отеля. В конце концов, все закончилось счастливым воссоединением, мы пошли размещаться по номерам, а мужчины решили заказать катание на верблюдах, чье прибытие ожидалось «вот-вот». В Индии понятие «вот-вот» или обязательное «tomorrow morning» (завтра утром) означает все что угодно, кроме того, что должно, и может длиться неделю, месяц или до следующей и последней инкарнации Вишну. Зимой в Раджастане тепло. Днем. И даже жарковато, в отличие от прохладной делийской погоды с обязательными последующими ночными «непроезжими» туманами. Зато ночью здесь сыро и ощутимо холодно. В номере стоял обогреватель без вилки. На мою просьбу разобраться пришел милый мальчик, зачистил концы проводов, в розетку на стене воткнул для надежности спички, потом сами провода и гордо нажал на кнопку «вкл». Обогреватель заработал, парень ушел с чувством выполненного долга, а я еще долго приходила в себя от сервиса и от местных правил техники безопасности.
Такой встречи Нового Года в форте не было никогда. Мало того, что в Индии новый год в нашем понимании отмечают редко, да и то если говорить о больших городах. А если что-то и празднуют, то в ресторанчике, но не везут с собой такое количество продуктов и приспособлений для их приготовления, что для хранения надо выделять отдельное помещение. Кажется, забыли посудомоечную машину и яйцеварку.
Нам разрешили оккупировать верхнюю открытую веранду, накрыли столы и прислали специально обученных приготовлению цыплят «тандури» поваров. Ночь была ясной, звезды купались в шампанском, Новый Год был встречен троекратным «ура!» и салютом. В конце концов, у наших столов со всевозможными вкусностями и деликатесами оказалось все население гостиницы и вся обалдевшая прислуга. Откуда-то взялись обещанные верблюды, и народ поехал кататься. Я думаю, что ночное шествие сельчане помнят до сих пор. Сами отдыхающие, вернувшись, были на седьмом небе и с упоением рассказывали о том, как гордо ехали по пустым песчаным улочкам, считали звезды и хором пели «Эх, тачанка!», замолкая лишь на открывании очередной бутылки и чокаясь друг с другом бокалами. Бедные верблюды!
* * *
Когда мы, привыкшие к шумной столичной жизни, попадаем в провинцию, сразу кажется надуманной фраза о том, что вся Индия – это один сплошной большой рынок. Несколько километров вглубь от дорог, не очень крупных населенных пунктов – и перед вами предстает совершенно иной образ страны. Небольшие наделы земли с крохотной глиняной или кирпичной хижиной, крытой тростником, почти всегда с клумбочкой с нехитрыми цветами, веревкой, на которой сушится белье и непременные сари, загоном для коровы или буйвола, ведрами или глиняными кувшинами с водой. Все чистенько, никаких мусорных свалок, свойственных городам. Два-три карапуза под присмотром старших, 7-9-летних. В Раджастане, который представляет собой полупустыню, на западе переходящую в пустыню, мы видели и более скромное жилье, которое и жильем-то назвать можно с большой натяжкой. Это не палатка, не шалаш. Просто крыша из сухих пальмовых листьев на ножках, которая худо–бедно спасает от палящего солнца. Прямо на песке под крышей расстелено старое тряпье, в «углу» пожитки: кастрюля, емкость для воды, мотки веревок, свернутое теплое одеяло. На «крыше» пара свитеров и носильные вещи. В «хижине» грудной малыш, рядом улыбающийся папа в укороченной дхоти, рубашке и грязном тюрбане. Бос, небрит и, похоже, вполне доволен судьбой. И вооружен старой-престарой винтовкой.
Неподалеку внимание привлекли пастух с пастушкой. Возраст определить сложно. Может быть, тридцать, а может, и все пятьдесят. Параллельно с основной работой пастух обрубал сухие ветки акаций, примостившись на дереве так, что мы его сначала и не заметили. Худой, сухой, смуглый – не отличить от большой, съежившейся на солнце ветви.
У них нет телевизоров, мобильных телефонов и прочих благ цивилизации. Вся жизнь – борьба за выживание и тяжелый физический труд. Не до философского поиска смысла жизни и решения глобальных проблем человечества.
Но каждое утро по этой пыльной полупустынной местности тянутся стайки детей в школьной форме. Получить образование – значит, получить шанс найти себе иную судьбу, выбиться в люди. И учатся они с упорством муравьев, а после занятий помогают родителям, берут пример с отцов, уважают старость и чтят традиции. И мне очень хочется, чтоб мальчишка, который все допытывался у нас, кто мы и откуда, и что это за страна такая – Россия, прочитал когда-нибудь Толстого и Чехова и стал профессором русской филологии в Делийском университете.
* * *
В Самод мы приехали днем. Удивительно, но добрались без приключений и обычных плутаний. Пару раз останавливались спросить нужный поворот да сфотографировать что-нибудь, привлекшее внимание. Не доезжая до городка с десяток километров, я заинтересовалась кривым деревом, чудом цепляющимся полуиссохшими корнями за склон холма. Дождей не было давно, и я подумала, что, занеси меня сюда судьба во второй раз, страдальца этого я уже не застану. У подножия холма неожиданно обнаружился мокрый парнишка, сидевший на каком-то непонятном скоплении каменных плит. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не просто так камни. Оказалось, что они обозначают борт колодца. Судя по всему, колодец был не просто старый, а очень древний. Глубину определить было невозможно, парень нас не понимал (как и мы его), а камень, брошенный вниз, отзываться упорно не желал. Вниз вела лестница из полусгнившего дерева и позже кем-то прикрученных железных ступеней. Все это доверия не внушало, и казалось, что вниз решится полезть только кто-нибудь ненормальный или невесомый. Однако ведра рядом были наполнены водой. Понятно, что колодцы, которых мы встретили по пути немало, когда-то были куда как более востребованы. Но время течет, люди перебираются в более пригодные для проживания места, а следы их пребывания заносятся песками. И все равно пацан посредине полупустыни без видимых признаков цивилизации в поле зрения с ведрами воды у кажущегося пустым бездонного колодца еще долго будоражил мое воображение.
Самод напомнил мне известную сказку о Кощее – жизнь его в яйце, яйцо в сундуке, сундук на дубе, дуб на острове. Пока мы добирались до отеля, я насчитала четыре или пять разной степени огромности укрепленных старинных ворот с лестницами и башенками. Сам дворец махараджи, частично переделанный под гостиницу, находится за всеми этими укреплениями и являет собой поистине райский уголок. Большой двор с цветущим садом, парадная лестница, швейцары в торжественной униформе. Дворец представляет собой цифру восемь с еще одним прикрепленным звеном. Таким образом, внутри есть три очаровательных открытых небу дворика с кафе, магазинами и барами.
Как выяснилось на ресепшене*, нас тут никто не ждал. Свободных номеров не было. Зарезервировать места можно было в двух случаях: если вы их бронируете из Европы или если являетесь друзьями (знакомыми) семьи владельца дворца. Ни первый, ни второй, ни какой-то еще фантастический вариант к нам не относился, поэтому мы с мрачным видом отправились пить кофе и соображать, успеем ли засветло добраться до Джайпура.
Минут через двадцать к нам направилась молодая симпатичная девушка, которой кланялся весь персонал. Она оказалась самой махарани – т.е. женой неведомого нам раджи, по-нашему – князя, хозяина отеля. Мило улыбаясь, извинилась и предоставила в наше распоряжение собственные апартаменты. Скажу честно, в такой роскоши я не жила никогда, и вряд ли буду. Огромная комната, больше похожая на королевский зал для публичных аудиенций, находилась на втором этаже и резным балконом выходила в один из внутренних дворов. Полы застланы коврами. Не современными, а старинными шелковыми. Стены увешаны фотографиями когда-то царствующих особ и их семей, которые были в родстве с нынешними владельцами. На слонах, на охоте на леопардов, во время игры в гольф, на приемах, балах, с многочисленными внуками, с главами партий и Конгресса, с иностранными делегациями, с Д. Неру и М. Ганди. Оружие, неизменная пушка, старинные скульптуры из бронзы, качели на цепях, приделанных к потолку. Хрустальные люстры со звенящими, переливающимися в солнечных лучах подвесками, картины, кровать размером с мою московскую квартиру под неописуемо красивым, расшитым золотом балдахином, позолоченная фурнитура в ванной. Все блестит, сверкает, благоухает и подавляет роскошью. Налюбовавшись и наохавшись, мы пошли обедать, после чего муж и дочка отправились отдыхать в бассейн, а я – гулять по городку. Когда говорят, что белым женщинам одним не рекомендуется никуда выходить, не соглашусь. Где я только ни бродила в одиночестве! Наоборот, замечала, что к вам скорее подойдут и предложат помощь или просто расспросят, кто, откуда, зачем и почему, нежели будут строить коварные планы. Главное, быть доброжелательной, не лезть на рожон, не одеваться вызывающе и относиться к обычаям и людям с уважением.
За воротами, где стоят в ожидании туристические автобусы, растет огромный баньян. Такой я видела в первый раз. У него сверху свисают вторичные корни, благодаря которым дерево разрастается в непроходимые дебри и становится похожим на косматого угрюмого старца. Вниз идет дорога, за поворотом упирающаяся в еще одни ворота, у которых сидит охрана с ружьями. Почему-то я сильно сомневаюсь в том, что из них можно стрелять – уж больно ржавый у них вид. Рядом торчит водопроводный кран, и под струей воды принимают водные процедуры двое мужчин, совершенно не обращая ни на кого внимания. Улица узенькая, относительно чистая, со сточными канавами по краям. На деревянном помосте сидит некто в бывших когда-то белыми одеждах и самозабвенно колотит палочками по барабану. Барабанов два, и я задумываюсь над вопросом – такой же гадкий звук у второго инструмента или нет. Мужик меня не видит, ничего вокруг не слышит, мурлыкает что-то под нос. От отеля за мной увязался паренек, явно думая заработать на наивной иностранке. Но, услышав, что я живу в Индии много лет, решил просто прогуляться за компанию. Он рассказал, что вчера тут была свадьба и много музыкантов. На вопрос «Где тут?» махнул куда-то неопределенно, а на вопрос о барабанщике ответил коротко, что это же здорово, и всем очень нравится. Не знаю, как всем, но у меня после пятиминутного стояния рядом готовы были лопнуть барабанные перепонки. Дальше мне были показаны дома, где живет его дядя, троюродная тетя, мама приятеля и прочее-прочее. Нам встретились одиноко сидящие на земле люди неопределенного возраста и еще более неопределенных занятий. Одним был мужчина, очень задумчивый и очень грязный, вторая – женщина с кучей дешевых браслетов на руках и ногах, с серьгой в носу и веревочками на шее. Сари было зеленым, платок на голове розовым, дама была сердитая и что-то грубо сказала нам вслед. Перевода не последовало. Спутник мой про них ничего не знал, да особо и не заинтересовался. Он рассказал мне о том, что закончил школу, работы тут нет, и он мечтает поехать в Дели и устроиться там. Я показалась ему идеальным вариантом. Мне было предложено взять его поваром, садовником, привратником, нянькой и секретарем. Когда я отказалась, разочарованию не было предела. Зато я сфотографировала всех его друзей и родных, встретившихся по пути, и по дороге назад к отелю отдала всю мелочь, которую нашла в карманах. Таким образом, его разочарование было несколько сглажено. Потом, уже из Дели, я послала на записанный на клочке бумаги адрес плотный пакет с фотографиями и благодарственным письмом на гербовой бумаге. Надеюсь, оно нашло адресата.
* * *
На фотографиях, сделанных мною в Индии, практически нет людей, попавших в кадр случайно, – исключительно благодаря своей национальной импозантности.
Вот серия снимков жителей деревеньки у озера Бадхкал. Они очень стеснялись, прятались в свои незатейливые домики и выглядывали оттуда, улыбаясь. Я не понимаю хинди, разве что «тора-тора» (чуть-чуть), а они не говорят по-английски. Но жестами давали понять, что никто никогда не приезжал фотографировать их специально. Самые смелые подходили ближе и, хотя им очень хотелось быть сфотографированными, выталкивали вперед себя самых уважаемых и самых скромных. Так появилась «Мадонна с младенцем» – молодая женщина, не знающая, куда деть глаза, и вовсю таращившийся на меня ее сынишка на руках. А вот грязный мальчишка лет пяти в майке не по размеру с надписью «Tiger», размазывающий сопли и улыбающийся самой радостной и очаровательной белоснежной улыбкой. Его мать чистит огромный таз во дворе своего дома. Выражение лица напряженное, ибо я тут – незваный гость. Дом – это слепленные навозом камни. Земляной пол, из мебели раскладушка с видавшим виды тряпьем и полка с посудой. Во дворе буйвол, который в холода живет вместе с семьей в доме, потому как является почти единственным источником существования. А вот уважаемый всеми дедуля с намотанным на голову одеялом. У него поразительно добрые глаза, увы, с катарактой и обезоруживающая скромная улыбка. На другом снимке – женщина в мужской рубашке вяжет на спицах, ее соседка лет шестидесяти расчесывает длинную косу и лучезарно мне улыбается, демонстрируя голливудскую улыбку.
Когда я приезжала в это место через некоторое время, знакомых лиц не увидела. Женщины стирали белье в озере, которое даже условно нельзя назвать чистым. Голопузые дети возились рядом, их братья постарше собирали хворост, но фотографироваться с вязанками на голове категорически отказывались. Для приезжающих отдыхать тут есть развлечения – карусели, качающиеся из стороны в сторону и издающие предсмертные скрипы, и катание на лодках. В одной такой лодке, где в ногах хлюпает проникающая вода, сидит из последних сил пытающийся сохранить серьезность парень лет двадцати. Потом не выдерживает, хохочет и зовет меня кататься.
Куда бы мы ни ездили, я старалась всегда фотографировать в первую очередь людей. Памятники архитектуры, конечно, тоже, но они статичны и выражают только величие былых цивилизаций. Страна для меня отражается в лицах, в выражениях глаз, в жестах, улыбках, смущении, радости, задумчивости, ожидании, грусти. Люди – это то, как и чем живет их родина, они интересны в своих мечтах, надеждах, стремлениях. Что может быть интереснее выражения лица и глаз напротив?
* * *
В Индии великое множество святых мест. С ведических времен известны святые пророки Бхарадваджа, Васиста и Валмики. Жили они в Уттар Прадеш (один из штатов страны). В те давние времена эти места назывались иначе – Mashya Desa, и там были написаны несколько святых книг из Араньян и несколько эпических эпизодов из Рамаяны и Махабхараты. Увы, нам не повезло побывать везде, где хотелось. Но о Хардваре и Ришикеше я расскажу.
Хардвар («Врата Божьи») – место для паломничества последователей бога Шивы и бога Вишну. Город относится к одному из семи святых городов Индии. Расположен на правом берегу Матери Ганги. Здесь каждые двенадцать лет проходит церемония Кумбха– Мела. Считается, что омовение в священных местах очищает от грехов. Священными считаются семь рек – Матерь Ганга (Ганг), Ямуна (Джамна), Инд (Синдху), подземная мифическая Сарасвати, Нармада, Кавери и Годавари. В Хардваре для священного омовения может собраться как минимум от ста тысяч до одного-двух миллионов человек!
Когда-то давно боги узнали, что на дне океана находится священный амрит – эликсир бессмертия. Океан решили «взбить». Эта затея богов и демонов называется «пахтаньем». Змей Басуки при этом намеренно отравил воду, и демоны потеряли сознание. Как раз в этот момент со дна поднялся священный амрит – Amrit Kumbha. Боги выпили его и стали бессмертны. Шива унес остатки напитка бессмертия. Те места, где он пролился с высоты, и стали теми семью священными местами, где проходит Кумбха-Мела.
* * *
Хардвар – город совсем небольшой. Где в нем умещается то количество народа, которое мы видели – загадка. Здесь и в Ришикеше нам то и дело встречались паломники, – в основном, пожилые люди с отрешенным выражением лица. На ком-то шерстяная шаль, кто-то замотан в совершенные обноски. Один чист и аккуратен, другой как будто только что извалялся в соседней луже. Фотографироваться особого желания не изъявляют. Кроме как у входа в какой-то ашрам, где меня с дочкой чуть не снесли с ног, когда я пообещала по пять рупий за снимок. Как мне потом сказали, предложенный мною «гонорар» – это чересчур, а вот монетка в рупию – самое то (один американский доллар тогда равнялся примерно сорока восьми рупиям). Кстати сказать, ощущения не из приятных, когда вас хватает со всех сторон немыслимое число немытых рук, и все это сопровождается не вполне дружелюбными интонациями в голосе. А считается, что паломники ой как далеки от бренных реалий бытия.
Самый известный храм в Хардваре построен на месте отпечатка ноги Вишну. Во всяком случае, так гласит легенда. Сюда тянутся бесконечные потоки людей. Омовение в священных водах Ганги тут обязательно для каждого верующего.
Вечерами воды великой реки полны мерцающих огоньков. Это так называемая процедура «Ганга-Арати», когда люди спускают на воду кораблики из листьев, полные цветов с зажженными ароматическими свечами. Память о тех, кого уже нет с ними.
На южной окраине города находится известный университет «Гурукул Кангри». Здесь преподают гуру, и само преподавание ведется устно, как когда-то Веды передавались из уст в уста, из поколения в поколение. Это так называемый Ведический центр обучения. Мне очень хотелось узнать об условиях приема, но как-то не сложилось.
Проникнуться атмосферой Хардвара можно на местном рынке. Такое ощущение, что он мало изменился с давних времен. Тут продают все для священных ритуальных церемоний – благовония, свечи, венки из цветов, скульптуры из бронзы, сухие краски в маленьких пакетиках и, конечно, небольшие сосуды для воды. В них можно унести, увезти драгоценные капли из священной реки.
Правда, в самом городе цвет воды скорее грязно-серый. А вот выше по течению он становится бирюзово-голубым. Представьте себе зеленые сосновые леса, аромат хвои, смешивающийся с запахом сандала, отмели из мелкого белого песка, голубую реку и синее небо с белоснежными облаками. Зрелище незабываемое. Особенно в ясный солнечный день, когда дорога полна паломников и отшельников-саньясинов в оранжевых одеждах. Саньясин – это человек, который отказывается от имени, семьи и имущества, чтоб остаток жизни посвятить медитации для достижения духовного освобождения от последовательности рождений и смертей. Это духовное освобождение называется Мокшей.
И я точно знаю, где находят покой упавшие с неба звезды.
* * *
Ришикеш тоже небольшой городок. Самое главное в нем – бесконечные ашрамы и мост через Гангу. Ашрам – это приют для паломников. Они здесь на каждом шагу. На любой вкус. Может, мне показалось, но на левой стороне реки они более комфортабельные, и там больше иностранцев, приехавших с целью понять тайную док-трину. Ашрамы предлагают курсы древнего ведического знания. Кроме того, живя там, вы можете изучать йогу, хинди, санскрит, национальные танцы, учиться медитации, а заодно и правильному питанию. Ибо все тут исключительно вегетарианцы. Мы зашли в один из ашрамов. Чудный дворик с цветущими деревьями, клумбами роз, фонтанами и скульптурными изображениями богов, в основном, Вишну и Шивы. Широкие скамьи, на которых спят, читают или размышляют, нас не замечая в упор. Каждый погружен в себя. У главного входа какая-то, судя по всему, очень обеспеченная семья кланяется импозантному мужчине в оранжевых одеждах, с черной с проседью бородой и длинными волосами. Оказалось, что это глава ашрама, приравниваемый к святым. Зовут его Пуджа Свами Чидананд Сравати-джи, он духовный наставник ашрама «Парматх Никетан».
Как нам любезно сообщила его секретарь, молодая американка, остановиться в ашраме может каждый. Естественно, узнав предварительно о наличии свободных мест. Жить можно и бесплатно. Правда, потом вам намекнут о возможных пожертвованиях, но коли нет, так нет. Обитель существует на средства, собираемые большей частью индуистской общиной в США. А это очень большие деньги, поверьте. Я видела «Золотую» книгу индуизма, где перечислены все семьи, пожертвовавшие немало денег. Самая распространенная сумма – «всего лишь» сто тысяч долларов. Так что, хотите быть внесены в историю – no problem.
В ашраме много иностранцев; мы видели голландцев, японцев и англичан с бритыми головами. Живут в маленьких комнатах, удобства общие. Питаться можно тоже в общей столовой, а можно покупать продукты самому и готовить вам будут индивидуально за определенную, достаточно скромную сумму денег. Проживающие предоставлены сами себе, кроме обязательной утренней службы и вечерней процедуры разжигания огня. Для последней каждые сумерки в обязательном порядке моется лестница, идущая к водам Ганги.
На каждом шагу что-то продается – фрукты, овощи, специи, ткани, сари, незамысловатые пластмассовые игрушки и поддельные часы «Касио». Только тут я смогла купить то, о чем мечтала всю свою сознательную индийскую жизнь. Дхоти. Это такой кусок материи, который весьма замысловатым образом обматывается вокруг ног мужчин, заменяя брюки. В Дели дхоти не продаются, да и не так часто встречаются на прохожих. На мой вопрос о технологии заматывания знакомые индусы только пожимали плечами, улыбаясь. Скорее всего, для них это неудобный в ношении пережиток прошлого, не достойный внимания. В больших городах дхоти явно вышли из моды, что, впрочем, вполне понятно. Зато в Ришикеше вокруг странной мадам собрался весь рынок, знаками объясняя, что это исключительно мужская одежда. Поняв, что я в курсе, стали показывать друг на друге и на себе. Все это с исключительной быстротой и сноровкой. Пришлось просить еще и еще. Продавцы были в восторге, уж такой экзотикой почему-то мало интересуются иностранцы. Купленная дхоти была подарена моему знакомому Павлу, «повернутому» на Востоке в хорошем смысле слова. Правда, запомнил ли он процедуру «надевания» и выходит ли в этом одеянии в «свет» – не знаю.
Ресторанчики в Ришикеше на каждом шагу. Вот зазывала в одном из них. Сидит на возвышении на подушках. Брит налысо, только на макушке клок волос, уложенный неимоверным образом и похожий на жало. Голова вся выкрашена чем-то светло-розовым, на лбу красно-желтый трезубец. Брови нарисованы черным, глаза подведены, на щеках красно-желто-белые круги. Красная майка, гирлянда цветов на шее, бусы из дерева, желтые штаны и серо-буро-малиновые носки. Рот до ушей и приветственные жесты. Что он всем своим видом изображает – понять невозможно. Может, пугает демонов мясоедения, присутствующих в забредающих сюда туристах? Или считает себя идеалом красоты в местном понимании этого слова? Или ему просто в кайф? Правда, наши мужчины почему-то сделали свои выводы, заподозрив его в неправильной сексуальной ориентации, а потому решили поискать другое место для обеда.
Мостов через Гангу два. Один старый, обычный – Рама Джхула. Другой – новый, подвесной, Лакшман Джхула. Правда, зная, что часто в Индии строительство идет «на глазок» и «на авось», и в большинстве случаев вручную, вступать на мост было страшновато. Тем более, что у нас еще не решен вопрос о последующих жизнях. Но ничего, обошлось. Зато ничего не боятся обезьяны, которых тут тьма-тьмущая. Они носятся по опорам моста, так и норовя выхватить у вас из рук все, что «плохо лежит». По самому мосту умудряются ехать повозки, запряженные осликами, заставляя двуногих вжиматься в перила. С моста открывается чудесный вид на Гангу, сам городок, лодочки, перевозящие пассажиров с берега на берег, ашрамы и горы вокруг.
Останавливались мы в отеле под называнием «Стеклянный Дворец», выше Ришикеша на несколько километров. Отельчик маленький, почти на самом берегу реки. Дети, наслушавшись разговоров о сплавляемых по Ганге на плотах умерших, отправились на поиски следов и вернулись разочарованными. За трое суток пребывания мы ничего похожего не видели, кроме трех плотов любителей серфинга. Вода в Ганге чистейшая. Мужчины собрались было смывать в священных водах грехи, но как-то быстро остыли. То ли грехов так много, что можно было бы простудиться, то ли все вспомнить не могли. Да и погода была прохладная. Сад в отеле полон цветущих роз, пуансеттий и садовников. Утром, проснувшись, я долго лежала и прислушивалась к шуму реки, восстанавливая в голове кадры вчерашнего дня, полного интересных событий. Удивительно, крем для лица, который я открыла в то утро, до сих пор своим запахом ассоциируется у меня с тем восторженным состоянием, которое я в те дни испытала. Стоит открыть баночку, как все возвращается – и шум голубой воды, и свежесть утра, и первые солнечные лучи из-за гор, и запах кофе, приподнятое настроение и какое-то внутреннее чувство чистоты.
* * *
С моей точки зрения, большинство туристов предпочитает путешествовать проторенными и рекомендованными или прорекламированными маршрутами. С одной стороны, оно, может, и верно. Но, с другой, теряется некая изюминка, некая таинственная и загадочная составляющая.
Как вы поняли, простые пути не для нас. Я перечитала кучу справочников, исчертила кучу карт, расставляя на них пункты назначения, которые ввиду их микроскопичности зачастую отсутствовали в официально издаваемой индийской картографии. Увы, в силу не зависящих от нас обстоятельств не всему суждено было сбыться. Но я не теряю надежды. Ну, или в будущей жизни…
Однажды знакомые индусы живописали нам укромный уголок в предгорьях Гималаев. Называется он Кауссани, диво дивное, чудо чудное. Рекомендовали нам отель, и на майские праздники, когда в Дели уже стоит жара далеко за тридцать, мы двинулись в путь. Машину заказали от делийского отеля и обалдели от «шикарного» вида водителя. Белый костюм (ну, белый цвет в Индии – понятие условное. Особенно когда видишь больничное белье, которое сушат на газонах или прямо на ограждениях вдоль дорог), лихо закрученные черные усы и сапоги. При такой-то жаре.
Выехали мы рано – Дели еще не успел упасть в объятия солнечно-асфальтового пекла – и надеялись доехать часа за четыре, ну, пять, максимум. Однако едем, и едем, и едем. И вот уже и четыре часа, и шесть, а мы все еще в пути. Интересуемся, что так долго. «Все о-кей, саб», – неизменно слышим в ответ. Ясно, что по пути где-то не туда свернули и дали крюк километров в …дцать. Горный серпантин, темнеет, самих Гималаев не видать, дочку укачало, у меня ужасная головная боль, но мы в предвкушении и не сдаемся.
Вот уже и начало девятого. Мы начинаем терять терпение. И вдруг впереди огоньки, цивилизация, музыка! Мы встрепенулись, в нас открылось второе дыхание, но машина наша не останавливается. Муж, уже сдерживаясь из последних сил, чтобы не отдать несчастного водителя злым духам на растерзание, интересуется, не проехали ли мы, случайно, мимо? «Нет, саб, осталось еще чуть-чуть, еще минут двадцать». В Индии обещанные двадцать минут могут оказаться сутками, на совсем худой конец, неделей, это надо принимать как неизбежное и вполне даже должное. И вдруг! О чудо! Пятнадцати минут не прошло, а мы приехали. Дорога закончилась вообще. Темень – глаз выколи. С неба впереди висит обычная лампочка, под ней – стол, рядом смутное очертание коровы. Выползаем. Мертвая тишина. Кажется, что шаг в сторону и тьму – и ты никогда не вернешься обратно. Никаких признаков жилья не наблюдается, как ни крути головой и ни прислушивайся. Вдруг из ниоткуда возникают двое. Точнее, материализуются из мрака ночи. Мне даже захотелось попросить их исполнить это на бис еще раз. Один возник не просто так, а с амбарной книгой. Торжественно идет с ней к столу, другой начинает вытаскивать из багажника наши вещи и знаками зовет следовать за ним. Мне интересно, есть ли жизнь по ту сторону, но сфокусироваться на проблеме не дают камни и кочки под ногами. Наивно предполагая, что отель где-то там за углом или холмом, идем со Стаськой следом. Ступени ведут куда-то вверх, освещение – исключительно лунное, ночь бодрит, я начинаю потихоньку злиться. И не зря.
Оказывается, жизнь по ту сторону есть. Только не совсем та, какую мы ожидали увидеть. Выходим на лужайку, удивляясь, что не сломали ноги или руки, и видим очертания сарая, в котором сбоку светится занавешенное окошко. Провожатый светится от счастья не хуже той лампочки и достает ключ. Наверное, мы самые желанные и долгожданные гости.
Тут надо передохнуть и вспомнить резиденцию махарани в Самоде. К хорошему, говорят, быстро привыкаешь.
Ключ со скрипом, с третьей попытки, открывает дверь, и перед нами предстает прихожая номера «люкс», который был заказан вместе с обедом, ужином и завтраком. Стол о трех ножках с наваленной на него посудой с чем-то давно заплесневелым, пара таких же колченогих стульев и кресло с одинокой торчащей пружиной. «Это что?» – зловеще интересуюсь я. Парень счастливо улыбается, но замечает выражение моей физиономии и начинает стесняться. Открывает вторую дверь, собственно, в опочивальню. Он еще по-прежнему горд собой, должностью и роскошью, которую предоставляет нам во временное пользование. Конечно, когда-то давно я ночевала и в палатках, и в номерах турбаз без воды и прочих удобств, но такого в моей жизни еще не было. Философское «все когда-то случается впервые» настроения не улучшило. В том, что когда-то называлось люстрой, еле-еле светилась пыльная лампочка. Одна. Кровать девственно чиста, в смысле, без матраса, подушек, одеял и белья. Ровная доска. Не удивилась бы, если бы она была еще с торчащими гвоздями на случай прибытия йогов. Туалетный столик с зеркалом. Ну, про то, что это именно зеркало, мне подсказали опыт и интуиция. На окнах занавеси, не стиранные с момента покупки и прибитые к стене гвоздями. Голые полы и обшарпанные стены. Приехали отдохнуть! И на трое суток!
Провожатый, все еще ожидающий, видимо, наших восторгов, постепенно разочаровывается. И почему-то пытается слиться со стеной. Стася мрачным голосом замечает, что качество сопутствующих удобств должно, что называется, соответствовать. Парень кивает и открывает еще одну дверь. Наши ожидания оправдываются на все сто. Парень видит нашу реакцию, почему-то не совпадающую с той, на которую он мог рассчитывать, пытается смыться, но безуспешно. Удобства размещаются в длинной темной комнате, похожей на вагон. Где-то вдали угадывается окно. Бойлер висит на недостижимой высоте и уже включен. Удивительно трогательная забота! По полу бегают сороконожки и прочее маловедомое нам зверье, которое находится тут на вполне законных основаниях. Унитаз, извините за подробность, стоит на постаменте сантиметров под семьдесят и похож на памятник самому себе. Пока мы соображаем, что это и как этим хотя бы теоретически можно пользоваться, проводник в этот «иной» мир, не дожидаясь нашего излияния чувств, растворяется в темноте.
В этот почти трагический момент происходит явление моего мужа, заполнившего, наконец, регистрационную форму. Он пока еще бодр и полон ожиданий. И ужина, который он заказал в «номер». Правда, тирада его глохнет где-то посредине и следует эдакая театральная пауза.
Надо отметить, что Сергей куда как сдержаннее меня, ну просто дипломат чичеринской школы. Поэтому его реакция меня даже порадовала. Я ждала, что все и вся будут развеяны по ветру на составляющие атомы и молекулы. Ан нет! Уж не знаю как, но из темноты он выудил нашего дезертира, ткнул его носом в грязную посуду и кровать и уселся на крылечко раскуривать трубку с чувством выполненного долга. Ага! Щаззз! Кроме принесенных матрасов и белья ничего не изменилось, иное ожидать было и невозможно. Зато вдруг принесли ужин, в который мне тут же захотелось окунуть повара. Муж спас его от расправы. В металлическом тазике плавало нечто склизкое, напоминающее мокриц в туалете и называющееся «тандури чикен». Ужин улетел вслед за улепетывающим поваром, а остальным было высказано все, что мы думали о них, о сервисе, дороге и неправильно выстроенном положении звезд.
Но мы люди русские, запасливые. Еда у нас с собой была. Поэтому ужин все же состоялся. Пусть без столового серебра и хорошего вина, зато в компании многоножек и одинокой, грустно взирающей на все летучей мыши.
Сказать «как я был зол!» – значит, не выразить и малой толики наших ощущений. Решили переночевать, деться все равно уже некуда, а завтра ехать назад.
Спали, несмотря ни на что, как убитые. Первой проснулась я и вышла во двор. Солнечное чистейшее утро, прохладный воздух с ароматом трав и цветов, а напротив сияющее кольцо Гималаев. Красота неописуемая! Синее небо и белоснежные шапки гор, зеленые леса и цветущие каштаны!
Перед нашим сараем замерла в ожидании прислуга. Повар с чаем и гренками опасливо косился на дверь. Проснулись Сергей со Стаськой. Потом, обалдевшие от красоты, завтракали тут же, на крылечке, решив помиловать повара. Набравшись сил, решили так. Переселяемся в нормальный отель, ниже по дороге, если таковой имеет место быть. Нынешний «люкс» с оплаченным кормлением оставили в распоряжение нашему водителю, потому что вернуть в Индии деньги практически невозможно. Тоже некая данность. Кстати сказать, шофер был неописуемо счастлив и потом по секрету сказал мужу, что если бы знал, что все так сказочно удачно сложится, взял бы с собой подружку.
Дальше все просто. Нашелся приличный отель, хороший номер со всеми удобствами, включая десятки телевизионных каналов, подзорную трубу и кресло-качалку на балконе.
Места там действительно изумительные. Народу мало, нет постоянного ощущения «чувства локтя». Сосновые леса, запах нагретой солнцем хвои, неразбалованные обезьяны, деревянные домики с несколькими комнатками, сдаваемые туристам, долина, уходящая куда то вниз, чистый воздух, цветы. И, конечно, горы вокруг! Ощущение какого-то загородного пансионата. А утром нас разбудили специально, чтобы можно было наблюдать восход солнца, которое, потягиваясь, показалось сначала краешком, а потом, не видя препятствий, стало набирать силу и менять цвет от розово-оранжевого до яркого, сияющего бело-желтого. И краски вокруг из темных постепенно становились прозрачными, и воздух нагревался в теплых лучах, и лепестки роз, осыпавшихся за ночь и покрытых капельками росы, казались отколовшимися кусочками солнца.
Во время прогулки по окрестностям мы обнаружили небольшую гостиницу, утопающую в цветах, а на лужайке – круглую серую каменную тумбу, похожую на стол с прочерченными на его поверхности радиусами, указывающими на горные вершины. Против каждой стрелки – высота.
· Панчули – 22.650 футов (6 км 903 м)
· Нандадеви – 25.660 футов (7 км 821 м)
· Тришул -23.406 футов (7 км 134 м)
· Нандачунджи -21.280 футов (6 км 486 м)
· Чокчхамба – 23.419 футов (7 км 138 м)
Если вы когда-либо были в горах, то без труда поймете, какая красота была перед нашими глазами. Синее небо, белоснежные величественные вершины, о которых мечтает каждый альпинист, далекие зеленые альпийские луга, потом долина с крохотными земельными наделами разного цвета – от выгоревшего желтого до неестественного малахитового, поднимающаяся к вам откуда-то из недр земли, и, наконец, гроздья цветущих каштанов прямо перед вашим носом.
На следующий день мы спускались в долину. Долгий путь по извилистой дороге вниз среди лесистых хребтов. Потом как-то сразу зеленые горы остаются где-то позади, и вы оказываетесь в достаточно пустынной (на удивление) самой долине, продуваемой всеми ветрами и упирающейся дальним «концом» в скалистые отроги Гималаев. Редкие строения вдоль дороги, множество мелких чистых речушек с перекинутыми через них деревянными непрочными мостиками, поля с пшеницей размером с мою московскую квартиру. Тут и там странные, убогие домики, по всей видимости, святилища, увешанные колокольчиками всех размеров и мастей. Нам потом объяснил мужчина в храме, что если хочешь, чтоб задуманное желание исполнилось, надо просто позвонить. Спросили: «А если мы не индуисты?» В ответ он пожал плечами: «Разве это важно? Главное – во что-то верить».
Наверное, так и есть. Только все равно исполнение желаний как-то уж очень задерживается.
Внизу долины храм, очень необычный и своеобразный. То есть, это не просто храм, это целый комплекс храмовых сооружений. Он не просто старый. Он очень старый. Подробного описания я нигде не нашла, знаю только, что он охраняется государством и ЮНЕСКО и относится к 11 веку. Его святилища построены в виде фаллических символов и тоже увешаны колокольчиками.
Комплекс находится в дуге реки, которая кишит рыбой. Ловить ее рядом со святым местом запрещено. Зато можно кормить, купив кулек воздушной кукурузы. Не знаю, почему кормят именно такой пищей, это осталось загадкой. Когда подходишь к воде, рыба, привыкшая к подношениям, собирается в огромную стаю, а когда начинаешь бросать кукурузу, то буквально выскакивает из воды, демонстрируя великолепное владение «телом» и разные варианты сальто, поднимая кучу разноцветных брызг. Чешуя сверкает, вода искрится на солнце, но невозможно отделаться от ощущения, что акробаты вот-вот помрут от обжорства.
* * *
Деревенька Симла была открыта человечеству в начале XIX века капитаном английской армии Чарльзом Кеннеди. А в 1864 году она стала выездной столицей и резиденцией английского генерал-губернатора, а затем и вице-короля.
Сегодня Симла является столицей штата Химачал Прадеш. Англичан давно нет, а город хранит в себе колониальные черты. Расположен он на склонах лесистых хребтов, и если в двух словах, то характеризовать его можно как «ласточкины гнезда». Домики всех фасонов и мастей, в большинстве своем откровенно напоминающие сарайчики, ютятся друг на друге и похожи на нагроможденные карточные колоды. Вот подует сильный ветер, или случится землетрясение – и полетит все и вся к чертовой бабушке вниз, в долину. Дорога – в хорошем понимании – тут одна. Вдоль нее – сосредоточение цивилизации без наличия возможности припарковаться. Мы так и не определили, где местное население ставит автотранспорт. Но не вдоль дороги, однозначно, иначе не разъехаться. Напряженное движение по двум полосам, конечно же, с желанием выпендриться и обогнать груженую фуру. Вверх, в центр города, от дороги можно подняться на лифте – дешево, быстро и удобно. Дорога как бы делит городок на две части – вверху центр, гостиницы, бизнес, а внизу – «спальные» районы в виде домишек с «приусадебными» участками, овощные рынки, мастерские и дешевые уличные кафе. Местные жители лифтом практически не пользуются, ходят вверх пешком по узким грязным улочкам, где на голову может рухнуть держащийся на честном слове кондиционер или обезьяна, коих тут великое множество.
Центр деловой и культурной жизни в Симле – это Ридж («хребет»). Это и обычное место для прогулок с чудной уютной пло-щадью у англиканского собора. Чуть ниже, недалеко от почты со старинными разноцветными круглыми английскими ящиками для корреспонденции, отметка – высота 2180 метров над уровнем моря. С обзорной площадки у собора открывается дивный вид на покрытые вечными снегами шапки Гималаев.
Собор готический, светло-бежевый, с красной крышей и часами. Построен в 1846 году, один из первых христианских соборов в Северной Индии. Службы проходят под органную музыку, а цветные витражи созданы отцом Редьярда Киплинга – Локвудом Киплингом. Рядом с собором домик в типично провинциальном англий-ском стиле. Это библиотека. В одном из зданий местной администрации мы обнаружили общество бойскаутов с непонятной скульптурой, изображающей плоского солдата в каске, с дубиной в руке.
Ридж сливается с Моллом («Променад») у памятника Лалу Ладжпату Раи, известному борцу за свободу и независимость. Еще это место известно под названием «Scandal Point» – «пятачок скандалов». В XIX веке тут было совершено дерзкое похищение англий-ской дамы махараджей Патиалы Бхипиндером Сингхом.
Молл – широкая улица, демонстрирующая действительный размер города. Состоит как бы из двух частей – западной и восточной. В центральной ее части все для гостей и туристов – рестораны, бары и магазины на любой вкус. Здания все еще колониальной застройки и явно не ремонтируемые с тех же времен. В основном, двух-трехэтажные, крыши крыты красным шифером. Тут вам и стоматологические клиники, и фотостудии, и центры по изучению йоги. Над западной частью Молла на горе теснятся жилые «кварталы». Там же мы обнаружили немецкую кирху, правда, она недействующая и не упоминается в бесконечных путеводителях. Часть ее занята под библиотеку. Вообще дома на Молле напоминали мне детские конструкторы, разноцветные, с виду достаточно аккуратные, не считая аляповатой навязчивой рекламы и бесконечных гирлянд проводов, по которым скачут обезьяны. Загадкой для меня, и не только, остались «приделанные» к склонам горы дорогие отели. На чем держатся? Сильно сомневаюсь, что при строительстве применялись какие-либо технологии защиты от оползней и землетрясений.
Мы приехали в Симлу ранней весной. Если в Дели уже достаточно тепло, то тут еще холодно, и в низинах лежит грязный снег. Правда, кое-где уже цвели сады бело-розовыми облачками на фоне высоченных сосен. С размещением нам повезло. И с парковкой тоже. В guest-house («дом для гостей») оказался маленький дворик, где в тесноте все же уместились наши машины. Номер у нас был просто чудным. С веранды открывался «широкомасштабный» вид на уходящую вниз долину с игрушечными домишками и садами. А над всем этим гордо возвышались величественные вершины Гималайских гор. Прямо перед верандой росли две, ну просто огромные, сосны, на которых сидели, висели, скакали наглые местные мартышки. Они же с утра носились по прилегающим крышам и исполняли роль живых будильников. С одной лишь разницей – их невозможно было выключить. Пока шла подготовка к ужину, а разжигание угля на такой высоте представляло определенные трудности, я пошла бродить по улицам, обвешавшись фотоаппаратами. Начинали опускаться сумерки, в долине зажигались огни, играла музыка, люди шли домой с работы, покупая по пути овощи и сладости. Улочки кривые, узкие, пыльные, в садах жгут прошлогодние листья, мальчишки играют на пустыре в мяч, на заборах сушится постиранное белье, пахнет чем-то вкусно-съедобным. Выхожу на небольшую площадь с увешанным цветными лампочками магазином сладостей. Краем глаза замечаю на углу нищего в тряпье, совершенно безучастного к кипящей вокруг жизни. Кидаю пару рупий, ловлю взгляд исподлобья и иду дальше. Но чем дальше иду, тем неуютнее себя ощущаю. Знаете, бывает такое ощущение, что что-то забыл. Хотел сделать и забыл что именно, и теперь гложет вас некое смутное беспокойство. Ну, или не узнал кого-то, или потерял что.
Никак я не могла избавиться от ощущения, что что-то такое важное упустила, прошла мимо. Пора было возвращаться, стало почти совсем темно, на сине-фиолетовом бархате неба уже стали загораться звезды, и я по привычке стала искать Большую Медведицу. Конечно, не нашла. Прошла площадь с огоньками, народу стало больше, велосипедисты мешали пешеходам, и наоборот. И не покидало меня чувство беспокойства.
Ужин был отменный. Само собой разумеется, гостями у нас были все находящиеся в гостинице. Пили за Восьмое Марта, за новых знакомых, за женщин вообще и жен в частности, за тех, кого нет с нами. И я внезапно поймала себя на мысли, что взгляд того нищего на площади мне знаком. Более того! Я совершенно точно знала, кому он принадлежит, хотя умом и понимала, что этого не может быть.
Как-то уже очень давно, летом, я шла домой через парк. Неожиданно кто-то меня обнял и поцеловал в щеку. Артур! Мой бывший одноклассник и хороший товарищ. Учился он в военном вузе и должен был стать переводчиком с одного из восточных языков. Виделись мы очень редко, поэтому очень обрадовались встрече. Артур куда-то спешил, времени поговорить было мало, договорились на следующую неделю. «Ленка! Я еду в Афган!» Видимо, что-то такое отразилось на моем лице. «Да что вы все меня хороните?»
Больше мы не виделись. Никогда.
Артур Бесолов был любимцем класса, несмотря на вспыльчивость и некоторую заносчивость. Был веселый и компанейский, любил литературу, хорошо писал сочинения, в том плане, что писал не то, что было положено написать, а то, что действительно думал. Его работы до сих пор хранятся у нашей учительницы литературы Валентины Тимофеевны Бязыровой. Соображал в математике. Даргинат Владимировна, преподаватель физики, им явно гордилась, хотя и конфликтовали они почти каждый урок. Иногда Артур мог и домашнее задание не сделать, и нагрубить, и прогулять. В его дубленку мы помещались вдвоем с подружкой Олей Томильчик. Нас застегивали на все пуговицы и веселились от души. Перед самым выпускным вечером мы с утра отправились к Артуру на дачу есть черешню. Ключ от ворот он потерял, как короче пройти – забыл, и мы тащились через заросли крапивы с какой-то правильной, с его точки зрения, стороны. Потом мальчишки обобрали все дерево, мы наелись, что называется, от пуза, и соображали – прилично ли будем выглядеть вечером в ссадинах, царапинах и синяках после крапивы и перелезания через забор. Конечно, рассуждали о будущем, кто куда будет поступать и кто кого пригласит танцевать на выпускном. Договорились, что после третьего курса соберемся и поедем за город в одно заветное место, где в шестом классе торжественно закопали бутылку с записанными на тетрадных листиках сокровенными желаниями.
Не сложилось. Разбросала всех судьба, и так и не получилось всем совпасть во времени и пространстве. Даже на юбилее школы, одной из старейших на Северном Кавказе и отмечавшей 125-летие два года назад, из приезжих, если не ошибаюсь, была одна я.
…Через год осенью мне позвонили наши мальчишки. Плакали и говорили, что пришла похоронка, что, скорее всего, это ошибка, что надо отключить у Артура дома телефон, чтоб мама не узнала (какая наивность!). Но это не было ошибкой. Привезли нашего Артура в запаянном гробу с крошечным окошком. В то время таких гробов привозили много, и на похороны собирался весь город. Почти все из бывших трех параллельных классов отпросились из институтов, девчонки рыдали, парни курили и сдерживались из последних сил. Что в действительности произошло, как случилось, что Артура не стало, никто толком ничего так и не рассказал. Только его мама получила еще пару писем от сына, отосланных за несколько дней до гибели.
И вот я ночью, в другой стране, совершенно отчетливо вижу взгляд Артура. Только он мог так смотреть. Это только его выражение глаз, его быстрый мрачно-ироничный взгляд исподлобья. Я тащу мужа на площадь. Ночь. Тишина. Ни души. Магазинчик давно закрыт, иллюминация выключена. Откуда-то выходят двое мужчин. Расспрашиваем. Они долго не могут понять, что нам надо. С грехом пополам удается выяснить, что да, есть такой нищий. Как зовут – никто не знает, было бы странным, если бы знали, он не местный, где живет – неизвестно, никогда не просит, просто молча сидит, не индус, и у него нет ноги. Сколько лет? Может, сорок, а может, все шестьдесят. Собеседники удивлены ситуацией. Действительно, ночью двое европейцев, хватая вас за шкирку, требуют объяснить что-то по поводу незаметного и никому не нужного бродяги-инвалида.
Мне тогда казалось, что сердце выпрыгнет. Почему я не вернулась сразу, почему не окликнула, почему не присела на корточки рядом, почему не посмотрела в глаза? Муж меня успокаивал, индийцы ничего не понимали – почему мэм рыдает? Умом я понимала, что ситуация абсурдна, что быть того не может, чтобы это был наш Артур. И если бы это был он, то никогда бы не заставил мать и сестру ждать всю жизнь. Бесконечные «если бы»…
Ранним утром площадь была пуста. И весь день тоже. Вечером он тоже не появился.
Но я до сих пор задаю себе вопрос – «А вдруг?» И всегда расстраиваюсь, когда слышу «Черный тюльпан» А. Розенбаума.
Окончание следует
