Герман ГУДИЕВ. Ветви над проспектом

К 70-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ

* * *
Копна волос
и худенькая шея,
худые пальцы, ручка и тетрадь…
Стихи писать в пятнадцать не умея,
не смея их потом публиковать,
я был до слез неопытен, доверчив, –
дожди в соломе так шуршат в тиши…
Как мне вернуть мои худые плечи,
рожки и флейты тела и души?!
Как мне, сломав о скалы старый бивень
и ободрав плешивые бока,
стать вновь до слез неопытным, наивным,
чтоб вновь дрожала робкая рука
над белым сном копеечной тетради,
и, губы облизнув, сглотнув слюну,
не рифмовать позорные тирады,
которые я сам же прокляну!..
Мой первый стих был трепетным и ясным,
простым, понятным всем, как школьный мел…
Клянусь далекой юностью, – жил мастер
во мне,
когда писать я не умел!..

* * *
Серый Терек и серые скалы,
серо небо, как воды реки…
В сером, грубо граненом стакане
серой кажется плоть араки…
Серый цвет основателен, сдержан,
цвет неброский, спокойный, простой,
Я любил в осетинской одежде
цвета серого скромный покой…

В серой пыли колеса арбички,
домотканная ткань башлыка…
В серый день, рядовой и обычный,
не гремит под рукою строка…

Эта серость, конечно, не серость
серых будней и серой души –
в этой серости мудрая смелость,
смысл того, чем всегда дорожил.

В этой серости древняя сага
о героях забытых могил,
в этой серости выцветшей саржи
слезы тех, кто терпел, но любил!..

И глаза незабытой горянки
были серыми, словно скала…
Ранним утром, по-летнему ярким
я простился, не спрыгнув с коня…

* * *
А ветви нависали над проспектом,
легко скользя над крышами машин,
цветы на них, их запах знойным летом
то освежал,
то нежил и душил…
Настоенный, как ром, густой, тягучий
тот аромат пронизывал насквозь
отпетую уже «бесаме мучо»
и лунных стен окаменевший воск…
Он в рот втекал цикутой и бальзамом
и застывал в глазах, как сладкий клей…
Цветной мираж – мерцал перед глазами
проспект в ручьях неоновых огней…
И пахло чем? –
Миндалем и шафраном…
О сладострастье южных городов!
Все тело – окровавленная рана!
Желание мое –
как сто клинков
впивается в меня,
в глаза
и в лица
цветущих женщин,
спелых, смуглых… Ночь –
которой и до смерти не напиться,
которую, как смерть,
не превозмочь!..

СНЕГ В РИГЕ

На море падал снег,
на улочки,
на крыш ажурные горбы…
Все люди – мельники, снегурочки,
снег искрится, трещит, горит!
В снегу троллейбусы,
трамваи,
деревья белые и пруд…
Лишь семафор – то окровавлен,
то, как желток,
то зелен, плут…
Но вспыхнул вдруг фонарик солнца,
и солнца острые лучи
залили золотом оконца,
зажгли, как угли, кирпичи…
Игла собора в ярких вспышках,
как будто сварщики на нем,
и в сотах древней ржавой крыши
сверкнул густой, тягучий ром
И в нишах портики синели,
и закипал цветной витраж,
и ветер резвый, ошалелый
таскал у ног моих «диманш»…
И пахло шоколадным кремом
и теплым кофе из двери
модерной маленькой таверны,
и пахли деревом дворы…
А снег хрустел,
хрустело тело
и воздух плотный, как стекло…
и девочка еще несмело
звенела в будочке: «Але…»

* * *
Дождись дождей, любимая, дождись
весны – ее я чувствую дыханье,
одежд ее лучистое сиянье,
оно с небес струится ясно вниз…

Дождись дождей, любимая, дождись,
дождей весны – доверчивых и юных,
и зазвенят серебряные струны,
и запоет земля, и с нею высь…

Дождись дождей, любимая, дождись,
в моих объятьях таешь ты, как свечка,
дождись – и зазвенит в долине речка,
зазеленеет в почке первый лист…

Дождись дождей, любимая, дождись,
земля вдохнет в тебя святую силу,
вновь станешь и веселой, и красивой,
цветущей и зовущею, как жизнь!

Дождись, моя любимая, дождей…
Нет у меня, нет никого на свете,
лишь ты, твои наивные советы
и воля мудреца…
Так пожалей,
не уходи из жизни до дождей,
я верю в них, они всегда целебны,
и в них прощенье Бога и вселенной
твоей любви к беспомощной моей!..

УТРО

Петух в сарае спел псалом…
Неповторима прелесть утра!
Так призрачно, прозрачно, хрупко
и, рассыпаясь перламутром,
дрожит и дышит солнца ком…
А утро осенью с дождем,
когда шуршат под ветром листья
и зябнет улица и дом…
А утро с беленьким снежком
в больших и теплых пятнах солнца,
они, как красные червонцы,
сугробы греют за окном.

И нет шести. Еще так рано.
От ветерка дрожа у крана,
зевает мама во дворе,
и тают звезды… Ку-ка-ре…

А с петухом проснулся дом,
но я еще на грани тайны
меж пробуждением и сном,
когда нетронут умывальник,
когда еще закрыты ставни,
когда плывет лениво, тает
часов стенных старинный звон.

* * *
В любви нет правых, виноватых –
к чему искать причины лжи?
В любви ни счастья, ни расплаты –
к чему упреки?
Дорожи
в ней чудом вечности и бездной –
одна
из тысячи дорог…
И будь что будет!
Только бездарь
пытается извлечь урок…