СУГУБО ИНТИМНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ
Как уголь, шепот твой:
он из печи, вот только!
Имеет он уста, чтоб целовать
мое лицо, где боль –
уже не вой, а вопль;
ты знаешь, о любви,
тебе дано узнать…
Как хорошо, еще…
чуть выносимо чтобы!
Твой шепот, как лоза:
он вкрадчивый, упругий…
Он тянется ко мне
и ловко вьется вкруг,
обворожив меня,
галантно-многорукий,
его высочество,
принц крови,
шепот-друг.
Твой шепот, как вода, –
он как ручей струится…
Настоянный на аромате трав,
он по щекам моим
бежит, стремится
в обгон слезам моим,
стирая лица
из памяти,
и боль, и доводы,
кто прав или не прав –
и хочется
тем шепотом
напиться!
Я пью, я чувствую
себя уже…
будь здрав!
ВЕСЕЛИЯ НОЧНОГО ВЗЛЕТ
День кончился. Сознанья сумерки.
Мы как лунатики – без сна.
Ночь – на двоих, в белесом сумраке:
ты будто светишься – до дна.
Сирень роскошествует, юная –
лицом в нее, в кипенье брызг –
а ты смеешься:
Полоумная!
Оставь ей что-нибудь на жизнь!..
А Летний Сад цветет, волшебствует,
(как будто триста лет назад)
и статуи в тумане шествуют,
и так загадочно глядят.
Твой знак на тонкой переносице –
три вертикали, мыслей хмарь…
Но как оплачен, знать мне хочется,
пророчества бесценный дар?
* * *
Пятно желтизны
высоко
на зеленом, струящемся вниз –
это ветвь стройного тополя
в августе,
улетаю в эту ветвь
без следа, полностью.
ИМПРЕССИОНИЗМ
Парк Царского Села,
и август – на исходе.
Пруды, где утки
так степенны…
Шесть вечера.
Теченье музыки – вполголоса.
Прикосновенья солнца – ирреальны:
как ласковы, так и бесплотны,
прикосновеньям твоих рук
подобны.
Люд редок –
встреченные греют взор.
Мы бродим неспеша:
желаний нет –
все происходит.
РЕИНКАРНАЦИОННОЕ ТАНГО
Я – тонкий, тонкий, очень тонкий страус,
я – длинный, длинный, очень длинный аист,
я – распушенный розовый фламинго,
и я люблю в тебе себя, как видно.
Мне кажется, что ты – мой тонкий страус,
мне чудится, что ты – тот стройный аист
и тот роскошный розовый фламинго,
которые во мне живут, как видно.
Я у себя спрошу, что я за птица,
все потому, что мне полет приснился:
за разворотом крыльев угловатым
светился силуэт твой фатоватый.
Я у себя спрошу, когда змеею
была моя душа, коль я тобою
скольжу по навощенному паркету,
меняясь на ходу едва заметно.
Мне кажется: все было или будет
то, что знакомо издавна – откуда? –
но кто секрет мне этот раздобудет?..
Я на тебя гляжу и жажду чуда…
Вот-вот, подобный белому экрану,
твой образ, тот, который душу ранит,
сценарий мне логический предложит
и сердцу успокоиться поможет.
НОСТАЛЬГИЯ В ТАБАЧНОМ ДЫМУ
То ли видится, то ль мнится:
двое за полночь сидим,
над фалангами струится
голубой табачный дым.
Над лицом твоим и кожей
призрачной, как тонкий звон,
дух мой, с добрым духом схожий,
вьется дыму в унисон.
Ты прикрой устало веки
и судьбе отдайся враз…
То ли руки, то ли ветки –
мной раскинуты сейчас.
Эти руки непорочно
вдоль твоих стекают плеч –
и не хватит целой ночи
действу призрачному течь.
То ли слышится, то ль снится…
Голос ласковый в меня
проникает и струится,
в жилах матово звеня.
Чудо, кажется, продлится:
взгляд твой любящий глубок –
только шаг через границу,
до тебя – один шажок!
Жди меня: однажды ночью,
может, все-таки решусь –
нет прочнее и бессрочней,
и бесплотней наших уз…
И заложена страница,
и соблазн уйти – высок,
меж фаланг моих струится
жизнь, как дым – наискосок.
