НОЧНОЙ РАЗГОВОР
Иосифу Бродскому
Медленно стынет кофе.
Не смыкая уставших глаз,
читаю в полночном кафе
Бродского, курю «Галуаз».
К мягко-зеленой обложке,
чтоб соблюсти все правила,
страница прилипла немножко
первая, словно смерть Авеля.
Никто не оспорит – глубже
вникал ты в проблемы, и шире
мыслил о подлинной дружбе,
о любви и, вообще, о мире.
Иосиф, я перешел на «ты»,
так же на «ты» я с Богом.
Это не сон, не мечты –
это осенью пахнет дорога.
Может быть, наша планета
вращается лишь волчком?
Укрывшись портьерой неба
смотрят на нас тайком?
Послушай, а может дождь,
равно, как снег и вьюга,
рождает в телах наших дрожь,
чтобы люди грели друг друга?
Ты скажешь: Налей в бокал
терпкий сок виноградной кисти.
Отвечу тебе: Я украл
пару осенне-золотых листьев.
Что ж, этот ночной разговор
должен щедрым быть на похвалу.
Окончу его: ты похож на того,
кто Младенца нянчил в хлеву.
ОСЕННИЙ ДОЖДЬ
Сергею Есенину
Утро без птичьих пений.
Души одинокой потреба:
пролился бы ливень осенний
из очей бледно-серого неба.
Ветер завыл – скоро быть
долгой морозной стуже.
И уж солнцу не осушить
душ наших мутные лужи.
Парки молчат в забытье.
Скинув золото перьев,
стоят и грустят о весне
скелеты голых деревьев.
Сладкий березовый сок
не утолит жажду взглядов.
Прицелил гром в наш висок
выпустить горечь снарядов.
Дождь начал свой обстрел,
пьянеет земля от осадков.
Этих мокро-холодных стрел
в колчанах туч в достатке.
Повернулись навстречу зиме
лица окон, исхлестанных ливнем.
Молния ткнула в живот земле
фиолетово-острым бивнем.
Под милость воды небесной
ладони подставь и жди.
Монетками влаги пресной
наполнят их щедро дожди.
НА РАССВЕТЕ
Федерико Гарсиа Лорке
Букет из уснувших лилий
луна, к груди прижимая,
патроны и ружья увидев,
застыла, как неживая.
Ночь опустила веки,
ангелы шепчут горько:
– Утром последний танец
со смертью танцует Лорка.
– От выстрела зацветут
и будут пророчить грозы
на теле его хрустальном
смертельно-алые розы…
Весть пронеслась стрелою
по всем цветочным балконам,
срывая с них лепестки,
разбрасывая их по склонам.
Медленно тают звезды,
их стоны протяжны и дики.
В светлых садах Севильи
вмиг завяли гвоздики.
Черной покрылось пылью
чистейшее золото злаков.
Померкло алое пламя
убитых печалью маков.
В предутренней тишине
замедлили бег приливы.
Крыльями скорбных птиц
прикрыли глаза оливы.
Горький туман приглушил
блеск испанской монеты.
Сознанье свое потеряли,
упав на лицо, кастаньеты.
Вздрогнув от этой вести,
тюльпаны рыдают в Гранаде.
В кровь обратился сок
сотни рубинов в гранате.
Рассвет накрывает горы,
мистический страх внушая.
Сантьяго брызнул слезами,
молчанье твое вкушая.
Выстрел настиг соловья
на рассвете, в неволе.
Ударил волною в грудь
Гвадалквивир до боли.
До призрачной глубины
темно-багрового цвета
осколки невинной крови
вонзились в лицо рассвета.
Желая смерть огласить,
но нот от горя не помня,
с жадностью ловит воздух
бронзовым ртом колокольня.
Ты, словно стылой водой,
мир окропил своим криком.
Мята, хрусталь, лимон,
нежность и боль – Федерико.
В ГОРАХ
Коста Хетагурову
Звезды с небесных полей
молча в реку глядели.
Блеском острых ножей
мерцали в воде форели.
Лед обнажил оскал
зубов своих белоснежных.
Между холодных скал
послышалось эхо надежды.
Луну, словно лодку в море,
по небу вяло кружило.
От тяжести давнего горя
чья-то душа тужила.
Ветер, что было сил,
дунул во флейту ущелья,
и, поняв, что натворил,
просил на коленях прощенья.
Влажная темень ночи
вдыхала бутон костра.
На пламя смотрели очи,
это был взгляд Коста.
Хочу я знать все сильней,
ответь, наберись сил.
Почему накрыли детей
черные камни могил?
Почему Осетии куст
завял под тучей угроз,
и кровь стекает из уст
распотрошенных роз?
Нуждаюсь в твоем ответе,
разомкни словами уста.
Смеются ли наши дети
ныне в объятьях Христа?
Слух мой ответом тронь,
в душе у меня мороз.
Сладка ли Его ладонь
от высохших детских слез?
