Моя планета, шумное гнездо:
Отец поет, как Ив Монтан, и дядя тенор;
Планктон гостей в себя затягивает дом,
Крича и хлопая своим железным ртом
И ветром солнечным окатывая стены.
Я часть его – до кремния волос –
Он взят из стен, навеки прокопченных
Сушеньем перца и вареньем чайных роз,
Куреньем масляным холстов незавершенных.
Я часть его, но дома больше нет,
Теперь он – склеп грузинского снаряда,
Сгорела голова, разрушен мой скелет,
И сотни призраков стоят со мною рядом.
Под черными одеждами дымов
Прощается непокоренный город
С землей своей, с объятьями садов,
И пеплом рассыпается от горя.
И с ним уносит ветер в пустоту
Громкоголосые застолья во дворах,
И путь ночной по улице в цвету,
Где пахнем соснами, акацией, и страх
Неведом путнику, кто б ни был он по вере
И на каком ни мыслил языке,
Где можно постучать в любые двери,
А можно так войти – они не на замке –
Войти туда, где скажут: «Сбад, дæ низтæ,
Хæбизджын бахæр æмæ сæн нуаз»*.
Дома и улицы, убитые нацистом,
Уходят в небеса и забирают нас.
Но наши близкие взлетают из подвалов
На крыльях, не подверженных огню,
И открывают в тучах над Цхинвалом
Дорогу наступающему дню.
