О, где вы, где, мои родные горы?
Мне юности ушедшей не догнать.
А где-то ждут меня в слезах и горе
Мой отчий кров, сестра моя и мать.
Где вы, друзья безоблачного детства,
В какую даль заброшены войной?
Тревожусь я о том, что смолкнет песня,
Оборванная пулею шальной.
Пусть минут вас несчастья и невзгоды,
Пусть жизнь вернется на извечный круг.
А я свой меч, сражаясь за свободу,
Пока живу – не выпущу из рук1.
Мухарбек Кочисов (1920-1944)
История каждой национальной культуры в нашем Отечестве хранит трагические эпизоды, о которых трудно вспоминать без боли. Войны и социальные потрясения ХХ века унесли огромное число человеческих жизней, сломали тысячи судеб. Ужасаясь масштабам страшных коллизий «века-зверя», не перестаешь испытывать подлинную горечь при мысли о каждой конкретной драме: преждевременной смерти талантливого художника, разрушенном или несозданном шедевре, несостоявшейся творческой судьбе.
В осетинской музыкальной культуре такой неизбывной трагедией стала гибель Заура Захаровича Гаглоева, композитора, студента Ленинградской консерватории, ополченца, убитого в жестоких сентябрьских боях 1941 года под Ленинградом. Имя Заура Гаглоева навсегда вошло в историю отечественной музыки. Золотыми буквами оно вписано в памятную доску Санкт-Петербургской консерватории среди других имен композиторов и музыковедов, погибших на фронтах Великой Отечественной войны.
Жизнь музыканта, такая короткая, но полнокровная и красивая, оборвалась, как недопетая песня. Она словно походила на жизнь героя романтического советского кинофильма или повести. Сын своего века, З. Гаглоев за 24 года пережил и лишения, и духовные взлеты, и крутые повороты судьбы. В его жизни были тяжелые послереволюционные события 20-х, детские годы учебы и крестьян-ского труда, материально трудные, самостоятельные годы взросления. Встреча с Учителем, осознание себя как музыканта и вхождение в мир музыки. А дальше – ускоренный бег жизни. Переезд в Ленинград. Три года музыкального училища, год – консерватории, два с половиной месяца войны и героическая гибель на фронте в рядах добровольцев-ополченцев.
Удивительная судьба осетинского парня не раз притягивала внимание публицистов и музыковедов Ленинграда, Москвы и Владикавказа. Первым написал о З. Гаглоеве музыковед А.Б. Лившиц. В его книге «Жизнь за Родину свою» (1964) есть очерк об осетинском музыканте, содержащий ценные биографические сведения. В 1975 появилась книга «Ополченцы» (Лениздат), в которой о подвиге Заура вспоминал А.Ф. Кузьмин, служивший с Гаглоевым в одном батальоне. Затем последовали статьи директора Северо-Осетинского музея краеведения Х.Г. Лазарова (1975), публициста А.Н. Крюкова и директора народного музея Е.А. Линда (1985), фольклориста З. Абаевой, аналитический очерк московского музыковеда А.В. Григорьевой (1985).2
Найденные за прошедшие двадцать лет новые материалы о жизни и творчестве осетинского композитора поставили перед музыкантами ряд задач. В первую очередь возникла необходимость освещения новых фактов биографии, уточнения некоторых непроверенных материалов. Во-вторых, потребовалось не только исследование обнаруженных музыкальных произведений, но и осмысление творческого наследия и фигуры композитора в целом. В-третьих, остро встал вопрос исполнений, публикаций и пропаганды всех его сочинений. Решение этих задач можно назвать восстановлением утраченных страниц Текста национальной культуры, процесса столь актуального сегодня, в период своеобразного культурологического строительства и реконструкций. Последняя четверть прошлого века в отечественной культуре во многом проходила под знаком возвращения забытых, отринутых по тем или иным причинам художественных явлений. В музыкальный обиход входили малоизвестные или совсем неизвестные сочинения и творческие фигуры. Начался серьезный процесс восстановления целостной картины развития музыкального искусства. Стало очевидным, что изучение исторической эволюции национальной художественной традиции невозможно без восстановления полного Текста национальной культуры. Более того, осмысление истории национального искусства прямо связано с исследовательской и собирательской деятельностью, исполнением и изданием неизвестных сочинений.
Итак, что нового открылось в процессе исследования жизненного пути З. Гаглоева? Композитору, выпускнику Ленинградской консерватории Илье Гавриловичу Габараеву удалось разыскать ноты девяти сочинений З. Гаглоева, что открыло новые возможности изучения творчества погибшего музыканта. Заведующей Владикавказской городской нотно-музыкальной библиотеки Т.Г. Лолаевой были обнаружены ноты двух танцевальных фортепианных пьес и фотографии Заура Гаглоева. Часть из обнаруженных сочинений была исполнена во Владикавказе, в частности хор «Нæртон поэт» на стихи Г. Дзугаева, фортепианные танцы. По инициативе И. Габараева в 1991 году Санкт-Петербургским нотным издательством «Композитор» были напечатаны ноты Трио для скрипки, виолончели и фортепиано З. Гаглоева. В настоящее время в этом же издательстве ведется подготовка к выходу в свет сборника всех сочинений погибшего осетинского композитора.
Изучение произведений З.Гаглоева позволяет не только скорректировать картину развития национальной композиторской школы, но и определить в ее исторической панораме роль и место музыканта. Возникает необходимость оценки художественной индивидуальности студента-первокурсника, определения значения его наследия как творчества первого осетинского профессионального композитора. Внимательный и подробный анализ музыки З. Гаглоева поднимает также проблему музыканта-основоположника. Далеко не всегда первые шаги, годы становления национального музыкального искусства связаны с творчеством одного композитора, которого можно назвать основоположником. Яркость и величина дарования, уровень профессионализма, укорененность в родную культуру, масштаб личности – все это определяет роль художника в становлении национальной школы.
Безусловно, композитором, который мог бы выполнить миссию основоположника осетинской профессиональной музыки, был Заур Захарович Гаглоев. У музыканта было для этого все: настоящий талант, личные качества, включающие влюбленность в музыку, интеллект, потрясающую работоспособность, стремление к саморазвитию. Кроме того, выросший в крестьянской среде З. Гаглоев прекрасно знал родной музыкальный фольклор. Человеческий облик Заура, по воспоминаниям современников, был очень привлекательным, а характер цельным и волевым. Юноша писал стихи, любил читать и был начитан, обладал красивым голосом и хорошо пел. Яркости таланта сопутствовали целеустремленность, настойчивость, трудолюбие и упорство. Есть все основания полагать, что если бы не ранняя смерть, Заур превратился бы в настоящего мастера, и отсчет серьезных художественных достижений осетинское музыкальное искусство исчисляло бы раньше.3 Оценить незаурядность личности З. Гаглоева можно, пристальней вглядевшись в этапы его неторного жизненного пути.
Родился Заур Захарович Гаглоев в 1917 году в высокогорном селении Кусчита (Къусчытæ) Южной Осетии. Сын бедного крестьянина, Заур не получил начального музыкального образования. Ребенком учился в начальной сельской Ванельской школе. В летние месяцы был пастухом, играл на самодельной свирели, с которой не расставался. Своей яркой музыкальностью Заур отличался от всех сверстников. Одаренность проявлялась в безоглядной любви мальчика к музыке, народной песне, в том, как он быстро и точно запоминал новую мелодию, как хорошо мог ее тут же спеть или сыграть. Заур с удовольствием участвовал в народных праздниках, пел народные песни, хорошо танцевал.
Путь к профессии музыканта был у Заура Гаглоева предельно коротким. Случаи поздней музыкальной профессионализации в истории советской музыки, хоть и единичные, но все же встречались. Не сразу пришли в профессию композиторы А. Хачатурян, Г. Свиридов, В. Соловьев-Седой, Ш. Чалаев, симфонические дирижеры К. Иванов, Н. Рахлин. Все они, начав систематически заниматься музыкой сравнительно поздно, а некоторые лишь в подростковом возрасте, впоследствии в совершенстве овладели специальностью, стали выдающимися художниками. Но, даже зная все эти примеры, не перестаешь удивляться исключительности судьбы Заура Гаглоева. Стремительность его композиторского становления достойна восхищения. В пятнадцать лет юноша еще не знает нот, а в двадцать один, будучи первокурсником консерватории, пишет Фортепианное трио, отмеченное Д. Шостаковичем как одно из лучших студенческих сочинений.
По окончании школы, З. Гаглоев поступил в Цхинвальский (тогда Сталинирский) Педагогический техникум, где начал заниматься в музыкальной самодеятельности: пел в хоре, играл в оркестре народных инструментов. Способности Заура были замечены руководителем оркестра, видным музыкальным деятелем Осетии, Борисом Александровичем Галаевым4. Музыкант стал заниматься с юношей дополнительно. На индивидуальных занятиях осваивались музыкальная грамота, элементарная теория музыки, сольфеджио. З. Гаглоев занимался так успешно и продвигался вперед так быстро, что вскоре стал не только любимым учеником Б. Галаева, но и его ассистентом. Галаев вспоминал о Зауре: «Он очень быстро научился аккуратно переписывать ноты и расписывать голоса партитур. После года занятий я стал поручать ему разучивание партий с отстающими исполнителями, а затем с целыми группами. Все мои поручения выполнялись с исключительной любовью и аккуратностью».5
В характеристике, выданной З. Гаглоеву по окончании Педтехникума и хранящейся ныне в архиве Санкт-Петербургской консерватории, сказано, что «Гаглоев Заур, будучи студентом, был дисциплинированным, выдержанным, большую активность проявил в работе струнного оркестра, в течение второго полугодия 1936/37 учебного года был штатным руководителем струнного оркестра Педтехникума и за хорошую работу получил денежную премию». Успехи Заура были столь явственны, что Борис Галаев решил повезти любимого ученика в Ленинград для поступления в музыкальный техникум, в котором когда-то учился композиции у П. Рязанова. 1-й Музыкальный техникум (сегодня Музыкальное училище им. Мусоргского) был в 30-е годы XX века весьма передовым учебным заведением. Созданный в 1926 году по инициативе Б. Асафьева и В. Щербачева как экспериментальный, техникум собрал «в своих стенах когорту талантливых молодых людей с “пестрой”, неравноценной подготовкой, но с огромным запасом энергии и смелости: кипучее поколение тридцатых годов, сыгравшее большую роль в дальнейшем развитии советской музыки».6 В довоенное время в училище функционировало, помимо обычных, инструкторское отделение. На инструкторском отделении (то есть дирижерско-хоровом и народных инструментов) могли получить начальную подготовку и образование талантливые музыканты-самородки, не имевшие достаточной базы для поступления на исполнительское и теоретико-композиторское отделения.
В 1937 году З. Гаглоев поступает на подготовительный курс инструкторского отделения и факультативно занимается в классе композиции. Уже в следующем году юношу переводят на композиторское отделение, где он учится в классах профессоров Михаила Алексеевича Юдина и Петра Борисовича Рязанова. За три года обучения в училище Заур преодолевает огромную дистанцию, работает так много и плодотворно, что в 1940 поступает в консерваторию с хорошими оценками по музыкально-теоретическим предметам и отличной оценкой по композиции. После прослушивания сочинений абитуриента экзаменационная комиссия в составе Ю. Тюлина, П. Рязанова, Х. Кушнарева, М. Гнесина, М. Штейнберга выносит следующее заключение: «Композиторские данные хорошие. Принять на первый курс композиторского факультета с оценкой “отлично”».
В консерватории З. Гаглоев занимался в классе профессора П.Б. Рязанова, выдающегося советского педагога, композитора, ученого, фольклориста. Педагог-реформатор, эрудит, высокопрофессиональный музыкант, человек широкого кругозора Петр Борисович Рязанов воспитал таких известных композиторов как, А. Баланчивадзе, Н. Богословский, И. Дзержинский, О. Евлахов, В. Соловьев-Седой, А. Мачавариани, Г. Свиридов, В. Сорокин, О. Чишко и других. «П.Б. Рязанов как педагог курса практического сочинения заслуживает того, – писал композитор В. Соловьев-Седой, – чтобы его педагогическим опытом занялись наши музыковеды. Педагогическая система Рязанова оказалась необычайно плодотворной… Он не учил стандартным, раз навсегда установленным приемам, а развивал в каждом своем ученике его наклонности и качества. Он воспитывал в своих питомцах самостоятельность мышления, прививая им любовь к классической музыке и народной песне, которую хорошо знал».7
Конечно, Зауру Гаглоеву с педагогом повезло. Важными были не только педагогический дар и мастерство П. Рязанова, но и его деятельность фольклориста, большой опыт работы с национальными кадрами в Ленинграде, Тбилиси, Баку. Об этом писал в своих воспоминаниях музыковед-фольклорист Б. Добровольский: «Класс Петра Борисовича был немногочислен, но поражал разнообразием творческих направлений и национальностей. Тут были и узбекский композитор М. Левиев, и осетин З. Гаглоев, и чуваш Г. Анчиков; ученик И. Пустыльника А. Андреев, готовившийся в консерваторию в класс Рязанова, Н. Грунский, Н. Осетрова-Яковлева, Б. Добровольский, занимавшийся музыкой народов Дагестана, Г. Свиридов, перешедший в консерватории в класс Д. Шостаковича.8 Все сочинения тут же проигрывались профессором. Удивительным было умение Рязанова переключаться от стиля к стилю, понять замысел различных сочинений и, не нарушая национального колорита произведения, выявить, бережно поддержать ростки индивидуальности, зачастую очень робкие у начинающих, смело и откровенно сказать свое мнение, а также помочь советом и практическим указанием уже продвинутым молодым композиторам».9 Кроме того, воспитывая своих учеников как крепких специалистов и творчески мыслящих людей, П.Б. Рязанов большое внимание уделял развитию общей культуры учеников. Педагог посещал со своим классом заседания Союза композиторов во время знакомства с новыми сочинениями, обсуждал музыкальные новинки, побуждал студентов читать книги, посещать спектакли, концерты. Рязанов сумел добиться для учащихся и студентов разрешения беспрепятственно проходить в филармонию на репетиции симфонических концертов. «Он владел нашими умами, этот человек большой культуры, – писал Соловьев-Седой. – Его квартира поражала обилием нот, книг, рукописей… Все его время было отдано питомцам, которых он очень любил…»10.
Понятно, что попав в необыкновенно «питательную» культурную ленинградскую среду, да еще под крыло «учителя-товарища, помощника и заботливого друга» (слова о Рязанове Б. Добровольского)11, Заур в творческом смысле рос как на дрожжах. Вступив на путь музыканта-профессионала, Гаглоев делал все, чтобы овладеть как можно большими знаниями и умениями. Повторяется Цхинвальская история. Там, в целях высвобождения большего времени для занятий музыкой, он часто ночевал в музыкальном классе. Здесь тоже, не желая тратить время на неблизкую дорогу до общежития, Заур остается ночевать в консерватории.
О незаурядности дарования осетинского юноши свидетельствовали, конечно же, сами произведения, их количество, выбор жанров. Складывается впечатление, что Заур писал в состоянии внутреннего горения, нетерпеливого желания выразить себя. В характеристике, выданной З. Гаглоеву деканом композиторского факультета Ю.Н. Тюлиным, сказано: «З. Гаглоев является первым осетинским композитором и по яркости своего творческого дарования выделился из всего приема. З. Гаглоев по общему признанию является одним из самых талантливых студентов Композиторского факультета в целом… З. Гаглоев обладает исключительной работо-способностью и развился в чрезвычайно короткий срок. В Музыкальном училище он учился на “отлично” (отметки за последний курс: семь – “отлично”, две – “хорошо”)».12
Сейчас нельзя назвать точно, какие сочинения были написаны студентом в эти годы. В воспоминаниях друзей и родственников З. Гаглоева часто называются фортепианные пьесы, вариации, обработки народных мелодий, хоры, оркестровые миниатюры и даже балет «Коста». К сожалению, пока не найдены материалы, относящиеся к балету. Но то, что сохранилось и к настоящему времени обнаружено, позволяет сделать выводы о разносторонности интересов музыканта, самобытности его таланта.
К первому году обучения на композиторском отделении училища (1938-1939) относятся осетинские танцы для фортепиано, Секстет для кларнета, двух скрипок, альта, виолончели и бубна (тамбурина), фортепианные вариации, романс «Дума жениха» («Усгуры мæт») на стихи К. Хетагурова. В следующем учебном году – 1939-1940 – Заур написал Пьесу для гобоя и фортепиано, «Песню пастуха» для голоса и фортепиано на стихи Б. Боциева, возможно Скерцо для гобоя и фортепиано (в нотах нет даты, указывающей на время написания сочинения).
Овладевая основами композиторской техники, Заур пишет произведения самых разных жанров. Это романсы и хоры, инструментальные ансамбли и фортепианные пьесы, элементарные классические формы и сложные композиции со сквозным развитием. Осваивая типовые формы, З. Гаглоев работает в них творчески инициативно, проявляя природное чувство архитектоники и драматургии, точное ощущение материала и возможностей его развития. Так, простая безрепризная двухчастная форма используется автором в Фортепианных танцах, что вполне логично. Ведь фа-мажорный и соль-мажорный танцы приглашения «Хонгæ», соль-мажорный круговой танец «Зилгæ», являются по сути обработками осетинских народных мелодий и построены по принципу чередования двух танцевальных колен с разной музыкой.
Интересно воплощены принципы формообразования в Фортепианных вариациях. Необычная по характеру кантиленная, задумчивая тема, представляющая собой период единого строения, вбирает в себя также черты танцевальности, декламационности, маршевости. Жанрово полифункциональная тема содержит в себе значительные выразительные возможности, потенции к развитию, контрастной смене образов, характеров. В общем плане развития автор следует классической схеме движения от первых двух орнаментальных вариаций к последующим четырем свободным жанровым. При этом целостность всего произведения обеспечивается сквозной линией темпово-ритмической динамизации. В теме (Adagio cantabile) и первой вариации (Adagio ma non troppo) ритмический рисунок складывается преимущественно из четвертей и восьмых, во второй вариации – из шестнадцатых. Свободно-импровизационная по характеру третья вариация (Rubato), с частым использованием септолей тридцать вторыми, переходит в скерцо-марш четвертой (Presto). Пятая вариация контрастна окружению, но, как и положено предпоследней вариации, напоминает о теме, точно воспроизводя ее темп (именно темп – Adagio cantabile). Примечательно завершение цикла стремительной шестой вариацией (Presto), напоминающей быстрый осетинский круговой танец. Логика подобной жанровой модуляции, завершающей цикл вихревым танцем, идет от осетинской народной хореопрактики, в которой танцы чередуются с постепенным ускорением и завершаются стремительной зилгой (круговым танцем).
В вокально-хоровых произведениях З. Гаглоева следует подчеркнуть внимание автора к текстам, их поэтике. Стихотворения музыкант выбирает исключительно осетинские, одно принадлежит классику осетинской литературы К. Хетагурову, три – поэтам-современникам. Примечательна тематика стихотворений, два из которых – Б. Боциева («Песня пастуха») и Г. Плиева («Хор колхозников»), вероятно, не самые интересные в поэтическом отношении, «биографически» близки музыканту. Наверное, поэтому в музыке столько живого и искреннего чувства, непосредственности и энергии. Понятен выбор «Думы жениха» К. Хетагурова, стихотворения Г. Дзугаева «Нæртон поэт», посвященного любимому поэту-классику. Работая с поэзией К.Хетагурова, осмысливая его образ в вокально-хоровых жанрах, З. Гаглоев накапливал ценный опыт для создания балета «Коста».
Вокальные сочинения З. Гаглоева – «Песня пастуха» и «Дума жениха» – свидетельствуют о стремлении музыканта воплотить поэтические образы в национальной песенной и романсовой вокальной мелодике. В романсе «Дума жениха» З. Гаглоев обратился к известнейшему лирическому стихотворению К. Хетагурова из поэтического сборника «Ирон фæндыр» («Осетинская лира»). Поэтический образ влюбленного юноши раскрывается в романсе с распевной, широкого дыхания вокальной мелодикой, простым аккордово-подголосочным фортепианным сопровождением. Несложное по фактуре и композиции (написанное в простой трехчастной форме) сочинение привлекает проработанностью вокальной партии, метроритмической свободой, гибкостью взаимоотношений голоса и фортепианного сопровождения. Выразительность декламационной мелодики, столь необычная в раннем сочинении, говорит о многом. Здесь сказываются и поэтическое дарование автора, и связь его мышления с национально-песенной традицией. Важную роль, по-видимому, играли и музыкально-эстетические пристрастия педагога, особое внимание уделявшего мелодике.13
Иной характер носит «Песня пастуха» на слова Б. Боциева. Простота и однообразие повторений куплетной формы в «Песне пастуха» преодолевается контрастностью разделов, сменой в них темпов, фактуры, метра. Ощущение развития достигается за счет чередования разнохарактерных вступления и двух предложений периода-куплета. Энергичный фортепианный эпизод (вступление/отыгрыш), в котором слышится имитация игры на осетинской свирели-уадынз, сменяется песенно-декламационным запевом, а затем песенно-танцевальным припевом.
В 1940 году, скорее всего уже в консерватории, был написан смешанный хор a cappella «Нæртон поэт» на стихи Г. Дзугаева, посвященный памяти Коста Хетагурова. К консерваторскому периоду относится акапельный «Хор колхозников» на стихи Г. Плиева. Важно отметить, что первые хоровые сочинения автора – это не упрощенные аранжировки народных песен, а произведения с оригинальным тематизмом, развитым тонально-гармоническим планом и разнообразной фактурой. И в хоровой поэме («Нæртон поэт»), основанной на декламационном типе интонирования, и в хоровой песне «Хор колхозников» основой музыкально-смыслового развития становится поэтическая строфа, смене которой сопутствуют мелодические, фактурные, ладотональные, метрические и темповые обновления. Автор смело использует различные вокально-хоровые приемы: дивизии, унисоны, антифонные построения и т.п. Яркость этнического колорита в хорах достигается не за счет прямолинейного цитирования, столь распространенного в 30-е годы в национальной музыке молодых композиторских школ, а благодаря органичному претворению принципов народного песенно-инструментального музицирования. Звуковая ткань хоров соткана из типичных осетинских (горских) ритмов и фоноконструкций: сочетания триолей с дуолями (dddd), кварто-квинтовых и октавных созвучий, квинтовых параллелизмов, миксолидийской септимы, дорийской сексты.
Несомненной удачей, произведением, свидетельствующим о достижении З. Гаглоевым художнической зрелости, стало Фортепианное трио, написанное на первом курсе консерватории. Здесь уже слышна отличная профессиональная подготовка автора, чувствуется его неповторимая индивидуальность. Трио отличается яркостью и свежестью музыкального материала, соразмерностью пропорций и продуманностью композиции. Одночастное, написанное в форме сонатного аллегро, Трио выдержано в традициях русской классической музыки. Вместе с тем, и в общем героико-эпическом тонусе сочинения, и во всех основных сторонах музыкального материала – его мелодико-интонационном наполнении, особенностях метроритма, гармонии, фактуры и т.д., бесспорны черты национального своеобразия.
Глубокое по мысли и чувствам, эмоционально непосредственное и образно содержательное, длящееся около пятнадцати минут, но слушающееся на одном дыхании, Трио стало репертуарным. Впервые камерно-инструментальное сочинение З. Гаглоева было исполнено Московским трио в составе А. Бондурянского, М. Безверхнего и М. Уткина в концерте, посвященном 30-летию Великой Победы (1975). Участник Московского трио, один из первых исполнителей музыки З. Гаглоева, пианист, профессор Московской консерватории Александр Бондурянский называет Фортепианное трио З. Гаглоева «замечательным сочинением, в котором чувствуется не только талант, но и профессиональное мастерство автора».
Со времени послевоенной премьеры Фортепианное трио З. Гаглоева неоднократно исполняли музыканты Москвы, Владикавказа. Одно из последних исполнений Трио состоялось 7 мая 2005 года в концерте фестиваля «60 лет Памяти» в Рахманиновском зале Московской консерватории. Музыку осетинского композитора исполнили воспитанницы профессора Т.А. Гайдамович, лауреаты Всероссийского и Международных конкурсов У. Тарасова, С. Васильева, Ю. Окруашвили.
Осмысление творчества и личности Заура Захаровича Гаглоева позволяет говорить о том, что ему было предназначено стать основоположником национальной композиторской школы. З. Гаглоев был во многом первым. Он был первым в национальной культуре, кто, почувствовав призвание, избрал композиторское творчество делом своей жизни. Первым среди осетин, З. Гаглоев получил профессиональное композиторское образование в училище и проучился в консерватории, пока война не оборвала его жизнь. Автор Фортепианного трио – первого зрелого национального композиторского произведения, З. Гаглоев обозначил пути развития осетинской музыки. То, что было найдено, услышано и претворено молодым композитором в сочинениях 1938-1941 годов в области формы, тематизма, тембра и других средств музыкального языка, найдет продолжение и развитие в музыке осетинских авторов последующих поколений. Эпический строй музыки Трио, хора «Нæртон поэт» в дальнейшем будет свойствен творчеству Т. Кокойти, Д. Хаханова, Ж. Плиевой. По пути симфонизации танца, обозначенном З. Гаглоевым в «Пьесе для гобоя и фортепиано» и Секстете пойдет в «Осетинских рапсодиях» И. Габараев, в оркестровых миниатюрах – Х. Плиев, А. Кокойти. Принципы народного многоголосия, творчески претворенные в вокально-хоровой и инструментальной музыке З. Гаглоева, включающие квинтовые параллелизмы, кварто-квинтовые созвучия, подголосочность, остинатность, метроритмическую нерегулярность и т.п., в дальнейшем можно встретить в хоровой музыке всех осетинских музыкантов. Отдельные темброво-фонические, ладогармонические и фактурные приемы, примененные ленинградским студентом в фортепианных вариациях, танцах, Трио, впоследствии используются Ф. Алборовым в Фортепианном концерте, Б. Галаевым, Р. Цорионти в фортепианных танцах.
Заур Гаглоев погиб в сентябре 1941 года, героически защищая близкие подступы к Ленинграду. Он ушел на фронт добровольцем в числе десятков студентов, преподавателей, сотрудников Ленинградской консерватории и был зачислен в 265-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон Октябрьского района. После краткосрочного обучения бойцы народного ополчения были отправлены на передовую линию фронта в район Красного Села. Бои здесь начались в августе, а в сентябре в этом направлении началось наступление. В одном доте, ведущем огонь по фашистам, сражались и погибли Заур и его друзья-композиторы Вениамин Флейшман (один из самых любимых учеников Д. Шостаковича) и Алексей Катакин. В числе добровольцев бились с захватчиками скрипач Яков Бабель, пианисты Эрнест Вениг, Р. Друбецкой, И. Каплан, С. Мирзоян, виолончелист Даниил Шафран и многие другие музыканты, большинство из которых пали смертью храбрых. О бесстрашии и героической гибели Заура Гаглоева так вспоминал участник боев под Русско-Высоцким, ополченец, боец 265-го ОПАБА А.Ф. Кузьмин: «Бессмертный подвиг совершил студент консерватории Заур Гаглоев. Со связкой гранат он бросился навстречу танку, угрожавшему позициям другого дзота, уничтожил танк, но погиб сам».14
В год 30-летия Победы над фашизмом Дмитрий Шостакович писал: «Наш святой долг – помнить и чтить имена композиторов, погибших в годы войны. И не просто помнить, но исполнять, пропагандировать оставшуюся после них музыку. Я знал далеко не всех, но тех, с кем довелось мне общаться, хотел бы назвать. Это З. Гаглоев, А. Головков, Б. Гольц, М. Душский, К. Макаров-Ракитин, Г. Меликян, В. Томилин, Б. Трошин, В.Флейшман, Ф. Яруллин… Список дорогих нам имен велик, и, даже не доводя его до конца, я воздаю дань огромного уважения памяти каждого погибшего музыканта».15
Заур Гаглоев погиб в 1941, когда ему было немногим более двадцати лет. Спустя два года, в 1943 в жесточайших боях под Курском погиб двадцатитрехлетний поэт Хазби Калоев. Подвиг осетинского поэта воспел наш современник, русский поэт, переводчик и прозаик Николай Карпов. Его замечательное, искреннее стихотворение «Старший брат»16, можно счесть посвящением не только Х. Калоеву, но и З. Гаглоеву, М. Кочисову h всем тем осетинским поэтам, музыкантам, творцам, которые ушли на фронт, погибли как герои, не допев свою песню, но оставив нам «златую россыпь» своих талантливых сочинений.
Он мог бы стать мне старшим братом
И опекал бы, как умел,
Но в танке, пламенем объятом,
Под Курском заживо сгорел;
И озарил окрестность светом,
Что ярче утренней зари;
Он мог бы крупным стать поэтом, –
Ему ведь было двадцать три…
Я перед памятью склоняюсь
И свет свечи храню в горсти,
И в меру сил своих стараюсь
Его стихи перевести;
Чтоб слов его златая россыпь
Осталась в памяти навек:
Он о войне писал как взрослый
И умудренный человек…
И чту я дух его отважный –
Да просияет он в веках –
И сердце, что сгорело дважды:
В горящем танке и в стихах!..
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Перевод с осетинского Таймураза Саламова // Дарьял. – Владикавказ. 1995. №1.С.46.
2 Х. Лазаров. Его музыка будет звучать // Социалистическая Осетия. 1974. 27 сентября.
А. Крюков, Е. Линд. Вечная память //Памяти погибших композиторов и музыковедов. 1941-1945. Сб.ст.: Вып.1. М., 1985. С. 9.
Абайты З. Курдиат æмæ уæздандзинад // Рæстдзинад. 1990. 26 июня.
А. Григорьева. Самобытный талант (Заур Гаглоев и его Фортепианное трио) // Памяти погибших композиторов и музыковедов. 1941-1945. М., 1985. С.110-125.
3 «Наш осетинский Глинка» – так, по воспоминаниям А. Даркевича, называли Заура консерваторские друзья-однокурсники.
4 Б.А. Галаев (1889-1976) – педагог, композитор, фольклорист. Автор хоров, инструментальных пьес, музыки к кинофильмам «Фатима» (совместно с А. Кереселидзе), «Советская Осетия». Как фольклорист подготовил к выпуску книгу «Осетинские народные песни» (М., 1964). Дал путевку в профессиональную жизнь таким осетинским композиторам, как И. Габараев, Х. Плиев, З. Хабалова.
5 Цит. по книге: А. Лившиц. Жизнь за Родину свою // Заур Гаглоев. М., 1964, с.291
6 С. Хентова. Путь Соловьева-Седого// Василий Павлович Соловьев-Седой: Воспоминания. Статьи. Материалы. Л., 1987, с.9.
7 Цит. по кн.: Зарицкая Р.А. Петр Борисович Рязанов. – Л., 1960, с. 37-38, 39-40.
8 Добавим, что в рязановском классе практического сочинения учились также А. Голланд (Карелия), Б. Галаев (Осетия), Р. Габичвадзе (Грузия), Н. Греховодов (Удмуртия) и другие национальные кадры.
9 Там же, с.46.
10 Там же, с.41.
11 Там же, с.41.
12 Выражаю благодарность заведующей архивом Санкт-Петербургской консерватории Р.А. Смольяниновой за помощь в работе с документами.
13 Об этом, в частности, рассказывает в своих воспоминаниях ученик П. Рязанова композитор Николай Ган: «Мелодической стороной творчества он [П.Б. Рязанов – Т.Б.] занимался особенно тщательно, всегда указывал на недостатки в ведении мелодической линии. (Впоследствии он читал лекции о мелодике и создал такой учебный курс.)» // Н. Ган. Большая дружба. В кн.: Василий Павлович Соловьев-Седой: Воспоминания. Статьи. Материалы. С. 81.
14 А. Кузьмин. Пять огненных дней// Ополченцы. Рассказывают участники обороны Ленинграда. Лениздат, 1975, с.313.
15 Д. Шостакович. Музыка и время. Заметки композитора // Коммунист. 1975. №7(май). С.40.
16 Литературная газета. 2007. 25 апреля – 3 мая. №17-18, с.8.
