ПРЕДИСЛОВИЕ И ПЕРЕВОД С ОСЕТИНСКОГО М. СИНЕЛЬНИКОВА
Вспоминая молодого Ахсара Кодзати, его тогдашние стихи и пылкие выступления на семинарах Высших литературных курсов, Александр Петрович Межиров говорил о нем с восхищенной улыбкой. Всегда производит впечатление готовность, ложась костьми, ожесточенно сражаться, и – не за себя! На десятилетия повседневным делом Ахсара стала борьба за продление жизни родной словесности, и тем самым – за выживание души народа. В давние уже времена народ этот взрастил замечательно одаренную и высоконравственную интеллигенцию, выучившуюся в российских университетах «на медные деньги». Ахсар остался верен этому наследию и в дни безнадежного распада, духовного опустошения, обмеления. Он – беспокойный, мыслящий, мучающийся, не занимающийся самообманом, критичный по отношению и к обществу, и к самому себе поэт. Создаваемая им картина мира не идиллична. Многие стихотворения привязаны к мифам неистощимого нартского эпоса и к осетинской географии, но Кодзати не принадлежит к авторам, которые только клянутся в любви к отеческим горам и воспевают окрестности родного селения. Впрочем, и в этих окрестностях он находит нечто всеобщее, в судьбах земляков – всечеловеческое. Ахсар далек и от эгоизма, и от национального эгоизма. «Тоска по мировой культуре», которую испытывали наши акмеисты, ему свойственна.
Осетинский стих богат мощью сцепившихся корней и скрежетом индоарийских согласных, превращающимся в гармонию. Нам это знакомо. Одинаковость систем стихосложения (единственный случай на Кавказе) не облегчает, а осложняет задачу русского переводчика, который, лишаясь некоторой свободы маневра, принуждается к жертвам. Но в сложившейся ситуации сохранение формы оригинала становится делом чести.
Михаил Синельников
ОСТРОВ
Я живу на острове. Душа
Изнурилась, а вокруг, в низинах,
Страх и злоба ходят, мельтеша,
И вскипает море, пасть разинув.
Остров мой окинуть можно оком,
За день обойти, и все под боком.
Небо тесно для широких крыл,
Вместо пашен – глыбы рудных жил.
Я привык, и нет конца терпенью.
Остров мал, я за него боюсь…
Обниму его своею тенью,
Словно над любимой, наклонюсь!
Трещины земли сшиваю я,
Но холмов не сходятся края.
Остров мой – отчаянье… Считаем:
Больше он никем не обитаем.
* * *
Снова аквариум дня над горами…
Мелочи рыбной летучее пламя.
Эти березы – как будто купавы…
Встречи влюбленных в тени их кудрявой.
«Джип» из туннеля вышел акулой
И уплывает, грузный и снулый.
Словно мальков полосатые стаи,
Вьются автобусы, перелетая…
Люди, собаки… Песни, гулянье…
Лесть, поцелуи, радость, мельканье…
Вот он, аквариум дня… Весь просвечен,
Солнцем прохвачен, оправдан и вечен.
Край светозарный эпической славы!
Знаешь ты все его свойства и нравы.
Счастье узнал ты и, пусть оно зыбко,
Так же, как все, ты – беспечная рыбка.
Места здесь нет ни насильям, ни кражам…
Что ж так томит наваждением вражьим?
Что-то здесь темное ходит незримо…
Призрак ли, вставший из черного дыма,
Черный ли ворон, черный ли ворог,
Черный ли дьявол, всадник и морок?
Ах, убежать, унести бы не худо
Мне одинокую душу отсюда!
– О, мой Создатель! Неужто найдем
То же и в царствии вечном Твоем?
НОЧЬ В САНИБЕ
Давила тьма… Но вот луна, воспрянув,
Перевалив через хребет Кавказский,
С вершин, лесов, утесов и курганов
Поочередно стаскивает маски.
ПРИЗРАКИ
Бессмысленность просто убивает.
Иосиф Бродский
Лишь тени, призраки и получеловеки…
Как странно, что нашлась в природе эта взвесь!
Уколют взглядами и вновь опустят веки…
Что делаешь средь них, как оказался здесь?
Ты в их глазах никто, всего лишь контур некий.
Ведь ты вполне им чужд, и в общество не лезь!
Двусмысленностей их ты не поймешь вовеки,
Всегда теряешься, в себя уходишь весь.
Их спешка, суета и хлопоты, и звуки,
И зависть черная, и бестолковый гам
Так утомительны! Зеваешь ты от скуки…
Какое множество! Их предком был Адам.
Бесчисленные с чадами своими…
Вдруг… тайный страх, что будешь спутан с ними.
ОВИДИЙ
Овидий два тысячелетья в ссылке,
Которая продлится… Верный лире,
Он будет сослан в будущее… В мире –
В Ирландии, и в Индии, и в Ире2 –
Еще раздастся этот голос пылкий.
ВАЛЕРИЮ ГЕРГИЕВУ
Музыка углубляет небо.
Шарль Бодлер
В суровых тучах родины – сполохи,
И долгий гул в огне и в суматохе
Небес то громовых, то онемелых,
И тетива тугой реки Ираф,
И ветер голубой, ретивый, словно неук,
И свет, и солнца резвый детский нрав,
Пляс водопадов, снежных пиков грезы,
Лавины, льды, их вечные угрозы,
Обрывы, бездны, нежность горных лилий,
Холодных елей гордая краса –
Все возникает из твоих усилий,
И раздаются эти голоса.
Слетают ангелы с Казбека и с Уазы3
И улыбаются… Как страстно, огнеглазый,
Ты правишь звуками небес и подземелья,
Когда взмывает Войлочная Плеть4 ,
Чтоб с легкостью отжившее стереть,
С вершин веков срываются в ущелья
Громады черные бунтующих лавин,
С лица земли, как будто в миг один,
Сметая накопившуюся скверну…
О, Гергион5 , ангелодемон! Верно,
С благословеньем в колыбель твою
Упала побывавшая в раю
Плеть Войлочная…
Эхо – там и тут!
Внезапно просветлев средь грохота и лязга,
Все выше небеса души моей растут,
Трепещут и горят, как бурная Дзирасга6.
ПОСРЕДИНЕ ТЬМЫ
… я посредине мира…
А.Тарковский
Я в сердце мрака, в средоточьи.
Грохочет небо, мечет стрелы,
Летящие во все пределы,
Ища путей из черной ночи
В рассвет и с высоты небесной
Осколками срываясь в бездны…
Земля просторы расстелила
И в небесах зажглись светила.
Пути извилисты, текучи…
Идем во тьме и топчем тучи.
Дороги в осени из весен,
Из жизни в смерть… Как неудобен
Твой путь, как он чересполосен:
Чреда ненастий, грез, колдобин!
Мы горбимся над урожаем
Злосчастий бытия земного,
И от себя мы убегаем,
Чтобы к себе вернуться снова.
Через меня по разным странам
Ведут пути и в рай, и в Царцу7 ,
В мирьядах лет стою Амраном8,
Прикованным к земному царству.
ПРИМЕЧАНИЯ
2 Ир – так осетины, потомки ираноязычных скифов, называют свою страну.
3 Уаза – гора в Осетии.
4 В осетинской мифологии волшебная плеть, с помощью которой живые существа и предметы подвергаются удивительным превращениям.
5 Осетинское звучание фамилии «Гергиев».
6 Дзирасга – река в горах Дигории – западной Осетии.
7 Царцу – подземный мир эпоса, место обитания злых духов.
8 Амран – Прометей осетинского эпоса.
