ИСТОРИЯ ОДНОГО ИНТЕРВЬЮ
Время – полчаса до полуночи. Много дождя. Много народу.
28 мая. Город Нальчик. Пансионат «Грушевая Роща».
Наспех достаю из сумки диктофон, стараясь не потерять из виду
Тимура Кибирова. Он подписал мне свою книгу и согласился дать
интервью. Книга серо-серебристая, в мягкой шершавой обложке.
Большими золотыми буквами по краю: ПОЭТ.
В середине: Тимур Кибиров.
Чуть ниже: В честь присуждения Российской национальной премии
«Поэт».
Он курит под дождем на улице и с кем-то разговаривает. Он
вообще очень много курит.
Два дня назад здесь открылось Совещание молодых писателей
республик Северного Кавказа. Теперь – закрытие. Все заседания
– допоздна, пытались в эти три дня уложиться.
Лавируя между людьми, обрывками диалогов и вспышками
фотоаппаратов, выбегаю к Кибирову под дождь.
Закрытие началось с его творческого вечера. Долго читал
стихи. Долго – потому что просили. И еще просили. А потом
просили еще. Скоро полночь. Очень устал. Наступаю на горло
совести и включаю диктофон.
Времени мало, хочется о важном, кругом суета и дождь.
Кибиров придерживает дверь (люди выходят из зала). Так и
стоим в дверях.
Близоруко щурится. Пахнет сигаретами. Говорит полно, искренне
и с многоточиями. Много улыбается.
Этим вечером критик Наталья Борисовна Иванова говорила о том,
что вакансия поэта опасна. Говорила – не писать, если можем
не писать. Прошу Кибирова прокомментировать.
О вечном детстве и трагичности
Кибиров: Вы знаете, я не хотел даже отвлекать,
затягивать… Гораздо более важных слов было сказано. В
принципе, я не согласен с этим. Не стоит преувеличивать
романтическую трагичность фигуры поэта.. Мы знаем, очень
много трагических судеб. Но это ведь не всегда.. Афанасий Фет
спокойно себе до старости дожил, ни на какой дуэли не был
убит… Тютчев тоже… (Появляется Наталья Борисовна Иванова).
Я с Вами полемизирую, Наташа.
Иванова: А… Не пишите… если можете не писать – не
пишите…
Кибиров: Самое главное не надо забывать о том, что это
такая радость… Писать стихи – это радость. Даже если не
радость для читателя, то для самого поэта – это радость.
Иванова: Тем более для графомана…
Кибиров: Это не важно. Поэтому преувеличивать трагизм
– к этому очень склонны особенно поэты.
Иванова: Тимур. Я каждый день читаю массу стихов и
думаю – зачем они все пишут???
Кибиров: Очевидно я читаю чуть меньше стихов, чем вы…
Иванова: Еще бы – вы их пишете! (Смеются).
Кибиров: Поэтому есть склонность преувеличивать
трагизм этого занятия… Особенно поэты любят из себя корчить
трагических героев.. Но не нам, не в нашей стране, где шагни
2 шага в сторону и встретишь настоящую трагедию – настоящую,
не шуточную, не придуманную, – здесь говорить об особом
трагизме судьбы поэта – не годится.
Особенно если более-менее удается что-то – это счастье, это
радость, продленное детство. Что делает поэт? Он продолжает
играть. Как дети играют, так вот поэт. Это продленное
детство, продленное счастье, что он играет со смыслами,
играет со словами, познает мир… То есть продлевает то самое
блаженное состояние, которое каждый человек испытывает до
семи лет. Поэту, если ему повезет, удается до старости
прожить в этом состоянии. Поэтому скорее другие должны
завидовать поэту.
Об отсутствии центра и о том, что 20 лет назад поэты могли собрать стадионы. А сейчас не могут
Кибиров: Более того, я думаю, что никогда уже никакого
центра не будет. Будет огромное количество совершенно
разных… И вот тут вы обратили внимание, насколько все
разные, насколько это не сводимо к мэйн- стриму, как говорят.
Это на самом деле очень сложно и трудно – и для поэта и для
читателя разобраться… Но это нормально – мир сложен.
Способов его описания огромное количество. И так должно быть
– чем больше будет разнообразных поэтов… Конечно, в глубине
души каждый поэт – и молодой, и пожилой – конечно мечтает о
том, чтобы его слушали тысячи и внимали благоговейно каждому
его слову, но этого уже не будет. И я даже не могу сказать,
что к сожалению. Это была некоторая ненормальность советской
жизни – когда минимальная правда так была дорога, что люди
готовы были собираться на стадионы, чтобы услышать хоть что-
то живое. Сейчас этого, слава Богу, нет. Но сейчас открылось
нам столько – читать не перечитать. Поэтому для современного
поэта, когда собирается 25 зрителей… а уж если 100 – это
совсем счастье. Особенно, если они не ругаются, а внимательно
слушают. Это нормально, это всюду, в Европе это давным-давно
так.
О «поэзии на все времена»
Кибиров: Скажите, пожалуйста, вы давно Гомера
перечитывали?
(Я его не перечитывала).
Кибиров: Вот. И ваши дети вряд ли будут перечитывать.
Хотя у нас нет никаких сомнений в том, что это – гениальный
поэт. Может быть, даже самый главный в истории литературы.
Нет поэзии «на все времена». Нет, к сожалению. Поэзия, как и
все остальное, имеет свой срок.
Моя дочка более или менее интеллигентная девочка, но я не
смог ее заставить прочитать Илиаду или Одиссею. Я пытался, но
потом понял – нет. Какие-нибудь пересказы, может быть… Дай
Бог, чтобы она знала Пушкина. А через 200 лет может и Пушкин
окажется в этой ситуации, ну, не знаю. «Поэзии на все
времена» – нет – культура и знания. Я думаю, очень важная
функция современной поэзии – не только выражать себя и свое
время, но и каким-то образом, контрабандой протаскивать всю
предыдущую культуру, чтобы это не замерло, не стало
абсолютной музейностью. Чтобы Пушкин и Гомер присутствовали.
Это важно, дай Бог, чтобы у нас получилось.
О фатализме
Кибиров: Мог ли я не стать поэтом?.. Я не знаю…
Фатализма нет, я не люблю фатализм. Более того, скажу честно
– конечно мог бы. Если бы я родился в другой семье, где не
читали бы книги, если бы мой папа не читал мне Лермонтова и
Расула Гамзатова, я мог просто не узнать, что такое стихи.
Возможно, меня бы одолевали какие-то лирические переживания,
но я просто бы не знал, с чем это связано и во что это должно
вылиться. Конечно, может родиться гениальный ребенок, но если
он не будет знать, что такое литература, он не станет
писателем.
Просто о поэзии
Кибиров: Есть несколько определений, они все далеки от
истины. От Жуковского «поэзия есть Бог в святых мечтах
земли», Кольридж говорил, что это лучшие слова в лучшем
прядке. Самое точное, на мой взгляд – это Роберт Фрост,
который сказал «Поэзия это то, что не переводимо».
О сигаретах
Кибиров: Я вынужден. Это плохая привычка. Не уверен,
что это кому-то интересно. (Смеется).
Напутствие молодым
Кибиров: Я не люблю пафос… Но… Быть честными. То
есть… Не врать. В угоду тем или иным, власти, моде, желанию
быть или не быть популярным, желанию быть элитарным. Просто
делать то, что вам в данный момент, и говорить так, как вам в
данный момент кажется правильным, красивым и нравственным.
Боюсь, что это общие слова, но я так думаю.
Половина вопросов остается не озвученной. В голове
beprrq строчки его стихов. Подумала, что вопросы не
обязательно перекладывать на бумагу.
Благодарю. Улыбается. Отвечает: «Не за что». Единственная
неправда за всю беседу.
