РАССКАЗЫ
КАШЕЛЬ
«Поехали по маршрутной!» – кричит мне кто-то, когда я подхожу к вокзалу. Я останавливаюсь и смотрю в сторону, откуда прозвучал голос. Парень, похожий на борца, в белой футболке, заправленной в черные треники, стоит, опираясь на открытую дверь своей машины.
Если вы не знаете, «поехать по маршрутной» означает, что владелец автомобиля, собираясь из одного населенного пункта в другой, берет с собой пассажиров за такую же плату, как и в маршрутном такси.
Я решаю, что сидеть в его потрепанной ладе все же лучше, чем в тарахтящем микроавтобусе, и соглашаюсь поехать с ним. Подходя к машине, замечаю, что в ней никого нет.
– Ну и как скоро ты найдешь других? – спрашиваю я.
– Очень скоро. А ты торопишься?
Я мотаю головой и сажусь на переднее сиденье. Недавно я прочел в Интернете, что пассажиры переднего сиденья погибают в 7 раз чаще водителей и в 5 раз чаще пассажиров задних сидений.
http://sudmed-nsmu.narod.ru/metod/lectures/04.hthml
Я смотрю на приборную панель и вижу, что в ячейке для магнитолы ничего нет, кроме пары торчащих проводов. Превосходно! Легко представить, что за дерьмо слушает этот мудак. В раскрытую дверцу видны лишь живот и колени стоящего снаружи шофера. Я приподнимаюсь, чтобы посмотреть, не белые ли на нем носки. Так и есть – носки белые, а туфли черные. Что за ангел украл его магнитолу?
Через пару минут водила ловит второго парня и усаживает его на место за моей спиной. На парне темно-зеленая футболка, заправленная в красные треники. Он протягивает мне плату за проезд, я прибавляю к ней свою и кладу всю сумму у рычага передач.
Если вы не знаете, чаще всего передние пассажиры гибнут по вине задних. При столкновении непристегнутые задние пассажиры летят вперед и ломают передним шейные позвонки.
http://forum.wec.ru/lofiversion/index.php/t23905.html
Проходит еще пара минут, и на заднее сиденье садится третий пассажир. Он похож на одного из тех молодцов, которые сидят на корточках у углов многоэтажек. На нем красно-желтая футболка, заправленная в серые фланелевые штаны.
– Нам еще один нужен, – говорит водила, залезая в салон.
Через минуту еще один бежит к машине с другой стороны улицы. Он выглядит как ровесник третьего, на нем черная футболка (спасибо, что не заправленная) и темно-синие треники. Он небрит. Прежде, чем он успевает занять свое место, тот, что в красном, расплачивается за двоих.
– Ну здравствуй, – говорит он небритому, когда тот забирается внутрь.
– Блин… Руха!
Похоже, мы имеем дело со встречей старых приятелей. Будут трепаться всю дорогу. И я уже начинаю жалеть, что нет магнитолы.
Все двери захлопываются, мотор заводится, и мы трогаемся.
– Нет, нет, я уже передал за двоих – говорит Руха, когда небритый лезет в карман.
– Спасибо, – притворно-смущенно, но довольно отвечает тот.
– Блин, мне говорили Вадик здесь, но я не верил. Ты когда вернулся?
– Неделю, где-то, назад. Я с хаты первый день вышел. Запарился в дороге.
– Ты же на Севере служил, да?
В это время мы проезжаем военкомат – он находится между зданием районного суда и магазином стройматериалов. Я думаю о том, придется ли мне служить, когда закончится университетская отсрочка. Вспоминаю, как я проходил медосмотр в десятом классе. Небольшая комната. Мы, человек 30 школьников, раздетые до трусов, стоим в очереди на взвешивание. Доходит до меня. Я становлюсь на весы, и стрелка замирает на отметке 45. Смеющийся хор и чей-то голос: «Таких не берут в космонавты». Я стараюсь не дрожать и не думать о скальпеле, лежащем на столе вместе с ручками и карандашами. Медсестра говорит злобно: «А ну, заткнулись», – и они действительно затыкаются. Она смотрит мне в глаза, измеряя мой бицепс. В ее взгляде извинения, будто это она смеялась надо мной. «Не обращай на них внимания», – говорит она и улыбается. В этот момент мне хочется, чтобы все, кроме нас двоих, исчезли. Я думаю о нейтронной бомбе и перехожу в следующий кабинет.
Здоровенный усатый хирург осматривает мой позвоночник, затем просит спустить трусы. Я неохотно выполняю это, и он видит эрекцию. Неожиданная тяжелая пощечина чуть не сбивает меня с ног. Я отскакиваю назад и натягиваю трусы обратно. Хирург орет: «Ты охренел, пидор, мать твою!» Он надевает очки и записывает что-то в моей карточке: «У тебя сколиоз второй степени, но я написал, что ты здоров. Будешь в армии служить. Посмотришь, что там с тобой сделают. Проваливай». Я забираю карточку и убегаю в раздевалку…
– Два дня плацкартом, – говорит Вадик, когда мы выезжаем на трассу. – Я его все! Знаешь, как мы там бухали, – он говорит так громко, что резонируют его нос и зубы. Кажется, его череп сейчас так и треснет от этого звука.
– По-твоему, я так не ездил? Конечно, знаю. Проводницу ты там не?..
– Эти проводницы! Я его все, хуже мужиков бухают. Одна мне сама сказала: «Угости, мол, меня»… Блин, какое же слово она сказала? Забыл…
– Мартини, – подсказывает Руха. Шофер издает одобрительный смешок. Руха доволен удачной шуткой.
– О, скажешь тоже, – продолжает Вадик. – Выпивка! Вспомнил! Выпивкой, говорит, меня угости. А у меня ничего с собой. Блин, дембель, домой еду. Я тоже не растерялся, вышел в тамбур, а там пацаны какие-то сидят на корточках и бухают. И на полу у них неоткрытые бутылки. Водка, портвейн, пиво – до хрена всего. Я подошел, в охапку взял, сколько мог, и говорю им: «Не рыпайтесь, я это забираю». Блин, чмошники, мне слова никто не сказал. Ты представляешь? Один только подняться хотел, я ему: «Сиди сука», – и он обратно сел.
– Ты красавчик, – говорит Руха и хлопает Вадика по плечу.
– Ну и со всеми этими бутылками я через вагона три к этой бабе пошел. И когда пришел, то у ног ее все и поставил. Она охренела! Представь такое. Выпили мы, короче, я думал она меня перепьет. Ну и в купе проводников я ей засадил…
– Хахаха. Красавчик!
Редкое трепло. Он так и будет гадить всем в уши? С левой стороны дороги я вижу огромный щит: люди в борцовских одеждах и алая надпись «Спорт против СПИДА». Это как? – думаю я. Одноразовые боксерские перчатки? Тренировки вместо секса? Допинг как угодно, но не внутривенно?
– Магнитолы нет? Да? – спрашивает вдруг тип, сидящий за мной.
– Нет. Украли, – отвечает водитель.
– Жаль, а то у меня сборник новый, думал, в дороге послушаю. Там этот есть, который поет: «Под кайфом родился, под кайфом крестился».
– Под кайфом пошел воровать, – пропевает водитель, потом спрашивает: – А что там у тебя еще есть?
– На, посмотри, – парень протягивает ему коробку с диском.
– Горит косяк. По ресторанам, – в голосе водителя восторг. – Черные глаза. Красавица Фатима. Кто тебя создал такую… Отлично, где купил?
– Рядом с вокзалом, в ларьке.
Я думаю о том, кто мог стащить магнитолу. Скорее всего это был какой-нибудь наркоша, подыхающий без дозы, или мальчик-борец, которого наставил тренер. Нимбы гаснут над головами автомобильных воров, но я все еще благодарен. Мы проезжаем мимо плаката «Пьяный водитель – убийца номер один».
– А знаешь, кто там на год младше меня служил? – Вадик выдерживает паузу, чтобы дать возможность собеседнику признаться в том, что он не знает, о ком идет речь. – Артурик, сосед твой!
– Армян, что ли? – Руха и впрямь удивлен.
– Ага, он. Он и сейчас там. Упертый парень, я тебе скажу. Ему белье стирать дают, а он и не думает.
– А бить его не пробовали?
– Били. Знаешь как? Он в крови лежал, сознание терял. Потом все равно говорит: «Не буду я вам прислуживать. Что хотите со мной делайте».
Я пытаюсь вспомнить схему автокатастрофы, которую вчера смотрел в интернете. Что происходит с задними пассажирами при лобовом ударе на скорости 80 км/ч? Мой однокурсник (один из немногих, кто со мной общается) недавно спросил, что я буду делать, если окажусь в армии. «Проблемы начнутся в первый же день, – сказал он. – Представь, что тебе дали сапоги на пару размеров больше. Если станешь их носить, то натрешь ноги так, что просто ходить станет для тебя пыткой. А там еще строевая подготовка и все такое. Ты понимаешь, о чем я? Так вот, получив сапоги ты обнаруживаешь, что они тебе не подходят и что делаешь? К начальству обратишься? Фигня! Тебе скажут написать заявление и пообещают помочь. Но на деле на тебя просто положат. Скажи мне, каковы твои действия?» «Наверно, поменяюсь с кем-нибудь, кому дали слишком маленькие», – ответил я.
«Хорошо – продолжил однокурсник. – Допустим, что такого не нашлось. Но есть парень с таким же размером, как у тебя, только ему повезло, и он получил обувь которая ему как раз. Что ты сделаешь? Ты еще думаешь? Ответ должен возникать у тебя сам собой! Ты точно не выживешь в армии!»
Мы проезжаем так называемое святое место. Все задницы, кроме моей, отрываются от сидений и синхронно возвращаются обратно. Вам рассказать о святых местах? Неохота. Как-нибудь потом. Главное, что ближайшие пять минут все четверо будут гадать про себя, баптист ли я, или просто приезжий, и как я посмел забить на традицию привставать, проезжая куст, у которого когда-то каким-то уважаемым дядям однажды захотелось выпить.
Приближаясь к развилке, мы видим очередной плакат: треснувшая шкала тонометра и надпись: «Гипертония убивает – измерь давление вовремя. Не знаю, почему я перевожу взгляд на спидометр. Затем смотрю на тахометр и указатель уровня топлива. Я думаю над тем, какой из показателей ближе к моему давлению. Зачем-то пытаюсь сложить в уме все цифры. Когда я сжимаю ручку двери, то чувствую пульс в ладони и пальцах. Будто космический паразит, запертый в моем теле, хочет вылезти через руку. Отпускаю ручку и провожу ладонью по джинсам. Чувствую грубую ткань. Это успокаивает. Я смотрю на дорогу и пытаюсь не думать о приборах. Несколько секунд удары пульса ощущаются в коленях, потом проходят совсем. Я слышу, как Руха продолжает тему:
– А где я служил баб сколько хочешь было. А одна там плакала, когда я ей сказал что уезжаю. Влюбилась.
– А как не влюбиться, там же у них не мужики, а не знаю что, – замечает Вадик. – А у нас, короче, первый год мы вообще почти часть не покидали. А на второй год одурели и давай каждую неделю в поселок мотаться. Там кафе было, «Аэлита». И мы там, я его все, бухали на пропалую. Официантка там была, Машенька – такая она красивая была. Выламывалась много только, не давала пацанам нашим. И, короче, один кон мы сидим там (а нам уже 100 дней осталось до дембеля), короче, совсем крутые. Там, внутри, местных не было, они все дома бухали. И мы эту Машеньку доставать стали, ну так, по-доброму. Шутили так: тарелку специально уроним, чтоб разбилась, и говорим: «Ой, простите. Я нечаянно». Она осколки собирает. Потом вторую тарелку: «Ой простите! У нас снова упало». Ну она по ходу поняла, что мы это специально делаем и на третьей тарелке уже всклинилась. Тряпку в одного пацана нашего кинула. Блин, прямо в лицо, грязную тряпку. Он только встал, леща ей отвесить чтобы, а она, короче, упала на месте и трясется, зубы сжала, глаза запали. Эпилепсия у нее была.
– Да ну нах!
– А я тоже не растерялся. Подошел там, блузку расстегнул, чтоб дышать могла, голову в бок повернул, чтобы она слюнями не захлебнулась и держу ее.
– Надо бывает в рот что-нибудь засунуть, чтобы больной язык не откусил, – неожиданно пребивает сидящий за мной (он явно доволен тем, что выпендрился своими познаниями).
– Нет, – объясняет ему Вадик. – Это делают, если рот открытый. А у нее челюсти сжаты были. Пять минут так держал, потом припадок прошел. Она глаза открывает, дышит, но никакая. Встать не может, не говорит. Как под кайфом.
– Да, да, так бывает, – добавляет водитель (тоже со знанием дела).
– Да, совсем плохая. Наверно, не понимала где она, – рассказывает Вадик дальше. – Я ее тогда отнес в подсобку, там на диван уложил. «Не заходите, – говорю, – ей покой нужен». Дверь на шпингалет изнутри закрыл. Ну, короче, времени не теряю, юбку ей задрал, трусы снял и, короче, сами понимаете.
– А она понимала? – спрашивает Руха.
– Какой! Я же говорю, она даже не соображала. Потом, короче, я дверь открыл и пацана того позвал, в которого она тряпку кинула. И он ее тоже хорошенько. Я думал еще вторую палку кинуть, но там повариха начала хипиш поднимать, мол, что вы там забыли, убирайтесь, оставьте девушку в покое. И мы снялись оттуда.
Он горд собой, ждет одобрения, и он его получает: «Крассавчик». Я не пытаюсь оценивать историю на правдивость. Так или иначе водитель и другие пассажиры будут пересказывать ее, ставя себя на место главного героя. Почему головной мозг не обладает рвотной функцией?
На въезде в город висит плакат: «Туберкулез излечим». Кто-то пририсовал «не» в середине. Я притворно кашляю, когда мы проезжаем мимо. Водитель даже не смотрит на меня, но сегодня же он протрет спиртом все, чего я касался. Машина останавливается на первом светофоре. Дорогу пытается перейти девушка в черном платье. Волосы ее тоже черные – с одной красной прядью, на шее бархатный ошейник, густые тени вокруг глаз.
– Ну, – говорит тип сидящий за мной, – как ее из дома в таком виде выпустили? У нее что, родителей нет?
– Кундюлей ей некому дать, – отвечает водитель и сигналит, когда девушка проходит мимо машины. Сигнал еще противнее, чем его голос, но она не обращает внимания. Загорается зеленый свет, и мы снова едем. Руха добавляет свой комментарий: «Монашка, блин».
– Ей мужа надо. Чтоб вытер ей морду, одел нормально, в хату загнал и сказал: «Косынку надела и сиди там».
– Да кто на такой женится-то?
– Тоже верно.
Все высказались. Все замолчали. На мгновение становится очень тихо.
– А ты что скажешь? – обращается водитель ко мне. – Как тебе эта девка?
Я смотрю ему в глаза, потом оглядываюсь на заднее сиденье. Сидящие там ждут, что я скажу. Я делаю вдох, будто собираюсь что-то произнести, и снова начинаю кашлять. Кашляю ужасно, как могу, переигрываю, лаю как пес, чуть не выплевываю бронхи. Это продолжается около двух минут, и у них уже пропадает желание спрашивать меня о чем-либо.
Ближе к центру мы останавливаемся у очередного светофора. Я замечаю несколько мальчиков и девочек похожих на школьников, одетых в одинаковые белые майки, желтые жилеты и желто-белые кепки. Они подходят к остановившимся машинам и что-то просовывают в окна. Один паренек подбегает к нашей машине, протягивает водителю кнопочную шариковую ручку с прикрепленной запиской и перебегает к другой машине. Водитель читает записку: «Я инвалид по слуху. Купите у меня этот сувенир, сделанный моими руками, за 30 рублей». К машине подбегает девочка и водитель отдает ей ручку с запиской. Она убирает ее в карман на жилете и идет дальше. Красный, желтый, зеленый. Машины трогаются, и инвалиды по слуху запрыгивают обратно на тротуар. Я в растерянности. Пытаюсь представить, кому они сдают выручку за день. Парень, сидящий за мной, говорит:
– Останови за углом.
Водитель останавливает за указанным углом, и парень выходит. Дальше едем вчетвером. В центре Руха вдруг спрашивает:
– Вадик, а ты сейчас куда пойдешь?
– Я в МВД. Я на работу устраиваться иду.
– Метном будешь?
– Ага.
– По кайфу тебе. Надо бы мне тоже в ментовку устроиться.
Машина приезжает на вокзал. Я выскакиваю первым. Перехожу дорогу и оглядываюсь по сторонам. Вадик и Руха выползают из одной двери, жмут друг другу руки, хлопают по плечам и расходятся в разные стороны. Над киоском у вокзальной площади вистит белый щит с пурпурной надписью «Если вам тяжело, тревожно: телефон психологической помощи – круглосуточно, анонимно, бесплатно». Я думаю о том, кто из заметивших щит позвонит сегодня. За моей спиной туберкулезный диспансер. Слышно как скрипит и хлопает дверь на пружине, слышится чей-то настоящий кашель. Когда стою, я чувствую себя уязвимым, поэтому сажусь на бордюр и сгибаю ноги в коленях. Прямо передо мной останавливается трамвай. На нем изображены презерватив и мертвая девушка, глаза которой закрыты черным прямоугольником, под изображением подпись: «Любовь романтична, болезнь – нет».
ПОЛНЫЙ ПРИДУРОК
Я довольно быстро отвязался от дел и к середине дня был свободен. Шел холодный дождь, и идея просто гулять по городу казалась совсем глупой, а возвращаться домой так рано я не хотел. Ее дом был ближайшим от конторы местом с отоплением, чаем и человеческим голосом, откуда меня не стали бы гнать. Поэтому я подвернул штаны, раскрыл зонт и пошел по мокрому, похожему на черное зеркало тротуару. Пошел быть непрошеным гостем. Два квартала прямо, потом налево. Пятиэтажный корпус с аптекой на первом этаже. Первый подъезд, второй этаж. Старомодная, оббитая дерматином дверь.
– Господи, – сказала она, отворяя, – видела бы тебя моя мама.
– А что не так с твоей мамой?
– С моей мамой все в порядке. Просто она считает, что мужчина не должен ходить с зонтиком. Взять бы и отлупить тебя им!
И она называет это «все в порядке»?
– Знаю я эту хрень, – я прошел в прихожую, – потом вы скажете: мужчина не должен душиться, мужчина не должен носить перчатки, принимать лекарства и вытирать задницу.
– Ну, с задницей это уже перебор, – она закрыла дверь. – Но превращаться в изнеженного метросексуала тоже крайность.
Странное все-таки место Кавказ: стоит просто не подставляться под токсичные осадки, и тебя уже называют метросексуалом.
– Где ты видела метросексуала, который бреется раз в неделю?
– Ой, брось! Ты не бреешься, потому что боишься раздражения. Чай будешь?
– Ага.
Она отправилась на кухню. Здоровенная девушка в серой вязанной кофте, серой юбке до колен, черных колготках и белых шерстяных носках. Я прошел в комнату. Диван, кресло, стул, стол заваленный книгами, телевизор и плакаты итальянских футболистов на стене. Еще будильник и какая-то плюшевая тварь. Ну и кот под столом.
– Ты сядешь куда-нибудь? – она вошла с чашкой чая. – Или будешь стоять?
– Как скажешь, детка, – я взял чашку и сел на пол.
– Ты придурок, ты это знаешь? – она произнесла это каким-то дикторским тоном, без раздражения или заигрывания, просто как информацию. – Умный парень, но полный придурок, – она села на диван и подобрала ноги. – Как же давно я тебя не видела. Чем ты сейчас занимаешься?
– Сижу на полу.
– Эй, ты, давай, не шути. Я тебя о работе спрашиваю.
– Ну, я это самое, практикую юриспруденцию в одной конторе недалеко отсюда.
– Ну и как, тебе нравится?
– А мы, блин, все работаем, потому что нам нравится! – я попробовал отхлебнуть, чай оказался слишком горячим, я поднялся и поставил чашку на стол. – Слушай, ты мне лучше скажи, чей это номер. – Я достал из кармана мобильник, нашел нужное сообщение и показал ей.
– Не знаю. А что?
– Да так. Пишет одна девка. И кажется, это кто-то из наших общих знакомых.
– Почему ты так решил?
– А ты прочти.
Она поднесла мобильник ближе к глазам и, наморщив переносицу, прочла вслух: «Ты все еще девственник? Для парня в 22 это ненормально. Неужели в этом мире нет ни одной достойной твоего внимания?» Морщина на переносице исчезла, а на губах появилась улыбка.
– Вот! Уже телефонные хулиганки тебе об этом говорят. Это повод задуматься… – она обратилась ко мне по фамилии.
Метросесуал-девственник, как вам?
– Не об этом речь. То, что я девственник, знает только ваша компания. Так что ты точно знакома с этой хулиганкой. Может быть, это ты сама?
– Делать мне нечего, писать об этом. Брось ты эти подозрения. Звонить на этот номер не пробовал?
– Пробовал, она не поднимает.
– А почему ты так уверен, что это «она»?
– Я спрашивал. К тому же парни не знают о моей… – я остановился, выбирая нужное слово, – виргинальности.
– Оставь ты это расследование и послушай меня! – она вернула мне телефон. – С этой, как ты ее называешь, виргинальностью надо что-то делать, а то сдохнешь от спермотоксикоза.
– Так давай, детка, сделаем это прямо сейчас! – я начал расстегивать ширинку
– Хватит шутить, дуралей! Ты же знаешь, что этого не будет!
– Да, я это знаю, – сказал я голосом грустного клоуна и застегнул ширинку обратно.
– Ты полагаешь, я выдумываю? – продолжила она очень строго. – Была бы здесь моя сестра…
– Да! – вскрикнул я максимально дурашливым тоном. – Была бы здесь твоя сестра! Ха-ха!
– Заткнись! – она швырнула в меня диванную подушку. Подушка пролетела мимо и сбила мою чашку. Чай вылился на пол. Из-под стола с визгом выскочил кот и убежал из комнаты.
– Ну вот, я из-за тебя животное напугала.
– Животное она напугала, а то что меня без чая оставила, это ничего, – я поднял с пола оставшуюся целой чашку.
– Ты заслужил это. Ты меня разозлил. Как ты себя ведешь? Перестань скакать по комнате. Перестань держать руки у груди. Блин… – она снова обратилась ко мне по фамилии.
– Хорошо, – я сел в кресло, – что ты там говорила о своей сестре?
– Была бы она здесь, объяснила бы тебе как врач, что бывает с мужским организмом, когда в нем застаивается сперма.
– Ах! Ну с этим у меня проблем нет, я занимаюсь рукоделием по три раза в день.
– А это уже, – она понизила голос и произнесла по слогам, – пси-хи-чес-кое за-бо-ле-ва-ние. Тебе женщина нужна. И чем скорее, тем лучше. Иначе домастурбируешься до слабоумия.
– Слабоумие? Это тебе тоже сестра-врач сказала? Она закончила Сорбонну тринадцатого века?
– Ха-ха-ха! Знаешь, что бы с тобой сделали в тринадцатом веке?
– А знаешь, какое место в моих онанистических фантазиях занимаешь ты?
– Заткнись! – в меня полетела вторая подушка, на этот раз я ее поймал. – Еще раз скажешь что-нибудь в этом духе, по шее надаю.
Она продолжила, глядя то ли на свою руку, то ли в пол, пытаясь увернуться от моего взгляда:
– Так ты можешь объяснить мне, почему у тебя не было женщин? Или ты просто решил, что если похож на Иисуса, то должен жить, как он?
Метросексуал-девственник похожий на Иисуса!
– Ты же знаешь, что я не религиозен.
– Ну, а в чем тогда причина?
Я посмотрел на ее ключицы и надгрудную выемку, на ее шею, губы и румянец на щеках и сказал правду:
– Я не нравлюсь женщинам.
– Бред! Ты должен нравиться хоть кому-нибудь. Просто ты этого не замечаешь. Что, тебе даже глазки никто не строит?
– Ну, – продолжил я говорить правду, – на прошлой неделе я познакомился с одной девушкой. То есть не подошел на улице и познакомился…
– Я была уверена, что ты не подойдешь на улице и не познакомишься. Рассказывай дальше.
– Мы случайно оказались в одной компании, и нас представили общие знакомые. А на следующий день она мне позвонила. Кто-то дал ей мой номер.
– Так, это уже интересно, – она опустила ноги на пол и выпрямила спину, – и что ты?
– Поддерживал ее тупой треп где-то полчаса, потом попрощался.
– И все?! Ты не назначил ей встречу? Она что, уродина?
– Нет, она довольно ничего. Но встречу я не назначил. Позавчера она снова звонила и сказала, что болтать по телефону, конечно, приятно, но ей хотелось бы встретиться лично.
– Ну? – кажется, эта история ее по-настоящему заинтриговала.
– Я сказал ей, что сейчас у меня мало времени, работа, подготовка к экзаменам и все такое.
– Скажи мне, ты полный придурок? – в ее голосе появилась откровенная злоба. – На фига ты это сделал? Она больше не позвонит, ты это понимаешь? Позвони ей сам и скажи, что хочешь встретиться. Своди ее куда-нибудь, угости тортом и вином. На это у тебя уйдет не больше пятисот рублей. А потом вам останется только найти место, где переспать.
Она сказала это таким тоном, будто всю жизнь соблазняла девушек. Я хотел спросить, отдастся ли она сама за пятьсот рублей, но вместо этого произнес:
– А с чего ты взяла, что ей нужен от меня секс?
– Это же ясно как божий день. Девушка сама тебе на шею вешается, а ты тормозишь!
– Хорошо. Я подумаю над этим. Возможно я ей позвоню, – мне захотелось сменить тему, и я спросил, кивнув на груду книг: – Дипломную пишешь?
– Да. Уже почти закончила, – она замолчала, прикусив нижнюю губу. Молчание длилось около минуты, а потом она сказала. – Я за Андрея переживаю. Почти тот же диагноз, что у тебя. У него уже год не было женщины, с тех пор, как мы встречаемся.
– А какого дьявола вы не трахаетесь, если встречаетесь уже год?
– Не трахаемся и все тут. Я потерплю до свадьбы. А ему же плохо. Хоть бы в сауну сходил к проституткам.
– Ну и как тебе терпится? Я вижу, у тебя все стены мужиками завешены. Что ты делаешь с этими плакатами?
– Ты на что намекаешь, негодник?
– Я не намекаю. Я прямо спрашиваю: не рукоблудствуешь ли?
– Я не стану отвечать на этот вопрос, – она прикусила улыбку.
– Ладно. А когда у вас свадьба?
– Не знаю, не скоро еще. Что у моей семьи, что у его пока материальные проблемы. Мы не можем себе позволить играть свадьбу.
– А почему бы вам тогда просто не начать жить вместе?
– Ты что? Чтобы мой папа в больницу попал? Он и так с трудом принял тот факт, что Андрей не осетин.
– А ты так и будешь – Фатима Петрова? Забавно звучит.
Раздался сигнал смс. Не у меня. Фатима встала и взяла со стола свой мобильник.
– Как раз Андрей, – сказала она как-то радостно и устало, – грамотей, пишет: «Я почти пришОл».
– Самый подходящий жених для тебя как лингвиста, – прокомментировал я.
– Не язви. Сама маюсь. Он по жизни умный. Я все-таки дождусь этого великого дня, когда возьму его фамилию, а он возьмет меня.
– Крови-и-щи-то натечет… – кажется, она меня не слышала, замерев с мечтательным выражением лица. – Эй! Так он сюда идет?
– Да, сюда идет, – отмерла. – Кажется, я даже слышу его шаги.
Она удалилась в прихожую. На цыпочках подошла к двери и приложилась к глазку. Я прошел в дальний угол комнаты, снял рубашку через голову и стянул штаны оставшись в майке, трусах и носках. Взял сброшенные вещи в охапку и услышал звук шагов на лестничной площадке, затем звук открывающейся двери и голос Фатимы: «Ну, здравствуйте, господин Петров!»
– Привет, – ответил Андрей. – Скучала?
Они в обнимку вошли в комнату.
– О небо! Нас застукали! – закричал я, прикрывая пах рубашкой и свернутыми штанами. – Что мне делать?! Куда бежать?!
– Привет, как дела? – радушно произнес Андрей.
– Да, ничего, нормально, – ответил я, пожимая его руку.
– Все-таки, ты полный придурок, – заключила Фатима с улыбкой.
Я сел на кресло и начал одеваться обратно. Эти двое сели на диван, держась за руки.
– Ну все, – сказал я, застегнув последнюю пуговицу, – я пошел.
– Да, ладно, останься, – кажется, искренне предложил Андрей. – Расскажи что-нибудь. Давно тебя не видел.
– Ну, да. Я бы остался, но мне срочно нужно быть в конторе. Я и так уже уходил. Пока.
– Пока.
Они вдвоем проводили меня до двери.
– Отличная шутка с раздеванием, – сказал он
– Позвони этой девушке сегодня же, понял, – сказала она, подавая мне зонт.
Когда я уже стоял на остановке «эта девушка» позвонила сама. Она спросила, где я и чем занят. Я ответил, что не занят, но нахожусь в другом городе, так что встретиться мы не сможем. «Ну, нет, так нет», – сказала она и попрощалась.
КРАСКА
На улицах слишком много беременных. Слишком много непропорционально больших круглых животов с выпуклыми просвечивающими сквозь одежду пупками. Их можно не замечать, если целый день прятаться в квартире или офисе, но к моменту как ты пройдешь пешком пару кварталов, это начинает походить на нашествие. Они идут за продуктами и средствами гигиены, идут к врачу на консультацию или сдавать экзамены в университет. Одни идут с мужьями, другие сами по себе, третьи – в компании подруг, большинство из которых также беременны. Я еду в маршрутке. Из пятнадцати мест занято одиннадцать, из них семь – молодыми женщинами, из них, по крайней мере, три беременны. Я не могу судить наверняка, но у трех животы. Однако тот факт, что на ранней стадии беременность незаметна, заставляет меня смотреть с подозрением на каждую женщину репродуктивного возраста. Пялься в окно или разглядывай салон – одна беда. Я бы зажмурился, если б не боялся прозевать остановку.
Все началось, когда правительство решило, что мы вымираем, и взялось спасать ситуацию. Так появился закон «О стимуляции рождений». По этому закону каждая семья получала девяносто тысяч рублей за первого ребенка и двести десять тысяч за второго. Следующий бюджетный год был объявлен годом материнства. Как результат мы имеем полчище брюхатых этим летом. Это называется «демографическая политика». Она действует безотказно. СМИ беспрестанно трубят о новом законе, так что в один из вечеров молодая супружеская пара все-таки оказываются перед телевизором и получает самую важную новость. «Девяносто тысяч за первого ребенка, – произносит диктор, и супруг проливает пиво на диван, – и двести десять за второго», – супруга роняет утюг на пол. Но они делают вид, будто ничего не замечают. Без комментариев, без обсуждений. Нужно вытереть пятно с дивана, пока не въелось, и поднять утюг, пока не прожег палас. «А теперь переходим к другим
новостям».
Той же ночью супруг говорит «Дорогая, я хотел бы обойтись без контрацепции». «Да, – отвечает супруга, – я давно собираюсь тебе сказать… я хочу ребенка».
Благословен союз мужчины и женщины! Славься любовь созидающая!
Эта беда сказывается на бизнесе. Магазины одежды открывают отделы для беременных, универмаги заказывают больше детских колясок, а курсы будущих мам проводятся в каждом фитнес-центре.
Мы проезжаем мимо одного из магазинов с названием «Скоромама». Почему-то это слово ассоциируется у меня со скороваркой. Я прошу водителя остановить перед мостом и выхожу из маршрутки. Мы с Кристиной договорились встретиться здесь. Ее пока нет. На мосту вообще нет людей. То есть нет пешеходов, поэтому моя социофобия здесь немного утихает.
Процедура получения средств проста: в роддоме выписывают справку о рождении у таких-то супругов ребенка такого-то пола и такой-то массы (имени еще нет), эта справка предоставляется в отдел социального обеспечения, люди из отдела по своим каналам проверяют, правда это или нет, не поддельный ли документ и жизнеспособен ли ребенок. Если все в порядке, то через месяц можно получить средства на руки. Процедуру можно ускорить, отстегнув ответственному лицу определенный процент от суммы. Но об этом, естественно, ни слова в законе. «Поздравляем, папаша, у вас мальчик». «Отлично! А когда я получу справку?»
Конечно, всем понятно, что этим правом вряд ли воспользуются богачи.
Не трудно представить себе картину недалекого будущего, где рожденные в ГОД МАТЕРИНСТВА притесняются своими ровесниками, зачатыми хотя бы на месяц раньше. Все начинается в школе, где их дразнят девяностокусковыми детками и бьют в раздевалках. В ВУЗах им объявляют бойкоты и не приглашают на вечеринки. На работе их ждет предвзятое отношение начальства и невозможность карьерного роста. Кучка рожденных чуть раньше хулиганов может безнаказанно избивать любого из них на улице. «Ты не смеешь переходить мне дорогу, девяностокусковый ублюдок! Я дитя любви, а твои предки просто хотели срубить бабла! Ты всего лишь обналиченный чек, ты урод, недочеловек, ты понял?» Менты будут стоять в стороне и не вмешаются. Тот, что родился вовремя – на стороне агрессоров, а другой, девяностокусковый, не хочет себя выдавать.
Кристина сходит с маршрутки на другой стороне моста. На ней белая юбка и белая майка. Она ненавидит одеваться в белое чаще, чем на Новый год, но для сегодняшнего представления этот наряд в самый раз. Мы стали приятелями с тех пор, как я отказался от идеи быть ее парнем.
– Восемнадцать! По дороге сюда я насчитала их восемнадцать. Сколько у тебя?
– Я перестал считать на двадцати шести.
– Твою мать! У них отказали тормоза! Так где мы это сделаем?
– На проспекте Мира. Там достаточно людно и почти нет машин.
– Давай пойдем по параллельной улице и выйдем на середине.
Утром я принял полпачки тазепама для того, чтобы не облажаться во время представления. Но когда Кристина берет меня под руку, кажется, что я ступил в пропасть.
Мы обходим проспект Мира по параллельной улице и случайно натыкаемся на вывеску УЗИ.
– Интересно, – спрашивает Кристина, – только мне эта аббревиатура напоминает марку автомата?
– Я думал о том же самом, – отвечаю я и заглядываю в окно. Коридор полон беременных. Очередь. Я достаю из кармана сложенный лист с печатным текстом. Разворачиваю его и, намазав клеем, цепляю на дверь.
– Это еще что такое? – Кристина подходит ближе и читает: – «Внимание! Управление социального обеспечения сообщает, что закон «О стимуляции рождений» прекратил свое действие. Пособия будут выплачиваться только на детей, рожденных до отмены указанного закона»… Ни фига себе! Это правда?
– Нет. Но панику создаст. Представляю, как они в ужасе звонят мужьям, те звонят знакомым юристам, и все такое. Потом, конечно, успокаиваются. Но штука действует. У иной может и выкидыш случиться.
– У тебя есть еще такие объявления? Я бы у нас на работе повесила.
– Нет, это было последнее.
У Кристины звонит телефон. Когда она достает трубку из сумочки, я успеваю взглянуть на дисплей – это ее парень.
– Да… У тети я… Где-то через час… Ладно, хорошо… Пока, – она кладет трубку.
«СТАРАЙСЯ НЕ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ!» – говорю я себе.
– А почему ты не позвала его с нами? – произношу вслух. – Он бы мог пригодиться.
– Нет. Здесь ему делать нечего.
«НЕ АНАЛИЗИРУЙ ЭТО!»
Мы двигаемся дальше, пока не находим двор, в котором есть подвал с навесом над входом. Первая, решетчатая, дверь открыта. Ступеньки ведут вниз к запертой сплошной двери. Вполне подходит для того, чтобы спрятаться от посторонних на несколько минут. Кристина спускается на пару ступенек.
– Ты так и будешь смотреть? – говорит она, доставая из сумочки герметичный пакетик с красной краской. – Лучше сумку подержи.
Я беру сумку и отворачиваюсь. Через пару минут Кристина выходит.
– Куда ты его сунула?
– Ясно куда, в трусы. Главное, чтобы не лопнул раньше времени.
Мы пересекаем улицу и, минуя Русский Театр, выходим на проспект около универмага. Самое то. Полно разнообразной публики. Только вот из музыкального отдела звучит какое-то дерьмо, которое может заглушить реплики. Ну и черт с ним. Я тихо говорю своей сообщнице: «Начинай». Она делает еще несколько шагов и резко останавливается, схватившись за низ живота и изображая боль. Какой-то сопляк с бляхой D&G косится на нас.
– Что с тобой? – произношу я громко и отчетливо. Кристина издает стон и садится на тротуар. Я смотрю по сторонам, руки у меня и в самом деле дрожат. Многие пялятся, никто не останавливается. Кристина отшвыривает сумку и хватается за низ живота обеими руками, красное пятно проступает на ее юбке.
– О нет, только не это! – театрально кричу я.
– Друг, что с ней? – спрашивает парень в спортивном костюме и со сломанными ушами, подбегая к нам. За ним бредут еще трое таких же.
– О господи! Что за беда? – визжит толстая тетка с пластиковыми пакетами, останавливаясь возле нас. Продавщица из музыкального отдела выключает свое дерьмо и выходит на порог. Я вижу как она машет кому-то, находящемуся внутри, чтобы тот поскорее выходил.
– Что произошло? – спрашивает кто-то.
– Я ее муж, – бормочу я, – она беременна, это… это выкидыш!
Вокруг нас собирается толпа. Кристина всхлипывает.
– Нужно отвезти ее в больницу, – предлагает какой-то активист, – у кого-нибудь есть машина?
Какой-то настоящий муж уводит свою настоящую беременную жену подальше. Я слышу, как он говорит ей: «Не смотри туда».
– Бедняжка, – произносит профессорского вида старик.
– Пацаны, пацаны! – кличет юный быдляцкий голос.
Какие-то девочки с мороженным встают на цыпочки, чтобы заглянуть через плечи взрослых. Тут Кристина переходит к главному эпизоду. Она отрывает руки от юбки, вытягивает их перед собой и смотрит на свои измазанные краской ладони. На несколько секунд замирает. Потом с надрывом кричит: «ЭТО БЫЛИ ДЕВЯНОСТО КУСКОВ!» – вскакивает и бежит вдоль трамвайных путей. Я кричу: «Стой!» – потом подбираю ее сумку и бросаюсь вслед. Я настигаю ее за углом другой улицы. Мы останавливаемся и долго смеемся. Мы прыгаем в остановившийся рядом трамвай. В трамвае она старается прикрыть «кровавые пятна», но на нас все равно косятся. Мы проезжаем мимо универмага и видим нескольких зевак, все еще обсуждающих произошедшее. Продавщица из музыкального отдела стоит снаружи и кому-то рассказывает эту историю. Чей-то пес обнюхивает красное пятно на тротуаре. Я выхожу через квартал, Кристина едет дальше.
Ночью от Кристины приходит сообщение. «То, что мы делаем, ужасно».
Мне потребуется две таблетки люминала чтобы уснуть.
