Журнальный вариант
В 1826 году жители двух осетинских сел и нескольких хуторов, расположенных недалеко от Моздока, были зачислены в состав Терского казачьего войска. Эти села стали называться станицами Новоосетиновская и Черноярская, а воинская служба для многих жителей этих станиц стала не только традицией, но и соображением престижа, возможностью реализации врожденных способностей, способом самовыражения. Многие потомки казаков-осетин получали военное образование и связывали себя таким образом с армией. Отсюда большое количество офицеров и генералов – уроженцев этих станиц, служивших и воевавших как в царской, так и в белой армиях. Отсюда и широкое участие казаков – уроженцев этих станиц как в инициировании, так и в руководстве контрреволюционными мятежами, вспыхивавшими на Тереке в период гражданской войны. Отсюда и тот факт, что одним из последних войсковых атаманов Терского казачьего войска (уже в эмиграции) был генерал Агоев, осетин-казак (в годы гражданской войны командир дивизии в войсках генерала Врангеля), скончавшийся 21 апреля 1971 года в Стратфорде, штат Коннектикут, США.
Словом, о политических позициях большинства осетин-казаков в период потрясений 1917-1921 годов можно сказать совершенно определенно: флюгерами на политических ветрах они не были, и понятие «Единая-неделимая» для них, так же, как и для нашего героя, не было чем-то отвлеченным. Справедливости ради следует отметить, что служба в белой армии не являлась монополией лишь моздокских казаков-осетин. В 1918 году в докладах своему командованию представители белогвардейской администрации на местах, занимавшиеся формированием воинских подразделений, отмечали: «Карачаевцы, черкесы, адыги, осетины, кабардинцы без какого-либо принуждения, добровольно вступали в инородческие полки». В числе подразделений белой армии упоминаются: чеченская конная дивизия, кабардинская конная дивизия, осетинская конная дивизия, сводно-горская дивизия, в которую входили карачаевский конный полк, ингушская конная бригада, дагестанская бригада, кумыкский полк. В списке «инородческих» частей, не входивших в состав дивизии, были отмечены черкесский конный полк, отдельный дагестанский дивизион, осетинский дивизион. Все эти воинские части были национальными не по названию, а по составу, но командный состав этих частей был в значительной мере русским. Неоднозначно проявляли себя в боях эти части: наряду с успехами отмечались случаи дезертирства и даже массового ухода с позиций и возвращения в родные места. Однако большое количество северных осетин, кабардинцев и черкесов воевало в рядах белой армии и, вероятно, воевало неплохо, поскольку в 1919 году Терский общевойсковой казачий круг принял решение о приеме всех осетин и кабардинцев в состав Терского казачьего войска. Тогда же было вынесено решение о причислении к казачьему сословию и караногайцев (т.е. ногайцев – жителей Черной ногайской степи).
Советская власть, отменив все сословия, ограничила в гражданских правах всех представителей привилегированных прежде сословий, и в их число попали казаки, служившие ранее в рядах белой армии, и их дети. Таким образом, политические пристрастия отцов создали для детей казаков-осетин очень много проблем на их жизненном пути. Через мощные нагромождения ограничений и запретов приходилось пробиваться им к своим целям праведными и неправедными путями. Многие были вынуждены покидать родные места, ограничивая при этом, а нередко и полностью разрывая всякие связи с родными и близкими. Некоторым приходилось полностью скрывать или «приукрашивать» свои анкетные данные. Все это было.
ГЛАВА 1
Революционные события 1917 года привели к полному развалу российской армии, сражавшейся с переменным успехом на нескольких фронтах войны, которую участники «белого движения» называли Великой. Успешнее других действовали войска Кавказского фронта. В результате были оккупированы обширные территории Турции и Ирана, в 1,5 раза превышающие территорию нынешнего Закавказья. Поэтому весьма обидным, особенно для жителей Закавказья, выглядел развал кавказского фронта. ИЕЕЭХ! Если бы да кабы не революция. Имелись бы, вероятно, на сегодня Великия и Малыя Азербайджаны с не менее великими Армениями, Грузиями со всеми вытекающими отсюда последствиями. В Персии русские войска заняли обширные территории, населенные азербайджанцами. Их и сегодня насчитывается там свыше 20 миллионов, и идея объединения 7-миллионного Северного Азербайджана с их иранскими соплеменниками бродила и бродит в умах. В Турции же были заняты территории, бывшие где 5, а где и 10 и более веков тому назад частями когда-то существовавших различных армянских и грузинских царств. Это были территории, известные как турецкая Армения и Лазистан с городами Артвином, Ардаганом, а также несколько автономным от Лазистана Трапезундом (Трабзоном). Что ж, были территории, занятые российскими войсками, а вот без этих самых войск взяли и сплыли вместе с мечтами – надеждами на Великия и Малыя. Ну, ничего. По крайней мере, на сегодня удалось сэкономить эмоции закавказских политиков и обывателей, которые обязательно были бы выплеснуты. Во-первых, на яростные доказательства исконной принадлежности этих территорий их этносам, а потому неоспоримого исторического права на эти территории и, во-вторых, на гневные апелляции к международной общественности, к правозащитным и международным организациям с целью обличения и ограничения имперских устремлений России. Это обязательно бы случилось. Сегодняшний опыт государственного становления республик Закавказья, сопровождаемый постоянными поношениями России, тому свидетельство, но вот что весьма показательно: сегодня никто из пылких закавказских политиков (за исключением Армении) что-то не рискует заговаривать об исторических правах и предъявлять при этом территориальные претензии Турции и Ирану. Гораздо комфортнее предъявлять претензии (в том числе территориальные) благодушной России. Это и признак хорошего тона, и безопасное дело, не имеющее пока обратных связей. Однако же от столь невеселой констатации сегодняшней действительности следует обратиться к более далеким событиям. В связи с этим необходимо вспомнить, что в персидских провинциях Хорасан, Луристан, Курдистан, Гилян, Азербайджан, т.е. везде, где ранее находились русские войска, к началу 1918 года единственной воинской частью, сумевшей сохранить боеспособность, был отряд терских и кубанских казаков под командованием полковника Л.Ф. Бичерахова. Все другие части распались и, бросив фронт, устремились на родину. Отряд ранее входил в 1 кавалерийский корпус генерала Баратова, находившийся в Персии со второй половины 1915 года и прикрывавший по просьбе Великобритании фланг британских войск, действовавших в Месопотамии. А ведь корпус был укомплектован отборными и, казалось бы, сплоченными частями, имевшими опыт боевых действий как на Западном, так и на турецком фронтах. Во главе этих частей стояли опытные и храбрые офицеры. Многие из них приобретут затем известность и на фронтах гражданской войны. В их числе были полковник (затем генерал) Шкуро с его знаменитым, прославившимся на весь Западный фронт партизанским отрядом, генерал Павлов, генерал Мистулов, генерал Гревс, сотник (затем генерал) Фостиков. И, тем не менее, все их части рассыпались, не выдержав испытаний революционными событиями. Как говорится, не очень славный итог деятельности начальников I кавалерийского корпуса. Как оказалось, все их высокие качества не стали им защитой от расправ, творимых их вышедшими из повиновения подчиненными, и потому многие из них были вынуждены втайне покидать свои воинские части. Так, Шкуро пришлось не только переодеваться в гражданский, причем персидский костюм, но и красить волосы. Была, выходит, храбрость и храбрость. Храбрость, лихая бравада командира, проявление которой сопровождалось гибелью подчиненных и выражением демонстративного пренебрежения к факту их гибели. И храбрость, проявляемая командиром ради спасения жизни своих подчиненных, храбрость, сопряженная с огромным риском для его (командира) жизни.
Бичерахова за эту его исключительную, неоднократно проявляемую храбрость подчиненные не просто уважали. Уважение их выливалось в демонстрацию своеобразного обожания. В отряде было распространено подражание манере Бичерахова говорить, ходить с палкой, прихрамывая (последствия ранения, полученного в начале войны), подавать левую руку для приветствия. Отряд Бичерахова поэтому представлял собой как бы множество Бичераховых в миниатюре. Особенно подражание было распространено в офицерской среде, и его нельзя было объяснить низким культурным уровнем офицерства. Напротив, общекультурный уровень офицеров, служивших в бичераховском отряде и имевших в основном высокий образовательный ценз, был соответственно довольно высоким. Такое положение было характерным для многих российских кавалерийских полков. В России служба в кавалерии всегда была очень престижной, а это давало командованию возможность выбора. В кавалерию часто шли служить даже после окончания гражданских высших учебных заведений. Напомним, что генерал Врангель (Черный барон) пошел служить в кавалерию после окончания с отличием Петербургского горного института. Офицеры отряда, убежденные в том, что Бичерахов обладает несомненным дарованием в вопросах стратегии и тактики, несмотря на свою консервативность, готовы были признать любую власть настолько, насколько она будет признана Бичераховым. Авторитет Бичерахова был так высок, что офицеры считали, что Бичерахову под силу роль кавказского Наполеона. В отношениях с казаками офицерами был принят тон боевого товарищества, а отсюда и сдерживание эмоций, и снисходительность даже во время случающихся столкновений. Такие отношения стали результатом политики, насаждаемой Бичераховым, тем не менее, не гнушавшимся лично, по-отечески, лупить за проступки своих подчиненных, особенно своих соотечественников-осетин, воспринимавших наказания с его стороны без возмущения.
Солдаты отряда не интересовались политикой, а мудрость их командира не давала им возможности из различных неурядиц и трудностей военного быта делать политику. Тем не менее, в соответствии с требованиями времени, в отряде действовал отрядный солдатский комитет, но ведал он только хозяйственными делами (организация питания, заготовка фуража, организация стоянок и т.д.). В отличие от других таких же комитетов, он почти не вмешивался в вопросы управления отрядом. Такое положение было результатом политики командира, сумевшего завоевать доверие отряда, хотя при этом ему приходилось иногда поступаться самолюбием. Так, к отряду присоединилось несколько офицеров из распавшихся воинских частей. Некоторые из них были давними знакомыми Бичерахова. Солдатский комитет потребовал перевести офицеров без определенных занятий (получающих при этом высокие оклады) в положение рядовых, несогласных отчислить и, кроме того, удалить из отряда двух офицеров за грубое обращение с казаками. Бичерахов, скрепя сердце, выполнил эти требования, показав этим не только умение идти на компромисс, но и лишний раз укрепив в глазах казаков свой авторитет справедливого командира. В те смутные времена всеобщего разброда и анархии только вот такое редкое, можно сказать, феноменальное по своей исключительности признание превосходства и авторитета личности командира позволяло сохранить отряд как боеспособную воинскую единицу. Между тем, отряд, в отличие от других частей корпуса, в частности, партизанского отряда Шкуро (состоявшего из 2,5 казачьих сотен), переброшенного в полном составе с Западного фронта, был сформирован уже в Персии, в городе Харумабаде. В состав отряда вошли отобранные из нескольких полков казачьи полусотни, а также полусотня из полка пограничной стражи. Кроме того, в отряд были направлены 7 саперов-взрывников во главе с офицером. Поскольку отряд готовился к проведению спецопераций, то и отбор туда был довольно строгим, и по прошествии некоторого времени из отряда была выведена полусотня грузинского полка во главе с корнетом Амилахвари. Командующим корпусом генералом Баратовым были определены и поставлены отряду соответствующие задачи. Недобросовестные, мягко говоря, историки, однако же, утверждали, что «отряд состоял на службе у англичан, поскольку после развала Кавказского фронта Бичерахов, бывший в корпусе генерала Баратова, организовал партизанский отряд из охотников (т.е. добровольцев) и принял с ним участие в составе английской армии в боях в Месопотамии и Северной Персии. Затем был направлен англичанами в Баку». Очень многие утверждения, касающиеся Бичерахова, опубликованные в солидных, казалось бы, источниках (приведенное выше взято из журнала «Октябрь» за 1992 год), придется в дальнейшем опровергать как полностью не соответствующие действительности или же отмеченные передергиванием фактов.
Отрядная форма организации воинских подразделений, входивших в корпус, была определена спецификой кавказского и персидского театров военных действий. Там не было сплошной линии фронта, а боевые действия велись как в горной местности, так и в пустыне, и нередко то, что считалось тылом, становилось полем сражения, поэтому отрядам приходилось действовать автономно, полагаясь на собственную инициативу и силу. Поэтому состав отряда формировался так, чтобы он имел все возможности вести самостоятельные действия в отрыве от главных сил довольно продолжительное время. Отряд превышал численность обычного казачьего полка (1000 казаков плюс 30 офицеров, врачей, военных чиновников). Кроме того, в отличие от обычных казачьих полков в отряд была включена пулеметная команда, а также артиллерий-ская батарея. Не только военная, но и политическая обстановка в районе действий корпуса была довольно сложной. В регионе, наряду с некоторыми частями шахских войск, прорусски настроенных, подготовленных русскими инструкторами, действовали части регулярной турецкой армии, отряды турецкой кавалерии, состоявшей в основном из воинственных курдов, отряды, принадлежащие местным ханам и главам племен, периодически менявшим свою ориентацию в зависимости от складывающихся обстоятельств. Так, например, на севере Персии от Арарата до Ленкорани простирались земли воинственных кочевников-курдов (шахсевен), не признававших над собой никакой власти. Это были 45 племен, родственных между собой, но подчеркивающих свою независимость друг от друга. Наиболее воинственный предводитель одного из них, Мамед-кули-хан, производил постоянные набеги даже на села, расположенные невдалеке от резиденции персидского генерал-губернатора под Ардебилем. Все эти племена занимались контрабандой и грабежами, часто вступали в столкновение с пограничной стражей, как российской, так и персидской, доставляя немало хлопот как персидскому губернатору, так и командующему Ардебильским пограничным отрядом генералу Фидарову. Кроме того, в регионе находились и отряды персидского революционера Кучук-хана, отряд Низамус Солтанэ, оппозиционный шаху. Можно сказать, что регион был перманентно неспокойным, поэтому, начиная с 1907 года, по просьбе персидского шаха и согласно военному договору русские войска неоднократно входили на территорию Персии и принимали участие в военных действиях, ведущихся с мятежниками. Проведенными еще в 1912 году под командованием генерала Фидарова операциями удалось нейтрализовать и рассеять значительную часть отрядов курдов-шахсевен. Оставшиеся присягнули никогда впредь не поднимать оружия против России и не вторгаться в ее пределы, но с началом военных действий в 1914 году турецкие эмиссары стали напрягать свои усилия по вовлечению шахсевен в военные действия. Однако свежи еще были воспоминания о прошедших боях, да и генерал-лейтенант Фидаров (осетин, но не казак) оставался в регионе на своем посту. Местные жители, поминая в своих разговорах Фидарова, нередко добавляли «шайтан». За его неутомимость, его способность быть в курсе всего, что происходило в зоне действия отряда, в регионе. Совсем молодым он начал службу в персидской казачьей шахской дивизии. Там русские инструкторы-кавалеристы готовили персидских солдат и офицеров по программе подготовки казачьих полков. За многие годы службы в Персии Фидаров в совершенстве изучил не только персидский язык, но и некоторые местные его диалекты. Знание языка и нравов, да и внешность позволяли Фидарову, переодевшись в гражданский костюм, незаметно и неожиданно появляться во всех уголках вверенной ему территории. Только после перевода его на новое место (он был назначен командиром 1-ой туркестанской кавалерийской дивизии) ситуация в регионе стала меняться. Было отмечено, что некоторая часть шахсевен и талышей поддалась на уговоры турецких эмиссаров. Согласно же договору между Россией и Британией, за соблюдением которого англичане весьма ревностно следили, Персия была поделена на зоны английского и российского влияния. Для успешного функционирования в столь непростых условиях подразделений кавалерийского корпуса, введенного в Персию, необходимо было, чтобы во главе корпуса находился человек, знакомый со спецификой Востока, способный осуществлять как командные, так и представительские функции, что включало в себя поддержание отношений с шахским правительством, английским командованием, с главами племен, ханами и губернаторами провинций. Именно поэтому командующим корпусом был назначен генерал-лейтенант Баратов.
В грузинских источниках его представляли как потомка грузин-ских князей Бараташвили, окончившего до начала военной карьеры тифлисскую духовную семинарию, что, однако, не соответствовало действительности. Баратов – терский казак, уроженец Владикавказа, окончивший Владикавказское реальное училище, а затем и несколько военных учебных заведений, среди которых и Академия Генштаба. Что касается доводов об его княжеском происхождении, то тут следует сказать следующее. Все офицеры-грузины, служившие в царской армии, в том числе в казачьих частях, руководствуясь престижными соображениями, особо подчеркивали свою принадлежность к княжескому сословию, и поэтому записи в документах, касающихся их, звучали, например, следующим образом: войсковой старшина князь И.В. Яшвили 1-го Хоперского Ея Императорского Величества Великой Княгини Анастасии Михайловны полка. Очевидно, что сам Баратов не считал себя князем или даже грузином. Поэтому в его документах, в письменных или устных свидетельствах, связанных с ним, факт его принадлежности к княжескому сословию остался неотраженным. Хотя для него, жившего в империи, престижные соображения не могли стоять на последнем месте. В период гражданской войны Баратов был министром иностранных дел в сформированном при Деникине Южнорусском правительстве, а также его представителем при меньшевистском правительстве Грузии. В Тифлисе на него, по решению большевист-ской организации ее членами Элбакидзе и Лордкипанидзе, было осуществлено покушение. Покушение не было случайным. Оно стало как бы оценкой деятельности Баратова в Тифлисе и было предпринято в связи с тем, что в результате договоренности Баратова с грузинским правительством, оно (правительство) предложило предоставить в распоряжение Деникина 35-тысячный корпус, вполне подготовленный и снабженный всем необходимым для ведения боевых действий. «Но (как говорил Баратов) из моей миссии ничего не вышло, так как генерал Деникин от грузинской помощи отказался». В результате покушения погибли сопровождавшие генерала лица, а сам генерал был тяжело ранен, и у него была ампутирована нога. Ну, а в 1915 году введенный в Персию корпус под его началом действовал довольно успешно и сумел совместно с другими частями Кавказского фронта нанести несколько серьезных поражений турецким частям и, заняв при этом обширные территории, продвинуться на Запад. Помимо этого, действия корпуса позволили сорвать инициативы существовавших в Персии турецко-немецких агентур по возмущению независимых воинственных племен не только в Персии, но и Афганистане. В число превентивных акций входило создание генералом Баратовым специальных подразделений, занимающихся обезвреживанием немецко-турецких групп, пытающихся пробраться от Месопотамии и побережья Персидского залива через пустыни и горы к независимым племенам. Для этого в Северо-восточном Иране функционировал сводный отряд (отбор был произведен из 1-го и 2-го семиреченских казачьих полков) в составе 1000 человек при четырех орудиях. Отряд обезвреживал пытающиеся прорваться (в сторону Афганистана и Белуджистана) немецко-турецкие диверсионно-террористические группы. На Северо-Западе Ирана для обезвреживания различных шаек и диверсионных групп сначала создавались казачьи спецкоманды, а затем был сформирован отряд под командованием Бичерахова численностью 2000 человек.
Назначение Бичерахова командиром отряда явилось оценкой его более чем успешной деятельности по руководству различными соединениями, занимавшимися контртеррористической деятельностью. У этих, зачастую оперативно создаваемых соединений, было очень много работы. Ведь военные действия корпус вел в районах, населенных весьма воинственными племенами курдов и луров (и это помимо постоянно просачивающихся в тыл российских войск различных турецких шаек). Их отряды легко преодолевали линию фронта, а затем, уже действуя в тылу российских войск, наносили им большой урон. Для ликвидации этих отрядов, как уже было сказано, создавались специальные команды с особыми полномочиями для действия в тылу как российских, так и турецких войск. При необходимости эти команды или отдельные казачьи сотни соединялись под командованием Бичерахова. Например, таким крупным объединением, действовавшим в горах Керманшахского Курдистана, был Диалинский отряд. Тогда в состав отряда вошли элитные части русской армии: Георгиевская сотня 1-го Уманского полка во главе с есаулом Гамалием и партизанская сотня 3-й Кубанской дивизии во главе с ротмистром Воскресенским. После успешного выполнения задачи Диалинский отряд был расформирован. Перед вновь сформированным отрядом Бичерахова были поставлены весьма обширные задачи. Помимо уже упомянутых, добавились задачи недопущения прорыва на север отрядов, пытавшихся совместно с отрядами Низамус Солтанэ через Солтанабад осуществить набег на Тегеран и, кроме того, задача по проведению рейда через пустыню к Багдаду для соединения с англичанами. В то время у корпуса не было непосредственных контактов с англичанами, действовавшими в Месопотамии. Их разделяли обширные пустынные местности и горы. Англичане же все нападения на них арабских и турецких отрядов расценивали как следствие невыполнения российской стороной заключенных с ними, англичанами, соглашений по обеспечению безопасности их действий в Месопотамии. Поэтому россий-ским командованием было принято решение: для снятия английских претензий совершить рейд через пустыню и попутно разбить встретившиеся на пути отряды противника. После соединения с англичанами предусматривалось проведение совместных операций.
В советской литературе Месопотамский поход был описан земляком Бичерахова (одностаничником), участвовавшим в военных действиях на Кавказском фронте, писателем Хаджи-Муратом Мугуевым в его книге «Рейд на Тигр». Конечно же, политическая конъюнктура во времена написания книги не могла располагать к документальной точности. В жертву цензурным соображениям могли быть принесены многие факты, и к тому же командиром был назван не Бичерахов, а другой офицер. Все это так, но вместе с тем известно, что сотня Уманского казачьего полка под командованием есаула Гамалия в 1916 году с 26 апреля по 6 мая также совершила поход в Месопотамию. Поскольку задействованные при этом силы были небольшими (112 человек), то и результаты похода были в военном отношении весьма и весьма скромными. Впрочем, перед сотней не стояло серьезных военных задач. В отличие от бичераховского отряда, перед нею не ставились задачи уничтожения крупных вражеских подразделений. Наоборот, она должна была стремиться избегать столкновений. Выполнение задания имело в основном морально-политическое значение и как бы подчеркивало огромные физические возможности российского воинства, способного по горам, по пустыням, по турецким тылам, через территории, контролируемые недружественными кочевыми племенами, успешно совершать многоверстные рейды. Командир сотни и все казаки были удостоены наград, а вся сотня стала называться Георгиевской. Х-М. Мугуев не мог, конечно, не знать, что имел место поход в Месопотамию отряда Бичерахова численностью свыше 1500 человек, но, вероятно, во избежание неприятных последствий предпочел о нем напрямую ничего не говорить. Все повествование он свел к рассказу о действиях небольшого подразделения.
Итак, отряд Бичерахова успешно выполнил свои задачи. После нескольких боевых столкновений, закончившихся разгромом противника, он завершил поход и, выйдя к Тигру, остановился в районе городка Мендели. Нельзя не отметить успешные действия отряда против значительно превосходящих его по численности сил. Согласно разведданным, имевшимся в штабе корпуса, находившийся на пути отряда полк персидской жандармерии насчитывал 2500 человек, подготовленных немецкими инструкторами, а численность отрядов турецкой кавалерии составляла 3000 человек. При этом не учитывались отряды кочевников, подчинявшихся различным ханам. В Мендели Бичерахов впервые встретился с прибывшими туда английскими представителями. Это были прекрасно владевший русским языком полковник Клятербек, прибывший в сопровождении консула Кинена, и 20 солдат, среди которых выделялся бывший студент Московского университета Брей, выполнявший, естественно, и функции переводчика. Отряд после краткого отдыха принял участие совместно с англичанами в боях за турецкий город Шоропаны, не потеряв при этом в бою ни одного человека. Город был взят, но отряд понес потери еще до его занятия. Несколько десятков человек пострадало от кишечных заболеваний. Вода и в изобилии растущие в садах Месопотамии цитрусовые и финики стали основной причиной болезней. После взятия Шоропаны отряд был переброшен на правый фланг английских позиций в район Кизил Рабата и какое-то время принимал участие в боевых действиях, охраняя англичан от нападений арабских и турецких отрядов. Отряд принял участие в наступательных действиях англичан в Месопотамии, закончившихся разгромом турецких войск и взятием большого количества трофеев. Командующий армией союзников английский генерал Маршал высоко оценил действия отряда. Английским правительством Бичерахов и несколько его подчиненных за проведение операции были награждены британскими орденами.
Если поход на Тигр был признан успешным, то не менее успешным следует считать и возвращение Бичерахова из Месопотамии. Обратный путь проходил по другому маршруту, по гористой, населенной воинственными племенами местности. Кроме того, вместе с отрядом возвращались и все раненые и больные, которые лечились в английском госпитале и которых Бичерахов, после их жалоб на грубое обращение со стороны английского лечащего персонала, решил забрать с собой. Однако за время возвращения удалось избежать каких-либо значительных потерь и столкновений. Бичерахов продемонстрировал свое знание обычаев и традиций Востока и лично договаривался с главами племен, по территории которых должен был пройти отряд. При этом, конечно, договоренности после определенных ритуалов скреплялись, как было принято, соответствующими подарками. Все хорошо, что хорошо кончается, но надо ли говорить, что, лично выезжая на переговоры, Бичерахов очень сильно рисковал, ибо не все его партнеры по переговорам отличались приверженностью к цивилизованным отношениям и нередко рассматривали коварство в отношениях с гяурами как достоинство. Отряд, получивший в результате походов серьезную проверку, стал именно тем сплоченным и боеспособным подразделением, с которым Бичерахов вступил в 1918 год. Однако реальная обстановка поставила перед Бичераховым новые задачи. Для сохранения отряда недостаточно было уповать на прежние военные успехи, на отношения, сложившиеся в отряде и на высокий военный и моральный авторитет командира. Из-за развала государства армия лишилась как финансового, так и материального снабжения, а переход на самоснабжение был чреват, по мнению Бичерахова, резким падением дисциплины и развалом отряда. Отряд, как и весь корпус, получал жалование от англичан, а они переводили деньги на условиях дальнейшего перерасчета с российским правительством, но вот не стало правительства, и перестали поступать деньги от англичан. В поисках выхода из создавшегося положения Бичерахов выезжает в город Хамадан, где встречается с английским генералом Денствервилем. У генерала несколько сопровождающих, но нет никаких серьезных сил, необходимых для заполнения вакуума, образовавшегося в Персии после ухода России. Поэтому Денствервиль при первой же встрече с Бичераховым предлагает ему перейти вместе с отрядом к нему на службу. У Британской империи есть огромные средства и материальные возможности, но нет пока в регионе сил, способных реализовать ее интересы.
Однако Бичерахов предложения не принял, объяснив это тем, что отряд полон желания поскорее вернуться на родину, и даже перспектива получения больших денег не способна задержать их в Персии. На Северном Кавказе начинается передел и захват казачьих земель соседями-горцами, поэтому необходимо без каких-либо задержек отправиться на родину с тем, чтобы защитить свои земли и семьи. Кроме того, казакам было внушено, что возвращаться им в целях их же безопасности следует всем отрядом и с оружием в руках. Возвращение же поодиночке, даже и с карманами, полными фунтов и туманов, в условиях смуты слишком опасно для каждого из них.
Трижды в течение двух недель в городах Керманшах и Хамадан встречались Бичерахов с Денствервилем, прежде чем пришли к соглашению. Британская империя обеспечивает материальное и финансовое содержание отряда в обмен на обязательство Бичерахова обеспечить перемещение английской миссии из Хамадана в Энзели. Важным в этом соглашении было то, что англичане практически финансировали возвращение отряда на родину. Советскими и белыми историками это соглашение было названо как переход на английское содержание, т.е. представлено как проявление низости или измены. В связи с этим необходимо вспомнить следующее. Весь 1-й кавалерийский корпус с 1915 года пользовался в соответствии с соглашением, заключенным с английским правительством, английским финансовым довольствием или, попросту, находился на английском содержании. Вспомним, наконец, и то, что через порт Мурманск Россия получала для своего западного театра военных действий вооружение, боеприпасы, продовольствие из Англии, Америки, Франции. Но эти факты не расценивались ни тогда, ни позже как переход русской армии на английское или еще какое-нибудь содержание. Вероятно, потому, что помощь поступала от союзников в соответствии с заключенными соглашениями. Но ведь и Бичерахов заключил соглашение не с врагом, а с союзником по войне, всего лишь восстановив существовавшее ранее положение. Заключение же при этом соглашении по проведению английской миссии в Энзели, по мнению Бичерахова, было ничем иным, как продолжением войны с Турцией, но никак не изменой. Если же всерьез говорить об измене, то следовало бы уточнить, кому и каким обязательствам. Итак, Бичерахов, проведя переговоры с Денствервилем, добился весьма выгодных для отряда условий. Все казаки и офицеры стали получать высокие оклады. При этом, помня распространенное в России выражение «англичанка всегда подгадит», Бичерахов старался добиться и прочных гарантий выполнения соглашений. Однако предусмотреть все обстоятельства, возникающие при выполнении соглашений, Бичерахову не удалось.
Совершенно неясным оставался вопрос, каким путем добираться на родину, поскольку большим препятствием был Баку с его вооруженными формированиями и флотилией, и Бичерахов, проводя переговоры с англичанами, посылает в то же время своих эмиссаров в Решт, Энзели, Баку для переговоров с деятелями Бакин-ской коммуны и ее руководителем С.Г. Шаумяном. Установлена даже радиосвязь, однако переговоры идут тяжело. Шаумян колеблется, не зная, что ответить на просьбу Бичерахова пропустить отряд с оружием через Баку. По мнению Шаумяна и его коллег, поскольку действительные намерения отряда неизвестны, то может случиться так, что отряд станет как бы троянским конем для Бакинской коммуны. Шаумян сообщает о Бичерахове в Москву В.И. Ленину, а сам собирает сведения о нем и его отряде. Опрошенные характеризуют Бичерахова как отличного военного и политика, истинные намерения которого установить невозможно.
В то же время Бичерахов, понимая, что отряду предстоит нелегкий путь, пытается с помощью своей разведки решать задачи возвращения на родину с минимальными потерями. Повсеместно на пути перемещения отряда возникли из-за безвластия различные формирования, пытающиеся грабить всех проходящих и проезжающих. Из-за своей слабости они не представляли для отряда в целом серьезной опасности, однако при столкновениях с ними были возможны, а при неожиданных нападениях даже неизбежны пусть незначительные, но все же потери. Поэтому Бичерахов постоянно посылает в разведку свои подразделения для обнаружения скоплений и перемещений противника, для предотвращения засад. В отряде есть и разведгруппа, члены которой владеют персидским, арабским и турецким языками. Вместе с российскими военными в состав группы входили также курд и два лура. Возглавляет группу великолепно владеющий русским языком, находящийся на русской служб араб, есаул Альхави, работавший ранее в штабе корпуса начальником политической части и адъютантом генерала Баратова. Люди Альхави и он сам занимаются глубокой разведкой. Сфера их деятельности – не только Персия, вместе с Альхави они посещают Баку, Петровск и Красноводск как для выяснения складывающейся там обстановки, так и для проведения переговоров с представителями Бакинской коммуны.
Сведения, поступавшие от разведки, становились все более тревожными. После ухода из Персии российских частей в отряды Кучук-хана пришли немецкие и турецкие инструкторы. Глава вооруженных формирований Кучук-хан с давних пор был в оппозиции шахскому режиму. Совсем молодым он принял участие в персид-ской революции, подавленной шахскими войсками и казаками. После чего он со своими сторонниками скрывался в горах и джунглях субтропиков Прикаспия. Его сторонники, называемые в народе лесными братьями-джангалийцами, поклялись не стричь волос и не брить бород, пока Персия не будет свободна. Сдержать свои обещания им, однако, не удалось. Кучук-хан значительную часть времени находился в своей деревне, окруженной непроходимыми болотами, в долине Гилян под Рештом и оттуда постоянно нападал на шахские войска и шахскую администрацию. Начав когда-то свою деятельность как защитник обездоленных от помещичьего и чиновничьего произвола, он со временем превратился в обыкновенного грабителя, забывшего Робингудовские привычки делиться награбленной добычей с бедными. Его политическая платформа оценивалась по-разному, кто-то называл его персидским Махно, а кое-кто считал его промосковской фигурой, исповедовавшей самые вульгарные образцы марксизма. Для Кучук-хана явно не прошло бесследно общение с российскими революционерами, воевавшими вместе с ним против шахских войск в войсках руководителя иран-ской революции Саттар-хана. При этом они были задействованы в качестве инструкторов и даже руководителей артиллерии и, естественно, рядовых бойцов. Наиболее известным из всех воевавших в Иране российских революционеров был Серго Орджоникидзе. Кроме того, очень короткое время находился в Иране И.В. Сталин. Несмотря на то, что Кучук-хану неоднократно приходилось входить в вооруженные столкновения с российскими царскими войсками и скрываться от их преследований, Россия для него в большей степени ассоциировалась все же не с царем, а с теми, кто был вместе с ним во время боев с шахскими войсками и казаками. Это выражалось, например, в том, что главным врагом он везде и всюду называл Англию. Причем даже тогда, когда занимал территории, оставленные ранее русскими войсками, он все свои выступления обязательно сопровождал антианглийскими лозунгами.
Для более полной характеристики отношения Кучук-хана к России стоит вспомнить следующее. В 1920 году во время боев с шахскими войсками в плен попали 4 русских офицера, служивших в шахских войсках. Они были приговорены к смерти, необходимо было лишь распоряжение Кучук-хана. Однако он приказал отпустить их, заявив при этом, что «русские – наши гости, а Коран запрещает убивать гостей».
После получения известия о революции в России и об уходе российских войск с территории Персии, он выдвинул свои отряды к транспортной магистрали, проходящей по Северной Персии, заняв вдоль нее почти все населенные пункты, в том числе и крупные города Казвин и Решт, куда он перенес свою штаб-квартиру. После чего Кучук-хан устанавливает связи с закавказским сеймом и комиссариатом (высшими на то время органами в Закавказье) и сообщает, что будет передавать им задерживаемых его отрядами цар-ских генералов и офицеров, покидающих Персию. К тому времени в Персии почти не оставалось каких-либо российских войск, за исключением отряда Бичерахова. Кучук-хан стал для отряда главным препятствием на пути домой. Кроме того, к Бичерахову поступило сообщение о том, что турецкие войска начинают наступление с целью захвата Баку, и они станут для отряда еще одним и очень серьезным препятствием на пути. Поэтому Бичерахов, не дожидаясь ответа Шаумяна на свою просьбу, приступил к решительным действиям. Разгромив несколько отрядов Кучук-хана, он занял город Казвин и продолжил свое движение на север. Англичане вслед за отрядом перенесли в Казвин свою штаб-квартиру и попытались установить в городе свои порядки. В ответ там начались антибританские выступления. Англичане были вынуждены бежать из Казвина, и город вновь был занят сторонниками Кучук-хана, прятавшимися как в самом городе, так и в его окрестностях. Бичерахов остановил свое продвижение на север и направил в город часть казаков под командованием Зелимхана Салаева. Выступление сторонников Кучук-хана было быстро подавлено. Как удалось установить Салаеву, инициатором выступления был хозяин нескольких лавок и городской гостиницы, успевший скрыться. Поэтому Салаев арестовал всех родственников хозяина, состоявших в персонале гостиницы и лавок, и предупредил, что если в ближайшее время будут совершены какие-либо нападения на город и в самом городе будут происходить какие-либо волнения, задержанные в соответствии с законами военного времени будут строго наказаны. Предупреждение сыграло свою роль.
Сам факт остановки наступления на север, необходимости дробления сил, выделения их в качестве гарнизонов для занимаемых населенных пунктов был неприятным сюрпризом для Бичерахова. Он считал, что согласно договоренностям должен был провести английскую миссию в Решт и Энзели. Все остальное, связанное с обустройством и освоением освобожденных Бичераховым от отрядов Кучук-хана территорий, является делом самих англичан. Однако англичане поставили Бичерахова перед фактом: у них недостаточно сил для освоения территорий. Если Бичерахов будет настаивать на том, что освоение территорий – это только их дело, то они не смогут выполнить пункты соглашения по снабжению отряда, поскольку не в состоянии обеспечить перемещение грузов из-за нападений на магистраль. Подобно русской эксплуатационной дорожной службе, англичане собирались на транспортной магистрали устраивать этапные дорожные посты. В обязанности этих постов должно было входить патрулирование и охрана телеграфных и дорожных линий, хранение фуража, горючего, продовольствия, организации дневок или ночевок проезжающих. Бичерахов, огорченный снижением темпов передвижения отряда и тем, что не смог предусмотреть в своих соглашениях всех изменений обстановки, вынужден был согласиться с англичанами. Кроме того, его отряд уже оценил преимущества четкой организации английского снабжения. Четкость обеспечивали прикомандированные к отряду четыре британских офицера, занимающиеся соответственно финансовым обеспечением, снабжением, организацией связи и общим руководством. Отряду были приданы два британских грузовика, броневики, два аэроплана, английский эскадрон 14-го Королевского гусарского полка.
Однако вскоре Бичерахову пришлось столкнуться с оборотной стороной материально-технического благополучия, а именно с последствиями раздробленности сил отряда, ведущего на обширной территории операции по охране магистрали, преследованию и ликвидации отдельных групп, нападавших на магистраль. В районе города Менджили, на дороге между Казвином и Рештом летчики обнаружили сосредоточение сил Кучук-хана как в самом Менджили, так и в его окрестностях. Разведгруппа обнаружила сильный заслон у моста через реку Сефид-руд, которая, прорезав отвесную стену хребта Эльбурс, образовала узкое ущелье. Согласно преданиям, именно по этой реке проник в Персию Степан Разин на своих знаменитых челнах. Мост через реку был единственным путем из Казвина в Решт. После того, как об этом было доложено Бичерахову, он понял, что необходимо принимать срочные меры, но под рукой, кроме штабных офицеров и нескольких человек охраны, не оказалось никого. Поэтому Бичерахов, взяв с собой английских офицеров, находившихся в штабе, поскакал к мосту, чтобы лично разобраться в обстановке. Перед мостом были вырыты окопы, а на утесе у моста расположились пулеметные точки. Место, выбранное для обороны скорее всего немецким инструктором, было, по единодушному мнению сопровождавших Бичерахова, исключительно удачным для обороняющихся. По их мнению, здесь одна рота стойких солдат способна была задержать не то что отряд, а целую армию, и поэтому было необходимо, оставив сильный заслон в районе моста, обойти злосчастное место. Однако обход – это увеличение маршрута на несколько сот километров и, соответственно, задержка отряда в пути. И Бичерахов, ни слова не говоря, соскочил с коня и отправился, хромая и опираясь на палку, по направлению к мосту. Бросившихся за ним казаков он остановил решительным осетинским «Ацит» (Брысь!), тут же подкрепленным категоричным русским: «Брысь на место! Не подходить, пока я не позову». Безоружный хромой человек шел в сторону утеса и, казалось, совершенно не думал о подстерегающих его опасностях. Находящиеся на утесе не стали стрелять в него. Подойдя к пулеметчикам, он остановился, достал платок, вытер лоб и обратился на фарси к начальнику пикета: «Кто вы такие и что вы здесь делаете?» Растерявшийся начальник пикета, признав в Бичерахове важного господина, почтительно ответил: «Ага, мы поставлены, чтобы охранять мост и никого не пропускать». «Что! Никого не пропускать? Убирайтесь вон отсюда!» – закричал Бичерахов, размахивая палкой. И гнев, и палка важного господина оказались действенным оружием. Защитники утеса бросили пулеметы и покинули позицию. Казаки, увидев сигнал Бичерахова, через несколько минут оказались на утесе. «Поверните пулеметы и откройте огонь по мосту», – приказал Бичерахов. Защитники моста на противоположной стороне, оказавшись под огнем пулеметов и увидев мчавшихся в их сторону казаков, бросились бежать. Казаки, зарубив нескольких пытавшихся сопротивляться, намеревались вслед за отступавшими ворваться в Менджили, но были остановлены Бичераховым и возвращены обратно в район моста, где и принялись закрепляться и дожидаться подхода основных сил отряда. Так была взята ключевая позиция в обороне, с помощью которой немецкие инструкторы собирались задержать продвижение казаков и англичан.
Пройдет 27 лет, и похожий подвиг совершит соотечественник Бичерахова генерал Плиев, командовавший во время военных действий на Дальнем Востоке в 1945 году конно-механизированной группой войск. Его войска, измученные преодолением пышущей летним жаром пустыни Гоби и отрогов Хинганского хребта, бросили большую часть техники из-за отсутствия бензина. При этом весь оставшийся бензин был слит по распоряжению Плиева в машины передового отряда. Небольшими группами они выходили к позициям укрепившихся японцев, не ожидавших столь быстрого форсирования пустыни противником. Небольшие передовые отряды, лишенные снабжения, вряд ли смогли бы сломить сопротивление обороняющихся. Втягивание же в длительные бои из-за огромных трудностей, связанных с организацией снабжения через пустыню, было крайне нежелательным, поскольку наряду с большими потерями привело бы к затягиванию времени всей операции. Плиев, который постоянно находился в передовом отряде, а не в штабе группы, понял, что только неожиданными действиями можно решить стоящую перед ним задачу, избежав потерь. Поэтому он с несколькими сопровождающими совершает отчаянный и дерзкий шаг. Он пересекает японские позиции и, въехав прямо в штаб японской дивизии, требует ее капитуляции. При этом он решительно заявляет окружившим его японцам, что перед ними генерал Плиев. Заявление это он делал, ничего не зная о степени информированности японцев, о сложившемся на фронте положении, понимая, что перед ним не рядовые армейские, а штабные, достаточно эрудированные офицеры, среди которых могли находиться и уцелевшие участники ранее разбитых японских разведгрупп из числа отслеживавших его перемещение через пустыню. Но, презрев все опасности, он сделал то, на что решился бы далеко не каждый. Что же заставляло признанного военачальника подвергать себя в самом конце войны такому огромному риску? Не то же ли самое, что его соотечественника Бичерахова? На одном из орденов, которые имам Шамиль вручал своим мюридам, была надпись: «Храбрый не знает сомнений». Да, «безумству храбрых поем мы песню», а потому правительство СССР действия Плиева оценило еще одной Золотой звездой героя. Подвиг же Бичерахова, спасшего жизни тысячи своих казаков и англичан, был отмечен только англичанами.
Два военачальника в разных исторических, да и географических обстоятельствах одинаково рисковали своими жизнями ради жизней своих подчиненных. Не хотелось бы заниматься обобщениями и говорить об этом факте как о знаковом явлении, а может быть, все же стоит? Для того, чтобы сама постановка вопроса не выглядела бы какой-то игрой. Для того, чтобы отрешиться от исторического беспамятства. Наконец, для того, чтобы в свете решения правительства Российской Федерации, объявившего 7 ноября днем всеобщего примирения, вспомнить тех соотечественников Бичерахова и Плиева, кого пребывание в рядах белой армии не лишило способности к самопожертвованию, не лишило высоких личностных качеств, таких, как смелость, отвага, храбрость, мужество и доблесть. Время сохранило немало свидетельств о делах этих отчаянных белых вояк, а имя одного из них упоминалось особенно часто.
«Бешеный осетин», «сухорукий осетин», «черт в красных штанах». Девятнадцать ранений в боях и девятнадцать возвращений в строй. Из-за одного ранения начала сохнуть правая рука, которой он не мог уже писать. Кисть была прострелена, фаланги пальцев раздроблены и не сгибались. Действовал только большой палец руки. Но даже это обстоятельство не могло остановить его, полковника, затем генерала, командира соответственно полка, дивизии, корпуса, конной группы от личного участия в рукопашных схватках, особенно в критические моменты боя. Осколок снаряда сразил 33-летнего генерал-лейтенанта белой армии Бабиева 30 сентября (13 октября) 1920 года на поле боя, после чего вверенные ему войска испытали настоящий шок. Непосредственный участник тех событий (в то время 14-летний юнкер) Борис Павлов в своей книге «Первые 14 лет» (М., 1997, С.141) писал: «Со смертью любимого командира у кубанцев пропала вера в собственные силы. Когда наступил момент решающей атаки, в атаку они не пошли». А вот и другое аналогичное, более авторитетное свидетельство: «со смертью любимого вождя умерла душа конницы, исчез ее порыв, пропала вера в собственные силы», «преемники его не смогли спасти положения». Так оценивал роль генерала Бабиева в решающих сражениях гражданской войны, в боях за Крым, главнокомандующий белой армией генерал Врангель, не пожалевший для Бабиева самых превосходных слов. «Бабиев был одним из наиболее блестящих кавалерийских генералов на юге России. Совершенно исключительного мужества и порыва, с редким кавалерийским чутьем, отличный джигит, обожаемый офицерами и казаками, он, командуя полком, бригадой, дивизией, неизменно одерживал победы. Его конные атаки всегда вносили смятение в ряды врага. За время великой войны и междоусобной брани, находясь постоянно в самых опасных местах, генерал Бабиев получил 19 ран, правая рука его была сведена, однако его не знающий удержи порыв остался прежним». «Славный витязь» – это уже из эпитафии (приказ по армии), также принадлежащей перу генерала Врангеля.
Остались в памяти не только дела «славного витязя», но и то, как он напутствовал своих подчиненных перед боем. «Каждый офицер, вступая в бой, должен быть на самой своей лучшей лошади и в самом лучшем костюме. В бой он должен вступать так, словно идет на парад. Так как это, может быть, будут последние минуты его жизни». «Всякий патриот и герой, идущий в атаку на безбожную сволочь, уже должен считать себя погибшим за Веру и Великую Россию». Столь колоритные напутствия, исходящие от человека, постоянно доказывавшего связь слова с делом, не оставались неуслышанными. Отсюда и ореол, создавшийся вокруг его личности: «душа конницы, ее порыв». Ушедшие в эмиграцию казаки увековечили память генерала, назвав два казачьих хутора во Франции и станицу Вейланд в США его именем. Не так уж часто бывшие подчиненные по собственной инициативе увековечивают память своих командиров таким образом.
Уместно, наверное, будет сказать еще об одном молодом генерале, встретившим смерть подобно Бабиеву, на поле боя, «во главе атакующей конницы», как писал о нем в своих мемуарах генерал Врангель. 12 августа 1920 года в Северной Таврии был убит командир 1-й кавалерийской дивизии генерал-майор К.К. Агоев, ранее командовавший терской казачьей дивизией, а еще ранее участник Lngdnjqjncn восстания. Другой генерал В.К. Агоев (брат вышеназванного), образцовый, по отзывам современников, командир, командовавший в 1920 году Терско-Астраханской кавалерийской дивизией до самой ее эвакуации из Крыма, дожив до глубокой старости, скончался в 1971 году в США. В числе эвакуировавшихся из Крыма генералов значился и Ф.А. Габаев. Кроме того, из числа генералов-осетин, воевавших в составе белой армии на Юге России, можно было бы вспомнить и генерала М.И. Хоранова, командовавшего крупными кавалерийскими соединениями.
Список лихих белых и не белых вояк можно было бы легко продолжить. Потому что людей воинских профессий до революции в Осетии всегда было больше (причем значительно больше), чем врачей, учителей, инженеров. И вот, если при формировании частей, которые было принято называть инородческими (т.е. национальными по составу), белое командование испытывало трудности с подбором для них национальных офицерских кадров, то при формировании осетинской дивизии таких трудностей не наблюдалось. Так, командирами всех 4 полков дивизии были полковники Гутиев, Гуцунаев, Хабаев, Беликов, в числе командиров других подразделений дивизии полковники Тхостов, Сабеев, Джагинов. Такое же положение было и с командирами меньшего ранга. Собственно, представителей осетинского офицерства можно было встретить в различных казачьих войсках и воинских частях. Упомянутый выше генерал-лейтенант Бабиев, так же, как и его отец, генерал-майор Бабиев, прослужили большую часть своей жизни в частях Кубанского казачьего войска. Продолжая тему Кубани, следует вспомнить и то, что вся белогвардейская печать Юга России назвала героем Кубани полковника Галаева, командовавшего партизанским отрядом. Его именем были названы конная сотня и батарея. Сотня им. Галаева и 1-я Кубанская добровольческая батарея им. Галаева. Галаев – еще один представитель казаков-осетин из станицы Новоосетиновская. Из числа осетин-станичников был и А.Г. Сабеев, офицер Забайкальского казачьего войска, ставший генералом белой армии, командиром Забайкальской казачьей дивизии. Следует напомнить об еще одном Бичерахове – офицере Уральского казачьего войска, командовавшем в 1919 году отрядом в составе белой Уральской армии.
Наиболее же показательной в плане участия осетинского офицерства (и отнюдь не только офицерства) в действиях различных национальных воинских подразделений была знаменитая Кавказ-ская туземная дивизия (состоящая из 4 полков: дагестанского, чеченского, татарского, ингушского), более известная в литературе как «дикая дивизия». В 1917 году она была преобразована в Туземный корпус, состоящий из двух дивизий. Одной из них командовал генерал-лейтенант Иосиф (Созрыко) Хоранов (осетин, но не казак). Однако самой громкой славой из числа служивших в «дикой дивизии» осетин пользовался ротмистр Кибиров. Прежде всего он был известен как ликвидатор самого знаменитого на Кавказе, неуловимого разбойника Зелимхана. На войне Кибиров в составе Ингуш-ского полка командовал сотней, составленной из прощенных российским правительством абреков, в том числе и возвращенных с каторги. Это были представители самых различных кавказских народов, в том числе и чеченцы, причем, как поговаривали, некоторые из них состояли в отдаленном родстве с Зелимханом. Громадного роста, обладавший огромной физической силой, Кибиров, как утверждают современники, командовал своей сотней, «по отечески» поучая провинившихся толстой палкой, с которой не расставался после ранения в ногу. Словом, это была личность, еще при жизни наделенная многими эпическими чертами.
В последнее время стало модой идеализировать царское и белое офицерство, но мне не хочется ей следовать. Действительно, многих офицеров из числа «инородцев-туземцев» можно было назвать людьми без страха, но вот назвать их людьми еще и без упрека, то бишь причислить их всех к рыцарям, стало бы большим преувеличением, хотя многие из них были людьми со своим кодексом чести. Весьма показательный факт – лишь считанные единицы из нескольких тысяч царских и белых офицеров «инородцев-туземцев», присягнувших когда-то царю, пошли служить в Красную Армию. Ну, а что касается утверждения о том, что большинство этих офицеров были смелыми людьми, то тут надо сказать следующее: единственным способом получения ими офицерского звания, продвижения по службе могло быть проявление ими храбрости в период боевых действий или же лихости и усердия на занятиях по джигитовке, рубке, конной езде, стрельбе и спортивных соревнованиях в период прохождения воинской службы или же учебы в военных училищах. Из-за этого им прощалось и не ахти какое знание руского языка, и невысокие успехи в изучении наук, и даже зачастую не самое лучшее в период учебы поведение. Кто-то становился офицером, сдав экзамены на офицерский чин экстерном, большинство же оканчивало военные училища по II разряду. По этому разряду выпускались за неуспехи в науках и плохое поведение. Это означало, что в условиях мирного времени их быстрое продвижение по службе было маловероятным. Все преимущества в продвижении были у окончивших училища по I разряду. Только участие в военных действиях способствовало их служебному росту. Те же Бабиев и Бичерахов оканчивали военные училища по II разряду и к началу военных действий были в небольших чинах. Лишь единицы из многих тысяч офицеров «инородцев-туземцев» окончили до революции Академию генерального штаба, в их числе были и казаки-осетины, одностаничник Бичерахова генерал Татонов, некоторое время бывший начальником штаба корпуса генерала Шкуро, и полковник Хутиев – уроженец станицы Черноярской.
Для того, чтобы слегка развеять одностороннее представление об осетинском офицерстве как только лишь о лихих рубаках и ревностных служаках, стоит вспомнить полковника Газалова. Его без натяжки можно отнести к армейской интеллигенции. Выпускник академии Генштаба, геодезист, окончивший также Высшие педагогические курсы военного ведомства, он преподавал математику и физику в кадетских корпусах, а с 1913 года в Пажеском корпусе и Петербургском технологическом институте. К армейской интеллигенции можно было бы отнести и генерала-инженера В.С. Хабалова, командовавшего в белой армии инженерной ротой. Можно было бы вспомнить и полковника корпуса военных топографов А.А. Мистулова, командовавшего топографической службой белой армии и руководившего при этом курсами по подготовке военных топографов. Была также категория офицеров-инородцев, почти не знавшая грамоты. Это были прапорщики горской милиции. Такое звание присваивалось воинам, неоднократно отличившимся в боевых действиях и награжденным за это орденами (вечная память моему прадеду А.И. Хетагурову). После окончания военных действий они все возвращались на родину. Но была (да и, пожалуй, есть) среди многих народов Северного Кавказа категория людей, для которых участие в военных действиях, происходящих в различных частях земного шара, превращалось в жизненную потребность. «Наемники», «солдаты удачи» и прочее нелестное нередко звучало в их адрес. От этого их (любителей военных приключений) не становилось меньше. Из них кто-то возвращался, чтобы вновь, уже на родине, принять участие в военных действиях. Как правило, из таких многое видавших воинов выходили хорошие младшие офицеры и командиры. Вот что, например, говорили документальные данные об одном уроженце Осетии, Гогосове, представленном в 1915 году к производству в хорунжие: «Участник войн и походов: в 1897 году – турецко-греческой, в 1898 году – итало-абиссинской, в 1898 году – англо-бурской, в 1900 году – китайской, в 1904 году – русско-японской» и, наконец, участие в I мировой войне 1914-1918 годов. Этим, однако, список его военных приключений не ограничился. В 20-е годы он отметился в чакской войне в Латинской Америке. В 1969 году в Париже, в газете «Русская мысль» группа друзей поместила извещение о смерти Гогосова. Жаль, что их хватило всего лишь на извещение, и до потомков не были донесены интереснейшие свидетельства о его, и не только его, жизни. Нельзя не рассказать о том, что единичные попытки собрать воедино свидетельства бывалых вояк-странников, «солдат-удачи» предпринимались. Собирание таких материалов – трудная задача. Поскольку многие ветераны (и, в основном, те, кто действительно принимал самое активное участие в событиях) не только не словоохотливы, но и не красноречивы. Не созерцатели, а люди действия, подвига, порыва, они, как правило, в момент своих свершений (да и после них) не могли, да и не способны были заниматься анализом или самоанализом. Они не запоминали каких-либо существенных подробностей или деталей событий. Немногое задерживалось в памяти еще и потому, что для каждого из них участие в военных действиях стало рядовым явлением, как бы частью их существования, в котором, на их взгляд, не было ничего выдающегося. Тем не менее, те немногие материалы, что удалось получить, были включены в сборник уникальных, увлекательных сюжетов.
Однако после смерти главного составителя сборника, отставного капитана бразильской армии, его супруга, проживавшая в Италии, получив из США выгодное предложение, продала все собранные материалы. Страсть американцев к приобретению чужих архивов, конечно, не новость. Так, в американском Гарварде находятся все архивы известного писателя Гайто Газданова. Прагматичные американцы руководствуются при приобретении архивов многими соображениями. Не последним из них является возможность использования материалов и сюжетов для инициирования работы своей могучей киноиндустрии. Существует мнение, что сюжеты серии боевиков о приключениях Рембо были заимствованы из упоминаемых материалов.
Одним из наиболее успешных эпизодов военной карьеры Бичерахова был не только захват им Менджилийского моста, но затем и его удержание. После захвата моста горсткой людей во главе с Бичераховым, из-за отсутствия сил, достаточных для удержания там позиций, создалось исключительно тревожное положение. С высоты, из района моста, легко просматривался расположенный внизу город Менджили. Было видно, что там не смирились с потерей важного рубежа. Происходило перемещение сил и их подготовка к атаке. В городе были замечены и молодые турецкие офицеры, и пожилой немецкий майор. Чтобы как-то выиграть время, Бичерахов посылает своих офицеров для ведения переговоров с командиром кучукистов о возможностях мирного прохода отряда через Менджили. Предлагалось перемирие на все время перемещения отряда до Энзели. Помимо этого, Бичерахов принимал лихорадочные меры по сбору отряда. К мосту были переброшены все тыловые подразделения, туда же прибыли два грузовика, была переброшена одна из радиостанций отряда. Подошли и повозки с погруженными на них палатками и брезентами; сложенные высокими штабелями палатки и торчащие из-под штабелей палки для их укрепления делали их похожими на боевые колесницы. При этом все они, вместе с захваченными ранее пулеметами, располагались таким образом, чтобы произвести на находящегося внизу в Менджили противника устрашающее впечатление. Вооружались и занимали места в обороне и обозники, и радисты – все способные носить оружие. Со стороны кучукистов были предприняты попытки разведать силы противостоящего им противника. Поэтому в направлении отряда потянулись толпы нищих, среди которых шли и разведчики. В этом не было ничего сверхординарного. Нищих в Персии всегда было огромное количество, и в поисках подаяния они бродили по всей стране и неоднократно встречались на путях перемещения отряда. Во время военных действий все они куда-то исчезали, а затем, воспользовавшись затишьем, начинали вновь свое движение. Было принято решение пропускать их на юг, не дав им возможности возвратиться в Менджили для передачи туда каких-либо сведений об отряде. Однако очень скоро в расположении отряда началась драка между нищими, которых подвела жадность. Увидев лежащие без присмотра брезенты, одни попытались их прихватить с собой, другие, наоборот, хотели узнать, что же лежит под брезентами в штабелях. Казаки быстро разо-гнали дерущихся и, отделив от них нескольких человек, показавшихся подозрительными, прекратили пропуск нищих в расположение отряда. Из Менджили спустя некоторое время пришел посыльный с предложением. Немецкий майор решил лично встретиться с Бичераховым для ведения переговоров. Однако Бичерахов от встречи с ним отказался, заявив, что предложение о переговорах было послано командиру персидских сил, и он ждет ответа именно от командира, и в Персии он намерен встречаться лишь с персидскими представителями. Ответа от персидского представителя, тем не менее, не поступало, а обстановка по-прежнему оставалась тревожной. Было видно, что в Менджили заканчивается подготовка к атаке на позиции отряда, и она с минуты на минуту должна была начаться. Но к этому времени подошла наконец-то отрядная батарея из-под Казвина и вместе с ней застрявшие ранее в пути из-за поломок три горные пушки. Подошедшая батарея открыла огонь по приготовившимся к движению колоннам. Поскольку сверху, с позиции отряда, весь город великолепно просматривался, то и ведение огня не было трудной задачей для стреляющих. После нескольких удачных попаданий войска Кучук-хана стали разбегаться, при этом их турецкие инструкторы не отставали от них. Немецкого майора среди бежавших заметить не удалось.
После взятия Менджили отряд очень медленно продвигался к Решту. От Шаумяна по-прежнему не поступало никаких сообщений. Бичерахов не форсировал своих наступательных действий. Он продолжал придерживаться выбранной тактики. Продвинувшись и заняв населенный пункт, он занимался поисками притаившихся в окрестностях групп противника, и только после их удаления продолжал перемещение на Север. При такой тактике особенно много работы было у его разведгруппы. В ее задачи входило распространение ложных слухов о перемещениях отряда, о возможностях нападения на отряд, о предполагаемой при этом военной и прочей добыче. Словом, в ее задачи входило выманивание отрядов Кучук-хана и примыкавших к нему местных крестьян к магистрали, а там их поджидали хорошо организованные засады и секреты, в которых сидели опытные казаки, имевшие опыт боев с курдами – большими любителями ночных партизанских вылазок. Для выявления и преследования боевых групп Бичерахов использовал приданные ему самолеты. Тактика выманивания не была шаблонной. Не были шаблонными и приемы борьбы с отрядами Кучук-хана. В некоторых случаях с захватившими добычу даже не вступали в бой. Им позволяли уйти, а встречали на пути к стоянке или же провожали до стоянок и нападали на них уже там. Такая тактика была наиболее эффективной. Она заставляла отряды Кучук-хана (или то, что от них осталось) вместе с их турецкими и немецкими инструкторами в страхе покидать зону транспортной магистрали и прятаться в горах и джунглях. После занятия Бичераховым города Решт наиболее опасным был небольшой участок дороги от Решта до Энзели. Шоссе там было проложено русскими инженерами среди джунглей, являющихся частью иранских субтропиков. Именно в джунглях находились опорные базы Кучук-хана. Однако после нескольких поражений Кучук-хан уже не рисковал нападать на магистраль. Транспортная магистраль от Хамадана до Энзели была, таким образом, освобождена от угроз нападения и энергично обустраивалась англичанами. Почти весь английский контингент, с которым Бичерахов начал поход из Хамадана (гусарский эскадрон, инженерная часть), распределился по различным пунктам магистрали. В Реште с Бичераховым из всего английского контингента остались несколько представителей миссии Денствервиля и английские офицеры, прикомандированные к бичераховскому отряду. Англичане в связи с удачным завершением похода, окончившегося разгромом отряда Кучук-хана, за умелое руководство английским контингентом, за проявленную Бичераховым личную храбрость у Менджилийского моста направили в Лондон представление о присвоении ему звания бригадного генерала английской армии, а также наградили его одним из своих орденов. Сообщение о присвоении генеральского звания придет, когда Бичерахов будет уже в Дагестане. Итак, уточним и подчеркнем, звание генерала английской армии Бичерахов получил за свои действия в Персии, но никак не за Дагестан, как вопреки всякой логике и фактам утверждают некоторые историки. Именно действия Бичерахова в Персии позволили англичанам практически без потерь расширить зону своего влияния и выйти к берегам Каспийского моря, заполнив возникший после ухода России вакуум. Поход для английского контингента можно было бы считать закончившимся без потерь, если не вспоминать весьма досадный эпизод, произошедший в Казвине. Там, после ухода из города отряда Бичерахова, на оставшихся англичан напали притаившиеся в окрестностях и самом городе сторонники Кучук-хана. Англичане тогда понесли потери и были вынуждены бежать из города.
Однако самое приятное известие ожидало Бичерахова в Реште. Там к нему обратился специальный представитель Шаумяна, прибывший из Баку. Наконец-то! После долгих колебаний, переписки с Лениным, совещаний с коллегами, неоднократных встреч с представителем Бичерахова есаулом Альхави, заключения с ним нескольких предварительных соглашений, сбора информации о Бичерахове, Шаумян пошел на последний, решающий шаг. Он предлагает Бичерахову прибыть лично для переговоров в Баку. И, хотя приглашение было передано не по радио почему-то, а через прибывшего в Решт инкогнито представителя, известие обрадовало и обнадежило.
ГЛАВА II
19 июня 1918 года Бичерахов с двумя сопровождавшими, один из которых был представителем Шаумяна, прибыл на пароходе из Энзели в Баку и встретился с Шаумяном. Этот очень важный (исключительно важный) факт почему-то упущен многими историками и мемуаристами.
Шаумян – чрезвычайный комиссар Закавказья, назначенный на этот пост Лениным, был также председателем Совета народных комиссаров Бакинской коммуны. Напомним, что в это же время Сталин в должности чрезвычайного комиссара находился на Царицынском направлении, а Орджоникидзе был чрезвычайным комиссаром на Северном Кавказе.
Шаумян после беседы с Бичераховым писал Ленину: «История с Бичераховым вам хорошо знакома из моих прежних писем. На днях, после того, как его отряд пробился в Энзели, он приехал сюда. Мы побеседовали, выяснили все спорные или казавшиеся спорными вопросы и успокоились. Мы уже не боимся, что он может оказаться орудием в руках англичан и дашнаков. И он не боится нас, не боится, что мы его отряд обезоружим, расстреляем в море при помощи нашего флота. Бичерахов взял на себя ответственную задачу занять наш правый фланг и по Шемаха-Геокчайской дороге через Кахетию направиться к Тифлису, поднимая по пути горцев, в частности, осетин. Вот в связи с этим его планом, который его очень воодушевляет, мы и стали определенно говорить о Тифлисе, хотя понимаем всю сложность политической стороны вопроса и еще подумаем раньше, чем решим его окончательно. Нужно иметь в виду, что для Бичерахова половинное решение вопроса неудовлетворительно, недостаточно, так как он своему отряду говорит, что они идут домой через Тифлис по Военно-Грузинской дороге. После выяснения вопроса с Бичераховым англичане не так уж заботят нас».
На сегодня именно письмо Шаумяна Ленину представляется наиболее объективным документом, позволяющим критически оценивать получившие, к сожалению, широкое распространение в исторической и мемуарной литературе версии об обстоятельствах и перипетиях как появления Бичерахова в Баку, так и его пребывания в этом городе. Самое же главное – это то, что письмо позволяет очень сильно усомниться в правильности широко распространенного мнения о коварстве Бичерахова, действовавшего по англий-скому сценарию, согласно которому, он, якобы, сначала для видимости признал советскую власть, напросился в ее защитники, а затем неожиданно ушел с фронта, открыв наступающим туркам путь на Баку, а заодно и привел в Баку англичан. Как явствует из письма Шаумяна Ленину, договоренность о том, что отряд покинет войска Бакинской коммуны, существовала еще до прибытия отряда на Бакинский фронт. Причем было известно, что он покинет войска коммуны для того, чтобы проследовать на Северный Кавказ. Однако большинство историков и мемуаристов игнорирует почему-то этот факт. Вот и А.И. Микоян в своих мемуарах представляет события иначе, дав в них отличающееся от изложенного в письме Шаумяна Ленину толкование условий, связанных с возвращением Бичерахова из Персии. Так, Микоян вначале пишет: «Бичерахов не раз обращался через различных лиц, чтобы его отряду численностью более 1500 человек с полным вооружением было разрешено эвакуироваться. Он заявлял: в Советах не разбирается и не хочет вмешиваться во внутреннюю политику, но готов сражаться против турецко-немецких войск и поддерживать Центральную Советскую власть, поскольку нет другой силы, которая могла бы отстоять Россию. Бичерахов вез с собой довольно большой запас вооружения и воинского имущества, так остро необходимого в Баку». (Дорогой борьбы. М., 1971., с.144).
Однако Микоян упускает из виду одно обстоятельство. Он почему-то не упоминает о том, что Бичерахов просил разрешения на эвакуацию через Баку для того, чтобы с отрядом проследовать на родину, а вовсе не затем, чтобы задерживаться в Баку и именно там сражаться с турецко-немецкими войсками. И уж совершенно точно не для того Бичерахов просил разрешения на эвакуацию, чтобы привести в Баку из Персии «довольно большой запас вооружения и воинского имущества, так остро необходимого (как считал Микоян) в Баку». Если всего лишь уточнить акценты в приведенных Микояном сведениях, не меняя при этом их сути, то о позиции Бичерахова можно сказать следующее. Бичерахов как патриот-государственник готов был поддержать Центральную Советскую власть в ее борьбе против турецко-немецких войск, но не местные советы (т.е. Бакинский совет) с их распрями (межпартийными и межнациональными), в которых он не разбирался и не хотел разбираться. Вообще не хотел вмешиваться во внутреннюю политику, желая лишь одного – добраться поскорее до родины. Только после личной встречи с Шаумяном Бичерахов соглашается принять участие в военных действиях. На всех обстоятельствах и результатах этой встречи мы более подробно остановимся ниже. Пока же вернемся к воспоминаниям Микояна и отметим, что Микоян ничего не говорит о личной встрече Шаумяна с Бичераховым, состоявшейся 19 июня 1918 года, и о достигнутых при этом договоренностях, предваривших появление отряда в Баку.
Согласно воспоминаниям Микояна, дела обстояли иначе. Он пишет, что в июне 1918 года (при этом число не указывается) произошло заседание Бакинского совета, на котором Шаумян огласил «последнюю телеграмму» Бичерахова следующего содержания: «Все ваши условия, предложенные командующим Коргановым, признаю не потому, чтобы получить какое-то ответственное назначение, а потому, что вижу спасение России в советской власти. В спасение России Учредительным собранием или Земским собором не верю, ибо некому провести в жизнь постановления их до тех пор, пока Советская власть не будет сильна. Всякое выступление против Советской власти считаю преступным предательством. Саботаж Советской власти считаю преступлением. Ни к власти, ни к ответственному посту не стремлюсь, ни в политике, ни в социализме ничего не понимаю. К строительству новой жизни не подготовлен. Я казак, умею немного воевать, немного понимаю в военном деле, и только».
Сравнение текстов (телеграммы и письма Шаумяна Ленину) не может не привести, во-первых, к рассуждениям, что первично: яйцо или курица (телеграмма или письмо), а во-вторых, к суждениям более радикальным. Была ли вообще эта телеграмма Бичерахова, приводимая в пересказе Микояном? Очень уж многое, связанное с этой телеграммой, вызывает сомнения.
Если допустить, что письмо Шаумяна вторично, то тогда почему же в нем ничего не говорится (да и во всей переписке Шаумяна с Лениным) о таком отнюдь не рядовом событии, как телеграмма Бичерахова о полнейшем признании им советской власти. Шаумян ведь постоянно и подробно докладывал Ленину обо всех событиях.
Если опять-таки допустить, что письмо Шаумяна вторично, то тогда как быть с содержащимся в письме утверждением о том, что впервые он совместно с Бичераховым достиг высокого уровня доверия и конкретно определился со стоящими задачами в результате личной встречи? Именно личной встречи! Выходит, что телеграмма Бичерахова либо не принимается в расчет, либо же ее просто не было?!
Допустим, что вторична телеграмма, но тогда естественен вопрос: а после достижения соглашения между Бичераховым и Шаумяном была ли необходимость в посылке этой самой «последней телеграммы» явно заискивающего характера? К чему заискивания, если между сторонами обо всем достигнута договоренность?
Телеграмма Бичерахова не носит телеграфного характера. Она грешит подобострастными заверениями в лояльности, звучащими столь же нелогично, как и неубедительно. Почему? Да потому! Получается, что Бичерахов для того, чтобы убедить своих возможных оппонентов-противников в своей политической безграмотности, прибегает к странной аргументации. Он проявляет осведомленность о существовании таких структур, как Учредительное собрание и Земский собор. Более того, он заявляет, что не верит в возможность их успешной работы. Право же, это не очень убедительное свидетельство его политической безграмотности, скорее, наоборот. И никак не может служить доказательством тезиса: «я простой казак, ничего не понимающий в политике». Столь явное несоответствие не может не бросаться в глаза любому здравомыслящему человеку. Кроме того, Бичерахов, не отнесенный своими современниками к глупцам, не мог не понимать, что излишнее усердное подчеркивание лояльности могло вызвать, скорее всего, лишние подозрения, и усугубило бы то напряженное, неопределенное состояние, в котором находился и он сам, и его отряд. Поэтому не апологетики ради, а ради стремления к истине следует отметить, что приписываемые Бичерахову заверения в лояльности выглядят вышедшими не из под его пера и представляются как бы притянутыми за уши. Наконец, в телеграмме отсутствует столь характерный для Бичерахова как военного человека лаконизм (ниже это будет показано на примере другой телеграммы).
В различных источниках, так или иначе освещавших события, в которых действующим лицом выступает Бичерахов, отсутствуют какие-либо упоминания о «последней телеграмме», которую Шаумян якобы зачитывал на заседании Бакинского совета.
В них можно встретить только фрагменты «телеграммы». Это слова, которые Бичерахов, посылая своих представителей на переговоры, обязательно просил довести до сведения Бакинской коммуны: «Я казак, немного понимаю в военном деле, да и только. Ни в политике, ни в социализме ничего не понимаю, ни на какую должность у вас не претендую». Короче говоря, пропустите меня домой, и ничего мне больше от вас не надо.
В ключе «короче говоря» можно было бы и закончить все суждения по так называемой телеграмме. Почему? Да потому, что письмо Шаумяна Ленину в подлиннике существует, а вот подлинника телеграммы нет. Телеграмма Бичерахова приведена Микояном по памяти. Собственно, таким аргументом можно было бы начать и закончить все суждения. Однако же, и еще раз однако же. Где истина и где лукавство? В качестве компромисса выскажу мнение: то, что Микоян называет телеграммой, было, скорее всего, очередным сообщением о ведущихся переговорах. Напомню, что встречи и переговоры продолжались не один месяц, и сообщения о них не раз звучали во время заседаний Бакинского совета.
Сам же текст «последней телеграммы» представляется собранием имевшегося в разное время, в разных местах обмена информацией между представителями Бичерахова и Бакинской коммуны. Плюс изрядная доля лукавства, в соответствии с которым текст телеграммы был скомпонован так, чтобы подчеркнуть заискивающий характер обращений Бичерахова.
Да простится мне мое занудство, но я должен еще раз вернуться к вопросу о том, почему Микоян ничего не говорит о личной встрече Шаумяна с Бичераховым, о достигнутых при этом соглашениях, о письме Шаумяна Ленину. Как расценить такие факты? Как незнание, забывчивость или тенденциозность?
Микоян пишет: «Я излагал события так, как они сохранились в моей памяти». И, наконец, самое существенное признание: «В те далекие годы никто не вел дневников или хотя бы простых записей происходящих событий. У большинства не сохранилось не только текста собственных выступлений, но даже их конспектов. Стено-графисток у нас вначале не было. Протоколы вели недостаточно грамотные люди. Пользоваться этими записями трудно».
Итак, отдавая должное памяти Микояна, сохранившей огромное количество сведений и фактов, никак нельзя исключать возможности скорректированной временем трактовки им событий и фактов (а тем более, текстов соглашения), более соответствующей поздним его представлениям, чем реалиям.
Нельзя не отметить, что, помимо изложенного и рассмотренного выше материала, большое количество вопросов вызывает и приведенный Микояном по памяти текст соглашения, которое, якобы, было заключено между Коргановым-комиссаром, командующим войсками Бакинской коммуны, и представителем Бичерахова есаулом Альхави. Текст соглашения в том виде, в котором он был изложен Микояном, приводится ниже: «Бичерахов признает Советскую власть, как Всероссийскую, так и Бакинскую. Он назначается командиром одной из частей Кавказской Красной Армии и находится под контролем комиссара по военным делам Корганова. В оперативном отношении он пользуется самостоятельностью, но все его приказы скрепляются подписью комиссара. Временное приостановление или прекращение военных действий зависит от Бакинского совета Народных Комиссаров. Боевые задачи разрешаются штабом и приводятся в исполнение командующим самостоятельно. Отряд Бичерахова получает содержание от Бакинского совета, который берет на себя содержание всех отрядов, которые могут быть организованы Бичераховым в дальнейшем на Северном Кавказе и также войдут в состав Красной Армии».
Прежде всего следует сказать, что соглашения между Альхави и представителями Бакинского правительства за то время, что велись переговоры, заключались неоднократно, в устной форме, поэтому появление текста соглашения, приводимого опять-таки в пересказе Микояном, не может не вызывать вопросов. Начнем с пункта о том, что Бичерахов назначается командиром одной из частей Кавказской Красной Армии. При этом под частью подразумевался, естественно, его собственный отряд, которым он довольно успешно, без всякого соглашения с Коргановым, командовал почти три года. Но для того, чтобы назначить его командиром (в его собственный отряд), следовало сначала сам отряд зачислить в ряды Кавказской Красной Армии. С этого должно было начинаться соглашение. Можно было бы, конечно, предположить, что под воин-ской частью подразумевался не только отряд Бичерахова, но и другие воинские части правительства Бакинской коммуны, которые могли быть переданы в подчинение Бичерахову и должны были располагаться на Шемаха-Геокчайском направлении, за которое Бичерахов, в соответствии с договоренностью, должен был отвечать. Однако при этом следовало бы указать, какие это части, но этого в соглашении, которое призвано было, казалось, детализировать, конкретизировать отношения между сторонами, нет. Как нет детализации в части, касающейся содержания отряда. Более или менее конкретно очерчены задачи Бичерахова в письме Шаумяна, и в то же время бросается в глаза полное отсутствие конкретики в соглашении, призванном определить все отношения между сторонами. Если бы соглашение составлялось штатскими дилетантами, незнакомыми с воинскими порядками, вышеприведенное можно было бы как-то воспринять. Но ведь соглашение составлялось военными: штабс-капитаном Коргановым и есаулом Альхави, а их никак не назовешь теми малограмотными людьми, о которых вспоминает Микоян. С этих же позиций не менее странным выглядит и следующий пункт соглашения: «Командир пользуется в оперативном плане самостоятельностью, но все его приказы скрепляются подписью комиссара». Хороша самостоятельность, хороша оперативность: чтобы довести до подчиненных приказ, необходимо сначала разыскать комиссара Корганова, находящегося неизвестно где, для получения его подписи. Так же странным выглядит положение о том, что временное приостановление и прекращение военных действий зависит только от Бакинского совета народных комиссаров. А ведь приостановление и прекращение могло быть вызвано целым рядом как объективных, так и субъективных причин, которые либо совсем не зависят, либо косвенно могли зависеть от Бакинского правительства (стихийные бедствия, отсутствие материальных средств, подкреплений и т.д.). Самое большое количество вопросов вызывает последний пункт соглашения: «Отряд Бичерахова получает содержание от Бакинского совета, который берет на себя содержание всех отрядов, которые могут быть организованы Бичераховым на Северном Кавказе в дальнейшем».
Начнем с того, что Бакинский совет не то что дать содержание Бичерахову, а, наоборот, сам был непротив получить содержание от Бичерахова. В связи с этим процитируем еще раз Микояна. «Бичерахов вез из Персии довольно большой запас вооружения и воинского имущества, так остро необходимого в Баку». Итак, Баку остро нуждается в воинском имуществе и еще очень во многом. Так зачем же взваливать на себя обеспечение еще и отрядов, которые могут быть организованы на Северном Кавказе?
Право, очень уж лукавым выглядит этот пункт соглашения. Наряду с лукавством не может не просматриваться и странный дилетантизм составителей этого пункта. Разве не было известно, что на Северный Кавказ не распространяется власть Бакинского правительства, и там другие правительства, другая армия, другой чрезвычайный комиссар. Если даже предположить, что имелась в виду единая Красная Армия, то ведь обычной воинской практикой является переход воинского соединения в зависимости от складывающейся оперативной обстановки в другое подчинение. Разве не ясно было, что Бичерахов, уйдя на Северный Кавказ, выйдет из-под всякой опеки Бакинского руководства? И разве не говорит этот пункт «соглашения» лишний раз о том, что руководству Коммуны и Микояну были известны намерения Бичерахова (они им не скрывались) проследовать через Баку на Северный Кавказ? Так как же, в конце концов, должно восприниматься вышеприведенное соглашение? Как ошибка и недомыслие составителей? Или же неточное изложение чужих мыслей и пунктов соглашения Микояном? И, наконец, было ли вообще это соглашение, особенно в том виде, в котором оно изложено?
Итак, сомнения и вопросы, но римское, и даже шариатское право сомнения решают в пользу обвиняемого. В нашем случае это, естественно, Бичерахов, обвиненный ныне историками во многих деяниях, среди которых и пособничество англичанам. Однако же Шаумян после встречи с Бичераховым и анализа обстановки пришел к другому мнению. Он заявил: «Мы уже не боимся, что он (Бичерахов) может оказаться орудием в руках англичан и дашнаков», «после выяснения вопроса с Бичераховым англичане не так уже заботят нас». Одним из оснований для подобных оценок было следующее. Англичане, прибывшие с Бичераховым в порт Энзели, были остановлены там категорическим запретом местного ревкома, подчинявшегося Шаумяну: «англичане дальше пропущены не будут». Бичерахов не стал возмущаться и требовать обратного. И это наемник, находившийся, как утверждалось, на английском содержании, имевший все возможности разгромить малочисленный Энзелийский гарнизон (около 200 человек) и захватить находящиеся в порту пароходы. Бичерахов сумел убедить Шаумяна, что его союз с англичанами носил временный характер и действовал до завершения похода в Энзели. Бичерахов выполнил свою часть соглашения, обеспечил безопасное перемещение англичан к морю, дальше их пути расходятся, отряд идет на родину. Только после выяснения этих обстоятельств Шаумян и решается использовать отряд Бичерахова для выполнения задач, стоящих перед ним – чрезвычайным комиссаром Закавказья. Это была, прежде всего, задача распространения действия мандата чрезвычайного комиссара, выданного ему Лениным, на все Закавказье. В ту пору влияние Шаумяна распространялось только на Баку с ближними окрестностями, и лишь в районе Начихевани его власть была признана находящимся там армянским формированием под командованием Андрианика. Шаумян, начавший осуществлять поход на Ганджу и Тифлис, постарался уговорить Бичерахова принять участие в боевых действиях, используя следующие аргументы. Бакинское правительство – это подразделение Центральной советской власти, согласовывающее все свои действия с нею, и проводимые им военные действия направлены против турецко-немецких войск, и не являются следствием местных этнических или межпартийных распрей. Поскольку же Бичерахов не раз заявлял ранее, что он готов сражаться против турецко-немецких войск и поддерживать Центральную советскую власть, то у него теперь имеется для этого непосредственная возможность. Бичерахов, однако, возразил, что возможностей поддерживать Центральную советскую власть у него впредь, очевидно, будет немало, а сейчас казаки стремятся как можно скорее попасть на родину с тем, чтобы защитить свои семьи и близких от нападений горцев и принять участие в начавшемся переделе земли. Если же он объявит казакам, что им необходимо воевать в составе войск Бакинской коммуны вплоть до полной победы на всей территории Закавказья, то казаки перестанут выполнять его распоряжения. Поэтому участие его отряда в боевых действиях войск Бакинского правительства может быть только ограниченным, а это значит, что его отряд может принять участие в начавшемся походе только на определенных условиях. Отряд несет ответственность за какой-то участок фронта и наступает вместе с частями Бакинской коммуны на определенном направлении, а после Тифлиса он уходит по Военно-Грузинской дороге на родину. Шаумян принял условия Бичерахова и выделил отряду Шемаха-Геокчайское направление, с указанием наступать в сторону Кахетии, а затем к Тифлису. Из вышеприведенного явствует: отряд Бичерахова не был подразделением войск Бакинской коммуны. Он всего лишь временный союзник на период похода на Тифлис. Из факта же временного союзничества как-то не вытекает широко распространенный в исторической литературе вывод о полном и безоговорочном признании Бичераховым Советской власти, тем более в лице такого ее представителя, как Бакинская коммуна. Под полнотой и безоговорочностью, естественно, понимается признание не только де-факто, но и де-юре, а в военных условиях – безоговорочное подчинение одной стороны другой.
Да простится мне вся вышеприведенная казуистика хотя бы потому, что она вряд ли может быть излишней, учитывая характер обвинений, предъявленных Бичерахову. Кроме того, существует версия, объясняющая поступок Шаумяна. Согласно этой версии, предполагалось втянуть отряд в боевые действия, затем распропагандировать казаков, отделить от них командира и воспользоваться запасами отряда, которые он вывез из Персии. Что же касается выделения отряду Шемаха-Геокчайского направления, то это произошло потому, что войска Бакинской коммуны во время похода на Тифлис и Гянджу именно на Шемахинско-Геокчайском направлении встретили наиболее отчаянное сопротивление противника. Части его были в значительной мере укомплектованы местными жителями, которые вдохновлялись и возглавлялись депутатом Государственной Думы Зиатхановым.
Представляется необходимым коснуться той части письма Шаумяна Ленину, где он, говоря о результатах переговоров с Бичераховым, сообщает: «Мы уже не боимся его, и он не боится нас». Вот тут Шаумян ошибался. В отличие от Шаумяна, у Бичерахова после встречи с ним и некоторыми комиссарами, особенно с Шеболдаевым, который на правах земляка с Северного Кавказа разговаривал с Бичераховым довольно откровенно, опасения по поводу истинных намерений руководителей Бакинской коммуны не только не рассеялись, а наоборот, усилились. Больше всего Бичерахова насторожило прибытие из Астрахани в Баку довольно крупного отряда под командованием Петрова. Отряд обладал большей огневой мощью (дивизион полевой артиллерии, состоящей из гаубиц и мортир), чем отряд Бичерахова, и имел на вооружении несколько броневиков. Отряд сосредоточивался в городе невдалеке от порта и не спешил с выдвижением на фронт. Кроме того, в Баку находились и вполне боеспособные части, подчиняющиеся армянскому национальному совету. В это же самое время Бичерахову предлагается поторопиться с прибытием на фронт. Фронту, оказывается, для развития наступления необходимы пополнения. При этом Бичерахова просят не брать с собой из Персии английские броневики, поскольку броневики есть в войсках коммуны, и такое говорится после сетований о нехватке сил. Все эти факты не могли не наводить на мысль о том, что находящиеся в Баку воинские части специально задерживаются от посылки на фронт и, вероятно, могут быть использованы для разоружения его отряда. Своими опасениями Бичерахов поделился с подчиненными, находящимися из-за ранений и болезней на лечении в Бакинской больнице. Там же, в больнице, он встретился с теми своими подчиненными, которые были неофициально направлены им в Баку для выяснения обстановки или, говоря по-военному, для рекогносцировки. Все они разделили опасения Бичерахова и привели при этом свои соображения и ставшие им известными факты. Как выяснилось, существуют, по крайней мере, три плана по разоружению отряда. Самый радикальный из них предусматривал встречу отряда в море, обстрел канонерками каспийской флотилии, с предложением затем немедленной капитуляции. В случае отказа канонерки должны были перейти к стрельбе на поражение до появления белого флага. Этот радикальный план был осуществлен затем, правда, не против отряда Бичерахова, а против большевистской части Бакинской коммуны, возглавляемой Шаумяном, попытавшейся на своих судах покинуть Баку.
Мнение о необходимости «выкупать казачков в Каспийском море» было довольно популярным среди деятелей Бакинской коммуны, и оно же прозвучало, пусть и в шутливой форме, во время беседы Бичерахова с комиссаром Шеболдаевым. Другим планом предусматривалось провести разоружение отряда как во время высадки в порту, так и в самом городе с показательными расстрелами недовольных казаков и офицеров. И, наконец, наименее радикальным был план, приписываемый Шаумяну (о нем говорилось выше), втянуть отряд в боевые действия и распропагандировать затем казаков. После обмена столь нерадостной информацией как бы сами собой прозвучали мнения о необходимости отмены высадки отряда в Баку и необходимости поиска альтернативных решений. Также было высказано мнение о необходимости разрыва всяких отношений с коммуной. Бичерахов, однако же, выслушав всех, решает не отменять намеченную высадку отряда и не заниматься конфронтацией, а наоборот, воспользоваться всеми внешними проявлениями нормализации отношений. Воспользоваться в своих целях таким образом, чтобы максимально затруднить руководству коммуны выполнение его планов. Он предлагает своим подчиненным ни где не выказывать враждебности, а наоборот, стараться поддерживать и устанавливать доброжелательные отношения. Сам же он, в развитие отношений, предлагает руководству коммуны сформировать в Баку с помощью находящихся в госпитале его офицеров и солдат новую пехотную воинскую часть. Находясь в Баку, он обратил внимание на большое количество находящихся там солдат и других отнюдь не старых мужчин славянского типа, фланирующих по городу. Удалось договориться, что временно, до прибытия отряда, небольшое количество вооружения (на условиях его возврата) создаваемой воинской части предоставляется комиссаром Шеболдаевым. Располагаться воинская часть на период ее формирования и подготовки будет в самом Баку. По мнению Бичерахова, при формировании воинской части наипервейшей задачей, которую он поручил решать своим офицерам, остающимся в Баку, была организация бани и регулярного горячего питания с обязательным русским меню: щи да каша. Ну, а вокруг пункта, где регулярно предоставляются щи да каша, всегда собираются и задерживаются солдаты. Причем все компоненты для каши он пообещал прислать пароходом из Энзели. Создание собственной воинской части в Баку Бичерахов рассматривал как одну из возможностей обеспечения безопасности отряда при его появлении в Баку и перемещении к фронту. Этим, однако, Бичерахов решил не ограничиваться и, возвратившись в Энзели, приказал начать переоборудование находящихся там нескольких гражданских судов в военные. На судах устанавливались полевые орудия и пулеметы, которые затем обкладывались мешками и бревнами. Такие суда, конечно, много теряли в мореходных качествах, особенно опасным становилось плавание на них во время шторма. Тем не менее, переоборудование части гражданских судов в военные произошло, и это стало началом организации Бичераховым собственного флота.
После переоборудования была начата погрузка на суда имеющегося у отряда имущества. Из Персии вывозилось все брошенное русской армией имущество: военное снаряжение, вооружение, боеприпасы, продовольствие, медикаменты, фураж, три радиостанции (среди них одна довольно мощная), артиллерийские орудия, четыре самолета, шесть броневиков, которые Бичерахов все же решил взять с собой, и даже касса-сейф с русскими орденами, которая находилась ранее в штабе корпуса. К отряду присоединился и личный конвой командующего корпусом вместе с его командиром, хорунжим Яковом Гацунаевым. Руководство погрузкой отряда было поручено адъютанту Бичерахова, ротмистру Василию Григорьевичу Воскресенскому. В свое время он успел командовать специально созданными для борьбы с турецкими и курдскими шайками, действовавшими в тылу российских войск, казачьими спецкомандами. Эти команды нередко также выполняли задания в тылу турецких войск. Довелось покомандовать ему особым отрядом, насчитывающим свыше тысячи курдов. Воскресенский, кавалерийский офицер, полный профан в морских делах, тем не менее, проявляет немалые организаторские таланты и довольно успешно справляется с порученным ему делом. В дальнейшем он вновь проявит себя как блестящий организатор на совсем другом поприще, опять-таки не связанном с кавалерией, под именем полковника де Базиля.
Переоборудование судов затягивалось, и Бакинские власти стали проявлять известное беспокойство. О задержке прибытия отряда в Баку Шаумян сообщает Ленину, телеграфирует своему представителю в Энзели с требованием ускорить отправку. Этот факт, пожалуй, лишний раз свидетельствует о том, что у Бичерахова не было каких-либо причин отправлять в Баку заискивающие «последние» телеграммы.
Продолжение следует
